Текст книги "Злобный леший, выйди вон! (СИ)"
Автор книги: Илья Аведин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)
– Как нам быть, если мы не можем вывести войска?
– Нам нужно объединить народ. Дать ему заклятого врага. Такого, чтобы у них не было сомнений в том, что их нынешние тяготы, это результат происков врага с далекого юга. Как только мы это сделаем, мы не только сможем вывести войска, но и пополним их.
– Так если у Соломона деревни стали городами за одну зиму да лето, как же мы убедим людей в том, что он самое большое зло в их жизни? Помилуй, они даже и не знают, что такой человек есть на юге, – сказал Некрас.
– Мы сами скажем им, что следует.
– И что следует? – спросил Медведь.
– А то, что он истребил потехи ради целую деревню. Пусть вольные или купцы увидят пепелище, трупы и молва пойдет. А лучше сделать это с несколькими деревнями.
– То есть как сделать? Ты предлагаешь спалить деревню? Вот так запросто? – испугано залепетал Милован.
– Не совсем. Да, я предлагаю спалить две деревни, но одна из них и так повымирала от тощей хвори, а другая захвачена бандитом. Тугарин Змей, доводилось слышать о таком?
– В чьих это землях? – спросил князь Трифон.
– Тугарин захватил Топки, что находятся около Промозглых Селин. Насколько я помню, это тоже земли Чеслава.
Чеслав пытался найти на карте упомянутую деревню.
– А вторая? – спросил Трифон.
– Та, что опустела по вине тощей хвори – это Выселки. Лежит она на Юго-Востоке, неподалеку от реки Поганки.
Князь Златолюб насторожился, услышав знакомое название. Впервые за все сидение он проявил интерес. Филимон поймал на себе взгляд молодого князя и понял по его лицу, что сведения его верны, деревня находится под его рукой, и он совершенно не знает, что в ней происходит.
– Получается, – продолжил он, – что эти деревни находятся по обе стороны от земель Соломона. Так что мы избавимся от трудных и негожих мест, и заодно пустим нужный нам слух по миру.
– С чего бы им верить в это? Что, мало деревень сжигается каждый год? Вон у меня, Красный Двор сгорел не больше месяца назад, – сказал Медведь.
– Он сгорел, потому что ты головешки огненные в сарай кидал на меткость, – сказал Некрас.
– Но ведь сгорел же!
Некрас в ответ только пожал плечами.
– Об этом я тоже думал и решил вот что: чтобы закрепит в умах людей нового врага, надо воскресить старого. Кто-нибудь недавно сталкивался с происками леших?
Князья удивленно переглянулись.
– Уже три столетия как мы с ними в мире, – сказал Трифон.
– Ваша правда, да только мир этот шаток и относителен. Я часто получаю письма от тех наместников, что грамотны или имеют толковых советников о том, что «Леший лесорубов погубил…», «болотник детей утопил…», «русалка рыбака съела…». Много таких писем.
– Так это ж может от меда перепитого или по дурости врожденной, али приобретенной, пишут такое, – сказал с ухмылкой Медведь, пытаясь задеть Филимона.
– По меду, ты лучше меня осведомлен, поэтому в подобных вопросах, я полагаться буду на тебя.
Все посмотрели на Медведя. Некраса подмигнул ему, говоря: «Вон он как тебя». Медведь вновь крепко сжал кулак, в котором захрустел сверток, и только благодаря этому не сорвался на Филимона, хотя в душе сказал, что третьего раза он не стерпит и разорвет его на куски, пусть потом и придется объясняться.
– Вернемся к проблеме. Я говорил о том, что нам нужно лишь создать в голове мужика жуткого врага, а если он будет еще и знаться с гадами речными, да чудцами лесными, то это только нам на руку. Пусть это и неправда, но зато разожжет яркое пламя ненависти в затуманенных и истощенных головах. А если дать мужику наестся перед этим вдоволь и не обдирать до последней нитки, так и вовсе заполучим нечто по верности похожее на пса.
– Так ты хочешь объявить войну и всем чудцам сразу вместе с Соломоном? Так это же невозможно! Разве ты забыл те картины, что напоминают нам о полях битвы, где полегли наши славные праотцы? Нет, такого кровопролития я не дам повторить! – сказал старый князь Милослав и хлопнул сухой ладошкой по столу, только силы такой едва бы хватило, чтобы прихлопнуть муху.
– Ни за что! Все мы знаем историю о битве у Ведьминого Холма и никто не хочет ее повторить. Нам достаточно спалить одну небольшую рощу. Такую, что на краю наших земель. Но она должна быть как можно ближе к одной из двух упомянутых мной деревень. Я предлагаю вот этот вот лес, – сказал Филимон и провел рукой по потрескавшемуся, темно-зеленому участку карты.
– Гни… Гнилой Бор, – похоже, что так.
Со стороны «зеленых» послышался неловкий кашель.
– Вы что-то сказали?
– Глухой?
– Я вас прекрасно слышу.
– Я про бор, – сказал Златолюб. – Это Глухой Бор, а не Гнилой.
Филимон прищурился.
– И правда, Глухой. Давно пора сменить эту карту, тем более что, она больше не отражает действительного положения вещей.
– Зачем же лес сжигать? Ведь леший тот ни в чем не виноват. Ни один леший не переживет пожара.
– То, что нужно. Лешие не узнают, отчего случился пожар, ведь их брат не сможет ничего больше рассказать. Мало ли отчего леса горят? А люду простому скажем, что расправились с тем чудцом, что был заодно с Соломоном.
– Мы преступим мир подписанный на реках крови, – сказал Салтан.
– Нет. Лишь ненадолго пройдем вдоль его края. Я чувствую, что мы уже засиделись, почему бы нам не проветриться в саду, пока нам не принесут закуски? Пройдемте на улицу, я видел там прекрасную липовую аллею, к вечеру их тени просто обворожительны.
Князья встали, разминая спины и плечи, и пошли к выходу. В головах у всех творился полный беспорядок. Никто еще толком не понимал, что должно случиться, однако, всех заворожила искусностью речей Филимона.
– Если ты не против, пошли позади всех, – сказал Филимон Салтану, прихватив его за локоть, – у меня к тебе личный разговор.
***
Князья разбрелись по небольшому саду укрытому прохладными тенями высоких лип, но вскоре вновь собрались в одну шумную толпу и только старый Милослав сел на плетеную скамью, а в паре шагов от него, на точно такой же скамье расположились Филимон и Салтан.
– Что с тобой случилось?
– Прости? – переспросил Филимон.
– Мы все помним, что с тобой случилось несчастье, и ты пребывал в каком-то болезненном забытье, пока за тобой ухаживал брат твоего отца. А теперь…
– А теперь я здоров, как бык и хочу наверстать упущенное. Должен сказать, я удивился, когда узнал о той неразберихе, что творится в Тридевятом Царстве. Ведь вы-то все здоровы, однако не видите притаившейся на юге опасности.
– Пока нет царя, трудно найти единство, – заметил Салтан.
– Твоя правда, князь. А скажи мне, какая сейчас расстановка сил?
– Ты ведь лучше всех осведомлен о чужих войсках.
– Так я не о вооруженных мужах говорю, а о силе слова, что в каждом из нас сокрыта. Кто борется за трон?
– Медведь и Некрас. Еще недавно Милован помышлял об этом, да совсем недавно передумал.
– Могу представить почему, – сказал Филимон и посмотрел на Медведя, который злобно махал кулачищами перед лицом Златолюба и щуплого князя Диамида, которые неуклюже отступали назад, словно только вчера научились ходить.
– Когда мы вернемся, я предложу тебя на место царя.
– Как ты сказал? – удивился Салтан.
– Я предложу тебя на трон. Это будет верным шагом. Тебя любит народ, что невероятно по меркам других княжеств. А мы собираемся дать людям нового врага, так дадим же им и нового друга.
– Я не могу. Как же я?
– Тише! – приставил Филимон палец ко рту. – Не хочу, чтобы они узнали об этом раньше времени. Еще чего доброго, кто-нибудь из-за своего строптивого нрава перемахнет через плетень и сбежит, от такой новости нежданной. А ты хороший человек, и как только я с ними поговорю, они это поймут.
– А почему же не ты?
– Я на всю жизнь останусь юродивым, на голову ударенным, а если и нет, то уйдут годы, чтобы исправить эту молву, а царь нам нужен до первого снега.
– Но я не могу так просто. У меня не тот склад, может я и хорош в своих землях, но целое царство!
Филимон положил руку на плечо Салтана, чтобы придержать его пыл.
– Ты будешь не один, Салтан. Я предложу на военное время ввести постоянный царский совет из всё тех же князей. Кроме, разве что самых молодых и самого старого. Отроки, поднимите князя Милослава, не видите, старик повалился! – обратился он к двум юношам, что стояли наготове.
Князья посмеялись над тем, как старик отмахивался от прислуги, словно от слепней и вновь вернулись к обсуждению того, чья же все-таки лошадь быстрее всех доскочит до Медных Гор.
– Так я буду игрушечным царем?
– Какая глупость. Ты будешь самым настоящим владыкой. Я предлагаю тебя на трон, только потому, что уверен в тебе. Ты знаешь, в том мешке, что Раб Ион принес с собой, есть пара слов о каждом, и это такие слова, что могут изрядно испортить мнение, – сказал Филимон и задумался, – кроме тебя Салтан.
– Так уж ничего не вынюхал?
– Ничего. Точнее много чего я узнал, но это только подтолкнуло меня к той мысли, что таким бы я хотел видеть своего царя, будь я обычным пахарем или плотником.
– А будучи князем?
– Как князь я бы хотел править сам. Но я буду доволен должностью советника.
– Погоди еще назначать себя. Я во-первых еще не согласился идти в цари. Во-вторых, с чего ты взял, что князья отдадут за меня свое слово, а в-третьих, с чего ты взял, что я тебя назначу советником?
– Я начну с конца. Назначишь ты меня, и может еще Некраса, да Милована, ведь за остальными большой ум еще не завелся, либо уже и не заведется. Про второе будь спокоен, они все видели сумку у шута и реакцию Медведя, никто не скажет и слова против. А первое лишь на твоей совести.
Они немного помолчали каждый о своем. Неожиданно Филимон спросил:
– Скажи, ты любишь своего сына, Салтан?
– Ты это брось! Угрозами своими поперхнешься сам!
– Это совсем не угроза. Подарок, вот что это. Царю доступно то, что не доступно князьям, – сказал Филимон и пошел к галдящей толпе, но в последний миг обернулся, – в Медных Горах есть зеркальный хрусталь, он творит чудеса. И это не для красного словца. Настоящие чудеса...
Филимон отправился к другим князьям и что-то долго и старательно им рассказавыл. Князья слушали, памятуя о сумке Иона.
Салтан просидел неподвижно, погруженный в себя, пока князья не пошли обратно и Медведь случайно не наступил ему на ногу.
– Ах, чтоб тебя, – выругался Салтан.
– Ты прости это, – промямлил тот, – случайно оно...
– Иди, Медведь, – толкнул князя в спину Филимон, – надо решить последнее дело.
Когда солнце скрылось за западными склонами, и темная лазурь лениво расплылась по небу, из Калиновых Садов выехало девять карет. В самом скромном и простом экипаже, ехал новый царь Тридевятого Царства. Царь Салтан. И не было на его лице улыбки.
Часть II – Глава 17
Теодор Кительсон проснулся от звона недовольной мохнатой пчелы, ведь он лежал среди сочных и сладких цветов. Весна пришла в Глухой Бор и окрестные земли. Предыдущая осень выдалась холодной, а зима настолько злой, что пыталась откусить красный нос, только выставь наружу. Но об этом Теодор Кительсон узнал от Олега, ведь сам он не мог выйти за пределы убежища до наступления весны. То, что сотворил с ним Верес, едва не разрушило тело ученого. Все это время Олег занимался лечением друга, и не давал ослабшим конечностям окончательно потерять силу. Они продвигались мелкими шажками, а иногда и вовсе неделями не могли сдвинуться с места. Ученый несколько раз впадал в беспамятство, а когда приходил в себя, то даже моргал с трудом. Олег продолжал верить в выздоровление друга, но даже он усомнился в успехе, когда с головы Теодора Кительсона полезли волосы. Он вспомнил блестящую лысину виновника их бед. Когда ученого брала злость за немощь тела, он пытался заставить работать хотя бы ум. Это были светлые моменты ведь он, как и прежде, улыбаясь своей мечтательной улыбкой, уходил в своих рассуждениях далеко за пределы обыденного. Однажды, находясь в умственных скитаниях, он забрел обратно в Выселки, и, пробыв там полдня, кончено, лишь мысленно, крикнул:
– Олег! Олег, я понял!
– Что случилось, Тео?
– Я понял, что это там было. Теперь все ясно.
– Где было-то? – спросил Олег, опасаясь, как бы ученый вновь не начал бредить.
– Там, в Выселках. Я понял, что это было за масло в корытах. И те записи в письмах, теперь все сложилось.
– Так, говори скорее, если и правда понял, – сказал Олег, все еще не понимая, в здравом ли уме его друг.
– Помнишь, когда-то давно, я тебе рассказывал о том, что в лесу растут… Хотя сейчас уже не растут, но раньше росли светящиеся грибы? Lucidus fungi. Помнишь?
– Те, из которых ведьмы делают свои круги, чтобы общаться на огромных расстояниях? Те, что росли в том овраге с кикиморой?
– Именно! В корыте, в котором я лежал, было масло из этих самых грибов.
– Почему ты так уверен?
– Запах. Почти давящая сырость. Это точно запах грибов.
– Но почему именно эти?
– Помнишь, как мечники забежали в пламя? Они бежали спасать Вереса. Но почему? Я никогда не поверю, что они были настолько ему преданны. Поверю, но только в одном случае: если они были лишены воли. Помнишь истощенные тела в сарае? Так вот. Я думаю, что Верес истощал тело, и тем самым окончательно ломал уже изрядно надломленный дух, после чего, человек превращался в пустой футляр, в котором прорастал светящийся гриб. Это как те грибы, что прирастают к дереву и питаются за его счет, только вместо дерева – человек.
– Это ужасно. Но как он ими управлял?
– Я не уверен. Возможно, он и сам был человеком лишь отчасти. Он мог быть первым подобным существом. Отцом этих несчастных. Он единственный был в здравом уме, но то, что мечники бросались за ним в огонь, говорит о том, что он имел с ними постоянную мысленную связь. Значит, и он был заражен. Это просто поражает. Неужели он настолько сильно изучил природу этого чуда природы, которым раньше пользовались лишь ведьмы?
– Тео, – обеспокоенно спросил Олег.
– Да?
– А если он не был в здравом уме?
– То есть как? Ты же сам с ним говорил. Он явно был в своем уме.
– Но ведь, это мог быть и не он. А кто-то другой вещающий через него. Кто-то кого даже не было в Выселках.
– Почему ты так решил? Я не нахожу тому подтверждений.
– Значит это не так. Забудем. Я просто подумал…
– Олег, мне что-то не по себе, – сказал ученый, и разум его скрылся за темной пеленой.
Почтового ворона же допросил Леший, но птица заявила, что знать не знает ни о каких письмах, и сбежала при первой же возможности, оставив неразрешенной загадку о соратнике или хозяине Вереса.
Так, прыгая с одного острова сознания на другой, периодически утопая в безмолвном сумраке, Теодор Кительсон проболел до весны. Когда теплое, жгучее солнце проникло через круглое окно в потолке, ученый попросил Олега передвинуть кровать на это место. Он еще не знал о том, как на него повлияет светило, но что-то внутри подсказало, что так будет лучше. И правда. Пролежав так целый день, он почувствовал себя лучше и вместо одной лепешки, съел немного супа, который Олег сварил на скорую руку из того, что было. Теодор Кительсон еще долго восхищался этим «великолепным в своей скромности» супом.
С тех пор дела пошли на поправку. Ученый креп с каждым днем, проведенным на солнце. Ему пришла в голову мысль, что когда-то он слышал о пользе открытого солнца при избавлении от плесени в амбарах, а потому с еще большим воодушевлением он выбирался сначала на холм над убежищем, а затем и вовсе просил Олега вывезти его в ближайшее поле, чтобы вновь ощутить земной простор.
– Олег, что там с колесом?
– Я почти закончил, – сказал тот, выглядывая из-за телеги, которая с некоторых пор перешла в их полное распоряжение.
Теодор Кительсон все еще не мог ехать верхом, а потому катался в телеге.
– Это хорошо. Я думаю нам пора возвращаться.
Ученый встал и потянулся. Он расправил плечи и наполнил грудь щекочущим и свежим запахом поля. Пчела поворчала около его ног и полетела прочь. Где-то позади Олег гремел инструментами, пытаясь приладить колесо.
– Знаешь, ведь уже можно и рыбу ловить, – сказал ученый.
– Ага.
– Наедимся скоро, – довольно заметил Теодор Кительсон и представил золотистую чешую запеченной рыбы, украшенную кольцами лука и дольками картошки. Его желудок гулко подыграл приятным мыслям.
– Я закончил. Ты готов ехать?
– Поехали.
Ученый подобрал с земли рубаху и пошел к телеге. Жизнь вернулась в южные земли, а так как Теодор Кительсон сам стал их частью, с тех пор как в нем поселилась живица духа, он буквально ожил вместе с природой. Его лицо округлилось, руки окрепли, ноги больше не были похожи на тонкие лапки насекомого, волосы перестали выпадать, вновь появилась щегольская бородка, а кожа из пепельно-бледной превратилась в смуглую, впитав в себя приветливые весенние лучи.
Перед тем как они выехали на тракт, ученый заметил, как небольшая стая волков скрылась в тенистой роще по другую сторону поля. Это натолкнуло его на мысли.
– Знаешь ли ты, что человек состоит из животного? – спросил Теодор Кительсон.
– Состоит? Как меч из железа?
– Попробуем посмотреть и так, как ты сказал. Меч имеет железный клинок и рукоять. Ведь так?
– Да.
– Если железный клинок – есть животное, которое по своей природе агрессивно, безжалостно, беспощадно и слепо, то, что такое рукоять?
– Ум?
– Скорее душа. Нечто тонкое и изящное. Что-то неуловимое, но позволяющее держать зверя на привязи.
– Значит человек – зверь с душой.
– Я бы сказал, что человек – это душа, смотрящая на мир глазами зверя. Да, душа должна быть первостепенна.
– А что тогда звери?
– А что они?
– У них есть душа?
– Это хороший вопрос. Скорее всего, в них есть нечто, что можно назвать духом. Это что-то заполняет мышцы, кости и сосуды, но не дает разума. Разум дает душа, а она есть только у людей.
– Не только. Не забывай, есть еще много разумных существ на свете помимо людей.
– Да, твоя правда. В моих краях, – несмотря на то, что Теодор Кительсон уже много лет прожил в Тридевятом Царстве, он все еще не считал эти земли домом, – нет никого, кто мог бы посоперничать с человеком в уме. Властители сочли опасным иметь под боком разумных существ, которые превосходят нас во врожденных талантах. Так началось истребление. Правители воспользовались разрозненностью и дикостью духов. Они сжигали леса, перекрывали реки, заваливали пещеры, что только не делали для «очищения». Это было ужасно.
– Кто-то едет впереди.
– Где?
– Вон там, за деревьями, – указал Олег. – Сейчас покажется. Что будем делать?
– Ничего, езжай спокойно. Они нас наверняка заметили еще издали.
Олег сжал сильнее поводья, хоть в этом не было никакой нужды, ведь лошадь шла тише некуда. Навстречу ехал один человек. Когда телеги сблизились, Олег рассмотрел сидящего на козлах человека. Это был кучерявый юноша, с небольшой, пока еще кое-как растущей бородой. Одет он был совсем просто и неприметно, что и выдало в нем крестьянина. Когда телеги сблизились, юноша сказал:
– Доброго дня, господа.
Олег оторопел от такого обращения, а потом понял, что вся его одежда, и даже слегка пыльная рубашка Теодора Кительсона выглядели намного богаче, чем одежда крестьянина.
– Доброго, братец! – весело сказал Теодор Кительсон, и помахал платком, которым до того стер пот со лба.
Олег пересекся взглядом с молодцем лишь на миг, но что-то знакомое он в них увидел. Когда телеги разъехались, Олег сказал, не оборачиваясь:
– Тео, он смотрит в след?
– Да, смотрит. А что тут такого. Новые лица увидел, вот и смотрит.
– Не думаю. Мнится мне, что знаю я его.
– Откуда?
– Не уверен я, но взгляд его, уж больно знаком. Ну да ладно, едем.
– Едем, к тому же я не закончил свою мысль. Так вот, истребление…
***
Весь следующий день шел проливной дождь, да такой, что дальше собственной руки ничего не видать. Теодор Кительсон, который в пасмурную погоду хандрил, развалился на кровати и толковал Олегу, сидящему за столом, о замечательном труде замечательного человека. Книга та называлась «Государь и государство», автором ее был некто Никола, которого за любовь к дурманящим травам прозвали Маковое Поле. По словам Теодора Кительсона, нельзя оценивать этот труд с пренебрежением, ведь каковы бы не были пристрастия автора, он все же изложил крайне верные мысли, а потому надо с ним считаться. Олега заинтересовала книга, а потому он крайне огорчился, когда узнал, что последний экземпляр сожгли вместе с последним обладателем. «Книга несет очень верные мысли, мой друг, а потому опасна», – сказал Теодор Кительсон, отчего желание юноши прочесть ее лишь усилилось. Дальше их беседа пошла о давно затерянных и утраченных книгах, и о людях, которые приложили руку к их исчезновению. Теодор Кительсон не стеснялся в выражениях и называл их своими именами. Олег вспомнил, что когда-то в детстве он слышал сказ о «Глубинной книге», и что в ней записано все, что было и будет на всем свете, на что ученый возразил, что, скорее всего, имелась в виду «Голубиная книга», в которой ведется учет перелетов птиц, и писем ими доставляемых. Затем мысли их направились к кольцу перевертышу, которое все также сидело на пальце Олега.
– Я так думаю, не суждено мне обратиться черным аистом, – сказал Олег.
– Леший вроде как сказал, что, случай сам раскроет дух из кольца. Леший врать или лукавить не умеет, а потому будь спокоен. Хотя, честно сказать, мне самому не терпится увидеть это. Я видел перевертышей лишь однажды, в пещерах под горным хребтом Лангедок. Ты видел перевертышей? Нет? О, очень интересные существа. Ростом они с годовалого ребенка, только мордочка вытянута, прямо как у крысы, глазки красные, зубы острые, а превращаются лишь в пауков, да мышей летучих. А какой там запах. Если бы, приятный! Вонь такая, словно, кто-то взял и… впрочем, не важно. Кстати, он тебе еще снится?
Олегу, с тех самых пор, как он надел кольцо-перевертыш, часто во снах являлся черный аист. Он всегда держится поодаль. Серди облаков, позади деревьев, где-то меж травы в поле, но еще ни разу Олег не видел его вблизи. Зверь словно опасался, и только Олег приближался к нему, клокотал, и улетал прочь. Порой, к нему возвращался один и тот же сон из детства, в котором под ногами ползет змея, над головой летит птица, а вокруг бушует гроза. Когда он рассказал, об этом сне Теодору Кительсону, тот сказал, что это игра образов навязанных нам с младенчества, а потому ничего странного в этом нет.
Ближе к вечеру, когда дождь перестал поливать землю со злобой, а перешел в легкий, убаюкивающий треск, они снова пустились в рассуждения о тех синих, туманных сущностях, что виделись Олегу. Первый раз, при поимке древнего лешего, и второй раз, когда он пленил душу черного аиста.
– Определенно точно, в те моменты ты видел души. Я не думаю, что ты обладаешь даром, уж прости, ведь тогда бы ты видел их постоянно. Скорее всего, в первом случае, ты попал под влияние могучего и древнего духа, а во второй раз, тебе помогло увидеть душу кольцо. Вряд ли тут есть что-то еще.
Олега задели это слова, ведь даже если это и так, слышать такое весьма неприятно. Но вида он не подал, а после пары забавных историй ученого, о том, как он пытался договориться с паромщиком, о перевозе сундуков с книгами, и вовсе забыл об обиде.
***
Утро после дождливого дня выдалось прохладным, однако к полудню солнце прогрело землю, и Теодор Кительсон решил снова выехать в поле. Перед отъездом они обнаружили, небольшую корзину, сплетенную из корней, полную ягод и орехов. Оба подумали, что все-таки хорошо иметь в друзьях хозяина леса, закинули корзину в телегу и выдвинулись в поле. Когда они прибыли на место, ученый улегся в траву, предварительно распугав полевок, а Олег решил пройтись вдоль дороги, прихватив с собой немного орехов. Он шел у самого края тракта, поближе к придорожным кустам, чтобы чуть что, успеть скрыться. Но осторожность скоро его покинула, и он погрузился в мечты о том, как когда-нибудь покинет Глухой Бор и отправится в старны заморские, не опасаясь быть застреленным после встречи с первым же разъездом мечников. Мечты до того увлекли его, что он не заметил как сзади к нему приблизился всадник. Когда Олег понял это, было поздно – их разделяло не более десяти шагов. Всадник поравнялся с ним и сказал:
– Добрый день, господин.
Олег узнал голос – тот же человек, которого они встретили на дороге недавно.
– Добрый, – сказал Олег, и продолжил идти дальше, делая вид, что совсем не озабочен его присутствием.
– Позвольте спросить вас, – сказал юноша, когда спрыгнул с лошади. – Уж не Олегом ли вас зовут?
Олег продолжил идти.
– Я не понимаю, почему вас это заботит, но все же отвечу. Нет. Меня зовут иначе.
– А как, позвольте спросить?
Олег встал к нему полубоком, и положил руку на эфес меча.
– Вы что же, за такие вопросы мечом сечете? – спросил юноша.
– Быть может и секу. Неужели проверить хочется?
– Я же просто узнать хочу.
Не успел он договорить, как Олег вынул меч из ножен.
– Тот же меч, – тихо проговорил человек.
– Что ты сказал?
– Тот же самый меч. Олег, это ты!
Олегу это все порядком надоело. Он решил припугнуть приставшего крестьянина и поднял меч на уровень его горла.
– Нет, погоди! Я Прохор, помнишь? Проша, ну же. Да только давно меня так никто не зовет.
Словно из мутной воды всплыли знакомые черты на лице крестьянина. Олег вспомнил.
– Вижу, что вспомнил, – сказал Проша с облегчением. – Я уж боялся, что рассечешь меня. Я еще тогда тебя узнал. Понял, что это ты. Это же надо так совпасть. Ну, ты подумай!
Олег ничего не ответил, но меч опустил.
– Ты будто и не рад, Олег. Неужели ты не рад видеть лицо знакомое, хоть и повзрослевшее. А ты, кстати, все такой же. Взгляд холоднее разве что.
– Чего тебе надо?
– Я до сих пор помню, благодаря кому мы тогда выбрались из Глухого Бора, – сказал Прохор и покосился в сторону леса, – и до сих пор тебе благодарен. Я так и знал, что не волки тебя тогда утащили, а ты сам в лес ушел. У тебя же знак был. На ладошке твоей, как сейчас помню. Ох и отлупили же меня, когда я сказал, что тебя волки бы не загрызли, – вспомнил Прохор и потер шею.
– Лучше бы ты забыл меня, и благодарность свою бросил. Она мне не к чему. Я с тем миром больше знаться не хочу, да и он со мной тоже.
– Ты не спеши Олег, – сказал Прохор и сделал шаг вперед, – не спеши с миром то прощаться. Он вона с тобой еще не попрощался.
– Что ты хочешь сказать?
– А то, что я хочу вернуть тебе долг и спасти тебя от гибели. На днях, как только дожди уйдут на восток, к лесу придут огненники.
– Кто такие?
– А мужики царские, что с огнем обращаться мастера.
– И что им надо от меня?
– От тебя может и нечего, да только ты живешь в Глухом Бору. Только не отнекивайся, – сказал он, – я, может, наукам не обучен, но очевидные вещи понять могу. Выселки сейчас, кроме постоялого двора ничего не имеют. В Лысовке тебя уже сколько зим не видели, и не упомнить. А ты смотри-ка, вот он. Под самым носом нашелся. Почти два дня к ряду тебя нахожу. Где же тебе еще пропадать, как не в Глухом Бору, под боком у друга твоего диковинного?
Прохор кивнул в сторону Теодора Кительсона, нога которого весело болталась поверх другой, среди травы.
– Это Леший?
– Нет. Зачем им лес жечь?
– Дело странное: их голова сказал, что, мол, в Глухом Бору живет Леший, что знается с врагом всего нашего царства и помогает ему земли наши обворовывать, а добрым людям проезда не давать. Еще и баб портит, но это он добавил, когда изрядно выпил. Пусть мой конь травку пощиплет, – сказал Прохор и отпустил поводья, – изголодался бедняга, а я пока, расскажу тебе, как дело было…
