Текст книги "Завод"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Часть третья
Глава первая
1
После похорон справляли поминки. Длинный стол был покрыт белой скатертью. Под зеркалом, зашторенным черной материей, в узорной рамке стояла цветная фотография Гмыри, в военной форме, при орденах. Оказывается, когда-то он носил густые черные усы.
Сестра Василия Сергеевича, худенькая торопкая старушка, деловито рассаживала гостей. Ей помогали несколько женщин с завода.
Смердов выделил из директорского фонда пятьдесят рублей, сорок подбросил профком, так что на столе было всего в достатке. Чего не хватало, так это посуды, – собралось человек семьдесят, а то и больше. От каждого цеха, не считая управленцев. Люди усаживались за стол, пристраивались на подоконниках, стояли в коридоре, держа картонные стаканчики из заводского буфета. Надо помянуть старика. Столько лет вместе проработали.
Сдержанный разговор то стихал, то вновь звучал под высокими потолками комнат старого дома. Вспоминали истории, связанные с Гмырей. Не забывали и то, что будоражило завод уже несколько дней, – комиссию народного контроля, неожиданно свалившуюся на головы администрации и цехового начальства.
Павел Алехин налил себе граненый стакан водки и сидел, склонив широкое лицо, кроша крепкими пальцами подгорелый пирожок.
– Да, Паша, нету больше Василия Сергеича, – проговорил Сопреев. Он сидел справа от бригадира и простреливал стол быстрым взглядом. – Укатали сивку крутые горки.
– Укатали, Миша, – согласился Алехин.
– Довели человека, довели, – бубнил Сопреев.
– Почему же довели? – возразил Алехин. – Как только кто помирает, так обязательно «довели»? Болел тяжело, вот и умер.
– Это как сказать… Кое-кто, видишь, и на поминки-то не пришел…
Алехин одним глотком ополовинил стакан. Переждал. Хрустнул горелой коркой пирожка.
– Склочник ты, Сопреев. – Алехин вздохнул.
– Вот те и на! Правду скажешь – склочник. – Сопреев налил пива в фарфоровую чашку. – Не любим мы правду, не любим…
Сидящий рядом с ним Кирпотин толкнул его локтем.
– Угомонись, сверчок. И без тебя разберемся, что к чему.
– А я не с тобой говорю, – огрызнулся Сопреев.
– Перестаньте! – негромко прикрикнул Алехин. – Забыли, где сидите?
Он поднял лицо и посмотрел на другой конец стола, где притулилась Татьяна. «Хоть бы прическу изменила. Не на бал пришла, – с тоской подумал Алехин. – Да и одеться можно было бы поскромнее. Не догадалась, что ли? Вот что значит – легко живет человек. Вот Аня Глизарова – одета скромно, как и подобает на поминках, даже черным платком покрылась. Сидят рядом, поэтому сразу и бросается в глаза…»
А от противоположной стены смотрел на Татьяну Греков. Он не захотел садиться к столу, а так и остался у порога, с картонным стаканчиком в руках.
Смердов отодвинул стул, поднялся, одернул и застегнул на все пуговицы просторный пиджак.
– Начнем, товарищи, наше грустное собрание…
По комнате прошел легкий шум. Смердов переждал.
– Человек, переживший три инфаркта, имеет все основания считать себя бессмертным… Но природа – штука серьезная. Словом, ушел от нас Василий Сергеевич. Хорошим он был работником, хорошим человеком. Все мы скорбим. Нам, конечно, долго будет его не хватать. Помянем, товарищи, Василия Сергеевича Гмырю…
Поднялись вразнобой, грохоча стульями. Выпили. Сели.
– Ешьте, ешьте, – беспокойно приговаривала хозяйка, ставя еще одно блюдо с пирогами.
– Обжарки грызешь? Добра мало? – Сопреев подвинул Алехину тарелку с блинчиками и проследил за взглядом своего бригадира. – С женой поругался, что ли?
– И откуда тебе все известно? – Алехин сумрачно глянул на Сопреева.
– Лицо у тебя…
– Не на свадьбе сидим. – Алехин повернулся спиной к Сопрееву. От догадливости своего механика ему стало не по себе. Неужто и в самом деле так заметно?
После директора выступил парторг:
– Да, хорошим человеком был Василий Сергеевич. И умнейшая голова. Что и говорить! Только не берег он себя…
– А кое-кто ему в этом помогал! – послышался чей-то голос.
– Ничего не поделаешь, товарищи… – Старостин сокрушенно вздохнул. – Производство. Всякое бывает. И погорячишься и поспоришь.
– Ты тут ни при чем! – Сопреев высунулся из-за спины Алехина. – Кто Гмыре помогал себя не беречь, тот сюда не пришел. Совесть, видать, не позволила.
В комнате зашумели. Одни одобрительно, другие пытаясь что-то доказать.
Старостин обернулся и взглянул на Грекова. Тот отрицательно покачал головой, говорить ему не хотелось. В прихожей раздались голоса – пришел еще кто-то.
Татьяна и Аня посмотрели в сторону Грекова и слабо улыбнулись. Он кивнул в ответ, но в следующий миг догадался, что женщины улыбнулись не ему.
Греков скосил глаза. Чуть позади него стоял Игорь Афанасьевич Всесвятский. Вот, значит, кто это пришел, а Греков сразу не узнал бывшего главного экономиста.
Всесвятский тихо поздоровался.
– Приказал долго жить Василий Сергеевич… – Всесвятский поджал губы.
Греков взял со стола картонный стаканчик и протянул его Всесвятскому. Тот поблагодарил и вздохнул.
А между тем уже мало кто оставался сидеть на своем месте. Люди заговорили погромче, задвигались свободнее, выходили в коридор покурить. К Смердову подсел главный бухгалтер. Начальник цеха Стародуб показывал какие-то бумажки Павлу Алехину.
– Как ваши дела, Игорь Афанасьевич? – спросил Греков.
– Работаю, – ответил Всесвятский. – В проектном институте.
– Да, да. А я собирался к вам в гости, – сказал Греков. – Вы мне нужны, Игорь Афанасьевич. Возвращайтесь-ка на завод.
– Это зачем же? – удивился Всесвятский.
– Вы тогда не все продумали, я знаю.
– Я никогда не продумываю до половины. – Всесвятский безразлично взглянул через плечо Грекова туда, где сидели Татьяна и Аня Глизарова. Но было заметно, что безразличие его напускное. Он внимательно прислушивался к словам Грекова.
– Я позвоню вам, Игорь Афанасьевич. Нам надо серьезно поговорить.
– Пожалуйста. Вечерами я дома. – Всесвятский, прижимаясь к стене, стал пробираться в дальний угол комнаты – ему показалось, что Татьяна собирается уходить и прощается с Глизаровой.
Да и Греков вдруг заторопился и направился к выходу. Возле вешалки стояли два человека. Одного Греков узнал сразу – главный технолог Земцов.
– Уходите, Геннадий Захарович? – громко спросил Земцов, словно предупреждая своего собеседника о появлении Грекова.
Собеседник Земцова повернулся. Теперь Греков узнал и его – Сопреев, механик из бригады Алехина. Сопреев сморщил в улыбке узкое лицо.
– Пора, Земцов, пора, – сказал Греков, подходя к вешалке. – Где-то тут мое пальто?
– Серое? С каракулевым воротником? – Сопреев торопливо кинулся к вешалке.
– Поподхалимничать, что ли? – Земцов взял у Сопреева пальто и, встряхнув, подставил под плечи главного инженера.
– Поподхалимничайте, пожалуй. – Греков вынул из рукава синий шарф и обмотал шею. – Кстати, Тихон Алексеевич, вы сдали приспособление для монтажа блоков анализатора?
– Еще вчера. – Земцов обрадовался, будто ждал этого вопроса.
– А должны были сдать две недели назад.
– Так ведущий был в колхозе. – Земцов поскучнел.
– Почему именно он?
– Холостой.
Греков застегнул пальто и поправил воротник.
– Интересно, сколько тот собрал картошки? – спросил Сопреев.
– Килограммов пятьсот, он парень здоровый. – Земцов удивленно взглянул на Сопреева. – А может, и тысячу, кто его знает.
– Если тысячу, то один килограмм картошки обошелся государству в пять рублей, – веско сказал Сопреев.
– Анализатор ведь пять тысяч стоит. – Водянисто-голубые глаза Сопреева смотрели на Грекова не мигая.
– Ладно. Экономист нашелся! – одернул его Земцов. Греков повернулся и направился к выходу.
Снег во дворе превратился в грязную жижицу. Лишь мусорные бачки были покрыты высокими пышными холмиками. Один холмик был придавлен наподобие шляпы. Ребята положили крышку от гроба на бачок, и за это им влетело от Алехина. Греков услышал за спиной торопливые шаги. Оглянулся.
– Минуточку, Геннадий Захарович! Извините… – Земцов перевел дыхание. Он был в пиджаке, в спешке не успел разыскать пальто.
Греков нетерпеливо переминался. С минуты на минуту могла появиться Татьяна. Может быть, ее задержит Всесвятский? Земцов приблизился, смущенно улыбаясь, втянув голову в плечи.
– Слушаю вас, – произнес Греков, стараясь скрыть недовольство.
– Вы хотите меня уволить? – спросил Земцов.
– Я вас не понимаю. – Греков растерялся.
– Слух такой… И ваше отношение ко мне…
– Вы немного выпили, Тихон Алексеевич. Вам надо прийти в себя. Извините.
– Нет, постойте! – Главный технолог забежал вперед. – Да, я выпил. Но я, Геннадий Захарович, работаю на заводе без малого двадцать лет…
– Тут не совсем подходящее место для решения производственных вопросов.
– Это не производственный вопрос. У меня семья.
Греков не мог сообразить, как успокоить главного технолога. Конечно, слух о рекомендациях Института кибернетики просочился на завод, этого следовало ожидать. И надо было подготовить себя к подобным разговорам.
– Вы простудитесь, Тихон Алексеевич. – Греков попытался обойти Земцова.
Тот ухватил Грекова за рукав.
– Нет, нет! Столько лет был пригоден – и вдруг пинок под зад? А разобраться – чего вы мечетесь, чего? Хороший завод, на прекрасном счету. Заторы? Так где их нет? Про-из-вод-ство! Никто вам не позволит изгонять кадры!
– Послушайте, Тихон Алексеевич, – подчеркнуто спокойно проговорил Греков. – Я никого не изгоняю. Есть предложение слить оба отдела – ваш и конструкторский. Но это прожекты. Нужны теоретические обоснования. И еще неизвестно, какой отдел будет взят за основу.
– Известно. Этот мальчишка Лепин… – Земцов не договорил и отвернулся.
Греков слышал, как захлопнулась за Земцовым дверь подъезда. И в следующее мгновение его пронзила мысль, которую Греков старался гнать от себя в последнее время: как увольнять людей? По расчетам надо сократить сто тридцать пять человек. Взять того же Земцова. Допустим, его можно перевести в отдел старшим технологом. А остальных? Конечно, без работы они не останутся, везде нужны специалисты. И все же… Хорошо этим «академикам» давать рекомендации: «Сократить штаты». На бумаге все просто. Им бы, умникам, на его месте покрутиться.
Телефонная будка стояла напротив через дорогу. Вот куда он спрячется, чтобы ни у кого не вызвать подозрений. Прекрасный обзор, если бы не разбитое стекло, можно прождать хоть час. Не спуская глаз с подъезда, Греков достал монетку. Сейчас он поговорит с этим самолюбивым мальчишкой.
Телефон сердито щелкнул, и Греков услышал женский голос.
Поначалу ему показалось, что он неправильно набрал номер, но женщина сказала, что Семен Александрович сейчас подойдет.
«Хлюст несчастный», – думал Греков, нетерпеливо переминаясь. Он подготовил уничтожающую тираду, однако когда услышал голос Лепина, гнев его несколько приутих.
– Что вы алекаете?! – только и сказал Греков. – Почему дома?
– Я работаю. А собственно, какое ваше дело?
– Почему вы не пришли на похороны?
– Ах, это вы, Геннадий Захарович? Извините, не узнал. С детства не выношу ни похорон, ни поминок. От нервного напряжения я начинаю улыбаться. Представляете, какое это производит впечатление?
– Как вы не понимаете, что вам необходимо было прийти. Именно вам!
– Почему? Я не Иисус Христос. И старика бы не воскресил.
– Вы легкомысленный мальчишка. Да, да! Мальчишка! Вы отлично знаете, что злые языки связывают кончину Гмыри с вашим отношением к нему!
– Ну и что? Пусть связывают.
– Вы должны были прийти. Надо было подчеркнуть, что личных обид между вами не было.
– Он и так об этом знал.
– Кто он? – растерялся Греков.
– Покойник.
– Я чувствую, что у вас веселое настроение, Семен?
– Вы не ошиблись, Геннадий Захарович. Я добил наконец проект по организации технологического ядра. Симбиоз конструкторов с технологами на экономической основе.
– Получилось убедительно? – поинтересовался Греков.
– Как говорят, пальчики оближешь. Земцову придется туговато.
– Ладно, не зазнавайтесь. Все же вам необходимо приехать на поминки. Слышите?
– Я справлю поминки у себя. Клянусь вам! Гмыря был неплохим человеком. Но мне не хочется зря тратить время.
– Не сомневаюсь, – сказал Греков, не скрывая ехидства. – У вас там…
– Пардон, – перебил Лепин – К телефону подходила моя жена.
Греков умолк. Ну и новость! Совсем недавно Лепин весьма нелестно отзывался об этой женщине.
– Она приехала за своим бас-кларнетом, – поспешил объяснить Лепин. – Помните? Но я подозреваю, что она жаждет примирения. Ведь правда, солнышко? Ты же приехала не ради это дурацкой дудки?.. Нет, к сожалению, ей нужен только кларнет…
Греков повесил трубку. Странно, что никому из прохожих не взбрело в голову звонить именно из этой будки. Он привалился плечом к дверце и тут в самый последний миг увидел Татьяну. Она уже сворачивала за угол. Греков выскочил из будки и торопливо пересек мостовую. И как он проглядел ее? А ведь не спускал глаз с подъезда.
Очутившись за углом, он вновь увидел Татьяну. Та шла не спеша. И лишь по напряженной походке можно было догадаться, что она нарочно сдерживает шаг. Когда Греков догнал ее, Татьяна, глядя прямо перед собой, сказала, что будет ждать его у справочного киоска на привокзальной площади. Она свернула в первый же переулок, а Греков зашагал дальше.
У подземного перехода парни в широких плоских кепках продавали цветы. Обернутые в целлофан красные гвоздики выжидательно мерцали, словно стоп-сигнальные огоньки. Купив букет, Греков бросился вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки. Люди поспешно сторонились и удивленно провожали его насмешливыми взглядами.
Татьяна уже стояла у справочного киоска. А Греков, заметив ее, почувствовал, что не знает, куда деть свои руки, которые вдруг показались ему длинными и неуклюжими.
– Добрый день, – произнес он, подойдя к Татьяне, и, спохватившись, протянул ей букет.
– Спасибо, Гена… – Татьяна приняла цветы. – И давай поторопимся. Электричка уходит через пять минут. Билеты я уже взяла.
Электричка отошла, оставив на платформе припозднившихся лыжников в ярких костюмах. Греков и Татьяна выделялись среди них своим городским, неспортивным видом. Спустя несколько минут платформа обезлюдела.
Греков спрыгнул в снег и протянул руку Татьяне. На мгновение он увидел вблизи ее лицо, ямку на подбородке и ощутил аромат духов.
Неширокая накатанная дорога вела в дачный поселок. Они свернули с нее на едва приметную тропинку.
– Вот мы и одни. – Татьяна остановилась. – Ты умница, не забыл, что я люблю гвоздику.
Греков молча улыбнулся.
– Ее цветы похожи на маленькие взрывы. Не то что розы. Те ленивые и довольные. – Татьяна искоса посмотрела на своего спутника и неожиданно шагнула с тропы.
– Погляди, как эта ель похожа на Всесвятского. Его длинный нос. И макушка лысая… Кстати, если бы не Всесвятский, не знаю, как бы я отделалась от Ани. Она хотела идти вместе со мной. Не молчи, Греков.
– Я не молчу, Танюша. Я думаю.
– Так думай вслух. Как все глупо… Почему мы так мало живем?
С ветвей посыпались хлопья снега. Татьяна остановилась, приподнялась на носки.
– Смотри, Гена, белка.
Вытянув рыжее тельце вдоль ствола, белка таращила на них черные капельки глаз.
– Так и будем любоваться друг другом? – прошептал Греков.
– Ага, – тихо ответила Татьяна и громко вскрикнула.
Белка стремительно взлетела на ветку, на другую, потом перескочила на соседнее дерево и скрылась, уронив с вершины ели толстый снежный пласт.
– Здорово. Как птица, – проговорила Татьяна.
– А все за счет быстрого вращения хвостом, – пояснил Греков. – Я об этом где-то читал. Не хочешь падать – верти хвостом. Теперь нам остается встретить волка.
– И Красную Шапочку. – Татьяна стряхнула с плеч снег.
Греков принялся ей помогать и только сейчас ощутил и этот лес, и снег, и то, что они одни. Не надо озираться, вглядываться в каждого встречного. Он вспомнил, как недавно в кинотеатре они с Татьяной старались укрыться в самом дальнем уголке фойе. А потом в просветленной темноте зрительного зала Греков сидел неподвижно, боясь повернуться к Татьяне, чтобы не заскрипело старое кресло.
Татьяна задержала его ладонь на своем плече, накрыв серой школьной варежкой.
– Столько лет избегать друг друга. И теперь этот лес… Помнишь нашу встречу в кафе? После твоего визита к профессору Тищенко…
– Ты была очень голодна.
– Нет, я просила только кофе.
– Не надо об этом, Танюша. Вспомни, мы познакомились двадцать четыре года назад. На стадионе. Я пришел на тренировку со своим другом. Высоким и красивым парнем.
– Я даже помню, что он лучше тебя подавал угловые…
– Да. Это был его коронный номер. – Греков второй рукой прикрыл серую варежку. – Его всегда посылали подавать угловой. Он знал, что в этом неподражаем. Но нельзя же без конца подавать угловые. Люди перестают удивляться. И привыкают. А это конец…
Рука Татьяны выскользнула из варежки, и в следующее мгновение Греков наклонился и стал целовать руки Татьяны. Его шапка сбилась на затылок, и со стороны, наверное, он выглядел смешно.
Тропинка вывела к дачному поселку. Одинаковые домики, строго соблюдая дистанцию, тянулись вдоль улицы. Нежно-голубого цвета, они казались маленькими хрустальными дворцами.
За синеющей широкой полосой леса утробно ухнула электричка.
По нетронутому насту вдоль улицы шла девчушка лет десяти, продавливая свежую лыжню; она, казалось, тянула за собой две макаронины-спагетти. Женщина в комбинезоне вышла из калитки с двумя пустыми ведрами.
– Если мы обойдем?.. Мы должны ее обойти, – Татьяна подбородком указала на женщину.
– Не бежать же нам, – и Греков с беспокойством поглядел на ведра. Но Татьяна его не послушала и заспешила, прижимая к боку руку Грекова.
Женщина понимающе серьезно остановилась, пропуская их вперед себя…
Смех Татьяны растолкал прозрачную тишину морозной улицы. И Греков рассмеялся. Над забором ближайшей дачи показалось лицо старика. Голубоглазое, с сухим острым носом, обрамленное всклокоченными седыми волосами, оно показалось Грекову очень знакомым.
«Из заводских кто-нибудь», – Греков резко отвернулся. Он хотел было спросить Татьяну, но передумал. Не надо привлекать внимание старика. Татьяна заметила внезапную перемену и оглянулась. Однако беспокойства не проявила.
«Нет, нет… Этот человек не с завода. Но откуда я его знаю?! И он меня знает, иначе с чего бы ему так пристально меня разглядывать… Ах, да!»
И в памяти Грекова всплыла встреча в кафе, в день серьезной размолвки со Смердовым… Именно в компании с этим стариком находился сын Татьяны, Кирилл. И какой-то морячок.
Греков обернулся. Но старика уже не было.
– Помните, как-то в столовой к нам подходил мужчина? – Иван Николаевич придержал ногой дверь и сбросил у печки несколько поленьев. – Он вас хвалил за что-то. Помните?
Кирилл молча и выжидательно смотрел на старика.
– Я его сейчас видел.
– Главного инженера? Вы что-то перепутали.
– Я?! У меня отличная зрительная память. Хотя и пора ей угасать, пора.
– Не мог он сюда приехать. Сегодня похороны и поминки. Начальник сбыта нашего завода приказал долго жить, – возразил Кирилл.
– Не спорьте, – старик откинул заслонку и пошуровал в тлеющих углях кочергой. – Если и зрительная память начинает сдавать, это очень печально для меня. Прогрессирующий склероз.
– Заключите пари, – бесстрастно ввернул Адька. Он никак не мог справиться с пробкой и теперь продавливал ее в бутылку.
– Я готов! – с необычайной живостью подхватил Иван Николаевич. – Пари! На «американку»!
– Идет! – Кирилл снял с гвоздя пушистую беличью шапку и набросил пальто.
– Пригласи своего шефа к нам, – предложил Адька. – Небось промерз, бедняга. К тому же личный контакт, сам понимаешь… Моего бы старпома сюда ветерком задуло, я бы его накачал, чтобы в рейсе не скрипел.
Кирилл вышел, хлопнув тяжелой, обитой войлоком дверью. Пустая улица просматривалась вверх, словно сквозь свернутый в рулон лист чертежной бумаги. Никого. Лишь у колонки копошилась женщина с ведрами. Да девчушка переставляла лыжи…
До поворота метров тридцать, а там вновь дорога должна просматриваться насквозь до самой станции.
Кирилл прибавил шаг. И сквозь редкие ветки споткнувшейся на повороте молоденькой елочки он увидел мужчину. Рядом шла женщина. Они двигались не торопясь, о чем-то переговариваясь…
Кирилл решил подойти ближе. Он надвинул шапку на глаза и заторопился, прижимаясь к деревьям.
Кажется, и вправду Греков. Но пари есть пари. Нужна полная определенность. Надо как-нибудь засечь профиль. И вдруг женщина остановилась, приподнялась на носках, закинула руки на плечи мужчине и поцеловала его…
Кирилл шагнул в сторону. Жесткие ветви едва не сбили его беличью шапку. Нет, он еще не верил. Просто удивительное совпадение. Как во сне, Кирилл стал медленно приближаться к стоящим посреди дороги двум фигуркам…
Татьяна прикрыла руками глаза и, неестественно пригибаясь, пошла вдоль дороги. Греков повернулся, еще не понимая, что произошло. И тут его губы, узкие глаза и брови вытянулись тремя темными параллельными линиями.
Они стояли так несколько секунд. Друг против друга. Кирилл чувствовал, как с его лица сползает каменная маска.
Неожиданная встреча, – Греков внешне уже овладел собой. Только вот голос звучал неровно, а в голове путались вялые мысли: «Что же я такое говорю, болван… Чушь какая-то». – Вот, значит… ты, брат, все видел…
– Не слепой, – выдавил Кирилл.
Он не чувствовал неприязни к этому человеку. И удивлялся себе. Ему почему-то было стыдно. И эти нелепые слова. Казалось, они образуются в воздухе из ничего. Их никто не произносит, они просто образуются.
Кирилл поправил шапку. Повернулся. Сделал несколько шагов. Остановился. На белой дороге темной черточкой терялась далекая женская фигурка.
– Что вы в жизни, дядя, понимаете? Ничего вы в жизни, дядя, и не понимаете… со своими словами…
– Ну? За кем пари? – Адька пытался вилкой выловить из кружки кусочки пробки.
Кирилл молча прошел к креслу.
– Все ясно. Только шапку сними, ты в приличном доме.
Кирилл стянул шапку, бросил на колени и откинул голову на спинку кресла.
Иван Николаевич сидел перед печкой на низенькой скамеечке и размахивал фанерным листом. Его лицо и руки подкрашивались багровым цветом.
– Иной раз мне кажется, что я был знаком с Мафусаилом. Долгая, долгая жизнь. Революция, война. Две войны… Когда-то я был весьма известной личностью в этом городе. Комсомольский работник… Потом все полетело кувырком. Жизнь в дырках. Печальная романтика, – Иван Николаевич поправил сползший с плеч драный меховой жилет. – Вы все допытываетесь, почему я избегаю брата? Нанялся охранять чужое добро на чужой даче… К брату у меня старая неприязнь. Я был легкомыслен, он – трудолюбив. Я надеялся на удачу, он верил в разум. Он стал профессором медицины. Я – хромой тотошник, ловец счастья. Игрок… Он всегда был мне живым укором. И я ему слепо мстил. За что? За то, что он меня жалел. И презирал. Каждый день, каждый час общения с ним превращался для меня в муку. Ибо я завидовал ему. А зависть, говорят, непримиримее ненависти… Странно, родному брату? Ох глупец я, глупец. Но ничего не могу с собой поделать. Это выше моих сил… Я в душе игрок. А это трудно излечимо, как алкоголь.
– Кажется, вы все же излечились, – Адька отбросил вилку и запустил в кружку мизинец.
– Не знаю, не знаю… Арнольд, вы – циник. Вы тоже превратили романтику в дойную корову. Плаваете, видите мир. А на глазах шоры.
– Работа, старик, работа… Знаете, я плаваю два года. А меня все травит при качке, всего выворачивает. Думаете, это легко? Так что, пока есть чем травить, сколочу капиталец. Побольше ухватить надо…
– Всего не ухватишь… Как вы полагаете, Кирилл? – взглянул через плечо Иван Николаевич.
Кирилл сидел недвижно. Отблески огня накатывались на его фигуру. Вертлявые несуразные тени от носа и ресниц суетились по его лицу. Любопытные язычки пламени выскакивали из печи, облизывая языками чугунную обкладку.
– Кажется, Кирилл встретил у вашего дома привидение, – Адька поднялся, разминая ноги, прошелся по комнате и остановился, опершись локтем о печку. – Итак, бывший комсомольский вожак. Герой войны… А ныне – старый кающийся грешник. Какой кульбит судьбы!
– Ни в чем я, Арнольд, не каюсь… Но с некоторых пор то, что было в прошлом, проступает самым волнующим воспоминанием. Это была настоящая жизнь.
– А лошади? Вы ведь еще и ветеринарный врач, кажется?
– Фельдшер, – строго поправил Иван Николаевич. – Лошади, это моя любовь, мои друзья.
– И игра, – подхватил жестко Адька.
– Была. Была игра. С этим покончено… Человеку-то мало надо, Арнольд, для счастья. Не предавать друзей! Постичь эту истину, значит, не повторять моих ошибок… Конечно, мне вас не убедить. Жаль. Вы упрямцы, вы сами пройдете этот путь через всякие ничтожные страстишки, чтобы когда-нибудь стариками, сидя в чужом доме, у чужого огня, многое понять… Капитан дальнего плавания Арнольд Михайлович Зотов! А? Звучит, да? Это не какой-нибудь там ипподромный жучок Адька Зотов, по кличке Адмирал. Любитель лошадиного навоза и беспошлинного фрахта. Абитуриент исправительно-трудовой колонии…
Адька видел, как острый кадык заметался под тонкой петушиной кожицей, будто выталкивая из горла звуки сиплого смеха. И смех прекратился так же внезапно, как и начался. Старик, придерживаясь рукой о стену, поднялся со скамейки.
Всю посуду мне испачкал своим вином. Манера! Приходить в гости к пожилому человеку с вином.
– Я просил кефира, а выбрался на улицу, смотрю – в руках вино.
– Бывает. – Иван Николаевич перелил в Адькину кружку темно-малиновую жидкость, подошел к ведру и зачерпнул немного воды. Сделал несколько глотков, глядя на Кирилла поверх кружки. Поставил. Аккуратно вытер губы краем полотенца. – То, что вы проиграли пари, я понял по скрипу половиц в прихожей. Но вы действительно азартный человек, если так близко к сердцу принимаете проигрыш. Вероятно, предчувствуете, что мою «американку» вам трудно будет выполнить… Что ж, дело чести.
– Прикажите ему голым сесть в электричку, – посоветовал Адька.
– У вас скудная фантазия, мой капитан, – поморщился старик. – Пари весьма кстати… А то б мне пришлось уговаривать, а это всегда унизительно…
– Что же вы хотите? – Адька всплеснул руками, видно, насмотрелся в Италии.
– Я хочу, чтобы Кирилл не показывался на ипподроме.
– Совсем?! – еще раз всплеснул руками Адька. – Вы палач, Иван Николаевич… Что ты скажешь на это, Киря? Какое-то сумасшедшее желание.
– Я все сказал, – Иван Николаевич присел перед печкой. – Надеюсь, Кирилл – человек чести, и он не нарушит пари… И вот еще что…
– Тихо, сэр. Ваши полномочия исчерпаны. «Американка» не бездонный мешок с сюрпризами, – Адька влез в свой роскошный бронзовый куртель. Металлические «молнии» сверкали в самых неожиданных местах. Пятнистый синтетический воротник.
– Пошли, Кирилл. Старик сейчас потребует от тебя обет безбрачия на ближайшую пятилетку…
– Ведь зачем-то, черт возьми, я вас сюда пригласил? – Иван Николаевич поднял голову и оглядел молодых людей.
– А, верно. Я как-то и упустил. Вызвали в лес по телефону. В курортную зону, – Адька с нетерпением уставился на старика. – В чем дело?
– Так вот, Кирилл, – не торопясь начал Иван Николаевич. – У меня есть сведения, что кое-кого прихватили на ипподроме. Розочку, Филю-косого. Из жокеев некоторых потревожили.
Адька присвистнул и сел на табурет. Лицо его медленно затекало мелом. Кирилл все глядел на огонь.
– Учтите, Кирилл, если вам предложат дать показания… Розочка, она всех может потянуть… То запомните: никаких вознаграждений за то, что вы снимали кассу, не получали. Ни от меня, ни от кого-либо другого… Просто я просил вас о небольшой дружеской услуге – получить мой выигрыш. Но бесплатно! Без вознаграждений. Я говорил вам, что у меня разболелась нога и у кассы мне стоять тяжело. И вам меня становилось жалко… Ну, а вас, Арнольд, эти дела вообще не касаются. Вы были в плавании. Алиби.
– Я-то что? Я не за себя, – деловито приподнялся Арнольд.
– В Евангелии от Марка есть такая фраза: «Спаси Себя самого и сойди с креста».
– Ладно, ладно, – прервал Адька. – Вы еще ребенка учите врать.
– Можно и соврать, если ты сам внутри раскаиваешься. И уверен, что никогда больше этого не случится. Иначе – сколько не ври – попадешься…
Кирилл подобрал с колен шапку, нахлобучил. Пальто он так и не снимал вообще.
2
Сквозь круглые отверстия в почтовом ящике белели засунутые газеты. Кирилл по привычке ощупал карманы, но вспомнил, что ключ от почтового ящика оставил дома. Придется спускаться еще раз.
– Попроси у нее, – тихо сказала Лариса и кивнула на женщину, которая возилась у своего почтового ящика. – В нашем доме одним ключом можно все ящики открыть.
– В нашем тоже. Кроме одного. Отец такую механику придумал, что любой взломщик руки опустит.
– Наконец-то я услышала целую фразу. А то молчишь, молчишь… На каком этаже вы живете?
– На третьем.
Дверь мягко вздохнула, пропуская их в теплую прихожую. Кирилл щелкнул выключателем.
– Заходи. Раздевайся. – Он помог Ларисе снять пальто. Беглого взгляда на вешалку было достаточно: дома только мать. Что же, это даже лучше. – И туфли сними. Мать утром полы натирала, – громко проговорил Кирилл.
– А почему не ты?
– В нашей семье матриархат!
– Что ты кричишь? Я не глухая. – Лариса сняла туфли и, зябко поджимая пальцы, надела комнатные шлепанцы.
Кирилл заглянул в проем. Папиросный дымок дремал над широкой спинкой старого, любимого кресла Татьяны. Павел не любил это кресло.
– Проходи, – Кирилл распахнул стеклянную дверь. – Познакомься, мама. Это – Лариса.
Он силой заставлял себя смотреть в сторону кресла, но когда над спинкой поднялся светло-медный стожок Татьяниных волос, не выдержал и отвел взгляд.
– Вот вы какая! – Татьяна поднялась, выпрямилась, лицо ее было спокойным, лишь побелевшие руки слегка дрожали. Видно, ей никак не удавалось унять эту дрожь.
Кирилл не слышал, что ответила Лариса. По тону матери он хотел догадаться, верно ли себя ведет.
– А… папы нет дома? – спросил он.
Татьяна промолчала.
– Жаль. Хотел заодно и с ним Ларису познакомить. – Кирилл подошел к журнальному столику, взглянул на обложку раскрытой книги.
– С твоим папой я уже знакома. Правда, односторонне. – Лариса села на тахту и расправила на коленях платье. – По фотографиям на Доске почета. Что это за книга?
– Какая? – Кирилл недоуменно приподнял брови.
– «Сага о Форсайтах». – Мать вновь опустилась в кресло. – Вы читали?
– Да. Прекрасная книга, – Лариса наклонила голову.
– Вот и я сколько раз перечитываю, а все как впервые. Ты читал, Кирилл?
– Не помню, мама.
– Значит, не читал.
– Будь по-твоему, – резко согласился Кирилл. Но сразу же пожалел об этом. Мать сейчас могла неверно истолковать даже самое пустяковое его раздражение. – Как-то не приходилось. Очень уж толстая книжица, – примирительно закончил Кирилл.
