Текст книги "Злобный леший, выйди вон! (СИ)"
Автор книги: Илья Аведин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)
– Готово. А куда ты их потащишь?
– Надо вернуть их. Вернуть туда, откуда они пришли.
– К ведьме? У вас с ней тоже договор?
– Да. Я дал слово, что не буду вредить им. К тому же, кикморы – созданы из моих древ.
– А могу я, – сказал Олег, – могу я ее увидеть?
– Лучше бы этого никогда не случилось мальчик. Ведьмы – это не те существа, с которыми стоит заводить знакомства.
– Ты можешь спросить о моих родителях?
– Она будет говорить, только если захочет. Но я попытаюсь. Жди меня. Я прибуду до восхода. Стереги Тео, – крикнул он напоследок, скрывшись за первой полосой деревьев. Скакал он совершенно беззвучно.
Откуда-то с макушек деревьев прилетела черная сова и села на холм.
– Будешь следить за мной? Я за господином Кительсоном, а ты за мной? – спросил мальчик у совы.
– У-у-у! – крикнула сова, сделав полуоборот головой.
– Не понимаю я, что ты там угукаешь, – махнул он и вернулся в убежище.
***
Олег сидел на стуле подле Теодора Кительсона. Спустя какое-то время раненый задышал. Сначала грудь поднималась медленно, водоросли, что вились в ране, растягивались и воздух со свистом проходил сквозь них. Затем раненый задышал все сильнее и сильнее. Олег смочил найденную на столе тряпку и приложил ее к голове Теодора Кительсона. Когда Сизый бывал в бреду вызванным пшеничной настойкой, Олег постоянно так делал. Голова Теодора Кительсона горела. Тряпка быстро отдала прохладную влагу, и Олегу пришлось смочить ее еще раз. Постепенно дыхание раненного успокоилось, а жар отступил, но лишь для того, чтобы ударить с новой силой. Жар вернулся не один, он привел с собой сильнейшие судороги. Теодора Кительсона выгнуло словно коромысло, за которое прицепили два тяжеленых ведра с водой. Мальчик боялся, что тот сломает хребет, но трогать не решился. В момент судорог Теодору Кительсону был похож на мост. Напряженный человеческий мост. После еще пяти примочек, жар отступил, забрав судороги, и больше не вернулся. Мужчина успокоился. Водоросли, заполняющие рану, срослись с окружающей кожей и укрыли рану бронзовой коростой. После чудесных метаморфоз Олег поверил в исцеляющую силу Лешего.
Некоторое время он просидел возле Теодора Кительсона, но когда тот по-хозяйски закинул руку за голову, словно ничего с ним и с его грудью не случилось, мальчик откинулся на стуле и погрузился в дрему. Только теперь ощутил он всю усталость дня. Все что случилось с ним за предыдущий день и эту ночь, пролетело перед тяжелыми веками, подхватило его ураганом, и выбросило куда-то далеко. Мальчик уснул.
***
Проснулся Олег на кровати, на той самой, на которой лежал раненый. Теодор Кительсон стоял неподалеку, перед большим зеркалом. Он с каким-то детским интересом разглядывал бронзовую сеточку, что выросла на месте раны. Глаза его светились от радости.
– Как вы, господин Кительсон?
– Ах, мой верный страж проснулся, – сказал он.
Теодор Кительсон обернулся. На бледном лице появилась улыбка.
– Скажи, видел ли ты, что сделал Леший? Откуда взялся этот растительный панцирь?
– Нет, я тогда был на холме.
– Очень жаль, очень жаль. Значит, пока он не вернется, я не узнаю наверняка, – сказал Теодор Кительсон и вернулся к зеркалу.
– Не узнаете что?
– Я полагаю, что стал счастливчиком. Одним из немногих на ком применили живицу духа. Или как бы сказали, у меня на родине «spiritum vitae», – произнес он, особо четко. – Вижу немой вопрос в твоих глазах, и у меня есть ответ! Вот, что для тебя есть человек, в отношении души и тела? Хотя ты еще слишком юн для таких дум, но все же ответь. Человек – это больше душа? Или больше тело?
– Полагаю, что больше тело.
– Как, собственно, полагаю и я. Так вот наш с тобой друг, представитель другого вида. Да чего уж там, другого царства! Выше царства пока ничего не придумали. И он наша полная противоположность. Мы – материя, наделенная духом. Он же дух, облаченный в материю. Как ты уже заметил, он к телесной оболочке привязан не так сильно как мы, ведь может с легкостью стать практически любым созданием. Есть у меня мнение, что он может принимать и бестелесный облик, но Леший отказывается подтвердить это. Но я отвлекся. То, что я назвал «spiritum vitae» или живица духа, есть не что иное, как часть его самого. Это чудесное вещество, эта овеществленная душа способна на многое. Она может дать новую жизнь, а может, как произошло в моем случае, вернуть старую.
– Получается, что вы, – Олег помедлил, – умерли?
– Именно так, – ответил, по-прежнему улыбаясь, Теодор Кительсон. – Удивительно, правда?
– Еще как! – воскликнул мальчик.
Вдруг Олега пронзила идея. А что если…
– Мальчик, я понимаю, о чем ты думаешь. Увы. Твоих родителей живица духа вернуть не сможет. Прости за прямоту, но чтобы вернуть только что утраченную жизнь, необходимо ввести spiritum vitae в тело, еще до того как душа погибшего исчезнет. Я не знаю, как скоро душа покидает оболочку, но это точно быстрее тринадцати лет. Даже если, каким-то чудом их тела остались целы, что практически невозможно, духа уже нет. А живица, попавшая на бездушное тело, чему я один раз был свидетелем, родила на свет нечто похожее на упыря. Голодный до чужой жизни дух, практически лишенный разума. В принципе, если бы Леший промедлил, то вам пришлось бы избавиться от меня. Ведь я стал бы именно таким вот вечно голодным существом.
Искорка надежды пропала. Мальчик сел на кровать и схватился за голову.
– Послушай, Олег. Сейчас, все что ты можешь сделать для родителей, это узнать правду о том дне. Очистить память о них. Зерна от плевел, как у вас говориться.
– Разве это мне их вернет?
– Нет. И именно поэтому надо это сделать. Чтобы проститься с ними.
– Утром Леший проводит меня в деревню. Я должен еще раз поговорить с Сизым.
– Вот и хорошо. А, где, кстати, Леший?
– Обратился лохматым быком и ушел. Сказал, что должен вернуть тела кикимор.
– Кикимор?! Кикимор!
– Да, кикимор. А что?
– Пошли за мной мальчик! Я тебе сейчас кое-что покажу, – сказал Теодор Кительсон.
Вряд ли кто-то мог бы сказать, что полуголый человек, только что выбежавший из комнаты, не так давно был мертв. Мертв не так, как бывают мертвы пьяницы. По-настоящему мертв.
Теодор Кительсон забежал в комнату, которую Олег посчитал кладовой, и зажег свечу, все тем же щелчком пальцев по зажатому фитилю. Комната представляла собой проход длиной в десять шагов, уходящий вниз. Вдоль стены стояли кустарные шкафы, стойки, тумбы заваленные сухими травами, грибами, сияющими камнями и прибитыми на иглы насекомыми.
– Как вы это делаете?
– Что именно?
– Вы зажигаете свечу. Щелк и горит. Чародейство?
– Всего лишь напыление. Такое же как в тех снарядах, – сказал Теодор Кительсон и протянул Олегу перчатку. На кончиках среднего и большого пальца находилось покрытие, действительно напоминающее наконечник снаряда.
Олег проследовал за Теодором Кительсоном через коридор и попал в небольшую, три на три шага комнату.
– Давай. Попробуй зажечь, – сказал Теодор Кительсон, указывая на фитиль, свисающий с потолка.
Олег надел перчатку и щелкнул в пустоту. Меж пальцев промелькнули искры.
– Зажми фитиль и сделай то же самое.
Олег дотянулся до шнурка и зажал его между пальцами. Щелк. Вверх по фитилю побежала маленькая огненная змейка. У самого потолка она разделилась на пять точно таких же, что побежали прочь друг от друга. Почти одновременно, они остановились у сосудов, размером с небольшое яблоко, в которых располагались свечки. В маленькой круглой комнате наступил день.
– Откуда у вас все это? Кто вы такой, господин Кительсон?
– Да, действительно, пожалуй, ты имеешь право узнать это, но чуть позже. А сейчас смотри сюда, – он указал на угол, в котором стоял круглый столик.
Вопреки тому, что любая поверхность в убежище Теодора Кительсона обязательно служила опорой какой-нибудь склянке, букашке или же букашке в склянке, на столе в одиночестве стояла открытая табакерка.
– Это что? Это же…
– Да, да! – сказал Теодор Кительсон. – Тот самый паук-кукловод. Тот, что едва не отправил тебя к предкам, там в овраге. Он мог бы и меня отправить к праотцам, да только я не намерен видеться с дедом. Мерзкий был старикашка.
Олег завороженно смотрел на доселе невиданное создание. Бледное тело кукловода по форме походило на раздутое куриное яйцо. Десять лапок царапали стенки табакерки. Тонкие конечности, словно лучи, расходились во все стороны от тельца, и еще две лапки отходили сбоку от единственного глаза, который походил на красную икринку.
– Завораживает, правда? Смотри, у него к лапкам тянутся тончайшие нити. У настоящих пауков прядильный аппарат находится в части, называемой «opisthosoma»,что на тридевятом звучит как «брюшко». А у данного создания прядильные железы спрятаны на кончиках лапок.
– Это за ним пришли те кикиморы?
– Именно так.
– Так убьем его скорее, из-за него вы чуть не погибли.
– Именно поэтому я не могу его убить. Как же все-таки по разному люди видят одни и те же события, – сказал Теодор Кительсон и покачал головой.
– Что вы хотите с ним сделать?
– Ведьма смогла подчинить его. Мне очень интересно, смогу ли я сделать то же самое, только при помощи знания, а не магии.
– Какого знания?
– Хороший вопрос. Теперь, я полагаю, пора представиться, как положено. Теодор Кительсон: ученый и ренегат, другими словами отступник, прибывший сюда из далекого королевства. Собственно за ученость меня и признали ренегатом, после чего вынудили бежать из родных краев. И если припомнить, – он наклонил голову и отвел взгляд куда-то вбок, – Так-так-так. Точно. Уже шесть лет, как мне пришлось покинуть дом. И ровно пять, как я странствую, по вашим землям. Странствовал, – поправился он, – пока не осел здесь.
– А откуда вы?
– О, дорогой Олег, из чудесного королевства, которое отделено от вашего царства непреодолимым массивом гор, степей, лесов и морей. Там начинается мой дом. Жесткий, но навсегда прекрасный!
– Не хотите говорить, и не надо, – сказал Олег.
– А покинуть мне его пришлось, – продолжил Теодор Кительсон, вернувшись из грез по родной земле, – после того как я подверг сомнениям догмы святоликих. На меня повлияло учение наставников о преувеличении деяний богов в нашем мире. Эта идея целиком и полностью завладела моим умом и сердцем. Ведь то, что я слышал от учителей, подвергало сомнениям все то, о чем говорили святоликие. А именно на их писаниях и проповедях строилась наша жизнь. Король, а по-вашему царь, находился под прямым влиянием их взглядов, что естественно отражалось на жизнях людей. Некоторые решили проверить устои святоликих на прочность, но так уж вышло, что последние оказались ярыми противниками практики. Дошло до того, что Король своим словом запретил подвергать сомнениям тексты святоликих, также под запрет попали все действия, что могли пошатнуть былое мировоззрение. Но люди, что ставили учение не духовное, но естественное впереди всего, коим являюсь и я, продолжили изыскания. Мы нашли ответы на вопросы о перемене погоды, о смене дня и ночи, о лунах и звездах, о течении рек, мы открыли чудесные свойства магнетизма и многое другое. И, кстати, боги тут не при чем. Но все это оказалось под запретом. Мы предприняли попытку вынести знания из подвалов и чердаков, где собирали их долгие годы в отдалении от глаз духовенства. Результат оказался плачевен. Нас объявили врагами королевства. Меня и моих братьев нарекли ренегатами. Мы так и стали называть себя – ученые-ренегаты. Святоликие же создали целый орден. Morra Sancti. Отборные воины, поборники веры, что по факту являлись группой самых отъявленных убийц и насильников. Ордену поручили истребить нас словно крыс. Они взялись за дело с большой охотой, ведь за голову каждого моего брата назначили награду золотом. Друзей вне нашего сообщества с тех пор у меня нет, поскольку дружбу в те времена легко перевешивало золото или дворянский титул. Многих моих братьев погубили в первые недели, когда мы еще скрывались в столице. Нас душили по ночам в постелях. Сжигали вместе с семьями в домах. Пытали до смерти.
Теодор Кительсон замолчал. Он закрыл глаза и простоял так пару мгновений. Олег боялся пошевелиться.
– Немногим удалось бежать, – продолжил ученый. – До сих пор о судьбе остальных братьев мне ничего неизвестно. Возможно, что так далеко бежал только я. Но орден добрался и до соседних королевств, поэтому выбора не было. И все равно, я уверен, что есть еще живые братья. И когда-нибудь мы вернемся, неся впереди знамя правды. И это самое знамя вонзим прямиком в сердце верховного святого посреди королевского зала.
Он вновь замолчал.
– Да, когда-нибудь, – закончил Теодор Кительсон и опустил взгляд в пол.
– Однажды, – сказал Леший.
Никто не услышал, как он вошел. Теодор Кительсон состроил приветливую мину, и встал прямиком перед ним, в попытке загородить стол. Олег заметил, что Леший несколько уменьшился, чтобы уместиться в комнате, но все равно был выше Теодора Кительсона.
– Ах, мой дорогой друг, – начал Теодор Кительсон. – Как же я рад тому, что рок свел нас с тобой, ведь только благодаря тебе я сейчас могу дышать, пусть пока не полной грудью. Но я могу дышать! А это самое главное. Пошли скорее отсюда, тут слишком тесно. Идем в круглую комнату, где я продолжу воспевать тебя на всех известных мне языках.
Подобная тирада показалась неестественной даже Олегу, что уж говорить про Лешего.
– Тео. Отойди.
– Конечно, конечно. Пошли, отойдем вместе, и ты мне расскажешь о чудесных свойствах spiritum vitae, ведь мне придется свыкнуться и сжиться с тем, что во мне есть растительное начало. Пошли же скорее.
Олег смотрел то на Теодора Кительсона, то на Лешего, совершенно не понимая столь резкую перемену в настроении ученого.
– Тео. Ты понимаешь, что там, на холме, ты погиб? Ты был мертв. Я это чувствовал.
– Да, мой друг. Конечно, я это понимаю. И я буду благодарен тебе до конца жизни, которую ты мне даровал.
– Твоя ученость граничит с безумством. Она не позволит этой жизни продлиться долго, – сказал Леший и оттолкнул ученого к стене.
Хозяин леса подошел к столу.
– Умнейший из людей, совершил глупейшую ошибку.
– Ошибку совершишь ты, если не дашь мне изучить это чудесное создание!
– Тогда ты станешь свидетель такой ошибки.
Леший взял табакерку и направился к выходу из комнаты, но Теодор Кительсон не прекращал попыток остановить его.
– Прошу тебя. Сейчас, когда самое страшное позади, позволь мне…
– Не позволю.
Он вновь оттолкнул ученого к стене и прижал рукой.
– Чувствуешь? – спросил Леший, упершись в то самое место, что недавно было открытой раной.
– Чувствую, – поморщился от боли Теодор Кительсон.
У Олега на миг защемило в груди.
– Запомни эту боль. Для твоего же блага запомни. И не делай снова того, что может привести к подобному.
В этот момент Теодор Кительсон, прижатый к стене подавал знаки Олегу. Он перемещал взгляд со шкатулки на мальчика. Леший не мог этого не заметить. Он обернулся на мальчика. Увидев, что Олег не собирается участвовать в операции по возвращению шкатулки, Леший сказал:
– Ты неисправим. Я не хотел применять силу.
Леший отпустил Теодора Кительсона, но в следующий же миг нанес удар, такой силы, что земля посыпалась с потолка. Олегу показалось, что Леший нанес этот тяжелейший по силе удар прямиком в голову ученого. На самом деле Леший ударил на два пальца правее и кулак полностью скрылся в стене. В тот же миг из нее прорезались корни. Они скрутили запястья и щиколотки ученого. Судя по стону, скрутили туго.
– Ты что же сделаешь меня заложником у себя же дома?
– Только пока не верну существо туда, где ему самое место. Не хочу, чтобы ты навредил себе в попытке вернуть его, – сказал Леший и вышел.
– Олег! Олег, послушай. Иди за ним. Отбери шкатулку. Я так долго искал возможности исследовать паука-кукловода. Нет, погоди! Прошу тебя, помоги мне! Разрежь корни. Нет! Стой! Иди за ним! Да, скорее! Беги, чего же ты ждешь?!
Мальчик выбежал из комнаты и последовал за Лешим. Но он даже не думал о том, чтобы забрать шкатулку.
– Ты снова отправишься к ведьме? – спросил Олег.
– Нет. Я должен вернуть тебя.
– Разве кукловод не важнее?
– Важнее.
Они вышли на улицу. Где-то неподалеку зачирикали ранние пташки. Небо окрасилось в серо-голубой цвет, который первым возникает в палитре нового дня.
– Скоро рассвет, – сказал Олег.
– Мы успеем, не переживай, – сказал Леший и издал пронзительный звук. Что-то звериное и хищное разлетелось по острым макушкам деревьев и унеслось в далекое небо. Сверху раздался точно такой же звук. Высоко в небе показался орел. Он описал два круга, после чего камнем ринулся вниз. Перед самой землей крылатый хищник вновь поймал поток, и, как ни в чем не бывало, сел на руку Лешего.
– Верни его хозяйке.
Леший вручил табакерку орлу. Птица впилась в нее лапами-крючьями и взлетела обратно ввысь, на прощание, издав пронзительный крик.
Леший топнул ногой и миг спустя наружу выбежал Теодор Кительсон.
– Скажи, что мне вернут табакерку? Ручная работа, я за нее, помнится, отдал приличную сумму, – сказал Теодор Кительсон, растирая руки. На запястьях раскраснелись ссадины.
– Не ручаюсь.
– Что-то мне подсказывает, что моя шкатулка пойдет на обустройство гнезда.
– Если она тебе так дорога...
– А, – отмахнулся ученый. – Намного важнее было то, что лежит в ней и царапает стенки лапками. Впрочем, неважно, – сказал он и побрел обратно в убежище.
– Кукловод отправился домой, – сказал Леший, после того как проводил взглядом орла. – Пора и тебе, мальчик.
Часть I – Глава 5
В жизни у каждого бывает день, который по значимости может легко переплюнуть не только былые дни, но и всю жизнь целиком. Именно так думал Олег о минувшем осеннем дне, проведенном в Глухом Бору. Светящиеся грибы, кикиморы, знакомство с ученым-иноземцем, дом внутри холма, Леший. Столько чудес мальчик в жизни не видывал.
Лишь однажды до этого мальчик сталкивался с созданием чуждым людскому миру: повадился в деревню приходить покойник заложный с дальних курганов. Стоял он подле околицы и ныл ночами напролет. Разобрать никто не мог, что тому надобно. Тогда мечники пошли к Чарухе, чтобы узнать средство от навязчивого гостя. Она рассказала им, что надобно взять траву заячью, глаз крысиный да коготь петушиный, и в полнолунье на кургане умершего сжечь все это и закопать на макушке с восточной стороны. В то время над мечниками головой стоял Бурестан. Выслушал он про средство от мертвяка, плюнул, да пошел с тремя молодцами, порубил покойника на мелкие кусочки. Схоронили его по разным краям поля. Больше он не кричал у околицы. Сталь оказалась ничуть не хуже крысиного глаза, петушиного когтя и травы заячьей. Только иногда слышится скрежет зубов у окраины поля, где голову мертвяка закопали.
Олег ехал верхом на олене. Верхом на Лешем, что перевоплотился в оленя.
– Мы же в самой чаще, точно не успеем до рассвета.
– Держись крепче, мальчик.
Олег схватился за грубую, словно кора, шерсть и наклонился к шее оленя. Тотчас Леший пустился в такой галоп, который иначе как сумасшедшим не назовешь. Ветром он пронесся мимо стройных сосен и березок, и оставил холм-убежище далеко позади. Леший скакал, и ветви сами расступались перед ним, корни скрывались под землей, камни укатывались в сторону. Какое-то время за Лешим следовала стая черных волков, но хищники быстро одумались и бросили тщетную затею. Леший скакал быстрее, самой быстрой лошади, но этого было недостаточно. Солнце уже показалось между деревьями. Лучи пронзили Олега с Лешим, выбив длинную тень, что теперь, бежала позади. Впереди показались две молодые березы. Они стояли так близко друг к другу, что срослись верхушками. Словно застыли в поцелуе. Поистине красивое зрелище, да только расстояния между ними было недостаточно, чтобы там пробежал лесной олень. Слишком близко росли черно-белые красавицы.
– Мы не пройдем! – сказал мальчик.
Эти слова вряд ли долетели до ушей Лешего. А может Леший просто не собирался на них отвечать.
Вопреки надеждам мальчика, Леший не поменял намеченного пути. Наоборот. Когда до стройной арки оставалось не более пяти саженей, Леший ускорился, да так, что Олег не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Мальчик зажмурился, то ли от усилившегося ветра, то ли в ожидании столкновения. И вот, когда удара, казалось не миновать – ничего не случилось. Леший как бежал, так и продолжил бежать. Мальчик открыл глаза. Они оказались совершенно в другой части леса. Сосны здесь стояли чуть поодаль друг от друга.
«Как же так получилось?», – думал Олег и глядел по сторонам. Огненный шар неумолимо поднимался на востоке. Тень чуть укоротилась.
Впереди вновь возникла арка, только теперь это были две молодые сосны, что точно также обвились верхушками. Олег старался держать голову так, чтобы увидеть, что случиться, когда они пролетят между деревьями. Леший снова ускорился и план Олега разрушился. Дыхание сбило и он прижался к шее оленя.
Спустя мгновение Олег услышал, как Леший пробежал копытами по воде. Мальчик открыл глаза и узнал то место, где вчера остановился на привал. Они только что миновали тот самый приток Поганки, на берегу которого, Олег нарвал себе ягод. Лес почти закончился.
Теперь, когда Олег скакал верхом на самом Лешем, лес выглядел куда приветливей. Те его участки, что раньше казались непроходимыми и темными, сейчас могли подойти для послеобеденной прогулки или для детских игр. Лес радостно встречал хозяина.
«Леший, похоже, хорошо заботится обо всем вокруг, – подумал Олег, – вот бы нам такого наместника в деревню вместо Бокучара».
Тем временем они подобрались к окраине. Меж деревьев показался черный шпиль – дозорная вышка.
– Все мальчик. Дальше ты пойдешь сам. Мне в ваши края пути нет.
– Спасибо, Леший. Скажи, там в лесу... Два раза мы проскочили между деревьями, а потом оказались в другой части леса. Что это было?
– Лешьи тропы, – сказал тот, как принял человекоподобное обличие. – У каждого зверя есть тропы. Вот и у меня, как у их хозяина есть, одному мне открытые пути. Пожалуй, теперь ты знаешь обо мне гораздо больше других своих братьев.
– А почему господин Кительсон может жить в лесу?
– Человек оказался изгоем в своем мире, и я решил дать ему пристанище в моем. Не знаю, надолго ли. Люди непостоянны. Вольнодумье всему виной и с этим ничего не поделать. Будь так добр, Олег, не говори людям о том, что видел в лесу.
– Конечно. Прощай, Леший, – сказал Олег. Он не хотел выслушивать речи о каком-то там вольнодумье и о плохих людях из уст того, кто, ничего не может знать о мире вне леса, хоть и Олег мало что знал о мире за пределами деревни.
– Разве люди так прощаются? – протягивая руку, спросил Леший.
– Будь по-твоему, – сказал Олег и пожал руку. Его ладонь, пронзило что-то острое и он одернул руку.
– Это еще что? – спросил мальчик, когда на ладони выступило кровяное пятнышко, размером с просяное зерно.
– Подарок.
– Хороший подарок. Уколол меня, почем зря.
– Через две ночи на руке появится метка, – пояснил Леший. – Если ты еще когда-нибудь окажешься в лесу, то с этой меткой тебя не тронет ни один зверь. Ни один зверь, подвластный мне.
– Спасибо, только чего так больно?
– И последнее: вчера ночью, через поля мимо леса, ехали всадники. Вооруженные и в доспехах. Должны были уже прибыть в твою деревню. Не знаю, насколько это важно, решай сам. Я бы не хотел, чтобы в мой дом в мое отсутствие кто-то ворвался, тем более вооруженный. Теперь прощай, – сказал Леший и обернулся вороном. Вперемешку с черными перьями, торчали перья изумрудного цвета. Глаза птицы горели золотом. На брюшке тускло сияли руны. Он громко гаркнул и скрылся за кронами деревьев.
***
Олег пробежал мимо пустой дозорной вышки и исчез среди колосьев. Довольно быстро он оказался у дома Блуда, Хотенова сына, что стоял первым домом на подступах к деревне. Прячась за кустами и заборами, он покрался через деревню. Крестьяне проснулись и не спеша собирались на работы. Олег спрятался в кустах возле крохотной избушки. На крылечке зеленоглазая черная кошка упивалась первыми лучами. Олег попытался припомнить, кто живет в этой избушке, но кроме непонятного чувства холода ничего не всплыло в памяти. Он пошел дальше. Наконец мальчик добрался до избы Сизого. Сев подле ограды, он весь обратился в слух. Внутри избы кто-то шумел. Что-то упало и покатилось по полу. Послышались бранные слова.
«Наверняка, пил всю ночь, – подумал Олег. – Не пойду домой, пока он там. Пусть в поле проветрится, с потом выгонит всю медовуху, а к вечеру поостынет и не станет ругать. Быть может».
Так просидел он в кустах черемухи под забором, пока не услышал, как закрылась калитка. Путь свободен.
Олег давно заприметил место в заборе, где достаточно чуть-чуть надавить и доска, с большим удовольствием поддастся, оставив щель, в которую мальчик легко проникнет. Так он попал во двор. Он прокрался вдоль дома и достал запасный ключ, который Сизый прятал под крыльцом. В сенях его встретил душный смрад. Олег понял, что ночь выдалась тяжелой не только у него.
«Мокрая подушка, разорванная простыня – Сизый провел ночь в жаре и бреду», – подумал Олег.
На столе стоял кувшин. Олег заглянул внутрь – конечно, пустой. Чарка стояла на полочке, не тронутая. Сизый пил прямо из кувшина. По всей избе летал кислый пшеничный запах.
Еще по дороге к дому, Олег обдумывал, стоит ли ему рассказать о том, что с ним действительно случилось в лесу. Сидя в избе, на кровати, он понял, что не хочет говорить правду. Нельзя рассказывать всей истории.
«Скажу, что поймал Лешего и под угрозой расправы тот выдал все, что я теперь знаю о смерти родителей. А если Сизый не поверит, что я смог поймать Лешего? Да какое дело. Леший не может врать! Врут лишь люди. И Сизый врал. Теперь я заставлю его говорить правду. Заставлю! А если все-таки и духи врут?».
Олег снял ножны и вытащил меч. Он оглядел его со всех сторон. Теперь меч казался ему другим. Возможно, его настоящий отец был воином, и этот меч не раз покрывала кровь, думал он, скользя взглядом по лезвию вверх, вниз. Тут он заметил, что-то приставшее к лезвию, возле самого острия. По лезвию шла засохшая белая струйка, к которой пристали клочки паутины.
«Надо смыть все это, чтобы не было следов», – подумал Олег и принес воды.
Оружие заблестело как прежде. Тогда мальчик спрятал меч в ножны и повесил на крючок над кроватью.
Не найдя ничего съестного, кроме вчерашней полбяной каши в горшке, мальчик съел ее, с поистине солдатским аппетитом. Теперь он должен был пойти к Чарухе, как и другие дети, но ему совершенно не хотелось. К тому же, он сомневался, была ли от ее учений хоть какая-то польза. Олег хмыкнул. Его хорошо спланированный поход с белой нитью, привел бы только к гибели, будь Леший таким, каким его выставляла старуха.
– В чем толк, от этих занятий?– спросил он. – Теодор Кительсон большему бы научил меня. Не пойду больше к бабке!
Решив так, Олег упал на кровать. Он пытался осмыслить, в очередной раз все то, что с ним произошло и как теперь с этим жить, но ведомый теплым течением сна и знакомой кроватью он погрузился в другие думы, что словно перелетные птицы унесли его в страну грез. Так мальчик проспал до самого вечера.
Его разбудил звук шагов. Кто-то поднимался по ступеням. Следом зашумел ключ в замке.
– Сизый! – крикнул мальчик, как только распахнулась дверь.
Мужчина вбежал в комнату, повалив веник и ведро, что стояли в сенях.
– Ах ты ж! Где тебя черти носили? Ты понимаешь, что могло случиться?
– Не ругайся. Выслушай.
– Ты мне еще указывать будешь, малец? – Сизый подошел и осмотрел мальчика. – Ну, хоть целый. А это что у тебя? – спросил он, раскрыв сжатую в кулак руку.
– Ничего, об сук зацепился, – сказал мальчик и одернул руку. – Дай, мне сказать!
– Ты где был, башка твоя пустая? Не знаешь, что за побеги делается? А? Ну, говори!
– В лесу. В лесу я был!
– И чего ты там забыл в лесу, да еще в одиночку?
– Ты же сказал, что Леший убил моих родителей. Вот я и пошел... Убить его.
– Ух, болда! Какой же ты болда! В лес ходить нельзя больше, нет там людям прохода.
Когда мальчик снова попытался заговорить, Сизый взял его за руку:
– Пошли, сейчас же. Кто-то сказал о тебе Мокроусу. Он приходил в поле вчера, спрашивал, мог ли ты убежать. Появись ты раньше, мы с ним бы потолковали и всё, а теперь к Бокучару идти и показываться, что здесь ты. Не было бы беды, ох!
«Кто же, кроме бабки Чарухи, мог разболтать? Наверняка она и сказала», – подумал мальчик.
И он был прав. После учений Чаруха поковыляла так быстро как могла к Мокроусу, дабы сообщить о пропаже одной головы.
– Потерялась сурунча одна, ничего поделать не могла, – пожаловалась она Мокроусу.
Сизый потащил Олега. Так и пошел он, пропитанный потом, пылью и солнцем к усадьбе наместника. Дети во дворах встречали их смехом, а родители шепотом. Олег силой высвободился, и пошел рядом, показав кулак мелюзге. Надоедливый смех прекратился. Так, идя бок о бок, они вышли на тропинку к усадьбе.
– Я нашел Лешего, – сказал Олег.
– Чего?
– Нашел я хозяина леса. И говорил с ним.
– Не городи чепухи, Олег. Леший не покажется перед людьми, а если и покажется, то только чтобы загубить. А тут еще и говорил? Все знают, дух этот лишь по-звериному орет, а по-нашему ни разумеет.
– Но я с ним говорил на тридевятом. И остался жив.
Сизый остановился и посмотрел на мальчика.
– Дома расскажешь, что там с тобой приключилось, – сказал Сизый и пошел дальше.
Что-то похожее на волнение промелькнуло в его голове. Может от того, что они шли к усадьбе Бокучара. Может, на то была другая причина.
– А сейчас молчи, говорить буду я, – сказал Сизый, когда они подошли к крыльцу.
В усадьбе стоял такой шум, словно внутри развернули ярмарку, посреди которой устроили пир, бои собак и состязания певцов. Звучали слова песни, которая вызывала страх в определенных кругах:
Мы для славного князя меч,
Мы для славного люда опора.
Головешку дурную с плеч, (свист) Ха!
Чтобы меньше гуляло сброда.
А когда мы вернемся домой
Будет женушка очень рада.
На крылечко выйдет нагой, (свист) Ха!
И покажет, как сильно ждала!
Неподалеку заржали лошади. Возле конюшни стоял целый табун. Бокучар никогда не славился любовью к верховой езде, поэтому лошадей держал лишь для гонцов да прислуги. Но эти кони были не бокучарские. Седла украшала красная, богато вышитая бархатная покрышка. Могучие тела прикрывали кольчужные попоны из редких и крупных звеньев. На головах их красовались легкие налобники, украшенные знаменем местного княжьего рода: вепрь на чешуйчато-золотом фоне. Бокучарские кони на фоне гостей смотрелись совсем уж хилыми.
Сизый постучал дверным кольцом. Веселые голоса затихли, но галдеж продолжился почти сразу. Тогда Сизый постучал еще раз. Сильнее чем в первый.
