Текст книги "Трумпельдор"

Автор книги: Илья Левит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Глава 29
Самооборона

Приближение революции и сама революция 1905 года сопровождались жестокой погромной волной. Еврейская самооборона действовала. Еще раз подчеркну – в ее организации огромную роль играл левый фланг сионистского движения. В листовках, выпущенных «Поалей Цион» весной 1905 г., провозглашалось: «В огне и крови Иудея пала, в огне и крови восстанет она!». (Цитата из стихотворения ивритского поэта Я. Коэна, в будущем лозунг сионистских военных формирований). Не всегда, правда, самооборона была эффективна. Например, в Киеве ее беспомощные выстрелы лишь злили погромщиков. Я верю книге Шульгина «Дни» и очень ее всем рекомендую. Из этой книги видно, каково было отношение властей. Пока бушует погром – в городе почти нет войск. А затем, когда вдруг проходит слух, что евреи готовы перейти в контрнаступление – войска тут же появляются, даже с артиллерией!

Но были места, где еврейская самооборона показала себя достойно. Например, в то время энергично и достаточно успешно она действовала в Бессарабии (Молдавии). Включая Кишинев, где хорошо организованные отряды еврейской самообороны насчитывали, в общей сложности, около тысячи бойцов. Времена переменились!

В Одессе погром шел пять дней и ночей. Самооборона насчитывала в Одессе 2 тысячи участников, и они действовали. В общем-то, это не так уж и много для города, где жило 150 тысяч евреев. Но и не кишиневский позор 1903 г. В большинстве городов хватало 200–300 вооруженных людей. Оружие (почти всегда пистолеты) было, конечно, проблемой. Какое-то количество пистолетов удалось легально купить в оружейных магазинах, но немного. В основном их добывали в обход закона.

На самооборону средства собирались в России. Богатые евреи нередко боялись давать деньги – боялись осложнений с властями. Боялись и евреев-социалистов. Ходили слухи, что снова выручил Ротшильд. На сей раз, конечно, тайными пожертвованиями. Он при этом рисковал – у него были крупные капиталовложения в России. Россия и Франция были союзниками. Если бы дело открылось, скандал был бы до небес. Но еврейское сердце приказало… Помогали и другие французские евреи. Для них «Дело Дрейфуса» было недавней историей. Американские евреи тоже собирали деньги и пытались слать оружие. Конечно, большинство евреев-участников самообороны пистолетов не имели и обходились подручными средствами.

Власти боролись с еврейской самообороной всеми силами, то есть выставляли против нее войска. Но когда город наполнялся военными, погром обычно все-таки стихал. Бывали, правда, случаи, когда войска втягивались в погром, но не часто. (Особенно знаменитым стал такой случай летом 1906 года, в Белостоке, вызвавший, кстати, бурю в Думе.) А в общем это было куда страшнее, чем в старые добрые времена 1881–1882 годов. Например, в Киеве во время погрома 1881 года погибло 5 евреев. А в 1905 году – 68. Всего, во время второй погромной волны, о которой сейчас идёт речь, было убито не менее тысячи евреев, несколько тысяч ранено. (Это минимальная оценка. Приводят и более страшные цифры погибших).

Теперь уже нельзя было сказать, что русская общественность отмахивается от проблемы. Были антипогромные воззвания, подписанные известными писателями, крупными общественными деятелями, видными представителями православного духовенства. Но толку от этого было чуть.

В районах погромов среди православных «батюшек» и католических ксёндзов (в польско-литовских областях) бывали достойные люди, пытавшиеся остановить громил силой пастырских воззваний и своего личного авторитета. Но это редко удавалось.

Следует отметить, что не всегда доходило до столкновений. Случалось, что решительный вид готовых к защите евреев и их предупредительные выстрелы в воздух отрезвляли погромную толпу, и дело кончалось без кровопролития. Но так бывало далеко не всегда. Тут надо обсудить щекотливый вопрос. Погромщики ведь тоже несли потери (обычно все-таки меньшие, чем евреи). Что же толкало погромщиков навстречу еврейской самообороне? Похоже, одним мотивом грабительской наживы дело не исчерпывалось. В данном случае, по-видимому, большая часть была уверена, что делает патриотическое дело – защищает Царя и Отечество от жидовской «леворуции» (революции). Тут уж нечего жалеть свою голову. И тем более голову жида, даже если раньше был с ним знаком и покупал в его лавке. Встречались, конечно, среди погромщиков и уголовники, и садисты. Но не они преобладали в погромной толпе, а те, кто считал себя порядочными людьми. Поведение властей, негласную поддержку которых они чувствовали, убеждало громил в собственной правоте[22]22
  Неофициальная, но вполне действенная поддержка погромщикам оказывалась. Витте, к примеру, в своих мемуарах пишет о печатавшихся в жандармском управлении погромных листовках.


[Закрыть]. И никакая еврейская самооборона их не пугала.

Встает и еще один деликатный вопрос. А выигрывала ли революция от широкого участия в ней евреев? Жаботинский сильно в этом сомневался. Ибо монархисты пользовались широким участием евреев в революционном движении, чтобы доказать, что все это еврейское дело, а не русское, не православное. (А одно поколение назад – это было дело польское, католическое или даже еще грозней – иезуитское, западное.) И пропаганда эта имела успех. (Очень советую прочитать фельетон Жаботинского «Еврейская крамола».)

Лирическое отступление

Крайне скептически к участию евреев в революции относился и Ахад ха-Ам, виднейший в то время сионистский деятель, ставивший на первое место культурную работу, противник насилия – «не еврейский метод». Мнение своё он высказал в печати в 1905 году. Он даже настаивал на том, что на выборах в Государственную Думу евреи должны руководствоваться не партийной принадлежностью кандидата, а отношением его к еврейскому вопросу. И если кандидат даже «правее кадетов», но сторонник еврейского равноправия (бывали и такие), то надо голосовать за него. А не за левого, если тот известен как недоброжелатель евреев. Это заявление Ахад ха-Ама вызвало бурную полемику в еврейской среде.

Во всех этих событиях Трумпельдор не участвовал. Провозглашение конституции и пик погромной волны застали его в Японии. Во Владивосток он прибыл в декабре 1905 года. Оттуда направился в Петербург. Но из-за перегрузки железных дорог попал туда только в конце зимы.

Глава 30
Пролетариат

Существует легенда (на сей раз не сионистская), что рабочий класс выступал против погромщиков. Сознательные рабочие якобы защищали евреев. Я думал раньше, что это большевистское мифотворчество. Но оказалось – нет! Эта легенда родилась еще до 1917 года. И в нее верили. Совершенно непонятно, как она возникла[23]23
  Возможно, начало этой легенде положили действия Жореса во время и после дела Дрейфуса.


[Закрыть]. Видимо, дело было в том, что по правилам хорошего тона простой люд следовало любить. Соответственно, его идеализировали.

Я пытался исследовать вопрос о роли рабочих и вот что нашел:

Во-первых, в момент революционного подъема в Петербурге из самых верхов (от генерал-губернатора) раздался призыв к русским патриотам: выйти на улицы города и делом доказать свою преданность престолу и Отечеству. В ответ на это Троцкий заявил, что он выведет на улицы двенадцать тысяч организованных рабочих. И поглядим, кто кого! Погром в Питере не состоялся. Но не ясно, действительно ли власти хотели этого погрома (все-таки столица) или блефовали. И не ясно, мог ли Троцкий вывести рабочих на улицы для защиты «жидов и студентов» или блефовал (успешно).

Потом – Полтава. Рабочие там действительно давали понять, что они против погрома. Но это случай исключительный. В Полтаве жил Короленко – наш старый знакомый. В Полтаве он пользовался огромным авторитетом во всех слоях общества (и у рабочих тоже), и использовал этот авторитет для борьбы с погромными настроениями, проявляя при этом личную храбрость. Но мало на земле таких людей.

Далее, Ревель (Таллинн). Там была организована рабочая дружина для борьбы с возможным погромом. Случай абсолютно не типичный, ибо создана она была властями. Официально ведь не было приказа «бить жидов». И тамошний губернатор, человек достойный, принял меры к сохранению спокойствия в городе. Такое редко, но бывало.

Николаев (на Черном море). Рабочие тамошнего судостроительного завода предупредили евреев о начале погромной агитации в городе. Евреи проявили оперативность и быстро создали дружину самообороны. Рабочие координировали с ней свои действия. И когда толпа громил вышла на улицу, путь ей преградила не меньшая русско-еврейская толпа (к русским относили тогда и украинцев). Большинство неевреев, выступивших против громил, были рабочими судостроительного завода. До столкновений не дошло – погромщики отступили и рассеялись.

И наконец, Луганск. Об этом случае сам Владимир Ильич Ленин однажды сказать изволил! Но увы, кроме самых общих фраз, что рабочие прогнали погромных агитаторов, ничего об этом событии я не нашел, хотя его поминали в книгах против сионистов, ссылаясь на Ленина, а книг этих в СССР после Шестидневной войны более чем хватало. Предположим, все так и было, честь и слава тогдашним луганским рабочим. Но, увы, они были исключением, которое не опровергает правила. А горькая истина состоит в том, что неизмеримо чаще рабочая масса активно участвовала в погромах. Предположим, что был еще какой-то случай выступления пролетариата в защиту евреев, который я проморгал. Картины это не меняет. Многие рабочие состояли в черносотенных организациях и даже в черносотенных боевых дружинах (полулегальные формирования, понятно для чего созданные).

Лирическое отступление

Вообще черносотенцы понимали важность агитации среди рабочих и энергично вели ее. В программы ультраправых партий входили популярные среди рабочих требования: сокращение рабочего дня, страхование по болезни и на случай производственной травмы и т. д. А черносотенная печать, наряду с инородцами и интеллигентами, часто ругала и русскую буржуазию, обвиняла ее в безудержном корыстолюбии и западничестве.

Правда, надо сказать, что в отрядах еврейской самообороны сражалось какое-то количество русских людей, были среди них и рабочие. Честь им и слава. Но во-первых, таких героев было мало, во-вторых, рабочие и там большинства, кажется, не составляли. (Статистики, разумеется, нет.)

Тогда же на всю Россию стало известно имя русского студента Блинова. Он погиб, сражаясь в рядах еврейской самообороны в Житомире. Были и другие герои. Но еще раз подчеркиваю: массовым это явление не было. Христиане-добровольцы, выходцы из всех слоев общества (были даже из дворян), вступали в еврейские отряды по личной инициативе. Но по малочисленности своей не делали они погоды. (Николаев оказался уникален во всех отношениях.)

В конце 1906 года революция пошла на спад, и погромная волна тоже.

Глава 31
Дела польские

Теперь пора ввести в наш рассказ еще одного персонажа. Это не еврей, а поляк. С конца XVIII века борьба Польши за свободу представляла собой картину величественную. Там не было недостатка в отваге, но наблюдался явный недостаток рационального мышления. В войнах XIX века все враги России, от Наполеона до Шамиля[24]24
  Шамиль (1797–1871) – предводитель горцев, возглавивший борьбу народов Чечни и Дагестана против России в 40–60-х годах XIX века.


[Закрыть] имели поляков в своих рядах. Но удачный момент всегда упускался, никогда не умели рассчитать время, не умели организоваться, да и обстановка не благоприятствовала. Не было у поляков тыла – Пруссия (будущая Германия) и Австрия (будущая Австро-Венгрия) тоже отхватили куски Польши и помогали России против поляков, а сочувствовавшие Франция и Англия были далеко. «Самозабвенные польские восстания» (выражение Солженицына) терпели неудачи, и на поляков обрушивались репрессии, но несокрушим был их дух. «Еще Польша не погибла, коль живы мы сами!» (Сравните: «И пока жив еще хоть один еврей – жива будет наша надежда», – это строки из сионистского гимна «Надежда» – «Атиква». Высказывалось предположение, что сходство не случайное – Нафтали Герц Инбер, автор «Атиквы», был родом из польско-украинско-еврейской Галиции, о которой речь ещё пойдет).

А поляки, проиграв очередное восстание, уже думали о следующем.

У начала той борьбы стоял Т. Костюшко. Памятник ему стоит в Вашингтоне. Ибо прежде, чем стать польским героем, он сражался за независимость США. Это был человек редких моральных качеств. В Польше он оставил добрую память у евреев (в его армии был даже еврейский полк). В Америке он оставил добрую память у негров. Ибо все свое американское имущество (а его хорошо наградили за участие в Войне за независимость) он завещал на выкуп негритянских детей из рабства и на их профессиональное обучение. И умеренные, прагматичные негритянские лидеры конца XIX века брали его за образец. За образец его брали и в Польше, но его благородства, увы, не унаследовали. Плохо относились поляки к евреям, и чем дальше – тем хуже. Были исключения, но они не опровергали правила. «Я всю жизнь старалась достичь дружбы между вашим народом и моим, да так и не преуспела», – сказала уже пожилая польская писательница Ожешко молодому Жаботинскому.

После этого вступления я представляю нового персонажа, Юзефа (Иосифа) Пилсудского. Он потребуется нам и для этой сказки, и для следующей. Он был одним из самых знаменитых людей первой трети XX века. Выходец из знатной, но небогатой польско-литовской семьи. До 19 лет мы не находим в его биографии ничего примечательного. Кончил гимназию в Вильно.

Лирическое отступление

Вот в гимназиях-то и узнавали польские дети того поколения, что такое русификация. Давно миновали годы, когда русский император полагался в польских делах на пряник. Теперь ставку делали на кнут. Много лет спустя, находясь на вершине мировой славы, Пилсудский, уже пожилой господин, написал книгу «1920 год». (О своей победе над Тухачевским под Варшавой. Поляки называли эту битву «чудо на Висле»). И в той книге он вспоминал свою детскую обиду, когда в виленской гимназии польским ученикам, составлявшим большинство гимназистов, запрещали говорить по-польски, даже между собой. Крепко его это в свое время задело. Не тут ли кроется ответ на горькие жалобы Деникина, что Пилсудский ему в 1919 году не помог?

Затем Пилсудский поступил в Харьковский университет на медицинский факультет. (Университет в Вильно был закрыт русскими властями после польского восстания 1830–1831 годов.) Проучился один год. И вдруг все рухнуло. Его старший брат, Бронислав Пилсудский, был схвачен за участие в подготовке покушения на Александра III. По тому же делу был схвачен Александр Ульянов – старший брат Ленина. Пройдет 33 года, и пути младших братьев разойдутся. Именно Юзеф Пилсудский перечеркнет мечты Ленина о мировой революции. Но это будет потом – в 1920 году. А пока – Юзефа тоже схватили, он что-то перевез по просьбе старшего брата. Вроде и сам не знал, что везет. Брониславу дали 15 лет каторги. Сперва хотели даже казнить. (Александра Ульянова, как известно, казнили.) А Юзефа даже не судили. В административном порядке сослали на пять лет в Сибирь. Через 5 лет из Сибири вернулся готовый революционер. Он тогда был весьма заражен левой идеологией, к религии же оставался равнодушен – перешел из католичества в протестантизм, чтобы жениться. (Как тут не вспомнить Рутенберга. Им всем тогда на религию было плевать.) Потом об этом неудобном для польского лидера факте старались не вспоминать, хотя он и вернулся вновь в католичество (опять же как Рутенберг).

Юзеф стал видным польским социалистом. Выпускал нелегальную газету «Работник», держал связь с русскими товарищами. И мало кто понимал, что все это для него – продолжение старой польской политики: против русского царя хоть с самим дьяволом. Пока что других союзников, кроме революционеров, видно не было. Таким же прагматичным было и его отношение к евреям.[25]25
  Несмотря на польский антисемитизм, встречались «поляки Моисеева вероисповедания», то есть евреи – патриоты Польши. Особенно в Варшаве, где евреи составляли 40 % населения.


[Закрыть] Он нас не любил, но и не травил (уже хорошо!). Раз уж есть евреи, пусть будет от них благо, а не вред Польше. Нечего евреев превращать во врагов. Во врагах у Польши недостатка не отмечается. (А его дочери со временем покажут в еврейском вопросе примеры благородства.)

В самом начале XX века (начало 1900 года) его и жену взяли с «поличным» – власти накрыли подпольную типографию «Работника» в Лодзи. За Юзефа теперь уж взялись по-настоящему (жену скоро отпустили). Сидел он в 10-м павильоне Варшавской цитадели. Место это памятно поколениям польских революционеров. (В своё время посидит там и знаменитый Дзержинский). Побег оттуда считался невозможным. Обычно делали так: старались добиться перевода в больницу, а уж оттуда бежать. Прием этот использовали часто и до, и после Пилсудского. Пилсудский симулировал помешательство. (Была в начале XX века у революционеров такая мода. А в случае Пилсудского симуляция облегчалась наличием среди его родни психически больных.) Своего он добился – отправили на экспертизу в Петербург. Конечно, в закрытое отделение, но все-таки это был не 10-й павильон Варшавской цитадели. Там нашелся и врач-поляк. Он принес одежду, и в один прекрасный день переодевшийся в гражданский костюм Пилсудский покинул больницу под видом уходящего посетителя. А уж дальше его опекали петербургские товарищи, с которыми он был знаком по революционному подполью. В конце концов он сумел уехать в Лондон.

Меж тем на горизонте появился новый возможный союзник, то есть новый враг России – Япония. Пилсудский вступает в контакт с японской разведкой и мечтает о создании польской национальной части из военнопленных поляков в составе японской армии. До этого дело тогда не дошло, но денежную помощь японцы ему оказали. Они тогда помогали всем мятежникам во вражеской стране и не прогадали. Разгоравшийся в Российской империи в 1905 году революционный кризис был им очень на руку. Уже в начале 1905 года массовые волнения охватили Варшаву.

В революции 1905–1907 годов Пилсудский участвовал активно. Он возглавлял наиболее радикальное крыло польских социалистов. Самым громким его делом стал успешный, но кровавый налет возглавляемого им небольшого отряда на поезд, перевозивший деньги. (Это произошло позже, в 1908 году.) Сегодня сказали бы – терроризм.

Лирическое отступление

Среди евреев долго ходила легенда о том, что Пилсудский после этой экспроприации скрылся в еврейском местечке. А когда жандармы там производили обыск, надел талес и прикинулся горячо молящимся иудеем. Его не выдали. Тем евреи и объясняли терпимость к ним Пилсудского, необычную для польского националиста.

Пока что все типично – человек, сделавший ненависть к России своей судьбой и профессией. Бесспорно, смелый. Их много было среди поляков. Но этот был еще умный и упорный. Поражение первой русской революции заставило его начать поиски новых союзников. И не традиционных. До сих пор в лице Германии и Австро-Венгрии видели польские националисты врагов – участников раздела Польши. Но в начале XX века отношения этих стран с Россией стали уже достаточно плохими. Австро-Германский союз противостоял Франко-Российскому (чуть позже – Англо-Франко-Российскому). И все больше пахло большой войной в Европе. Тут и мог возникнуть шанс для Польши. Австро-Венгрия нравилась Пилсудскому больше Германии. Во-первых, католическая страна (а он уже начал понимать, что это важно для поляков). Во-вторых и в главных, в Вене уже отказались от планов «онемечить» восточные окраины. Так что поляки в австрийской Галиции (Львов и Краков) чувствовали себя относительно свободно. Официально у них не было той широкой автономии, что была у венгров. Но фактически – она существовала. Итак, Пилсудский решил попытать счастье в Австро-Венгрии, и расчет на сей раз оказался верным. Я уже писал, что в немецких столицах издавна привечали русских революционеров. На сей раз прикормили польского. И уж он-то был не Гапон! Оставим его пока в Австро-Венгрии. Мы его еще встретим.

Лирическое отступление

В былое время Меккой для польской эмиграции была Франция, Париж – в особенности. С конца XVIII века туда, после провала очередного восстания, устремлялись разбитые польские повстанцы. Гости они были беспокойные, ибо не считаясь ничуть с интересами Франции, старались продолжить борьбу с Россией. К тому же они часто не ладили между собой – извечная польская беда. Великий Наполеон умел их использовать, но последующие правительства часто не были им рады. Зато тогдашнее общественное мнение всегда оказывалось на их стороне, а во Франции с этим приходилось считаться (полякам там сочувствовали все – и либералы, и ярые католики). Так что их терпели и не очень приструнивали. В XIX веке в Париже даже был квартал, который французы прозвали «Маленькая Польша». За Францию, как приют для польских беженцев, был и языковой фактор – в шляхтецких (дворянских) семьях учили детей французскому языку. А шляхты было очень много среди польских эмигрантов.

Но Пилсудский решил искать другую базу. Во-первых, Франция не подходила географически – она далеко от России и Польши. Как заметил еще Денис Давыдов (герой наполеоновских войн, не любивший поляков, как и почти все русские), – Франции потребовался гений Наполеона и многолетние войны, чтобы пробиться в Польшу. Во-вторых, времена изменились. После разгрома Франции во франко-прусской войне в 1870–1871 годах, в Париже стало не до польских дел. Франция жила мечтой о реванше. По выражению Нордау: «Франция ждала шанса на реванш, как евреи Мессию». Но победить Германию можно было только в союзе с Россией. Во Франции эта истина дошла до людей быстро. А в 1893 году был и официально заключен франко-русский союз (памятником этому событию является мост Александра III в Париже). Понятно, что это не могло не охладить сочувствия к делу польской свободы. В-третьих, добавились ко всему этому и денежные интересы. До второй половины 80-х годов XIX века, Россия и Франция были слабо связаны экономически. Русско-французская торговля далеко уступала русско-английской и русско-германской. Но с конца 80-х годов французский капитал устремился в Россию. Причины и подробности этого процесса описаны в специальной литературе. Кстати, среди зачинателей французских капиталовложений в Российской империи были парижские Ротшильды, протянувшие руки к бакинской нефти. Для нас важно, что в описываемое время французские банки имели крупные вложения в России. Особенно в русских банках, в строительстве железных дорог, в правительственных займах. И много мелкого французского люда вложило свои сбережения в русские ценные бумаги, отчасти через банки, но отчасти, непосредственно приобретая их на парижской бирже. Вся эта публика желала России мира и стабильности, а не смуты. И не могла сочувствовать полякам. Так что французская полиция с конца XIX века внимательно наблюдала за российскими эмигрантами, особенно за поляками.

Противниками России на мировой арене были в это время центральные державы – Германия и Австро-Венгрия. Они вместе с Россией участвовали в свое время в разделе Польши. (Причем России, в итоге всех разделов и переделов досталось более 80 % того, что когда-то гордо называлось Речь Посполитая – большое средневековое польско-литовское государство). Германия в начале XX века была могучей страной. Поляки ее не любили. Там, в Познанском крае (той части Польши, что досталась Германии) онемечивание поляков проводилось энергично и грубо (но без особого успеха). К тому же, еще недавней историей были полонофобские деяния Бисмарка – сотрудничество с Россией при подавлении большого польского восстания 1863–1864 годов (очень показательное на фоне сочувствия к полякам правящих кругов Англии, Франции и Австрии). А потом был «Культуркампф» – «борьба за культуру». Так «железный канцлер» (Бисмарк) называл свою антикатолическую кампанию, которую проводил в 70-е годы XIX века с большим размахом, что вызвало возмущение в католическом мире. А католицизм издавна был национальным знаменем поляков.

В отличие от Германии ее союзница Австро-Венгрия была страной мягкой и безалаберной. Последнее часто облегчало жизнь. Когда-то в первой половине и середине XIX века там основательно прижимали поляков, но те времена давно прошли, и во второй половине XIX века полякам не на что было жаловаться. И чем дальше, тем благосклоннее относилась к ним Вена, ибо там ценили, что поляки менее других славян поддавались русской панславянской агитации. Польские школы, клубы и т. д. существовали вполне легально. Университеты Кракова и Львова (Лемберг) распространяли польскую культуру. Общественная жизнь поляков в австрийских владениях (т. е. в Галиции) текла беспрепятственно. Отмечались юбилеи славных для них дат, открывались памятники, проводились художественные выставки, где представлялись работы на польские патриотические темы, именами героев польской истории назывались улицы в городах и т. д. (В то время, как в Варшаве даже вывески на польском языке запрещали). Поляки в Австро-Венгрии появились на высших государственных постах.

Поговаривали даже, что поляки становятся третьей правящей нацией в государстве, наряду с австрийцами и венграми. Да и вообще в Австро-Венгрии, в последние полвека ее существования, людям старались поменьше запрещать. Особенно в той ее части, что управлялась из Вены. А польско-украинско-еврейская Галиция управлялась оттуда. (Будапешт был посуровее.) Так что выбор Пилсудского понятен. Положение в Австро-Венгрии важно для дальнейшего повествования. Но не все польские политические эмигранты «изменили» Парижу. У Пилсудского в их среде было достаточно противников. Они по-прежнему ориентировались на столицу Франции.

Остается добавить, что кроме эмиграции политической, шла из Российской империи и значительная экономическая польская эмиграция. «За хлебом» – по выражению Г. Сенкевича. Эта эмиграция состояла из людей попроще. О высоких материях они думали меньше и ехали, в основном, за океан. Кстати, австрийская Галиция считалась бедным краем и оттуда тоже шла польско-украинско-еврейская эмиграция «за хлебом». Но и плебейская польская эмиграция, устремившаяся в Америку, не была лишена патриотизма. Большая часть денег, на которые существовали антирусские организации поляков, созданные Пилсудским в австрийской Галиции перед Первой мировой войной, собиралась среди американских поляков.