Текст книги "Трумпельдор"

Автор книги: Илья Левит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Глава 6
Пути-дороги

Не только сионизм зародился в ту погромную волну. Вторым явлением стала массовая эмиграция евреев из Восточной Европы. В основном – в Америку. Но американской темы я здесь только кратко коснусь. Во-первых, потому что она заслуживает отдельной сказки. Во-вторых, потому что для биографии Трумпельдора гораздо важнее Англия. В-третьих, потому что переезд восточноевропейских евреев в Америку – дело относительно известное.

Итак, поговорим сперва о великой эмиграции, перекачавшей до Первой мировой войны только в США не менее двух миллионов евреев. Начался этот исход из Румынии в конце 70-х годов XIX века. Румыния тогда была страной очень антисемитской. А года через два-три начался исход и из Российской империи (напоминаю, что она включала тогда и большую часть Польши). Конечно, русские евреи составили огромное большинство в этом людском потоке. Погромная волна пригасила оптимизм российских евреев, а дальнейшие мероприятия русского правительства только увеличили количество уезжавших за океан.

В ту пору существовала пароходная компания «Инман Лейн». Основал ее прекрасный человек – Инман. Произошло это в конце первой половины XIX века, когда в Ирландии случился «картофельный голод». Страшное было несчастье – из-за какой-то болезни картофеля множество ирландцев оказалось на грани голодной смерти, многие умирали. Выход видели в Америке и бросились туда. Пароходы уже ходили, но денег у ирландцев почти не было. О приличной каюте они и думать не могли, а скромных тогда не существовало. И ехали они в трюме, если оставалось место, свободное от груза. Инман был человек богатый. Он вместе с женой сам съездил таким образом, чтобы посмотреть, каково это, и убедился, что удовольствие, прямо скажем, небольшое. И основал специальную пароходную компанию для перевозки бедного люда. Помянем его добрым словом, ибо он действовал из филантропических побуждений, но в дальнейшем оказалось, что дело весьма выгодное, и этим занялись многие. С легкой руки Инмана появились огромные пароходы для перевозки бедных людей. Условия напоминали те, что были в России моего времени в плацкартных вагонах поездов. Человек получал в свое распоряжение тюфячок, полку, где и проводил большую часть времени, вставая в туалет и в столовую. Через неделю выходил в Нью-Йорке. Стоило все относительно дешево. К описываемым временам дело было уже отлажено.

Но пароходы эти по традиции ходили из Лондона. До него надо было еще доехать. Только незадолго до Первой мировой войны суда стали отходить из российских (прибалтийских) портов. Обычно же еврей, решивший уехать, добирался до Лондона через Германию. Большинство ехало легально. Царь-батюшка силой никого не держал. (Хотя размах событий несколько смутил Александра III.) Но немало было и таких, что предпочитали перейти границу нелегально. Кто-то бежал от жены, кто-то – от мужа, кто-то прихватил отцовские деньги, кто-то не хотел служить в армии (в последнем случае оставшихся родителей штрафовали). Наконец, евреи-контрабандисты – это не выдумка антисемитов. Так что в те годы был целый бизнес нелегального перехода границы. (Им пользовались, кстати, и революционеры.) На этом грели руки не только евреи (как и на прочей контрабанде), но и пограничники, таможенники и т. д. Но вот еврей оставил Россию, легально или нет. Что с ним происходит дальше? Кое-кто ухитрялся осесть в Германии. Эти считались самыми хитрыми – и язык более или менее понимают, и на дорогу тратиться не надо. Но таких было относительно немного. По разным оценкам от 100 тыс. до 300 тыс. человек. Видимо, первая цифра ближе к истине.

Огромное большинство добиралось до Лондона, а потом без промедления отправлялось дальше. В основном – в США, но кое-кто и в другие места. Литовские евреи (включая вильнюсских) облюбовали, например, Южную Африку. Но довольно много было и таких, у которых денег хватало лишь доехать до Лондона. И тут оставалось три возможности: первая – обратиться к благотворительности, вторая – осесть в Англии, третья – вернуться домой, что было дешевле, чем ехать в Америку, да и ситуация там, дома, была привычная. Первой возможностью воспользовалось немало евреев – отправились за океан на деньги, собранные еврейскими благотворителями. Но этих денег не хватало. Тут, во-первых, надо учесть, что евреи, уже осевшие в Америке в первой половине и середине XIX века, выходцы из Германии, вовсе не рады были появлению нашего брата и денег на приезд не давали (до Кишиневского погрома 1903 года). Во-вторых, эмиграция восточноевропейских евреев имела взрывной, пульсирующий характер: наступят им очередной раз на хвост – бегство резко усилится, резко увеличится и число совсем неимущих. Короче, денег не хватало. Приходилось их порой ждать довольно долго. А пока искали занятия в Англии. Случалось – находили и не хотели ехать дальше. А были такие, что возвращались уже из Лондона, одурев от непривычного путешествия. Их было, конечно, относительно немного. Поговорим очень кратко о судьбе большинства. Они добирались до Нью-Йорка. Местные, в прошлом немецкие евреи, смотрели на них с ужасом и недоумением – наши «ост-юде» зачастую были одеты в лапсердаки, вид имели местечково-старообразный. «Ост-юде» – «восточный еврей» – это, тогда, вовсе не выходец из Азии и Африки. В те времена так называли евреев-выходцев из Восточной Европы – польских, румынских, украинских, белорусских, литовских, галицийских и т. д.

Появление немецких евреев в Америке связано вот с чем: после падения Наполеона в Германии во всей красе были восстановлены средневековые антисемитские законы. Но если в старое время евреи их по привычке терпели, то теперь, хлебнув свободы при Наполеоне, они восприняли это очень болезненно. Пытались добиться улучшения разными петициями. Добились кое-чего, но немногого. Другие увидели выход в крещении. Тогда крестились, кстати, родители Карла Маркса, Генрих Гейне. Третьи направились за океан, благо в Америке уже повсюду было признано равноправие для белых. Ехали, спокойно ликвидировав свои дела, обычно с некоторой суммой денег, мало отличаясь от довольно многочисленных тогда немецких эмигрантов. Эту немецкую эмиграцию обычно противопоставляют в литературе нищей ирландской. К немецким тогда относили и евреев из околонемецких стран – чешских евреев, например. (Родители Брандайса – о нем дальше – тогда прибыли из Праги.) Среди немецких евреев ко времени эмиграции было много лиц интеллигентных профессий (вспомним Мендельсона). В Америке их число еще более возросло. Словом, приличная была публика.

А те немецкие евреи, что не крестились и не уехали в Америку, показали, между прочим, на что способны, во время революции 1848–1849 годов, особенно в Берлине (отблеск далекой еще грозы). Но тут евреям дали равноправие, и в 60-е годы эмиграция сократилась, тем более что в Германии начался экономический подъем. Так что немецкие евреи в Америке к началу восточноевропейской еврейской волны уже считались давними, по понятиям того времени, американцами. Многие из тех, что были помоложе, родились в Америке или выросли там, прибыв маленькими детьми. Трудно им было признать братьев в пейсатых хасидах, тем более что и богослужение отличалось – «немцы» обычно ходили в реформистские синагоги. В общем, отнеслись они к «ост-юде», как к бедным родственникам. Бросали кое-какие подачки и стеснялись их. Считали, что нечего им ехать в Америку – пусть добиваются равноправия у себя дома. Все изменит Кишиневский погром, потрясший всех евреев. Нет худа без добра.

Наши «ост-юде» первого поколения жили в бедных кварталах и были в основном рабочими. Очень много их трудилось в небольших швейных мастерских Нью-Йорка, принадлежавших еврейским хозяевам, как это было и в России. Уже в 1888 году из 241 швейной мастерской Нью-Йорка 234 были еврейскими. Но работали евреи, мужчины и женщины, и на больших фабриках. Пределом мечты многих евреев-выходцев из Восточной Европы было открыть маленький магазинчик. В бедном, случалось что и в негритянском, районе.

Если когда-нибудь было однозначно ясно, что евреи приносят России экономическую пользу, то именно в эти годы. Дело в том, что евреи (как и другие эмигранты) далеко не всегда сразу переезжали целыми семьями. Часто (видимо, даже в большинстве случаев) вперед посылался наиболее энергичный член семьи – муж в молодых семьях (так переезжали родители Голды Меир) или старший сын, если родители были уже немолоды. Когда не было подходящего мужчины, роль первопроходца могла взять на себя и молодая женщина. Обычно годы проходили, прежде чем «первопроходец» устраивался и мог вызвать всю семью. А пока он посылал им небольшие денежные переводы. Тысячи этих маленьких денежных ручейков сливались в солидную долларовую реку, которая текла в Российскую империю. Был и другой путь попадания долларов в Россию – немало евреев возвращалось (говорят – одна треть). Одни ехали назад потому, что не прижились. Эти возвращались, проклиная Америку и Колумба. Другие возвращались, собрав тяжелым трудом несколько сот долларов (тогдашних – это во много раз больше, чем теперь). Эта сумма в Нью-Йорке была не бог весть что, но в каком-нибудь Полоцке таковых денег хватало, чтобы открыть лавку и быть уважаемым человеком. Так вернулась моя бабка со стороны отца. (О чем потом жалела.) Конечно, это были люди не самого высокого полета. Им наплевать было на гражданское неравноправие, их тянуло к привычной местечковой жизни. Но деньги они ввозили. Понятно, что антисемитов это не смягчало. «От врагов Христовых и пользы не надобно», как говорила некогда императрица Елизавета.

Глава 7
В Англии

И в Англии оседали евреи. Тут история поставила интересный эксперимент. Первыми попали в Англию румынские евреи на рубеже 70–80-х годов XIX века. Они были самыми забитыми и бедными, в массе еще беднее русских. Чтобы как-то свести концы с концами, и они брались за любую работу. Их немало в первом поколении осело в Англии, причем работали они там часто чернорабочими в тяжелой промышленности – откатывали вагонетки с углем, были подручными у плавильных горнов и т. д. Не от хорошей жизни, конечно. Обычно считается, что евреев на этих должностях днем с огнем не сыскать, а вот ведь нашлись. (Впрочем, и в Одессе было более полутора тысяч евреев – портовых грузчиков.) И вроде особо не жаловались. В прошлой жизни выходцы из Румынии занимались в основном торговлей вразнос, таскали на спине всю свою лавку. Телега с лошаденкой была для них абсолютно недосягаемой роскошью. Именно на них обрушивались все гонения. Их считали паразитическим элементом. Румынские власти травили их, как могли. А могли немало. Меж тем работа их была физически нелегкой, часто опасной – бог знает где приходилось ночевать, а прибыль от этой работы была такова, что их семьи существовали на грани голода. Короче, люди были неизбалованные и находили, что работа в Англии – не тяжелее и не опаснее той, что была у них раньше, а платят даже чуть больше. Вроде и не травят. И в школу детей берут. (В Румынии не брали). Что еще человеку нужно? И хозяева были довольны. Новые их работяги о Тред-Юнионе (профсоюзе) и не слыхивали, а из-за языкового барьера и не могли услышать. Но главное не это. Ну кто в Англии в последней четверти XIX века работал чернорабочим? Либо ирландцы, не просыхавшие три дня после получки, либо англичане из самых низов, – те тоже были не лучше. А евреи не пили, не бузили. Работодатели даже предпочитали евреев. Казалось бы, все хорошо. А вот поди ж ты, поднялась в прессе шумиха – что лишают евреи заработка английскую бедноту, что поднимается из-за них квартплата в бедных кварталах и т. д. и т. п. И в парламенте это обсуждалось, тем более что и российских евреев понаехало изрядно. Но принципы английского либерализма действовали. Англичане не закрыли двери перед гонимыми. (А в 30-е годы XX века они это сделают.) Но, хотя дверь и не закрыли, мысль о том, что неплохо бы следующие волны еврейской эмиграции направить куда-нибудь подальше от Англии, засела в английских головах. А пока что большинство бывших российских евреев из тех, что остались в Англии, осело в Лондоне. Они заселили бедный квартал Уайтчепел и занялись традиционными еврейскими делами (например, много было портных). Накануне Первой мировой войны в Уайтчапеле насчитывалось 120–130 тыс. евреев. Нееврею Уайтчепел начала XX века напоминал восточноевропейское местечко, только очень большое. Но евреи знали, что все сложнее, – Уайтчепел был более мозаичен, чем традиционное местечко. В одном доме могла жить ортодоксальная семья, неукоснительно исполнявшая все религиозные правила, а в соседнем русско-еврейские анархисты яростно спорили, как взорвать старый мир и построить новый (в первую очередь в России)[7]7
  О жизни Уайтчепеля в начале XX века см. Приложение 1.


[Закрыть]. Эти люди, не желавшие окончательно рвать с Россией, обычно в Америку не очень стремились. Америка имела славу «страны, где забывают Родину» – выражение Гарибальди. И дело здесь явно не только в расстоянии.

В заключение отмечу, что именно в ту эпоху возникли первые английские антисемитские организации. Так «Британская братская лига» выдвинула лозунг: «Англия для англичан» – против эмигрантов, то есть в первую очередь против евреев. Были и другие подобные организации, и похожие лозунги. Большой силы они тогда все-таки не набрали. Но еврейские публицисты с горечью писали, что Англия перестает быть благородным исключением – антисемитизм приходит и туда.

В 1911 г. случился единственный в новейшей истории Англии еврейский погром. В шахтерских поселках южного Уэльса прошел слух, что евреи-домовладельцы душат рабочий люд, повышая квартплату. (Во всей округе один-единственный доходный дом принадлежал еврею!) И начался погром. Правда, никто не погиб.

Но Англия была все-таки не царская Россия. И тогдашний министр внутренних дел Черчилль очень отличался от Плеве (см. дальше главу 19). Требуемые меры были приняты быстро и энергично. Виновных наказали по всей строгости закона, несмотря на многочисленные просьбы о снисхождении.

Глава 8
Россия для русских

Но пора нам вернуться в Россию.

В 1881 году, после гибели относительно либерального, во всяком случае, незлого Александра II, на престол взошел его сын Александр III. В сегодняшней России любят этого царя. За миролюбие – он не воевал и не любил военных парадов и т. д., за любовь ко всему русскому, за ксенофобию. Это был как бы Петр I наоборот. В многонациональной Российской империи издавна был один народ – непримиримый противник России – поляки. Россия пыталась воздействовать на них и пряником, и кнутом. И то, и другое не помогло. Поляки оставались лютыми врагами России и при каждом неудобном случае бунтовали (удобный они всегда упускали – «Самозабвенные польские восстания» – Солженицын). Остальные народы как-то уживались друг с другом до Александра III. А при нем началась (и при его сыне Николае II продолжалась) политика великорусского шовинизма. Лозунг был: «Россия для русских». В Петербурге тогда и украинцев с белорусами держали за русских. Многие украинцы («малороссы»), уже в то время, не были от этого в восторге.

Возможно, эта политика помогла сплотить русский народ вокруг трона в борьбе с народовольцами, но более отдаленные результаты были плохие. Даже русские немцы, ранее привилегированный народ (или считавшийся таковым), при Александре III поеживались, что уж про остальных говорить. Постепенно поссорился российский престол со всеми. Но особо ненавистны были два народа: поляки (по традиции) и евреи. Кстати, манера приписывать революцию инородцам – дело старое. Народников объявляли польскими агентами.

Лирическое отступление

С этим возникла определенная трудность. Традиционный поляк в русском и украинском фольклоре – человек скорее глупый, чем коварный. Как же он так ловко обманывает русских людей, затягивая их в революцию?

Для разрешения этого противоречия шовинистическая российская молва подключила на подмогу неумному и спесивому фольклорному шляхтичу (польскому дворянину) образ традиционно хитрого иезуита. Иезуиты давно уже стали пугалом у западноевропейских либералов. Теперь вот сгодились на роль пугала и для России. За участие в польском восстании 1863 г. этот католический монашеский орден был запрещен на всей территории Российской империи. Тем удобнее было сочинять страшилки о польско-иезуитском заговоре. И появилась на потребу дня соответствующая фальшивка «Польский катехизис» или «Катехизис иезуита». Видимо, сочиненный в окружении палача польских повстанцев генерала Муравьёва (прозванного «Муравьёв-вешатель»). Некоторые историки считают эту фальшивку предтечей «Протоколов сионских мудрецов».

Среди народовольцев этнические поляки были. Роковую бомбу в Александра II бросил поляк Гриневицкий. Были и евреи. Но пока что роль их скромная. Ни один еврей в убийстве царя лично не участвовал.

Все эти люди наивно полагали, что революция решит и национальные проблемы. О евреях разговор особый. При Александре II они, бесспорно, были в огромном большинстве лояльны властям. На первом плане, и по числу и по активности, среди народовольцев были, бесспорно, русские люди. Но бить начали, конечно, евреев. И в польских областях тоже.

Нас интересуют евреи. С 1882 года в течение 35 лет, то есть до рокового 1917 года, царизм находился в состоянии войны с еврейскими подданными. (Понятно, что это подхлестывало еврейскую эмиграцию до Первой мировой войны.) Началось с выселения евреев в 1882 году из сельской местности, даже в черте оседлости, под предлогом того, что в городах их легче защищать от погромов! И пошло-поехало… Основной массе евреев запрещалось жить за пределами «черты оседлости» (т. е., западных губерний). А в пределах черты оседлости запрещалось жить в сельской местности (даже на даче!). Возможности получения образования были сведены к минимуму (знаменитая «процентная норма»). На государственную службу евреев не брали, кроме как в армию «нижними чинами» (т. е. не офицерами). Правда, погромов как таковых после 1882 года при Александре III почти не было.

«Хорошо, когда евреев бьют, а нельзя – непорядок». Но шел «бескровный погром». И кем мог вырасти тогдашний еврейский ребенок, если только он был не из очень богатой семьи? Или революционером, или сионистом (активность, конечно, зависела от характера). Когда Иосифу Трумпельдору исполнилось семь лет, его не взяли в гимназию из-за процентной нормы. Ее как раз тогда и ввели впервые. Тем, кто поступил раньше (Вейцман), дали доучиться в гимназиях и реальных училищах, но в вузы уже почти не брали.

В семь лет дети уже многое понимают, и Иосиф Трумпельдор не мог не затаить обиды. Мать была в отчаянии. Думала даже о крещении[8]8
  Старшая сестра Трумпельдора крестилась.


[Закрыть], но этому помешал отец. Он берег еврейскую традицию. В раннем детстве Иосиф даже полгода ходил в хедер. Тут к месту сказать, что эту знаменитую «процентную норму» умные люди даже в окружении царя считали «фабрикой революционеров». Эта процентная норма отрезала огромному большинству еврейской молодежи все надежды на лучшую жизнь. Более того, процентная норма радикализировала еврейскую молодежь. Молодые евреи видели не только еврейское бесправие, они видели еще и то, что богатых это мало касается. Были частные учебные заведения с «правами». Туда поступить еврею было много легче, и аттестат их признавался официально, но и плата там была много выше (не менее чем в два раза), что не всегда могли осилить даже не очень бедные семьи. Евреи же из семей побогаче заканчивали эти заведения. (Кроме евреев там учились балбесы из состоятельных христианских семей, не справлявшиеся с учением в казенных гимназиях). Потом евреи поступали в заграничные университеты. Возвращались адвокатами, инженерами, врачами. И это был не только хороший заработок, это было еще и обретение прав. На таких людей (и на очень-очень богатых) не распространялась «черта оседлости». Всего право жить за пределами «черты» имели двести тысяч евреев из пяти миллионов. Так воспитывалась классовая ненависть. «Кто сеет ветер – тот пожнет бурю».

Вернемся к Иосифу Трумпельдору. Отправить его в частную гимназию отцу было не по карману. Мальчик после хедера два года учился в частном начальном учебном заведении. А затем отец сумел устроить его в пятиклассное городское училище в Ростове-на-Дону. Аттестата зрелости оно не давало. (В тех средних учебных заведениях, окончание которых не давало права поступления в высшие, обычно не было процентной нормы). Ростов-на-Дону в ту пору был значительным еврейским центром. До 1888 года город входил в черту оседлости. Затем решили, что он расположен слишком близко к казачьим областям и вывели его за черту. Но тем евреям, что жили там до конца 1887 года, разрешили остаться. Так что их в Ростове-на-Дону жило много. Соответственно возникли и сионистские кружки. Видимо там молодой Иосиф впервые познакомился с сионизмом и загорелся этой идеей. О его отроческих годах остались нам полулегендарные истории. Как он подростком, готовя себя к переезду в Землю Израиля, укреплял волю – спал на голом полу, ходил ночью на кладбище и т. д.

В окрестностях Ростова-на-Дону в ту пору возникли коммуны толстовцев. Старались люди жить там без пьянства, без драк, без эксплуатации наемного труда. Это произвело на юного Иосифа впечатление, и стал он, в дополнение к сионизму, толстовцем и вегетарианцем. И, будучи уже тогда человеком действия, рьяно взялся за дело: стал обходить городские кабаки и горячо убеждал посетителей не пить спиртного. Кончилось тем, что пьянчуги его побили. Трудно сказать, сыграл ли тут роль антисемитизм. За полную достоверность этих и подобных им эпизодов поручиться нельзя. Но толстовцем и сионистом он тогда стал. На всю жизнь.

Иосифу было лет 10–11, когда снова забегали, завозмущались евреи. Началась новая беда – выселение евреев из Москвы. В Москве проживало тогда чуть меньше двух миллионов человек, из них – 30 тысяч евреев. Это показалось чересчур много новому московскому генерал-губернатору, брату царя, великому князю Сергею Александровичу. Он, кстати, был весьма плохим администратором.

Лирическое отступление

В этом немного позже убедилась вся Россия. Во время торжеств по случаю коронации Николая II в 1896 г. из-за плохой организации празднества на Ходынском поле в Москве произошла страшная давка. Погибло около полутора тысяч человек и приблизительно столько же было ранено. Виновны были московские власти, и некоторым чиновникам, перед тем прославившимся преследованием евреев, пришлось из-за случившейся трагедии с позором оставить службу в Москве. Долго потом слово «Ходынка» было нарицательным.

Многие восприняли эту трагедию как плохое предзнаменование начинающегося царствования. Поэт Бальмонт пророчески писал: «Кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит, встав на эшафот». Великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор, дядя молодого царя Николая II, главный виновник случившегося несчастья, остался на своем посту. Но получил в народе мрачную кличку «князь Ходынский».

Однако, в 1891 г., когда дело касалось евреев, великий князь проявлял оперативность. Начали проверять право на жительство в Москве всех евреев, и выяснилось, что у многих, даже родившихся в Москве, тут не все в порядке. Например, дети и внуки заслуженных ветеранов. Сами-то ветераны, часто герои Севастополя, права имели. Но к началу 90-х годов большинство из них уже переселилось в мир иной, а их потомки так и живут себе в Москве! В «черту» их! И много других евреев попало в эту чистку. И не бедных. В числе высланных оказались владельцы предприятий, где работало по 40–50 человек. Был случай, когда русский банк просил за своего служащего-еврея, проработавшего в том банке десятки лет. Не помогло. Многих ремесленников тоже выслали, хотя в других городах их право жительства вне «черты» признавалось. Прошел даже слух, что столица переносится в Москву, в связи с чем город освобождается от нежелательного еврейского элемента! Вертелись евреи, как могли. Давали взятки, кому можно было. Девушки, работавшие, скажем, белошвейками, за большие деньги приобретали в соответствующих заведениях «желтый билет» – удостоверение проститутки. Этим разрешали остаться. Но все это мало помогало. Из 30 тысяч евреев – 25 тысяч выслали. Кто не уезжал добром, тот шел в «черту» пешком, в колонне арестантов, часто в наручниках.

Все это вызвало среди евреев великое волнение и сильно подтолкнуло эмиграцию. Ехали вовсе не только высланные. Очень много евреев, поняв, что добра в России не будет, уехали тогда – в начале 90-х годов XIX века. Американские эмиграционные службы засекли это увеличение и заинтересовались, в чем дело? Ответы евреев о религиозных гонениях казались странными. Не Средние же века на дворе! И отправили из Америки комиссию узнать, не обвиняют ли евреев в чем-либо другом. Комиссию в Россию пустили. Действовать не мешали и не скрывали, что травят евреев без какой-либо конкретной причины – просто за то, что евреи. Десятилетний ребенок (Иосиф Трумпельдор) не мог всего этого не знать – об этом евреи только и говорили. Кто сеет ветер – тот пожнет бурю… Инициатора московских гонений, великого князя Сергея Александровича, эта судьба не миновала. Лет через десять он был разорван эсеровской бомбой. Ее бросил русский террорист. Но это будет потом. А тогда, на рубеже 80–90-х в России царило затишье. Народников уже не было, других революционеров еще не было.

Лирическое отступление

Эти гонения не коснулись жившего тогда в Москве художника Левитана. Великий князь Сергей Александрович, «зоологический антисемит», любил живопись этого «певца русской природы». И такое бывает! Даже демонстративно посетил губернатор в те горькие для евреев дни открытие выставки Левитана, чтобы все видели – это еврей привилегированный. Его трогать нельзя, он начальству угоден.

А некоторые, высланные из Москвы евреи, поселились в Варшаве. И стали вдруг «русскими»! Они действительно выросли, а часто и родились в Москве, в русской среде. Говорили в быту на русском языке, любили русскую литературу. Словом, были людьми русской культуры. Даже местные варшавские евреи смотрели на них подозрительно – такого они раньше не видели. А что говорить о поляках, все русское ненавидевших! Для них эти бывшие московские евреи были такими же оккупантами как русские солдаты, жандармы, чиновники. И поляки относились к ним соответственно.

Иосифу было уже четырнадцать лет, когда русский еврейский мир снова тряхануло. Произошло сразу два события: первое – реформа питейного дела и второе – началось «дело Дрейфуса». Теперь эти события кажутся несоизмеримыми, но для евреев России в 1894 году они были очень даже сравнимы. Поговорим о первом. В 2001 году многие ругали Солженицына за его книгу «Двести лет вместе». В частности, за то, что он указал, что вытеснение евреев из питейной торговли в России в 90-х годах XIX века усилило еврейскую эмиграцию.

А меж тем это правда. Я это, например, давно знал. Поскольку вопрос считается особо деликатным – я остановлюсь на нем подробно.

Со средних веков на Руси была монополия государства на продажу спиртного. (Кстати, водка – русское изобретение.) Когда ввели эту монополию – не ясно. По одной из версий Иван Грозный подсмотрел сей бизнес в Казани. В мусульманской Казани существовал кабак. Считалось, что для нужд немусульманского населения, но, конечно, и татары туда заглядывали. А власти закрывали на это глаза – доход-то, и немалый, шел прямо в ханскую казну. А доход был потому немалый, что нигде более в Казани выпить было нельзя и власти за этим следили строго. А в официальном кабаке брали за выпивку хорошую цену. Все гениальное просто. Вот и переняли в России этот метод пополнения государственной казны. Но другие считают, что монополия на водку была введена еще до Ивана Грозного и ни от кого не перенята. Как и водка – это русское изобретение. Итак, кабаки были на Руси государевыми. «Целовальники» были только управляющими, и были это русские люди – евреев на Руси не было. Но это не значит, что частные лица совсем были оттеснены от дела. Временами нужно было сразу много денег, и государство сдавало кабацкие доходы на откуп. То есть частное лицо вносило в казну крупную сумму и получало за это в свое распоряжение кабаки на определенной территории на определенное время. Конечно, деньги старались вернуть с прибылью. Это считалось вполне благопристойным бизнесом. Им не брезговали очень высокопоставленные люди, например, Шереметьев, знаменитый полководец Петра I. Его, кстати, на Руси любили. Он был из бояр – не чета петровским выдвиженцам. Считался человеком высокой морали. Он, например, отказался подписать смертный приговор царевичу Алексею, что требовало силы духа – Петр не любил противодействия. И вот этот господин очень даже старался заполучить винный откуп.

В Речи Посполитой – огромной средневековой Польше, включавшей и Литву, и Украину, и Белоруссию, законы о выпивке были прямо обратные. Каждый аристократ был монополистом на продажу и производство спиртного в своих владениях. Но, понятно, пан сам за прилавком не стоял – все дело сдавал в аренду еврею. Питейное заведение в тех местах называлось «корчма» или «шинок». Жид, арендовавший его, звался «корчмарь» или «шинкарь». Шинкарство практически стало монополией евреев. Это, конечно, не было зафиксировано законодательно. Но никто не мог тут преуспеть, кроме еврея. Любой другой тут же спивался сам. Пока дела в Польше шли хорошо, никто в еврейском шинкарстве ничего худого не находил. Но в XVIII веке дела Польши пошли совсем плохо, и главной причиной тому было анархическое своеволие буйной польской шляхты (было бы долго описывать это тут подробно, напомню только, что шляхта – это польское дворянство, шляхтич – польский дворянин). Все пришло в полный упадок. и сельское хозяйство, и ремесло местечек. Почувствовала все это в конце концов и шляхта – опустели их карманы. Но шляхтичи – это не только пьяные дебоширы. В шляхетской среде формировалась и интеллигенция. И полета высокого. Думая о горестной судьбе страны, нашли они виноватого: еврей-шинкарь! Из-за него все беды на Польшу. На фоне общего развала шинок действительно выглядел относительно устойчивым бизнесом. От чего угодно откажется славянин, но не от выпивки. Особенно если дела идут плохо. Пить у себя дома и не дешевле, и скучно. Шинок – это же и своеобразный клуб. Говорили даже, что во время казацких мятежей избивавшие евреев казаки шинкарей не трогали и шинков не жгли – считали эти заведения полезнейшими. Но я думаю – это россказни. Казалось бы, для пана все просто. Потребовать с шинкаря большую арендную плату – и дело с концом. Но еврей мог и упереться. Чего бы проще – дать ему пинка и выгнать, но так можно всего лишиться и вовсе ничего с шинка не получить. Ведь аренду можно было передать только другому еврею (нееврей спился бы). Был у евреев закон – «хазака». А гласил он, что если еврей имеет какой-то бизнес 3 года, то нельзя эту аренду у него перехватывать. И вот хоть плачь, нельзя получить другого арендатора-шинкаря. А еврей, если его не убивать, жить может долго. Уж за него дети торгуют, он только лежит и кряхтит, а все равно – аренда его. Случалось изредка – нарушался этот закон, но нарушитель подвергался бойкоту всех евреев. Даже христиане начинали его презирать, ибо если они за что и уважали жида, то только за то, что исполняет он свои законы. (Это в Польше-то, где никто законов не исполняет!) «Дюже стара и дюже крепка жидовская вера» – уважительно говорили тогда. Короче, нарушали «хазаку» редко. Жид, единственный человек, с которого можно было еще хоть что-то содрать, оказывался неуязвим и пановал в шинке, а у пана денег на парижский костюм не хватало! Было от чего в ярость прийти. Вот и оказался шинкарь во всем виноват. И пан у него пропился, и холоп ослабел от водки так, что работать не может. Чума, одним словом. (Помните Янкеля из «Тараса Бульбы»?) А потом Польше пришел конец, и Россия заглотила самый большой ее кусок. А с ним и шинкарей. В бывших польских областях все осталось, как было. Только теперь евреи платили налоги и арендную плату русской казне. Богатый еврей мог взять у государства на откуп кабаки в том или ином районе черты оседлости. Тогда шинкари становились его служащими.