Текст книги "Трумпельдор"

Автор книги: Илья Левит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Глава 98
В Верхней Галилее

Итак, Верхняя Галилея осталась без войск. Это и сегодня район, где мало еврейского населения. По нашим масштабам место считается удаленным. Самая северная точка Израиля, Метула, существовала уже тогда. Ее заложили еще в ротшильдовские времена. А кроме нее было всего три совсем маленьких поселения. Одно из них называлось Тель-Хай. Хороших дорог в те времена там не существовало. А между тем даже продовольствие туда надо было подвозить. Положение сложилось не из легких. А французы тем временем высадились в Бейруте и для начала прощупывали ситуацию (небольшими отрядами и с воздуха). Начались стычки. На стороне бедуинов поначалу был большой численный перевес в Верхней Галилее. Евреи заявили о своем строжайшем нейтралитете. Но это было легче сказать, чем сделать. Малодисциплинированные бедуинские отряды, распаленные «победами» – отступлением какого-нибудь небольшого французского отряда, – все меньше считались с еврейским нейтралитетом. Они подступали к еврейским поселениям, крича, что там прячутся французы. Убедившись, что французов нет, требовали от евреев поднять флаг Фейсала над поселением. Евреи понимали, что сил у них очень мало, и делали все, чтобы избежать конфликта. Ходили упорные слухи, что у бедуинов есть даже пушки, отбитые в войну у турок, и среди бедуинов – бывшие турецкие артиллеристы. А у евреев не было в Верхней Галилее и ста человек, способных носить оружие, и оружия даже для этой сотни не хватало. Флаг Фейсала они все-таки не поднимали – отговаривались боязнью бомбардировки с воздуха. Обращались за помощью к тем бедуинским шейхам, с которыми раньше поддерживали хорошие отношения. Иногда это помогало, но ненадолго. Как это часто бывает, сдержанность только распаляла арабов. Вскоре был убит первый еврей (как раз в районе Тель-Хая). Случались и грабежи. Северные поселения обратились за помощью к южным. Помощь начали оказывать, но мало и неорганизованно – каждое поселение решало этот вопрос самостоятельно. Началась эвакуация женщин и детей с севера. Кое-кто из мужчин тоже удрал. В это время, в середине декабря, Трумпельдор думал возвращаться в Турцию, к своим «добрым хлопцам». А оттуда – смотря по ситуации. Может быть, придется возвращаться и в Россию, где еще бушевала Гражданская война, – помочь «Хехалуцу». Но его попросили перед этим съездить в Верхнюю Галилею и организовать работу по обеспечению безопасности – он ведь был человек с большим военным опытом, а деятельность там шла стихийно. Трумпельдор согласился, думая, что это на несколько дней, и в конце декабря был там. Наступал грозный для нашей страны 1920 год.

Глава 99
Тогдашние левые

Там, на месте, Трумпельдору мигом стало ясно, что нужны большие, по понятиям тех дней, подкрепления. Он потребовал минимум сто человек с оружием, каковых в тот момент не отправили. Зато начались споры о том, надо ли их посылать. И тут случилось невероятное. Жаботинский считал борьбу в Верхней Галилее делом безнадежным. По его мнению, для этого и посылки пятисот вооруженных евреев будет недостаточно, и, следовательно, надо временно эвакуировать Верхнюю Галилею. Наоборот, социал-демократические лидеры, Бен-Гурион, Табенкин и Кацнельсон, были против этого: «Речь не идет здесь о клочке земли или маленькой еврейской собственности – здесь речь идет о судьбе Эрец-Исраэль. Уход и отступление стали бы решающим подтверждением нашей слабости и нашей ненадежности».

Я специально привел эту дискуссию для характеристики тогдашних социал-демократических лидеров. Они явно не чета теперешним! Они спокойно отнеслись и к доводам, что отправка подкрепления может привести к тому, что евреи впутаются в войну французов с Фейсалом. И настояли на своем. Потихоньку стали подходить подкрепления. Они просачивались небольшими группами и едва возместили потери от бегства некоторых тамошних евреев. Так что к 1 марта 1920 года в строю было по-прежнему человек сто. Разные там были люди – и те, что еще недавно служили по разные стороны фронта, – бывшие турецкие офицеры и бойцы еврейских полков: американского полка, где уже шла демобилизация, и еще существовавшего палестинского (из него ради такого случая могли просто уйти в «самоволку»). Оружие, да и консервы тоже были почти исключительно со складов этих полков. Во-первых, потому что в стране царила послевоенная нищета, а во-вторых, потому что 1919 год был, в общем, спокойным в Земле Израильской, и евреи, как положено «пай-мальчикам», сдали по приказу английской администрации большую часть имевшегося у них оружия. (Кстати, арабы были умнее.) Теперь зато приходилось «заимствовать» оружие со складов полков. Прибыл и врач-хирург – американец доктор Гери. Готовили отряд посолиднее – даже с пулеметами. Он должен был не просачиваться, а в случае нужды пробиться. Но не успели. Трумпельдор энергично организовывал оборону. Далеко не все его бойцы имели военный опыт. Он обучал их военной премудрости. Но приходилось беречь патроны. Авторитет его никем на севере не оспаривался. Не так уж ясно, было ли это хорошо. Ибо Трумпельдор, хотя и прожил года три в Земле Израильской еще до Первой мировой войны, арабов знал плохо. Между прочим, еще и потому, что не сразу усваивал языки. Да и вообще, большинство представителей Второй алии с ними мало контактировали. «Трумпельдор не понимал арабов… Он не в состоянии был постигнуть их жестокую, хорошо рассчитанную хитрость и тонкое коварство. Его честной, прямой и благородной натуре все это было глубоко чуждо. В этом отношении ветераны „Ха-Шомера“ значительно превосходили его – они досконально знали наших соседей-врагов и хорошо понимали, чего можно от них ожидать. Не раз он жестоко ошибался, легковерно доверяя льстивым примирительным речам арабов». Эту цитату я взял из воспоминаний Ш. Авигура, социал-демократа и кибуцника. Он был тогда с Трумпельдором. Но тут опять важна и характеристика тогдашних социалистов. «Это не я изменил свои взгляды, а партия», – так говорили старые социал-демократы, покидая партию «Авода» во времена Рабина-Переса-Барака.

Глава 100
Потомок льва – Иуды Маккавея

Роковые события произошли 1 марта 1920 года. Когда сотни арабов подступили к Тель-Хаю – одинокой усадьбе, расположенной близко от поселения Кфар-Гилади, они стали кричать о французах. Это было не в первый раз. Был еще шанс, что все обойдется миром. Трумпельдор разрешил группе арабов войти в дом и убедиться, что французов там нет. Это оказалось роковой ошибкой. Был ли тут рассчитанный заранее план, или произошла трагическая случайность? Ответа на этот вопрос нет. Началось с того, что араб попытался отнять револьвер у вооруженной девушки – не мог видеть женщину с оружием? Или провокация? Трумпельдор выстрелил в него. В завязавшейся затем схватке Трумпельдор получил смертельную рану. Он крикнул своему заместителю, Пинхасу Шнеерсону, чтобы тот принял командование. Несколько арабов оказались отрезаны на втором этаже. Им позволили выйти и убежать к своим. Но это не остудило пыл бедуинов. Они несколько раз пытались штурмовать Тель-Хай. Для большинства евреев это был первый настоящий бой – ведь американский полк в боях не участвовал. Держались наши хорошо, хотя приходилось беречь патроны. Было евреев человек 30, включая девушек. Все атаки арабов были отбиты. К вечеру, потеряв несколько десятков человек убитыми и ранеными, арабы ушли. Наших погибло тогда шесть человек, в том числе два американца и две девушки. Таково было первое еврейско-арабское сражение в Земле Израильской. Вечером решили оставить Тель-Хай. Слишком мало было сил, чтобы защищать три пункта – Тель-Хай, Кфар Гилади и Метулу.

Трумпельдор умер, когда его переносили в Кфар Гилади. Перед смертью он сказал фразу, ставшую у нас крылатой: «Хорошо умирать за Родину». Ему было 40 лет. Он был старше всех защитников Тель-Хая. 16 лет назад, в Порт-Артуре, он начал свой путь воина. Были у него хорошие шансы погибнуть на сопках Маньчжурии (Порт-Артур), у Дарданелл (Галлиполи), в России в Гражданскую. Но пал он в бою на еврейской земле.

Эпилог

Евреям пришлось отступить из Верхней Галилеи. Но скоро французы разбили Фейсала. Они получили мандат на Сирию и Ливан. Начались переговоры о границе. Евреи, конечно, хотели, чтобы Верхнюю Галилею включили в английский мандат, то есть в Землю Израильскую. И аргумент их был: существование там до войны с Фейсалом еврейских поселений, которые были оставлены только в результате сражения. Французы признали право евреев на Верхнюю Галилею. А имя Трумпельдора стало у нас символом героизма и использовалось в дальнейшем как символ и правыми, и левыми. В честь погибших в Тель-Хае восьми человек названо было поселение Кирьят-Шмоне – городок на севере Израиля в Верхней Галилее.

Приложения

Приложение 1
Из статьи К. Чуковского «Уайтчепель»

Одесские новости, 8 августа 1904 года

…Через час я был в Уайтчепеле. Казалось, не час, а целые тысячелетия отделяют меня от центрального Лондона. И в центральном есть нищета, но там она прикрытая, молчаливая, затаившаяся. Она залегла где-то по темным углам и боится стоном прервать веселую суету краснощеких, уверенных, широкоплечих людей, которые так хорошо умеют работать, любить себя и смеяться.

Здесь же она вся на виду – в этом затхлом запахе несвежей рыбы, которую жарят и съедают тут же на улице; в этих грязных, больных детях; в этих узких гнилых закоулках, которые, кажется, на веки забытые Богом, и солнцем, и санитарным инспектором; в этих крикливых, пестрых базарах, где за гроши продается линючая, выкрашенная, дважды перелицованная ветошь, где проклятья, зазыванья, сильные жесты – все кричит о нужде, обнажает ее, тычет в глаза. Большего контраста со спокойной, сытой жизнью Лондона и не придумаешь.

И контраст не только в этом. Вот мне понадобилось узнать, где русская библиотека, – подхожу к человеку, спрашиваю. Он останавливается, долго-долго объясняет мне дорогу, уходит, потом ворочается и говорит: «Знаете что: я хоть и занят теперь, ну ничего, пройду с Вами и доведу Вас до самых дверей». Это так не похоже на Лондон. Англичанин мотнул бы головой на полисмена, только вы его и видели.

Идешь по улице – по длиннейшей, грязнейшей и крикливейшей в мире Commercial Road – и останавливаешься, пораженный. На вывеске российскими буквами выведено: «Одесский ресторан». Но это, конечно, исключение. Язык Уайтчепеля – еврейский жаргон (идиш), вперемешку с испорченными английскими словами. Во многих домах, в окнах выставлены портреты покойного Герцля в траурной раме. Есть много газет на еврейском языке – и так странно видеть их плакаты об экспедиции в Тибет, о Порт-Артуре и т. д.

Со свойственной жителям Уайтчепеля приспособляемостью английскому языку научаются они быстро, но русский язык забывают еще быстрее. Встретил я как-то здесь еврея лет 30, который в России 4 класса гимназии кончил, а теперь, когда к нему говорят по-русски, в ответ умеет только любезно улыбаться. Живет он здесь всего третий год.

Хотя английские газеты сплошь и рядом честят эмигрантов невежественными, некультурными и т. д., но для всякого беспристрастного наблюдателя ясно, что духовные, умственные интересы Уайтчепеля гораздо выше, гораздо свежее, чем в самом Лондоне.

Найдите англичанина, не профессионала и не богача, который стал бы читать в Британском музее книги. Не найдете. Британский музей посещают или так называемые literary hacks (литературные клячи), или люди, которым свободного времени девать некуда, или иностранцы. А загляните-ка в русскую читальню Уайтчепеля. Я зашел как-то туда зимою. Окна заперты. Комнатка наперсточная. А люди – и на подоконнике, и в прихожей, и на лестнице. Есть скамьи, стулья, но никто не сидит, ибо стоя можно теснее набиться в комнату. Цель библиотеки – чтобы приехавшие сюда не забыли русского языка, русскую культуру, чтобы они, затерянные в большом равнодушном городе, имели уголок более ласковый, более родной, чем другие уголки. Здесь в библиотеке много русских газет, Пушкин, Достоевский, Толстой, «Жизнь замечательных людей» Павленкова и т. д. Есть даже «Диалоги Платона» в пер. Влад. Соловьева.

Но подойдя теперь к тому месту, где была библиотека, я нашел там «Эммиграционное бюро». В его окне было вывешено объявление, что за 2 фунта (20 рубл.) можно достать билет для переезда из Лондона в Нью-Йорк. Тут же возле бюро стоят бледные, грязные люди и предлагают купить у них часы, или велосипед, или швейную машину, так как у них нет денег на переезд в Америку. И тут же предъявляют вам эти предметы, которые весьма далеки от идеального состояния.

Не без труда отыскал я новое помещение библиотеки. Оно просторнее, чище, есть даже два газовых рожка. Внизу же чайная, которая по желанию может обратиться в лекционный зал, в бальный зал и даже в театр: в одном конце повешена занавеска, на которой, по мнению некоторых, изображено море, а по мнению других – битва русских с кабардинцами. Чайная открыта для всех, и вы можете зайти туда, когда захотите; так что чай-то пьют всего 2–3 человека, а остальные 30–40 спорят, читают, слушают. Спор ведется по-еврейски. Я его не понимаю и потому разговариваю с каким-то юношей, который подсел к моему столику.

– Когда я жил в России, я слыхал: ах, Англия – то, Англия – се, и нет нигде страны лучше Англии. А я Вам скажу, что нигде так бедного человека не сосут, как здесь.

Приехал я сюда 2 месяца назад – вышел на улицу, а куда идти – не знаю. Смотрю, возле меня еще триста таких, как я. Сбились в кучу, стоим. Подходит человек, богатый – в цилиндре, говорит: если бы я нашел хорошего портного, я бы его за дешево взял. Так все триста к нему и кинулись. Он посмотрел было на меня, но увидел мои башмаки – «нет, говорит, мне тебя не нужно – ты greener (зеленый – презрительная кличка для новичков)». И куда я ни ходил, всюду мне на башмаки смотрели. Англичане не берут – у них какие-то тред-юнионы (профсоюзы), а еврей в день больше 3 шиллингов не платит.

– Но ведь 3 шиллинга – это очень хорошо, – сказал я.

– Да, хорошо, если бы работа была каждый день. А то все больше нанимают по полдня, на четверть, а потом недели две ходишь без работы. И к тому же со своими конкурировать стыдно. Меня недавно выбрал хозяин в Бриклене, а другие бросились к нему работы просить, и как посмотрел я на них, так и отступился… А если даже вот как я теперь – достанешь работу постоянную, – тоже нехорошо. Работа с 6 утра до 10 вечера, да один час на обед. А подмастерья как звери. Спину разогнуть не смей. Отчего это никто в газетах не напечатает, не скажет беднякам, что здесь, в Лондоне, скверно для них как нигде, чтобы они сюда не приезжали. Тут их швыряют, как в Литве огурцы, а они все едут, все бегут сюда, а что с ними здесь будет в конце концов – даже и подумать ужасно.

Оставил я меланхолического своего собеседника часу 11 вечера. Весь Лондон уже вымер, а в Уайтчепеле все еще разливалась по улицам человеческая нищета – крикливая, яркая, неприкрытая.

Англичан в этом «квартале, заселенном преступниками», – немного. Это сразу заметно, ибо кабаки в Уайтчепеле весьма немногочисленны.

Приложение 2
Шпионские страсти или кто же считается хорошим евреем?

Веками на вопрос «кто же считается хорошим евреем?» давался однозначный ответ – знаток Талмуда и бесконечных комментариев к нему. Именно среди ешивебохеров (учеников ешив) искал богатый купец жениха для своей дочери. И даже в небогатых семьях родители невесты приглашали соответствующего специалиста, чтоб он придирчиво проэкзаменовал жениха по части знания Талмуда. Ибо знание иудейских духовных предметов почиталось у евреев превыше материального успеха и иных мужских достоинств (по крайней мере, в идеале). Деньги, вообще говоря, признавались вещью хорошей. Но при условии, что богач жертвовал на ешивы и благотворительные заведения.

Правда, к 80-м годам XIX в. Хаскала кое-чего добилась. Сносным женихом в богатой семье, особенно не хасидской, теперь могли признать и молодого человека с дипломом врача или юриста. И пожертвования, скажем, на еврейское ремесленное училище, тоже дозволялись. Однако все это именно дозволялось, но не приветствовалось. Идеал оставался прежним. Особенно в еврейской глубинке, подальше от Одессы.

Но и светские еврейские интеллигенты, проживавшие за «чертой», и «торговцы воздухом» из Касриловки свято верили, что именно религия объединяет евреев и отделяет их от других народов. И неевреи тоже так считали. С незапамятных времен символом и сущностью еврейства была иудейская религия и только она.

И вот, в конце XIX в. возникает и нечто другое, что претендует на роль еврейского знамени – сионизм. И с его возникновением вся шкала ценностей оказалась перевернута с ног на голову. Красой и гордостью еврейства сионисты объявили не ешивебохера, всю жизнь изучающего Талмуд и взвалившего все мирские заботы на жену, а поселенца-земледельца в Стране Израиля. Этот поселенец нередко был человеком верующим, но религиозность оказывалась всего лишь его частным делом.

И так дико казалось это огромному большинству еврейской религиозной ортодоксии, что с новым веянием, поначалу, в догерцлевские времена, даже почти не боролись. Просто игнорировали. Считали, что скоро пройдет эта глупая мода. Но сионизм рос и развивался, несмотря на все трудности. Ну захватывал бы он только безбожников – было бы не так страшно. Их, светских евреев, было еще относительно немного. И смотрели на них как на потенциальных выкрестов. Так может и неплохо, если у них пробудились хоть какие-то еврейские чувства. Но беда была в том, что сионистская зараза распространялась и среди религиозных евреев. И тут уж ортодоксия готова была биться насмерть! Для такого дела хасиды даже оставили свои вечные споры с миснагидами (литваками)[58]58
  Все хасиды тогда были против сионистов, даже хабадники – ныне патриоты Израиля.


[Закрыть].

Все шло в дело для борьбы с сионистами. И печатное слово, издавна уважаемое евреями, благо они почти все были грамотны (на идиш). И странствующие проповедники, доводившие верующих до экстаза. И бойкот, экономический и моральный. Прямых призывов к физическому насилию все-таки не было. Но в жизни случалось и такое. В Одессе религиозные сионисты стали в конце концов группироваться вокруг отдельной синагоги «Явне».

Конечно, светских сионистов это меньше касалось – до них было труднее дотянуться. Но они и меньше интересовали антисионистскую ортодоксию. Не у светских, а у религиозных сионистов, еще немногочисленных, был выход на патриархальные еврейские массы.

Особенно накалилась обстановка в 1899 г. Жил тогда в Киеве доктор Мандельштам, человек известный всему городу как хороший глазной врач. А в еврейских кругах знаменитый и за пределами Киева как один из старейших сионистов. В описываемое время – сподвижник Герцля и его личный друг. Человек он был нерелигиозный и вред, наносимый антисионистской ортодоксией, понимал.

В 1899 г. он опубликовал «Открытое письмо», где прямо утверждал, что настоящий еврей только тот, кто придерживается сионистских взглядов. А противники сионизма вообще не евреи, они хуже выкрестов. На ортодоксов это произвело такое же действие, «как камень, брошенный в осиное гнездо» (по выражению самого Мандельштама). И они ринулись в контратаку.

Есть в Литве город Каунас (Ковно). И есть у этого города пригород Слободка, славившийся тогда своей ешивой. Это была твердыня ультра-ортодоксального еврейства. Вот там-то, в Слободке, еще до письма Мандельштама, организовалась знаменитая в те годы «Черная Канцелярия» (или «Черное Бюро»), как называли эту контору сионисты. Это был главный штаб борьбы с сионизмом. Заправлял всем там энергичный и деятельный рабби Липшиц. Ему удалось создать для этой цели специальный фонд. Туда вносили пожертвования столичные «гвиры» (господа) – богатейшие евреи, купцы первой гильдии из Москвы и Петербурга, хасиды и миснагиды.

И вот задумали в «Черной Канцелярии» опубликовать резкий ответ на открытое письмо Мандельштама. И подписать его должны были авторитетнейшие миснагидские раввины и хасидские цадики. И, кроме того, призвать на помощь столичных гвиров. От этой публики на сей раз требовались не деньги. И не только подписи. Им предоставляли возможность продемонстрировать и еврейское благочестие, и российский патриотизм. Т. е., намекнув на неблагонадежность сионистов, настроить против них российские чиновничьи верха, особенно цензуру. Ожидалась и поддержка кое-кого из светских евреев.

Но все сорвалось! Как раз тогда перешел в слободкинскую ешиву новый ешивебохер. Из благочестивой семьи и с прекрасными рекомендациями из предыдущих мест обучения. Очень способный и прилежный. Рабби Липшиц оказал ему честь, дозволив по вечерам исполнять обязанности своего секретаря. А этот паренек (будущий израильский историк Бен-Цион Динур) успел, до приезда в Слободку, стать сионистом! И узнав о том что затевается, тут же дал знать об этом замысле своим ковенским единомышленникам.

А у Ковно был еще пригород – Алексота. И раввином там был видный сионист Шмуэль Яков Рабинович – участник сионистских конгрессов, хорошо знавший Герцля, представитель религиозных евреев в сионистских верхах, сионистский публицист. Стоит добавить, что рав Ш. Я. Рабинович, к его чести, выделялся относительной терпимостью к культурно-просветительной деятельности светских сионистов. Этот раввин-сионист и возглавил оппозицию «Черной Канцелярии». Он срочно дал знать самым уважаемым духовным лицам, что планируемые Липшицом действия являются доносительством властям. А такие доносы еврейское общественное мнение всегда осуждало. В итоге, готовившаяся затея «Черной Канцелярии» сорвалась. Как и последующие. «Преданный ученик» еще какое-то время помогал раввину Липшицу вести переписку, пока не почувствовал, что его начинают подозревать. Тогда пришлось уйти под предлогом нездоровья. Таков первый в истории сионизма детектив из серии «шпионские страсти».

Конечно, это всего лишь один эпизод в ходе той нескончаемой борьбы, которую с переменным успехом вела против сионистов большая часть еврейского духовного руководства. И не только в Российской империи.

А о печальном конце Слободки я расскажу в следующей сказке.