Текст книги "Завод"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Илья Штемлер
Завод
Часть первая
Глава первая
1
Прошло минут пятнадцать.
Интересно, стоят они еще или разошлись?
Греков подошел к окну. Он был убежден, что стоят. И не ошибся: стоят, блаженно подставив спины горячему, почти летнему солнцу и засунув руки в карманы. Греков обернулся и подозвал Борискина.
– А ч-ч-черт их знает кто. Может, сборщики? – высказал соображение начальник ОТК Борискин. – Моих людей т-т-там нет.
Греков открыл окно. В кабинет ворвалось тарахтение трактора.
– Послушайте! Молодые люди! У вас что, обеденный перерыв или выходной? – Греков старался говорить спокойно, но не получалось.
– Мимо проходили. Интересно.
И все шестеро стали медленно и лениво расходиться.
Греков захлопнул окно, но не отошел. Он видел, как трактор вновь дернулся и поволок подхваченное тросом дерево: озеленяли заводской двор. Голые ветви беспомощно цеплялись за трубы, ящики, за какие-то конструкции, сложенные во дворе. А водитель не оглядываясь, переставлял рычаги и курил сигарету.
– Охрана? Главный инженер… Скажите трактористу, чтобы поаккуратней там, с деревьями. Переломает ведь все.
– Хорошо, Геннадий Захарович.
Греков сел и придвинул кожаную толстую папку. Борискин перевел взгляд с главного инженера на грузного мужчину с туго повязанным галстуком. Мужчина сидел на краю дивана с давно потухшей сигаретой.
– Как ваша фамилия? – спросил Греков.
– Сундуков, Александр Михеевич, – опередил Борискин.
Мужчина согласно кивнул и вздохнул.
– Так что же, товарищ Сундуков? Жалуетесь?
– Да вот, понимаете. – Сундуков развел руками. Понятное дело, ему неловко отвлекать такого занятого человека, как Греков. – Вроде и геофизики у нас опытные, понимаете… А такая штука. Магниты залипают. Ну что ты будешь делать? Смех, и только.
– К-к-какой там смех?
– Какой там смех? – ободрился поддержке командировочный. – Слезы, а не смех. Знаете, как у геологов? Наступят дожди – не проехать, не пройти. Теперь каждый денек дорог…
Конечно, Греков понимал – не от хорошей жизни привез этот Сундуков на завод неработающие приборы из геологической экспедиции, но он-то что мог поделать?
И вообще, день с самого утра складывался неудачно… Поругался с женой. Шурочка работала врачом в больнице. И там повадились: портится аппаратура – обращаются к Грекову – отремонтируйте. Сколько же можно! И Шурочка тут виновата – не может отказать своему главврачу, неудобно, мол. В конце концов в горздраве есть специальные мастерские…
– Слушай, Борискин. Что ж ты, брат, меня подвел?
– Ч-ч-чем, Геннадий Захарович? – Борискин точно прыгнул навстречу Грекову.
– Обещал ребят подослать в больницу, кардиограф подлатать…
– Как?! Не ходили? Ну я им п-п-покажу, выдам припарок, – прервал Борискин и, не выдержав, добавил: – Так ведь б-б-бесплатно работают ребята. За спасибо.
– Бесплатно? А спирт?
– Спирт… Один там и не пьет вовсе. Даже обиделся. К тому же и спирта отливают с наперсток…
– А если кто заболеет? Удобство. Не откажут, – вставил Сундуков и смутился. Чего это он вдруг влез в разговор.
– И то верно. – Борискин посмотрел на командировочного. – Как же быть-то с Сундуковым?
– А что Сундуков? На месте не можете отремонтировать? – И Греков подумал, что ему приятно произносить эту смешную фамилию.
– Ну да. Мы в магнитометр полезем, а если что не так – сами, скажете, виноваты, да? – хитро улыбнулся Сундуков.
– Что ж ты нас за ж-ж-ж-жуликов выставляешь?
– Да я что? – смутился Сундуков. Испугался. Не озлить бы неловко заводских. Толку будет мало. – План ведь жмет. Зима скоро. Какая там работа? – Сундукову, видимо, казалось, что этот довод действует на заводских. А ведь мог не просить – требовать. Мог дать телеграмму в министерство. Действительно, брак был по вине завода – в магнитометре не отрегулированы магниты. И при наклоне прибора показания менялись. А геофизик, известное дело, работает не на паркете. Подул ветер – вся работа к черту. А все этот Гмыря, начальник сбыта завода. Так заговорил зубы, что и толком прибор не проверил, когда получал…
Сундуков оглядел просторный кабинет. Схемы, макеты приборов, шкафы с толстыми папками – дела. На стенах портреты. От стола к двери – широкая малиновая дорожка…
– Ну, а что Гмыря? – Греков повернулся к Борискину.
– Г-г-говорит, что есть один магнитометр на складе. Два месяца лежит. Г-г-говорит, вы обещали сибирскому управлению. Директор приказал с вами согласовать.
Греков вспомнил, что он и вправду обещал сибирякам этот прибор. Без разнарядки, по старой дружбе с начальником управления.
– А может, им он уже не нужен? – робко вставил Сундуков.
– Вот и я думаю. – Греков придвинул отношение и взял ручку. – Больно долго они раскачиваются, подождут следующую партию, – и наложил резолюцию.
Сундуков, улыбаясь, проворно поднялся с дивана. Галстук чуть сдерживал напор мощной шеи. И Борискин был доволен. Ведь это его молодцы из ОТК пропустили такой магнитометр. Хорошо, Греков не поднял этот вопрос. Но не забудет, не забудет…
Греков встал и протянул руку командировочному:
– Ну, Сундуков… Что же там ищут ваши геофизики?
– Да бокситы все… Который год.
– Давай, Сундуков, давай, – с удовольствием выговаривал Греков. – Ищи, Сундуков, свои бокситы…
Через полчаса – конец рабочего дня. Обычно Греков это время проводит в цехах. Там, где дела в течение дня шли похуже. А как узнать, где похуже? Сведения дадут ему лишь завтра – не успевает производственный отдел. Такая бумажная метель… Помогала интуиция. Но не всегда.
Греков подошел к сейфу. Достал бутылку минеральной воды. Налил полстакана. Маленькие пузырьки, обгоняя друг друга, поднимались со дна, чтобы лопнуть у поверхности. Греков переждал – он не любил резкий привкус газа – и медленно, с удовольствием выпил. Поставил бутылку в сейф и вышел.
Длинный высокий коридор казался вокзальным перроном. Еще эта узкоколейка от склада готовой продукции к товарному двору.
В глубине коридора бранились женщины. Греков замедлил шаг в надежде, что спор прекратится до его появления. Но, кажется, спор только разгорался.
– А я тебе говорю – мне тут ящики ставить удобно! – убеждал низкий голос.
– Не положено. Пожарники не велят, – протестовал дискант.
– Уберу я, уберу. Только дрезину подадут – уберу, – упрямился низкий голос.
Греков ускорил шаг и принял строгий вид занятого человека. Но фокус не удался. Заметив главного инженера, одна из женщин преградила ему дорогу, требуя их рассудить. Греков не дослушал и резко произнес:
– Передайте дрезинщику, чтобы немедленно подобрал ящики.
Отошел.
– Нашла с чем к главному лезть, – укорял за спиной дискант.
– А что? – отвечал низкий голос. – Кроме него и начальства нет…
Греков вошел в сборочный цех.
До конца смены оставалось не меньше получаса, но цех почти не работал. Однако со стороны все казалось в движении, и нужен был опытный глаз, чтобы догадаться: это холостые обороты – кто прибирал верстак, складывая инструмент, кто пересчитывал детали, кто возился с нарядами.
Каким образом в огромном цехе узнавали о приходе главного инженера, непонятно. Но о появлении Грекова сразу становилось всем известно.
– Что, Ваня, прибыли датчики? – громко спросил Греков суетливого начальника цеха Ивана Кузьмича.
– Никак нет! Но ничего, грехи замаливаем…
– Вижу, – многозначительно произнес Греков.
Кто-кто, а он-то знал, что платформа с контейнером перестукивает по рельсам где-то в ростовских степях. Была телеграмма от «толкача»: «Отгрузили половину. Остальное конец года»…
– Что ж ты, Ваня, людей держишь? Отпусти в счет отгульных, – произнес Греков уже через плечо. Он шагал вдоль верстаков, а следом почтительно спешил Иван Кузьмич.
Начальник цеха промолчал, словно не расслышал. Да и Греков пожалел о том, что сказал: у дальних верстаков заметил работающую бригаду. И не одну.
– Шустрят мужички-то, – криво усмехнулся Греков.
Иван Кузьмич шумно и виновато вздохнул. А что ответить?! Лишь бы Греков не свернул к бригадам.
Нет, не свернул. Идет прямо. Да и зачем ему сворачивать – только себя ставить в неловкое положение. Ну, покричит на него, начальника цеха, для порядка. Даже выговор может влепить. А что толку! Не в первый раз. Если бы он собирал все выговоры, то шкафа б не хватило. А ведь не снимают с должности, стало быть, начальник цеха Грекова устраивает. Хитрит только… Дело в том, что приборы, которыми занимались дальние бригады, – прошломесячные. Сданные и опломбированные. Но была договоренность, что их вернут со склада для небольших доделок – подкрасить, подрегулировать. С крупными недоделками ОТК, конечно, не пропустит, а вот мелочь – другой разговор. Все равно с завода их отправят не сразу. Хорошо, что в ОТК и в сбыте – понимающие люди. А что делать, если дефицит закрывается к двадцатому? Разве за оставшиеся десять дней план выполнишь? Вот и ловчит Кузьмич – весь цех держит «выручальные бригады» маскировать…
Греков неожиданно остановился. Начальник цеха налетел на него и виновато подался назад.
– Что, Ваня, плохо тебе? – произнес Греков.
Белесые ресницы начальника цеха заморгали, как крылышки мотылька.
– Вы о чем, Геннадий Захарович? – осторожно спросил он. – Вроде все нормально. План выполнили… Вроде все.
– Плохо тебе, Ваня, – устало продолжал Греков. – И мне, Ваня, невесело…
Иван Кузьмич развел руками, мол, ничего не поделаешь, не первый год… Или Греков что другое имеет в виду?
Но Греков уже вышагивал далеко впереди, стройный, худощавый.
«И чего бродит? Только людей будоражит… Сказать, что у Алехина в бригаде ЧП? Уникальный станок запороли? Нет, ну его… Конечно, до мастера снизойти вроде и не по чину – на меня собак начнет вешать, – угрюмо думал Иван Кузьмич. И сердился на себя. – Боюсь его, как мальчишка. Старый производственник, начальник цеха шестнадцать лет. И робею… Невесело ему! Квартальную премию получил. За новую технику получил. Невесело ему…»
– Пройти дайте! – крикнул Иван Кузьмич через грековское плечо двум молодым людям. – Расхаживают, как на бульваре.
Те обернулись.
– А, Юрочка? – улыбнулся Греков и протянул руку. – Как дела, студент? Сессия на носу? Бумагу страшную принесешь скоро Кузьмичу?
– Принесу, – серьезно ответил Юрий, пожимая мягкую сухую ладонь главного инженера.
– Сессия. В гробу я бы ее видел, – встрепенулся Иван Кузьмич.
– Что так? – шутливо не понимал Греков. – Или ты против науки, Кузьмич?
– У меня своя наука… Тридцать два человека под сессию попадают. На месяц. А работать кто будет? Грипп и то столько не уносит, – ворчал Иван Кузьмич.
– Вам и ночью план снится, – рассмеялся Юрий.
– А что? Верно! Клянусь, верно… Вторую ночь балансовая комиссия является, мать ее, – добродушно согласился Иван Кузьмич. Он изо всех сил «играл» на Грекова. – В полном составе является.
– Сон в руку, – все улыбался Греков. – На неделе и соберетесь.
– Нам что? Мы в ажуре, – жал свое Иван Кузьмич. Старая производственная лиса, он знал, что важны не только показатели, но и моральный фактор.
Греков с удовольствием смотрел на Юрия. Ему нравился этот парень – светловолосый, крепко сложенный. И механик он первоклассный…
Громкий дребезжащий звон расплескался по цеху. Конец смены.
– Ну, иди, иди. Не задерживаю. – Греков дружески тронул Юрия за плечо.
– А у Алехина станок загнали! – вдруг торжественно сообщил товарищ Юры. – Во время обеда и загнали.
– Вот еще! – вскрикнул Иван Кузьмич. – Ты что тут делаешь, Шишкин?
– Ничего. К Юре подошел. Дело у меня.
– Дело, дело… Знаем твои дела! Свистун. Марш на свой участок.
– Домой пора, Кузьмич, – растерялся парень.
– Ну и иди.
– Пошли, пошли, Шишкин. Что ты в самом деле? – Юра потянул парня за локоть.
Они отошли, стягивая на ходу халаты.
– Чего ты взорвался? – произнес Греков.
– Ничего, – ответил начальник цеха. Получилось грубо. Он и сам не ожидал, да сдержаться не мог. – Все норовят вам настучать. Будто нет ни мастера, ни начальника цеха. Никого!
– Будет, будет, Ваня. Что это с тобой?
– А то. Дисциплина должна быть. Порядок, – не успокаивался начальник цеха. – Я рядом, а он, стервец, к вам. – Кузьмич безнадежно махнул рукой.
Станочный участок – за стеклянной рифленой перегородкой. Существовал на заводе и механический цех – плоское каменное здание, а участок был «под рукой», для срочной работы. Не бегать же сборщикам за каждой ерундой в механический цех, через множество инстанций и резолюций. А тут – прошел за стеклянную ширму, и все в порядке…
К тому же у кого еще на заводе был такой фрезерный станок, как у Алехина? Скорость, точность, чистота. Кружева вытачивать можно. Умер старик-механик Павлов. Душа-человек. Так на этом станке алехинцы розы выточили, в ограду могильную наклепали. И узоры из стальной болванки. Когда на кладбище кто приходит, специально на павловскую могилу заглядывает, оградой полюбоваться.
– Не сберег, значит. – Греков положил руку на тусклую спину станка.
– А я при чем? Какой-то гад зашел в обед. – занял Иван Кузьмич оборону. – Ничего, переберут, наладят.
– Дисциплина, дисциплина, – передразнил Греков. – Вот она, твоя дисциплина.
– Что ж мне, с ружьем ходить? – отбивался Иван Кузьмич. – Целый день как заводной. И еще в охранники записываться.
– Посторонним сюда вход должен быть запрещен, – сухо выговаривал Греков.
– В том-то и дело. Мне кажется, тут свой шуровал.
– Что значит свой?
– Может, кто из другой бригады. Или сами алехинские… Разве признаются? – Иван Кузьмич поправил стоящий на станке узкий флажок.
– А где сам Алехин?
– Судный день. С обеда ушел.
Греков вспомнил, что сегодня заседает товарищеский суд. И секретарь напомнила, даже в календаре пометила. Теперь обязательно на партсобрании припомнят.
– Понедельник, понедельник… Как у тебя сегодня с этим делом?
– Да вроде ничего. – Иван Кузьмич понимал с полуслова, когда хотел. К тому же он был рад, что Греков направляется к выходу. – Двоих только нет. На бюллетне сидят… А прогульщиков нет.
– Учти. Буду увольнять беспощадно. – Греков сухо простился и отошел.
Иван Кузьмич еще немного постоял у станка.
«Увольнять легко. А план давай… Понедельник-опохмельник. Мало им двух выходных. Все люди как люди. В халатах белых – так вообще как доктора. Культурненько… И всего-то на цех человек пять – десять злокачественных. И уволить бы, черт с ними…»
Греков старался не смотреть на дальние верстаки, где работали «выручальники». Надо пройти и – «не увидеть». Иначе – десяток выговоров по заводу, цех лишается прогрессивки, завод не выполняет месячный план. Сводки, отосланные во все инстанции, – липовые. Неприятности, неприятности. Телефонные звонки, заседания, совещания. А если до конца, то – судебное дело.
Взвыла сирена дрезины. Греков остановился. Черт, еще бы немного… И шлагбаум был приспущен, не заметил, обошел. Дрезинщик вежливо приподнял фуражку.
– Директор просил вас к себе. – Надя-секретарша вскинула крашеные ресницы навстречу Грекову.
– Узнайте, кто еще вызван. – Греков вошел в кабинет.
Поламывало в висках – душно все же сегодня. Вскоре в кабинет вошла секретарша.
– Пригласили Всесвятского и начальника производства, – объявила она.
Если директор пригласил главного экономиста и начальника производства, то наверняка будут обсуждать возможную корректировку плана. Надо быть готовым – неизвестно, как себя поведут поставщики в этом месяце…
Нет занятия более нудного, чем корректировка – каждую лазейку обнюхиваешь. Ведь крупные поправки в Москве не пропустят…
«Их и достаточно. Пусть заседают». Греков вышел из кабинета и решительно свернул к проходной.
Он и забыл, когда уходил с работы раньше семи вечера. И как удивятся дома. А почему обязательно идти домой? Почему бы не пойти в кино? Когда он в последний раз был в кинотеатре? В прошлом году. Конечно, в прошлом году.
На стоянке такси скучало несколько машин.
Греков сел на заднее сиденье.
Шофер сложил газету и включил счетчик.
– Вот что… Вы меня в кинотеатр свезите. В ближайший. Не знаете, что там идет? Впрочем, все равно.
Греков с удовольствием смотрел в окно. Народу как на демонстрации. Конечно, такой прекрасный день… Люди сплошной стеной шли по тротуару. Наиболее нетерпеливые выпадали из общей массы, короткими пробежками спешили по мостовой и вновь смешивались с толпой.
– Вот объедем ипподром, и ваш кинотеатр будет, – сказал шофер.
– Вы вот что… У ипподрома остановите. – Эта идея понравилась Грекову.
– Пожалуйста. Сегодня самая погода. Правда, кто играет, тому не до погоды… Вон сколько их. И приткнуться негде.
– Частные? – Греков с любопытством оглядывал вереницу машин перед ипподромом.
– Разные.
И вдруг Грекову показалось, что он видит знакомое лицо. Он пристально вгляделся…
Молодой человек пересекал автомобильную стоянку.
Так ведь это – Кирилл Алехин… Как он похож на Татьяну, удивительно похож.
Греков вылез из такси и зашагал вверх по лестнице, к ипподрому.
Куда же он девался, этот Кирилл?
2
Кирилл Алехин шел вдоль шеренги автомашин. Слепые фары с равнодушной терпеливостью уставились в здание ипподрома.
У главной лестницы Кирилл увидел Адьку Зотова своего бывшего одноклассника. Адька закончил мореходку и служил в торговом флоте.
– Полчаса загораю, а он только ползет. Совесть есть?
Кирилл не стал оправдываться. Объяснять Адьке, что с ним произошло на заводе, не было настроения, да и вряд ли бы тот понял.
Адька нетерпеливо двинулся к северному входу.
– Как бега? – спросил вдогонку Кирилл.
– Сэр Джон здесь ошивается, его «Москвич» у киоска притулился. – Адька достал из кармана программку состязаний.
Это означало, что ничего, должно быть, бега, раз старик приехал. Контролерша надорвала билеты и дружески кивнула молодым людям, как старым знакомым.
– Розалия Федоровна, вы не видели Ивана Николаевича? – спросил Адька громоздкую женщину в лиловом платье, стоящую у стены. В одной руке она держала пирожок, оттопырив пухлый мизинец, в другой бутылку черного пива «Консул».
– Этого хромого старикашку? Передайте ему – мое терпение скоро лопнет. Он знает, что я имею в виду. – Розалия Федоровна запрокинула бутылку.
Ребята прошли в кассовый зал. Адька протянул Кириллу программку и отошел в сторону. Интересно, на какую лошадь он ставит? Кирилл раскрыл программку. Жирный крестик стоял против Этикета.
Это имя Кириллу не нравилось. А может, рискнуть? Поставить на этого Этикета?
– Платите! – крикнула кассирша.
– Одинар на Этикета, номер три. И одинар на… на Гладкую Дорогу, – выпалил Кирилл.
– Номер?
– Пять!
Кассирша взяла деньги и бросила на тарелочку два тотализаторных билета…
И зачем он переменил лошадь? Дурацкая неуверенность… Настроение испортилось еще больше. Мало ему неприятностей на заводе. А все безвольный характер.
Шесть лошадей, высоко вскидывая ноги, неторопливо дефилировали мимо трибун. Шесть наездников в цветных камзолах расслабленно покачивались в седлах, равнодушно глядя перед собой.
Кириллу нравилась проходка. Лошади в это время держались спокойно и гордо – их бока не сжимали железной хваткой ноги наездников, и они чувствовали себя свободно. Ровный гул толпы успокаивал лошадей, они ощущали на себе взгляды тысяч глаз, и это пьянило. Нервничать они начнут позже, когда трибуны замолкнут перед сигналом колокола. Сейчас их выбирали. И лошади это понимали, кивая мордами или, наоборот, презрительно отвернувшись от трибун в сторону такой милой сердцу зеленой поляны, где они пасутся, когда по этим бесконечным трибунам гуляет лишь ветер, кружа надорванные билеты, листки программок, раздавленные картонные стаканчики…
– На кого ставит рабочий класс и советские моряки? – услышал Кирилл знакомый голос.
Он обернулся: позади стоял Иван Николаевич, как прозвали его ребята – сэр Джон. Гладко выбрит, аккуратно причесан, в сером легком костюме.
– Не знаем, что и придумать. – Адик не отводил взгляда от лошадей.
– Темные лошадки, темные лошадки, – пробормотал старик, вероятно улыбаясь в душе над глупым Адькиным маневром.
– Как с обещанием? Я жду. – Адик что-то помечал карандашом в своей программке.
– Будет все, будет. Дайте срок. – Старик смотрел вдоль трибун, вероятно выискивая кого-то. Казалось, то, что происходило на манеже, его интересовало меньше всего. Разве не видел он, как подгоняют стартовый автомобиль? Или как начинают нервничать лошади, чувствуя, как напрягаются ноги наездников перед стартом? Все это сэр Джон видел много раз…
А Кирилла это пока возбуждало, и очень. Да и Адика тоже, напрасно он делает профессионально безразличный вид. Кирилл боковым зрением видит, как бледнеет его лицо и нетерпеливо подрагивают пальцы…
Вот тронулась с места стартовая автомашина. Лошади устремились вперед, но их сдерживала ограничительная решетка во избежание фальстарта. Наконец машина достигла линии старта и, резко газанув, умчала в запасной сектор стартовую решетку, освобождая дистанцию.
Взревели притихшие трибуны – скачки начались…
Лошади шли ровно, общим клубком, лишь одна выдвинулась чуть вперед. Настолько незначительно, что нельзя было номер разглядеть…
– Э-э-ти-кет! Э-э-ти-кет!
Кириллу казалось, что все вокруг выкрикивают только это имя.
«Наверно, придет Этикет, – подумал Кирилл. – Ну и черт с ним. Понедельник – день несчастливый… Подумаешь, проиграл рубль. Все равно выигрыш пустяковый. Многие, вероятно, ставили на этого Этикета».
Адик вопил, казалось, громче всех. А где сэр Джон? Кирилл осмотрелся, но старика нигде не было.
Из-за бешеного рева не слышно колокола. Но он был и не нужен – финишная лента протянута перед самыми скамьями.
Миг! И одна из лошадей понесла на груди сорванную ленту.
– Пять! Пятый номер, – выдохнули на трибунах.
– Моя, – ухмыльнулся Кирилл и хлопнул Адика по плечу. – Гладкая Дорога.
Вспыхнуло табло. Двадцать два рубля десять копеек…
Вот это да! Такой выигрыш на одинар довольно необычен. Значит, мало кто ставил на пятый номер.
– Пошли в буфет, угощаю, – воодушевился Кирилл.
– Не хочу. Иди сам, Алехин, иди.
– Как знаешь. Пока!
Адик молча кивнул и присел на барьер.
Кирилл спустился к кассам выплаты. Там было довольно просторно – получателей немного.
Еще издали Кирилл заметил сэра Джона и пристроился за ним.
Старик протянул кассиру несколько билетов.
– А нельзя целенькой бумажкой? – вежливо попросил старик.
– Могу по двадцать пять. Устроит? – предложил кассир.
Получив деньги, старик оглянулся и увидел Кирилла.
– Дорога, она для вас на сей раз гладкая, молодой человек?
– Впервые за все время, – усмехнулся Кирилл. – Даже не верится.
– С вашими глазами, Кирилл, не на бегах играть. На арфе… Впрочем, очень ценные для ипподрома глаза. – Старик направился к лестнице. Оказывается, он и вправду слегка хромал…
– Минуточку, – крикнул Кирилл. – Вас Розалия Федоровна ищет.
– Ах, эта дамочка? Где она?
– В центральном зале была Она сказала, что ее терпение скоро лопнет…
Старик вежливо приподнял шляпу и зашагал в сторону, противоположную центральному залу.
3
Бывают же такие дни: удачные с утра. Когда не будильник, взрываясь, сбрасывает тебя с постели, а просыпаешься добровольно. Нет Павла – это вторая удача. Не надо готовить завтрак, можно просто выпить чашечку кофе. Кирилл завтракает один, а вот Павел без нее, Татьяны, и за стол не сядет. Привык за двадцать лет. И в трамвае удача. Вначале, правда, Татьяну прижали к двери вагона, но вскоре освободилось место и она села.
В отдел Татьяна вошла за полминуты до звонка. А за полминуты можно многое успеть. Например, положить на стол бумаги и расчехлить арифмометр, делая вид, что работа уже началась. Привести себя в порядок придется попозже, когда спадет утренняя суматоха.
Кажется, все на местах. Стоп! Нет Ани. И прошло уже минут пять. Неужели заболела! А Всесвятский, как назло, не уходит к себе. Разумеется, специально.
Аня вбегает в отдел, бросает взгляд в сторону Всесвятского. Конечно, он здесь. Стоит и думает о ней. Других забот у человека нет.
– Доброе утро, – здоровается Аня.
Всесвятский высоко вскидывает часы, так что рукав пиджака сползает к локтю.
– Может быть, у человека сегодня день рождения? – обезоруживает Аня главного экономиста.
Всесвятский притих. Не станет же он корить за опоздание в такой день. Постоял и ушел к себе, за перегородку. Все шумно принялись поздравлять именинницу. И почему она не предупредила – собрали б на подарок.
– Ой, девочки, а у Сашки опять понос, – в ответ на поздравления говорит Аня. – Все утро провозилась.
– Еще бы. Ребенку год, а ты его миногами кормишь, – вставляет Мария Николаевна.
– А день рождения придумала, чтобы Всесвятский не бухтел? – шепотом спросила Татьяна.
– Клянусь, – так же шепотом ответила Аня. – Я и сама забыла. И вдруг вспомнила. Мама звонит, поздравляет, а я как зареву…
Но тут Татьяну вызвал Всесвятский. Она прихватила графики, которые не закончили обсуждать в прошлую пятницу.
– А не выделить ли нам премию Анне Борисовне? – мельком произнес Всесвятский, приглашая Татьяну сесть. Как опытный экономист, Всесвятский касался вопроса премий осторожно: и как бы сказал, и как бы нет.
– Конечно, выделим, – громко поддержала Татьяна, чтобы отрезать Всесвятскому пути к отступлению.
– Надо, надо… – Всесвятский поморщился. – А вы пока адресок приветственный набросайте. От отдела.
Всесвятский уткнулся в графики, голова его нависла над бумагами, словно стеариновое яблоко, он был совершенно лыс. И Татьяна силилась представить его с шевелюрой. Не получалось. Всесвятскому не шла шевелюра. Это был бы уже другой человек. Его длинный нос, словно указка, передвигался от цифры к цифре. Вдруг Всесвятский полез в ящик стола и вытащил лакированную открытку. – Вот. Можно использовать. – Он передал открытку Татьяне.
«Понесло человека на доброту, – подумала Татьяна. – В общем-то, он неплохой мужик, только зануда».
В отделе твердо решили отпраздновать день рождения Ани в кафе «Ласточка», где дочь Марии Николаевны работала калькулятором. Она достанет то, что не каждому подадут. Если собрать по три рубля с персоны, можно неплохо посидеть. Все в отделе относились к Ане хорошо. Возможно, потому, что не в чем ей было завидовать. Мужа у нее не было, жила в коммунальной квартире, работала добросовестно, выручала всех, когда приходилось: то купит что-нибудь в магазине, то отдежурит в праздник. И ребенок у нее родился как-то негаданно. Думали, просто в отпуск идет, а она – в декрет. Всесвятский обиделся: будто подгадала под годовой отчет, ищи теперь замену. Кто-кто, а чтобы Анна Борисовна в декрет ушла… Ей и в отдел-то ни разу мужчина не звонил. Монашка, и только. И на тебе…
В кафе отправились все, кроме Всесвятского. Правда, когда в конце дня Татьяна вручила Ане открытку и премию, вошел Всесвятский, встал у окна, и было видно, что мучается человек: ведь занимаются ерундой, в то время как цифры бесчисленных отчетов, казалось, потрескивают от нетерпения.
А Татьяна вдруг предоставила слово Всесвятскому. Он произнес что-то в основном о задачах отдела в связи с предстоящим увеличением плана. Отдел ликовал. Аня расчувствовалась, подошла и поцеловала Всесвятского в щеку. Тот сначала испуганно отпрянул, но потом рассмеялся вместе со всеми.
В кафе было чудесно. Дочь Марии Николаевны прислала крабов и помидоры. Сейчас в городе с помидорами туговато, а о крабах и говорить нечего. Дары моря. А море – за много сотен километров.
«Как неожиданно проявляются люди в праздной бездумной обстановке. Превращаются в милых, добрых. Конечно, такая нервотрепка в отделе, особенно сейчас, конец квартала», – думала Татьяна. Она ловила на себе взгляды сидевших в кафе мужчин.
– Красивая ты, Татьяна Григорьевна, – проговорила Аня. На Аню уже подействовал коньяк. Лицо ее чуть побледнело, и пятнышки веснушек стали заметнее. – Будто не мне, а тебе тридцать два стукнуло. Люблю я тебя, Татьяна Григорьевна, больше всех в отделе.
– И я тебя люблю. – Татьяна погладила ладонью Анину щеку. Да, хорошо посидели, просто отлично посидели в кафе. И всего-то по три рубля с человека…
В подъезде Татьяна заглянула в почтовый ящик. Пусто. Значит, кто-то уже дома, Павел или Кирилл.
Из-за приоткрытой кухонной двери доносилось бульканье кипящей воды и металлический стук ложек и вилок.
– Татьяна? Ты? – в голосе Павла звучала уверенность, он не мог ошибиться.
Татьяна сняла плащ и шагнула в кухню.
– Второй раз обед грею. – Павел обернулся. Широкое лицо с коротким, чуть вздернутым носом, челка слегка тронутых сединой волос. Когда Павел улыбался, в уголках его зеленоватых глаз собирались тонкие морщинки, придавая лицу добродушный вид. А сейчас Павел улыбался. – Где это ты задержалась? – Павел оглядел фигуру жены. Ей очень шло синее облегающее платье с широким овальным кружевным воротничком.
– В кафе. – Татьяна убавила огонь под кастрюлей и приподняла крышку. – Воды долил?
– Мало было борща. – Павел виновато заморгал. – Конечно, если по ресторанам и по кафе… С чего тебя туда занесло?
– Анин день рождения. Собрали по три рубля. Чудно посидели. Одни женщины. – Татьяна сняла кастрюлю. – Такой борщ был… Кирюши нет?
– Приходил. Переоделся и убежал.
Татьяна прошла в комнату. Почти вся мебель была сделана руками Павла. И стол. И замысловатой формы, но очень удобная тахта. И, главное, шкаф. Широкий, во всю стену. Гордость Павла. Стоит слегка подтолкнуть, как дверца отъезжает в сторону. Больше года, как Павел его соорудил, а Татьяна все не могла привыкнуть – словно забавная игрушка. Каждый раз с удовольствием его открывает. Подтолкнула и следит, как дверь плавно исчезает в стене. А что творится в шкафу! Верный признак: Кирилл собирался гулять. Все разворошено.
– Что-то у меня нет аппетита. – Павел вошел в комнату и остановился у шкафа.
– Ладно, ладно. Сейчас приду, посижу. – Татьяна засмеялась. – Не можешь без меня.
– Ну и не могу.
– Отвернулся бы. – Татьяна стянула платье через голову. – Разглядывает. Не видел…
– Не стареешь ты.
– Старею, Паша, старею. Морщинки вот у губ, у глаз… – Татьяна шагнула к мужу и запрокинула голову.
Павел обхватил плечи Татьяны. Он медленно переводил взгляд с ее губ на узенькую ямку подбородка.
– Маленькая ты у меня. Меньше Кирюшки…
Татьяна искоса посмотрела в зеркало.
– А я еще ничего! – Она высвободилась из жестких рук мужа, надела халат и принялась застегивать пуговицы. – В кафе парни какие-то сидели, на меня поглядывали. Особенно один… Вышла в гардероб – он рядом. «Разрешите, говорит, плащик подержу». Я у него спрашиваю: «Вы случайно Кирилла Алехина не знаете? Механик с геофизического завода. Так это мой сын». Ну и вид был у парня! Просто жалко стало. Измученный ребенок.
– Так. Что еще скажешь? А плащ-то, наверное, все же подержал. Измученный ребенок… – Павел старался придать голосу суховато-небрежный тон. И прислушивался: получилось ли? Нет. Раньше получалось лучше. Искренней. Надоело разыгрывать ревнивца. – Представляешь, какой-то гад станок мой сломал. Редуктор к чертовой бабушке полетел! – Павел присел на кривоногий пуфик. – Хорошо начало месяца, может, успеем наладить. – Он вздохнул. – Конечно, с такой дисциплиной… Кому не лень по цеху шастают.
