Текст книги "Завод"

Автор книги: Илья Штемлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Павлу не хотелось признаваться, что вся эта затея с собакой – ерунда. Сейчас он закончит лакировать полочки и объявит Татьяне о своем решении купить собаку. Правда, не скажет, что обратится к Сопрееву. Татьяна его терпеть не может.

У Павла даже поднялось настроение. Он взял шерстяную тряпку, обтер просохшие вощеные доски, достал бутылку с лаком, пропитал новый тампон и приступил к лакированию. Но полностью отключиться от тревожных предчувствий ему не удалось. Он услышал шаги Татьяны, когда она уже входила в комнату, и неожиданно им овладела мысль, что Татьяна сейчас непременно скажет нечто такое, что может оглушить его, разрушит столь заботливо созданный им домашний мирок, превратив все это в кучу ненужного хлама. Он не знал точно, что она скажет, но чувствовал, что после ее слов уже ничего нельзя будет изменить, и поторопился предотвратить неизбежное.

– Знаешь, – чуть ли не выкрикнул он, – мне предложили купить собаку. Ты ведь, кажется, хотела иметь собаку хорошей породы. – Павел заставил себя улыбнуться и отбросил со лба волосы – когда-то Татьяне нравился этот жест.

И в это мгновение зазвонил телефон. Руки Павла были заняты, и трубку подняла Татьяна. Несколько секунд она вслушивалась, очевидно не совсем понимая, о чем идет речь.

– По-моему тебя, – сказала она, передавая трубку мужу.

Павел обтер ладони влажной тряпкой. По мере того как он слушал, лицо его тяжелело, становилось бурым. Он подтянул ногой табурет и сел. Татьяна не отводила тревожного взгляда от его лица. Наконец Павел опустил трубку.

– Что случилось, Паша?

– Что случилось, спрашиваешь? То-то его сегодня не видно было в цехе. Я решил, что опять его Синьков в институт послал.

– Кирилла, что ли? – упавшим голосом спросила Татьяна.

– Ах, негодяй! Ну приди только, я ему устрою! Следователь звонил из милиции.

– Как из милиции?

– Так. Из милиции. Жулик наш сыночек, жулик! На ипподроме дела обделывал. В аферах участвует, стервец.

С костяным стуком Павел собрал расставленные вдоль стены доски.

– Что произошло?! Ты можешь наконец сказать?!

– Связался с проходимцами. С каким-то жуликом-стариком. Деньги за него в кассе получал, гаденыш. Услуживал… Ах, негодяй, негодяй!

Павел заметался по кухне широкими шагами, неуклюже задевая углы стола, стульев.

– Его что… задержали?

– Нет. Пока нет. Пока. Так следователь и сказал… Я ему все ноги переломаю, стервецу. Никогда не бил, вот и получил.

Павел прижался спиной к стене, точно хотел загнать обратно в себя выплеснувшуюся злость.

– Успокойся. Надо еще разобраться, – Татьяна пыталась говорить ровно. – Может, ничего особенного и не случилось. Иначе б тебе не звонили, без тебя справились бы.

– Вот, вот… Когда он напился на заводе, Синьков тоже так сказал. А что случилось? Подумаешь?! – передразнил по-бабьи Павел. – А теперь парня на ипподроме застукали.

– А может, к нему давно приглядывались? Еще с тех пор, как твои орлы-молодцы, всякие там сопреевы, парню житья не давали. А ты, отец, в кустах отсиживался. Свои маленькие интересы берег. Чтобы кто о тебе дурно не подумал, что сына по блату опекаешь, да?

Голос Татьяны набирал высоту. И звенел. Теперь она, казалось, шла напролом, не разбирая дороги. Узкие, покатые плечи приподнялись. И фигура стала плоской, неуклюжей. Предательские морщинки выступили у губ, у глаз. Даже волосы, которых казалось не трогало время, лохматились и свисали бесцветными буклями. Сейчас она выглядела значительно старше своих лет…

Кирилл сразу понял – что-то произошло. Свет горел во всех комнатах. Он взглянул на часы: ровно одиннадцать. Обычно в это время мать и отец давно спят.

Он снял пальто, прошел в ванную и долго мыл руки, стараясь угадать, что кроется за этой подозрительной тишиной. Но мысли его вновь и вновь возвращались к Ларисе. Ему не хотелось уходить от нее. Да и зачем, собственно? Он решил остаться у нее насовсем. Но Лариса была против. Она боялась, что, увидев его, бабка догадается обо всем.

Кирилл вышел из ванной и погасил свет.

Отец сидел за кухонным столом. Мать была в комнате, слышались ее шаги.

– Мама, есть хочу! – крикнул Кирилл.

Отец повернул голову.

– А тебя там не кормили?

– Где, папа? – Кирилл насторожился, но не подал вида.

– Там, где ты был.

– Почему же? Кормили, – Кирилл усмехнулся, – но мало.

Мать торопливо вошла в кухню. Оглядела сына. Кириллу ее взгляд показался настороженным. Она достала из холодильника кастрюлю, вынула два голубца, положила на сковородку, полила соусом и поставила разогревать.

– Может, все-таки расскажешь нам, где ты был? – Отец не спускал с Кирилла глаз.

– Где я был? – Кирилл опять не смог сдержать улыбки. – Нет, пожалуй, не расскажу… Впрочем, я был у одного близкого мне человека. Вот и все, что я могу вам сказать.

– И на ипподром не захаживал?

Кирилл вздрогнул. Вот оно что! Что же им еще известно? Во всяком случае, пока еще рано волноваться.

– Может, расскажешь нам о бегах? – Отец старался говорить спокойно, но это у него не получалось.

– Паша, сейчас не время. Поздно уже, – произнесла Татьяна. – Пусть ест и идет спать.

Кирилл облегченно вздохнул. То, чего он боялся больше всего, что могло в любую минуту произойти между матерью и отцом, по-видимому, не случилось. Иначе мать не стала бы обращаться к отцу таким будничным тоном. Ну а остальное – черт с ним!

– Так мы с мамой ждем. Говори.

– Вы с мамой ждете? Что ж, я скажу, попробую. Бега, ну это – бега. Это черт знает что. Это взрыв! Это радость. Это камень в бочку с дождевой водой… Допустим, я спешу на бега, да? А навстречу прохожие. И мне кажется, что они улыбаются мне, подмигивают. Когда я вспоминаю лошадей, мне кажется, что со всех сторон этих шкафов, полочек выглядывают длинные лошадиные морды с печальными глазами.

Татьяна засмеялась.

– Браво, Кирилл. А ты – поэт…

Кирилл подмигнул матери. У него было прекрасное сегодня настроение. К тому же ему самому нравилось то, что он говорил.

– И я иду на бега, как на свидание. Я не игрок, нет. Пороха не хватает, да и с деньгами не очень. Но мне интересно наблюдать за этими людьми. Есть среди них и жулики. Ну их! Не о них речь… Ведь вы спрашиваете о бегах! Я говорю о тех людях, кто рискует ставить, потому что не может не рисковать, такие у них натуры, Павел Егорович. – Кирилл уже совсем повеселел. Он шутливо развел руками и поклонился. – Я кончил свое странное объяснение. Теперь могу есть?

Татьяна отставила сковородку. Кажется, голубцы успели немного подгореть. Достала тарелку.

– Ты будешь есть, Паша?

Павел молчал. И Кирилл взглянул на отца – чего это он?

– Ну… а следствие что показало?

– Какое следствие? – Кирилл напрягся. Так вот он что? Ах, Топорков, Топорков, верный страж закона. Вот почему ты интересовался номером домашнего телефона. Решил проявить гражданскую заботу, чтобы никто не упрекал тебя в казенщине. Возможно, ты и прав по-своему, Топорков. Только ты плохо разбираешься в людях, следователь. Ведь сам отметил, что Кирилл вот уже столько недель не показывался на ипподроме. Отошел от этого. Нет, все-таки догнал и плюнул. Эх, Топорков, Топорков… Честно говоря, Кирилл подозревал, что телефон взят именно с этой целью, но как-то не хотелось верить…

– Какое следствие? – повторил в растерянности Кирилл.

– Он же в гостях был, Павел, – голос Татьяны вдруг переломился. – В гостях…

Павел не повернул головы.

– Не сбивай меня, Татьяна… Значит, речь вел о жуликах, да?! Тихо! Все мне сообщил следователь, все… И о том старом хрыче, что тебя с толку сбивал… Поэт! Имя отца позоришь!

Кирилл озорно встряхнул головой. Ему вдруг стало смешно и грустно. И он не чувствовал никакого волнения. А на память пришли какие-то строчки. Где он их слышал, Кирилл не помнил. То ли по радио, то ли читал когда-то… Он заложил большой палец за пуговицу рубашки и встал в позу.

– «Что в имени тебе моем? Оно умрет…»

Павел рывком поднялся и, не размахиваясь, сильно ударил Кирилла по щеке.

Татьяна швырнула ложку обратно в кастрюлю. Павел опустил свое грузное тело на табурет. Ссутулился, спрятав руки под стол. И вдруг неожиданно выкрикнул:

– Ты что, слепая? Слепая ты? Не видишь?

Кирилл вышел в коридор, рванул с вешалки пальто, достал шапку. Из темноты прихожей донеслось его бормотание:

– Хорошо. Откровенно. А то все прячешься, прячешься… На Доске почета…

3

В цехе было жарко. Мощные вентиляторы, которые обычно включались на ночь, сейчас не работали. Лучше терпеть жару, чем дребезжащий грохот.

Сегодня «вечеряло» семь бригад. На верстаках были аккуратно сложенные полусобранные приборы. Но к ним никто не притрагивался. Люди слонялись по цеху, переговариваясь о всяких пустяках. Шуршали мятые зачитанные газеты. Слышался резкий стук домино.

Начальник цеха Стародуб и начальник ОТК Борискин сражались в шахматы.

– Если через час не привезут транзисторы, всех отпущу по домам. – Иван Кузьмич вертел в пальцах слона, выбирал на какую клетку поставить. Играл он неважно.

– П-п-попробуй. Схлопочешь выговор! – Борискин тоже играл не лучше, но делать все равно нечего. – Директор еще на заводе. Сам видел.

Стародуб рассматривал шахматное поле.

– Ходи. Так и уснуть можно, – сказал Борискин.

– Да ну! – Иван Кузьмич сгреб фигуры и перевернул доску.

Борискин равнодушно принялся помогать укладывать фигуры. Он давно уже подумывал, как бы уйти домой, но на приемной документации была необходима его подпись. Подписать, конечно, можно бы и утром, задним числом, и Борискин так бы и поступил, не будь сейчас на заводе директора. Вообще-то начальнику ОТК нет дела до ритмичной работы цеха. Но без него не зачтут продукцию. Вот Борискин и торчит в цехе, ждет, когда начальник снабжения Сойкин привезет транзисторы. А Сойкин весь день слоняется по заводу «Электродеталь» и ждет, когда изготовят триста транзисторов. Он их горяченькими и доставит. Всего лишь триста транзисторов, величиной с ноготь. Они давным-давно затребованы, но по каким-то причинам не поставлены заводу в срок.

– И те, с «Электродетали», тоже «вечеряют», – Иван Кузьмич вздохнул.

– А как же, – согласился Борискин.

– Как ты думаешь, Грекова стукнут по мозгам или нет? – завел Стародуб привычный за последние дни разговор.

– Ч-ч-черт его знает. А жаль. Он бы навел порядочек, раз задумал.

– Не дадут. Слишком много надо ломать, – сказал Стародуб.

Они еще долго и обстоятельно разговаривали о разных делах. Забот у каждого было предостаточно.

Стародуб толкнул Борискина в бок и прошептал:

– Сам явился.

– А ну его, – тихо ответил Борискин. – Мечется, сам не знает, что ему н-н-надо.

Директор вошел в цех. Вид у него был утомленный. Смердов давно не бывал в цехе ночью. Обычно в конце месяца планом занимался Греков. Но сейчас он в командировке, вот и пришлось…

Завидев высокую фигуру директора, рабочие подняли головы от газет, стук домино прекратился. Послышались голоса:

– Рафаэль Поликарпович, долго нам еще цех сторожить?

– Надоело. Люди десятый сон видят, а нам завтра с утра заступать.

– Отпускайте по домам. Флажки нам не нужны.

Смердов, глядя прямо перед собой, прошел через весь цех. Казалось, что раздраженные голоса до него не долетают.

– Не звонил Сойкин? – спросил он, останавливаясь рядом со Стародубом.

– Никак нет, – ответил начальник цеха.

– Соединитесь с Сойкиным и доложите мне.

Смердов сел на высокий треножник и прикрыл глаза.

Иван Кузьмич отправился выполнять приказ.

На лестнице он столкнулся с Кириллом.

– Шляешься? А бригада твоя работает! – Иван Кузьмич оглядел Кирилла и хмыкнул. Что-то необычное было во внешности парня. – А ну, дыхни!

Кирилл добросовестно выполнил просьбу.

– Теперь всегда будете интересоваться моим дыханием? Спасибо, родной…

– Ступай, ступай. И без тебя дел хватает. «Родной»!

Кирилл направился к своему участку.

– А… Алехин? Под занавес явился, – сказал Синьков, однако в тоне бригадира Кирилл не улавливал раздражения. Значит, все у них в порядке.

– Извини. Так получилось.

– Ладно. Возвращайся домой. Управились без тебя. Дядя Саша помог.

Кирпотин стоял, согнувшись над прибором, словно уговаривая стрелку вести себя нормально.

– Кирюша, явился? – Кирпотин улыбнулся. – Загулял ты, брат, загулял…

– Так уж получилось, – повторил Кирилл. – Дела всякие.

– Ладно. Раз дела. Принеси-ка мне газводы, – и Кирпотин подмигнул бригадиру. – Пусть тоже поработает на программу.

Кирилл достал банку и направился к автомату с водой. В полутемном коридоре несколько парней столпились вокруг специального ящика для окурков. И среди них, к великому удивлению, Кирилл заметил Лисицына.

– Вот тебе раз. Ты, что ли? – Кирилл оглядел новый костюм приятеля.

– Ну.

– Так ведь у тебя… вечеринка.

– Сорвалось, – пояснил Вторник. Он тоже был в чистом костюме и галстуке. – Половина гостей на заводе «вечеряет». Отложили. Думали, вот-вот получим транзисторы и закруглимся к семи. Все было б в порядке… Скоро двенадцать. А все стоим, ждем. И Кузьмич хаёжник поднял – личное ставите выше общественного.

– Гад, – проговорил Лисицын, добавляя еще кое-что к характеристике начальника цеха.

– Именно, – подхватил Вторник. – Еще Лису паяцем назвал. Говорит – вырядился, как паяц.

– Гад, – повторил Лисицын, чуть в другом ключе.

– Ну… а невеста?

– Невеста? У себя на участке, – все пояснил Вторник. – У них тоже аврал…

– Так на так, как говорится, – мрачно прокомментировал Лиса.

– Устраивает такое в конце месяца. Соображать надо, – произнес кто-то из ребят. – В начале надо.

– Брат у него из армии приехал на три дня. Вот и приурочили, – терпеливо объяснял Вторник. – Вот он, брат его, – и Вторник показал на парня в солдатской гимнастерке, но без погон. Парень был поразительно похож на Лисицына. Такой же тощий, с маленьким обиженным лицом.

– Что ж он тут делает?

– А дома что ему делать? – раздраженно проговорил Лисицын. – Все же на людях, не скучно. Еле Кузьмича уговорили в цех пустить.

Солдатик добродушно и устало улыбнулся.

– Ну, обхохочешься с вами! – Кирилл откинулся и захохотал. Точно очищал себя от всех неприятностей ушедшего дня. И все начали смеяться. И по-доброму хлопать Лисицына по спине. А тот стоял серьезный, нахохленный. Рядом с братом, скуки ради торчащим в коридоре полусонного ночного цеха. А ведь всего-то у него и было увольнение на три дня…

Кирпотин собирал инструмент. По верстаку были разбросаны бумаги с мелким почерком Синькова, рекомендации, эскизы с элементами настройки при таком непредвиденном случае залипания, как сейчас… Стержень плавно расхаживал по экрану, точно обнюхивая зеленым носиком каждое деление. Высший класс. И сам прибор стоял торжественный и утомленный.

Как дела-то? – Стародуб спешил к директору с известием, что транзисторы уже в пути. Но судьба синьковского прибора его заботила не меньше. Шесть тысяч рублей. И он не мог не остановиться. – Дела-то как?

– Все о’кей, – улыбнулся Синьков.

– Хоккей, хоккей… Вижу. И без этого обошлись? – Стародуб шутливо кивнул на Кирилла.

– А кто температуру подбирал в институте? – защитил Синьков.

– Ты ему, Юра, чаще мозги вправляй. Сам понимаешь. Научная революция. Хоккей? И еще. Кирпотину наряд выпиши. Монет по сорок. Оплачу. Кровь из носу. Выручил, Саня, выручил… А теперь спать. Покедова.

– Гляди, Кузьмич. Завтра забудешь, – крикнул ему вслед Кирпотин, переодеваясь.

– А я сейчас выпишу, дядя Саша. Как говорят, не отходя от кассы. Спать что-то расхотелось. Идите спокойно. Спасибо, дядя Саша.

Синьков вытащил авторучку, чистый бланк и, вспоминая названия операций, принялся выводить заработок.

Кирилл терпеливо ждал. Домой он решил не возвращаться, по крайней мере сегодня. А если напроситься к Синькову переночевать? Нет, неудобно. Что он скажет? С отцом поссорился? Нет, не надо. Кому какое дело?! Погуляю по городу. Каких-нибудь шесть-семь часов. Правда, холодно. А если на вокзале?.. Постой, постой. Прекрасная идея! Кирилл взглянул на цеховые часы. Пять минут первого.

– Шеф. До которого часа ходят электрички?

– Кажется, до половины второго.

– Так я двину, шеф.

– Погоди. Разговор есть.

Синьков отложил ручку и крутанулся на своем вертящемся стуле.

– Вот что… Кирпотин-то хочет к нам в бригаду переходить. Просится. У него нелады с Сопреевым. Да и с отцом твоим, видно, не очень. Как ты считаешь?

Кирилл не сразу и понял, о чем идет речь. Кирпотин?! Один из асов завода. Человек с огромным опытом сборщика. Умелец. И вдруг под начальство Синькова? Конечно, Юра тоже не лыком шит, понятно. Но… Кирпотин?

Синьков догадывался, о чем думает Кирилл.

– Конечно, я не твой отец. И, честно говоря, боюсь подобного эксперимента. Но нам нужен такой механик, чтобы самим кое-чему учиться. Да и его учить. А кто будет выписывать наряды, не имеет значения.

Кирилл, не мигая, смотрел на бригадира.

– А что, шеф? Может, фитиль хочешь вставить Павлу Алехину, а?

– Глупость. Кирпотин сам меня просил, – растерялся Синьков.

– Бери дядю Сашу. Я-то причем?

– Член бригады. Вместе работаем. Советуюсь.

– Ладно. Мое дело маленькое… Говоришь, до половины второго электрички ходят?

– Синьков крутанулся обратно к верстаку и достал с полки счеты.

4

Дуга вспышкой магния озарила лес и деревянный домик станции. И стало еще темней. Единственный фонарь источал неверный свет у края противоположной платформы, где притулилась билетная касса.

Кирилл хотел было спрыгнуть в снег, но его внимание привлекла одинокая фигура. Она расхаживала по освещенному бледному кругу, точно муравей, вокруг которого уложили веревочную преграду. Человек сильно прихрамывал. Кирилл сделал несколько шагов, всматриваясь. Сомнений быть не могло. Это он.

– Иван Николаевич! – в морозном воздухе голос прозвучал особенно чисто.

Человек остановился и, отстраняясь ладонью от падающего света, пытался разглядеть, кто его зовет…

– Куда это вы? – удивился старик Кириллу.

– К вам.

– Ко мне? Ну и ну. Не поздновато?

Теперь Кирилл увидел в тени у ограды чемодан.

– А вы вроде уезжаете?

– Уезжаю.

– Далеко?

– Далеко… Что-нибудь стряслось?

Старик согнул в спине свою высокую фигуру, точно, пытаясь разглядеть, что же стряслось с Кириллом.

– Хотел у вас… переночевать.

Они молча постояли в некоторой растерянности. Ветер качнул лампочку, и старик словно вспрыгнул на палубу круглой странной лодки. Он даже оперся рукой о столб, чтобы меньше болтало…

Объявился товарищ фронтовой. Письмо прислал. Мы с ним в одном дивизионе служили. Он – верхом, я – в полевом лазарете… Теперь директор конного завода на Алтае. Пишет – приезжай. Работы хватит. Лошади у него племенные… Вот я и решился. Ну ее, эту дачу, в самом деле… Вы на Алтае не были? Как там зимой?

– Прохладно, наверно, – Кириллу становилось грустно. – Не был я там.

– Не знаю. Взял шерстяное белье, но боюсь, озябну… Ничего, куплю там. Или одолжу временно, – успокаивал себя Иван Николаевич.

– А знаете, меня вызывали.

– Ну?

– Обошлось. Попеняли немного. Придраться-то не к чему, – и Кирилл рассказал все, стараясь не упустить и деталей. Старик слушал невнимательно. То и дело тревожно поглядывал в черную даль, откуда должна выползти электричка. Кирилла обидело это неожиданное равнодушие. Он так и не рассказал о том, как встретили его родители сообщение следователя. А хотел рассказать…

– Вы чего? – старик встрепенулся от внезапно наступившей тишины. – Все, что ли?

– Все.

– Обиделись?

– Я? С чего вы взяли? Каждый думает о себе… А вас что, не вызывали еще? Или когти рвете?

Старик взглянул на Кирилла серьезно и внимательно.

– Я сам был там, не дожидаясь. Несколько дней назад… Только я оказался им не нужен. Они знали, что я так, пустое место. Дутая фигура. Вроде вас, Кирилл… Только моим родителям они ничего не сообщили по вполне понятной причине.

Вдали блеснула и сразу погасла яркая звезда – фонарь электрички.

– Вот, Кирилл… Помните Остапа Бендера – граф Монте-Кристо из него не вышел. Из меня тоже. Ни мореплаватель, ни плотник. И, судя по всему, уже не выйдет. Да и кто мог получиться? Бегал за двумя зайцами. Из меня даже тотошник приличный не получился. Правда, на это были иные причины. Оно не хотело мириться, – Иван Николаевич похлопал ладонью по левой стороне груди. – Знаете, Кирилл, вот говорят: «Жизнь однообразна». Нет. Если ты занимаешься единственным необходимым тебе делом, нет. Однообразна она тогда, когда человек растерян. Радость в однозначности, в том, что ты нашел свою главную линию… Я боялся за вас, дружок. Искушения. Мишура. Соблазны… Мне хотелось, чтобы вы не повторяли моих ошибок. Я вошел в вашу жизнь со стороны. Чужим человеком. Чужеродным. И кто знает, как бы сложилась ваша судьба, если б мы не встретились? Кто я? Старый неудачник! А вот охватывает иной раз душу теплота и жажда добра. И нет в душе злости никакой. Оттого, что бывают мгновения, когда человек мудреет, как бы отстраняется от окружающего… Со стороны кажется – ну что общего между ними? Старик-неудачник, сомнительного образа жизни и – молодой человек, заводской парень. Что? Ну его к бесу совсем, старика. Лишний. Глаза мозолит… Но это только с поверхности так. А вглядеться – связь! Да еще какая связь… В молодости я очень был похож на вас, Кирилл. И внешне, и внутренне, как говорится. Только вот не встретился мне умудренный жизнью неудачник. А жаль… Люди ведь учатся не на добре. Добро проходит незаметно. Оно естественно, оно в природе. Ибо если в основе развития человека лежало зло, то давно бы все полетело в тартарары… Поэтому зло западает в память глубже, – Иван Николаевич продел верхнюю пуговицу в петлю, выпрямился. – Вот. Буду фельдшером на конном заводе…

– Так что же случилось между вами и братом?

– Кирюша! Разве объяснишь? Если вы ничего не поняли из моих рассуждений, то ничего не объяснишь. Бывают ситуации, когда нет четкости в отношениях. Да и к чему они? Важны результаты… Только беспомощный человек ищет четкость да ясность. Беспомощный человек думает так: ладно, жизнь у неудачника-старика сложна, согласен. Но я, по крайней мере, должен знать, в чем ее сложность. И тем самым он упрощает жизнь… Если б я знал, в чем ее сложность, я б, пожалуй, многого мог избежать…

Электричка притормозила у платформы.

Старик подхватил чемодан и протянул руку. Кирилл подался вперед и поцеловал старика в холодную колючую щеку.

– Пока, Иван Николаевич. Может, свидимся?

Старик растерянно замешкался…

– Слушайте, если вы хотите переночевать на даче, ключ в почтовом ящике.

Он в последнюю секунду вскочил в вагон. Дверь зашипела со змеиной стремительностью, столкнув в середине обе свои половинки. Вагон вздрогнул и заскользил вдоль платформы.