Текст книги "Злобный леший, выйди вон! (СИ)"

Автор книги: Илья Аведин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

– По какому это делу?

– Не гневись, но говорить я об нем не могу.

– Тайное что ль?

– Ох, еще какое.

Глаза мужчины сверкнули в темноте.

– Я просто сам оттуда. Человек я там не последний. Так что можешь и мне доложить, коли дело такое тайное.

Еремей сделал шаг назад.

– А ты случайно не беглый, а? – спросил «не последний человек».

Еремей открыл дверь на улицу, и вновь впустил зиму внутрь. Последняя свеча погасла, погрузив комнату во мрак.

– А ну стой, – крикнул мужчина. – Держи его!

Еремей сдёрнул шубу с крючка, оставив на нем тонкую черную полоску, и выбежал прочь.

– Держи шубу, – сказал он брату, прыгая в телегу.

– Но откуда?

– После скажу, надо мчать отсюда. Пошли! – скомандовал он, и телега покатила дальше.

Как только изба скрылась за холмами, Еремей притормозил лошадей и они пошли спокойней.

– Так что там было? – спросил Гаврил.

– Мужик какой-то. Может господский, может дворовой. Кто ж его знает? Он как сказал, что я может быть беглый, так я шубу дернул да и выбежал оттуда.

– Как он прознал?

– А кто ж его знает. Прознал как-то. Ты как там, племяша? – спросил Еремей девочку, которая утонула в подаренной ей шубе вместе с братом. Девочка застенчиво засмеялась и зарылась поглубже в теплые меха.

– Вот и славно, – сказал Еремей, подмигнув девочке.

– И все-таки, как думаешь, кто он таков?

– Кто?

– Да тот, что тебя беглым назвал?

– Ну, имени я не спросил, ты уж извини. Хотя, – сказал Еремей, немного подумав, – он сказал, что человек в Лысовке не последний.

– Так а чего же ты деру дал, если мы к ним в Лысовку едем?

– А что человек из Лысовки будет делать ночью в кабаке в такой дали от деревни, а?

– Может нужда привела.

– Какая нужда? Люди там о нужде забыли.

– Ох, Еремей, а если это не так?

– Гаврила, доверься мне. Хуже нам там точно не будет. Иди подреми лучше. Потом сменишь меня, и я покимарю.

Так Гаврил и сделал. Он перебрался к семье, укутался в старые одежды потуже, и, поглядев на звездную россыпь над головой, уснул. Сменил он Еремея, когда стало светать. Когда же бледно серый диск светила, скрытый за суровым полотном облачного неба приблизился к зениту, он разбудил старшего брата.

– Ерем. Ерема.

– А? Чего?

– Гляди.

Дорога последнюю версту виляла меж холмами и вывела к лесу.

– Куда? На что?

– Вон там, – указал он пальцем. – Видишь?

– Лес как лес. Раз дорога ведет туда, то и езжай спокойно.

– Да нет. Вон под деревьями. Люди.

– Ну-ка подъедь.

– Да ты что?

– Подъедь, говорю. Никакой опричник или стрелец или приказчик не стал бы в такую погоду без кареты, или на худой конец саней, передвигаться, а эти вон, пешком идут. Наши это, родственные крестьянские души. Подъезжай.

– Хэй! – крикнул Еремей небольшой группе людей, что попыталась скрыться за деревьями при их приближении. – Куда путь держите?

Те испугано переглянулись, но как только разглядели, что перед ними такой же бедняк, как и они сами, посмелели и выглянули из-за деревьев.

– А тебе это почем надо знать? – спросил крепкий мужик, в тулупе, от воротника которого осталась только плешь.

– Ты тут за главного?

– Допустим.

– А я у себя тут за главного.

– Стало быть, оба мы тут главные.

– Стало быть. Скажи мне, а Лысовка в той стороне?

– В той, – кивнул мужик, чуть приободрившись.

– Вы тоже, как и мы? – спросил Еремей, многозначительно посмотрев на мужика.

– Быть может, что и как вы.

– А долго до Лысовки то?

– Вашим ходом, не долго. Нашим подольше.

Среди встретившихся им крестьян оказалось несколько детей, совсем еще маленьких.

– Тебя как зовут-то? – обратился Еремей.

Тот насупился, губы его под бородой зашевелились, но звука так и не издали. Тогда Еремей спрыгнул с телеги и протянул покрасневшую на холоде руку.

– Еремей, – сказал он.

– Куприян, – ответил мужик и пожал руку. Лапа его едва ли уступал в обхвате медвежьей.

– Куприян, чую я, что цель у нас одна, а потому хочу тебе помочь. Давай своих деток, пусть едут с нами. Остальных принять не смогу, уж прости.

– Да мы и сами… – забурчал было Куприян, но к нему сзади подошла женщина, укутанная в три платка. Из-под платков показалось удивительное лицо. Удивительное оно было оттого, что при всей жесткости и грубости ее черт – лицо ее было словно вытесано из камня – глаза ее казались теплыми и нежными. Голубизна спокойного неба в летний зной не была такой безмятежной как ее глаза.  Женщина прошептала что-то на ухо Куприяну, выдыхая пар изо рта, а как закончила речь, отошла назад, и робко поклонилась Еремею.

– Ладно, – решил Куприян и махнул мохнатой лапой.

Бабы вывели вперед пятерых детей, напоследок крепко обняв. Кто-то из мужиков неодобрительно высказался об этой затее, но под грозным взглядом главного, отступил. Куприян поднял детей в телегу и вернулся назад.

– Спасибо, Еремей. Я тебя еще отблагодарю.

– А, пустое, мы простой люд, не благородный, добро делаем не ради наживы.

– Отблагодарю, так и знай.

– Твое дело. До встречи, Куприян.

Телега двинулась дальше, оставив позади Куприяна с бабами и мужиками. Те махали рваными рукавицами деткам, а они махали крохотными ручками в ответ. У мальчишки, что выглядел крупнее других, рука уже покрылась грубыми темными волосами, прям как у Куприяна, но он спрятал ее в рукав и больше не доставал.

Вот они выехали из леса и оказались среди бесконечных белых полей. Дорога все также хорошо выделялась между застывшими снежными волнами.  Вот впереди зачернели крыши домов. Показался дым из труб, темными струйками поднимающийся и исчезающий среди серого неба. Блеклое солнце к этому времени перекатилось по правую руку Еремея. Близился закат.

– Почти приехали.

– Мне страшно, Ерем.

– И мне страшно. Но где наша не пропадала, а?

– Что если нас просто повернут? Или того хуже, выдадут первому попавшемуся опричнику, или приказчику какому.

– Стой! – закричал мужик, выскочивший на дорогу из-ниоткуда. – Куда путь держите?

Братья переглянулись. Мужик это был одет в крепкую сбитую кожаную куртку, изнутри покрытую мехом. На ремне висел меч, на который он и положил руку.

– Коль перед нами стоит славная Лысовка, то туда и держим, – ответил Еремей.

– А откуда сами будете?

Гаврила не дал брату соврать и сказал вперед него.

– Из Зеленого Яра.

– Из Зеленого Яра, слышишь, – крикнул кому-то мужик.

– Сколько их? – донеслось из сугроба.

– Сколько вас? – переспросил мужик.

– Я да брат, жена его и двое детей позади.

Мужик посмотрел за спины братьев. Что-то долго считал и заявил:

– Там больше чем вы сказали.

– Ах. Позабыл совсем. Там еще пятеро не мои.

– А чьи?

– А вот, через лес, что позади, идет группа крестьян. Ночью заявятся. Их и спросите, чьи дети.

– Так ты их украл что ль?

– Вы что? Я их с добрым сердцем взял, чтобы они по лесу не бродили, да не мерзли.

– Прямо-таки добрым сердцем?

– Куприяна спросите. Ни гроша за это не взял, – сказал Еремей.

– А Куприян этот, кто такой?

– Пущай едут! – крикнул кто-то из-за сугроба, не дав Еремею ответить.

– Ладно, езжайте прямо по дороге, там вдоль околицы и попадете на заставный двор, а там с вами решат.

Телега проехала чуть вперед, и тогда Еремей увидел, что позади сугроба разместилась землянка, в которой сидел второй мужик, одетый как и первый. Он сидел спиной к дороге, за столом и что-то писал.

– Ты смотри, он там пишет что ли?

– Похоже, что пишет.

– Стражник грамоте обучен?

– Может он просто зазубрины на дереве делает. Сколько людей въехало, сколько выехало.

– Так и для этого надо ум иметь.

Братья посмеялись и двинулись к деревне.

– Как думаешь, – прервал молчание Гаврил, – что там с нами решат?

– Не могу знать. Знаю только, что зря ты правду сказал. Мы же хотели сказать, что из Примедногорья. Чего ты ему все как на духу выдал?

– Решил, что новую жизнь начинать со лжи не стоит.

– Как бы новая  жизнь, не оборвалась, не успев начаться.

– Типун тебе на язык, Ерема.

– Да, типун мне на язык.

Доехав до околицы, больше похожей на стену замка, только деревянную, братья проехали вдоль нее и оказались перед заставным двором. Зрелище он являл следующее: высокий забор в том месте образовывал карман, в глубине которого стояли крупные дубовые ворота; сбоку от ворот поместилась небольшая, но добротная изба, у входа в которую стоял стражник с копьем. Он помахал прибывшим, дав знак, что телегу можно оставить здесь, а самим надобно пройти внутрь. Так они и сделали. И вот, двое мужчин, женщина и целый выводок детей стояли, наконец, в тепле избы, перед столом, за которым сидел молодец лет двадцати.

– Да вы не стойте, присядьте, – указал он на скамьи, поставленные у стен.

– Спасибо, господин, насиделись, – ответил Еремей. Гаврил тоже остался на ногах, а его жена и детки, словно воробьи, разлетелись по предложенным местам.

– Ваше дело. И я не господин.

– А как к вам тогда?

– Прохор. Просто Прохор. Такая же крестьянская душа, только возведенная в чин местного распорядителя. Вот тебя как звать?

– Еремей.

– А тебя?

– Гаврил.

– Больно похожи вы. Братья, стало быть?

– Как есть братья.

– А детки чьи?

– Мои, – ни без гордости сказал Гаврил.

– Семеро, ну вы даете, – улыбнулся Прохор.

– А, нет же. Мои двое. Остальные не наши. Это мы крестьян в лесу повстречали, что идут сюда, своим ходом. Вот мы детишек их и приняли к себе в телегу, чтобы те не померзли.

– Это хорошо. Да, хорошо, – сказал Прохор, старательно что-то записывая.

Как только он записал, что было должно, он окинул взглядом детишек. Румяные их щечки больше не прятались в глубинах одежды, и они весело болтали ножками.

– Согрелись, что ли? – спросил он их, улыбнувшись, и замер, увидев, во что была укутана дочь Гаврила.

– Это что такое?

– Дочь моя.

– Во что, твоя дочь одета, – он посмотрел в книгу, – Гаврил?

– В шубу, – вступился Еремей. – Это я украл шубу, на постоялом дворе по пути сюда.

– У кого украл? Отвечай!

Еремей оторопел, но собрался и сказал:

– Господин какой-то. Я его плохо разглядел – темно было. Волосы черные, сам сутулый какой-то, руки странно держал. Да вы не бойтесь, у такого как он, думаю златцев должно хватить на новую. Он, к слову соврал мне, что из Лысовки сам.

– Он не соврал, – сказал Прохор.

Еремей побледнел.

– Ты его тоже видел? – спросил Прохор Гаврила.

– Нет, я в телеге сидел.

– Так, так, так, – застучал Прохор пальцами по столу. – Значит так. Ты, – указал он на Еремея, пойдешь со мной, а вас проводят.

– К-куда проводят? – напугался Гаврил.

– Я без брата никуда! – запротестовал  Еремей.

– Ты не в том положении, чтобы указывать. Идем, – скомандовал Прохор и встал.

– Что ж, похоже, не вышло нам сыскать новую жизнь, – сказал Гаврил, и хотел было пойти прочь.

– Не сюда, – сказал Прохор. – Сюда.

Он поднял рукой льняную занавесь, и вышел через дверь скрытую за ней. Крестьяне прошли следом. Изба, в которой они только что находились, на самом деле не прилегала к забору, а находилась прямиком в нем, так что, когда они вышли через заднюю скрытую дверь, то оказались на широкой улице, вдоль которой дружно ютились замечательные двухэтажные крестьянские избы, с небольшими дворами. В каждом таков дворе стояла дерево, то яблоня, то груша, и все цвели, несмотря на подступающую зиму; в каждом окне горел огонь; из каждой трубы поднимался дым. Дети, весело смеясь, перебежали улицу, и скрылись в подворотне. Группа, опрятно одетых, крестьян вышла из одного двора и, распевая песню, скрылась в соседнем. Молодец проскакал мимо на лошади, приветливо склонив голову. Со всех сторон доносился шум жизни села, его дыхание: стучали молотки, рычали пилы, дышали меха, шипела вода, люди смеялись, подбадривали и подтрунивали друг над другом.

– Мы в Лысовке, – облегченно выдохнул Еремей.

Гаврила с семьей по указу Прохора увели на постоялый двор. Еремей же пошел следом за Прохором.

– А что это? Яблонька растет? Да как же так? А это вишня? Что за дела? Зима ведь кругом. Мы через буран сюда ехали, а тут что же, зимы нет? Так я ведь вижу, что есть, вон он снег на крышах, но только почему деревья цветут, не пойму.

– Узнаешь после, а сейчас, тебе должно рассказать про то, у кого ты украл шубу еще одному человеку. Идем. Нам сюда.

Они прошли через все село и дошли до усадьбы. Из-за дома наместника торчала, как черный коготь, дозорная башня. Во дворе стояли мужики и спорили о чем-то, тыкая в бумагу, развернутую на столе.

– О, Прохор, погляди-ка! Он мне, значится, говорит, что осина не пойдет.

– Так с шего бы он пошла? – прошепелявил мужик без передних зубов, выпячивая нижнюю губу. – Осина сдесь ни туды и не сюды, нам сдесь дуб нушен!

– После, – махнул рукой Прохор и зашел в усадьбу.

Еремей остался на крыльце и оглядел округу. За всю свою жизнь, он, кроме Зеленого Яра, нигде и не был, а потому Лысовка, какой она стала после появления в ней Лешего, показалась ему сказочной. Крыши, ставни, калитки все резные, выкрашенные. Крестьяне все одеты в добротные одежды. И бандитов-мечников нигде не видать.

– Заходи, – позвал Прохор.

Он провел Еремея в просторную и светлую комнату. Деревянные стены украшали чудесные картины: птицы, звери, деревья, и над всем этим возвышался какой-то бородатый толстяк, чье изображение оказалось прямо за спиной молодца, к которому и привели Еремея. Его черный кафтан и такие же черные сапоги, навели беглеца на самые плохие мысли.

«Как все хорошо начиналось»,– подумал он.

– Здравствуй.

– Здравствуйте, – собирался поклониться Еремей, но Прохор ухватил его за рукав.

– Поклоны оставь, – сказал юноша в черном. – Мы одного с тобой сословия, и прошу, говори на «ты». Спасибо Прохор. Там что-то мужики решить не могут, посмотришь?

– Сейчас, – ответил он и прежде чем уйти, шепнул на ухо Еремею. – Говори правду. С недавних пор, она снова в ходу.

– Я Олег, на данный момент, один из двух советников наместника. А ты, Еремей?

Они пожали руки.

– Прохор сказал, что ты украл у некоего господина шубу, так ли это.

– Угу, – буркнул Еремей. Он ожидал, что ему скажут, что воры им не нужны, а потому либо выпроводят прочь, либо высекут, а потом выпроводят. Но Олега, похоже, больше интересовал господин, ставший жертвой кражи.

– На каком постоялом дворе ты его встретил?

– Не могу знать.

– Там не было таблички или надписи?

– Так мы грамоте не обучены.

– Ну а рисунок на вывеске?

– Так ведь ночь на дворе была.

Олег задумался.

– По какой дороге вы ехали? – спросил он после небольшого молчания.

– Известно по какой, она у нас одна. От Зеленого Яра и прочь.

– Ну а что еще проезжали?

– Лес вот, который тут под боком у вас.

– Нет же. До того постоялого двора.

– Ах, это. Ну, – помедлил он, вспомнив историю с винными бесами. – Был еще один кабак. У черного камня, что ли…

– «Под черным камнем»?

– Во! Он самый, ага.

– Куда же ты едешь, Мокроус, – сказал Олег и повертел кольцо на пальце, которое едва заметно задрожало.

«Такое имя только на спор получить можно», – подумал Еремей и еще раз оглядел комнату. Хоть она и походила на обеденный зал, в ней не было ни одной скамьи, даже поломанного стула не было. Олег вернулся из дум, заметил озадаченный взгляд Еремея и пояснил ему:

– Это зал собраний. А сидеть в нем негде, для того, чтобы не было удобно просто так воздух трясти. Если есть какое-то дело, то надо обсудить его кратко и по сути, а не чесать языком нёбо весь день. Вот так.

– Мудрено.

– Может быть. Ладно, Еремей, ты сделал полезное дело. Теперь решим с вами, – Олег положил руку ему на плечо и подтолкнул к выходу. – Чем ты и твой брат были заняты в Зеленом Яре?

– Я мукомол. Брат на скотном работал.

– Мельниц у нас пока поломана и без дела стоит, но обязательно починим. Да и на скотине мужичья хватает. Пока что будете оба на постройках. Нужно избы строить: народа с каждым днем все больше и больше. Не удивляйся. Ты же не думал, что вы первые, кто решили бежать?

– Нас таких много?

– Третий десяток идет. Думаешь, почему к нам еще не нагрянули опричники? Верный вопрос. Мы за каждого из вас посылаем откуп золотом вашим бывшим хозяевам.

– Золотом? – поразился Еремей.

– Не переживай. Ты все отработаешь. Тебя ждет много всего нового, а теперь идем, посмотрим, придумал ли Прохор, где вас расселить. Вроде как есть подходящая изба.

Еремей вышел на улицу и увидел, что Прохор подключился к ругани мужиков, и теперь три голоса кричали о достоинствах и недостатках разных пород дерева. Спор скоро кончился в пользу каждого из спорящих: все остались при своем, и Прохор вновь взяв на себя роль провожатого, повел Еремея к брату, показывая попутно, где и что в деревне находится.

Когда они прошли половину деревни, над их головами пронеслась большая черная птица и полетела в сторону леса, плавно разрезая широкими лезвиями-крыльями мрачное зимнее небо.

– Это же, – замер Еремей.

– Черный аист, – закончил за него Прохор, и продолжил показывать. – Здесь кузнец живет, если что выковать, а с другой стороны плотницкие.

«То новое, о чем говорил Олег, началось чересчур быстро», – подумал Еремей и побежал следом за Прохором.

Часть III – Глава 28

Олег пустился за Мокроусом, обратившись аистом. Он добрался до безымянного кабака, но опоздал. По словам хозяина: «Неизвестный господин давным-давно уехал. Тулуп купил и уехал». Тем временем Мокроус сидел перед советником князя Златолюба, в небольшом флигеле, неподалеку от зимнего дома великого князя Радольского.

– И зачем вам, к князю, любезный мой Мокроус.

– Дело очень срочное, – сказал Мокроус и поправил тулуп, – Я скакал так быстро, как только мог.

– И все же, в чем оно состоит? – скучающе спросил советник.

– А нельзя ли попросить печь растопить? У вас тут холодно до жути.

Советник сжал губы.

– Я понял. Тогда я постараюсь кратко вам изложить…

– Ну что вы. Времени полно. Говорите все, что нужно, без упрощений и сокращений.

Советник князя Златолюба в прошлом, прославленный пыточный мастер, прежде носил черную маску на лице и на «делах» всегда молчал, говорили обычно его «знакомые», как он их называл. Он умел слушать людей.

– Лучше бы побыстрее князю доложить.

– Это уже я решу, – сказал советник и развалился на широком стуле, в то время как Мокроус сидел на неудобном, маленьком и откровенно плохо смастеренном стуле.

– Можно мне хотя бы чаю, чтобы согреться с дороги?

– Вы как-то подозрительно медлите и оттягиваете рассказ, для человека чье дело, как вы сами сказали «очень срочное», – заметил советник, но все же подал слуге знак, чтобы тот принес чаю.

– Покорнейше благодарю. Да, дело весьма срочное и необычное. Я даже не знаю с чего бы мне начать.

Советник махнул, как бы говоря, что начать можно, откуда угодно.

– Вы помните, как пару месяцев тому назад, у вас был Бокучар, наместник, что поствлен в Лысовку?

– А! – неожиданно оживился советник. – Я-то думаю, почему ваше имя мне знакомом. Вы же состоите при нем, так?

– Именно. Как и вы при князе, я советник. Был им, – поправил он сам себя.

– И потому вы здесь? Вас сместили и вы ищете справедливости? Нет, по лицу вижу, что не по этому. Хорошо, я не буду больше перебивать. Говорите, я весь обратился в слух, – сказал он и действительно, пока Мокроус говорил, он не произнес ни слова.

– Значит, все началось, тогда, когда прибыли люди от царя Салтана. А точнее, незадолго до того дня, когда огненники должны были сделать свое дело. Месяц выдался дождливый, но приближались солнечные дни. В последний дождливый день в деревне появился старик. Якобы охотник. Не знаю, так ли это. Он рассказал наместнику о сокровище, что увидел в лесу и вместе с Бокучаром и двумя мечниками они пошли за ним в Глухой Бор. В итоге же старик пропал, мечники ничего не помнят о походе, а самое странное случилось с Бокучаром. Волчья лихорадка, если такая болезнь вообще существует, одолела его. Он убил огненников страшным образом. И тут появились, два знахаря, которых вы должны были видеть при нем. С тех пор они везде с ним. Они должны были помочь ему принять прежний вид, и вернуть прежнюю стройность ума, но я не замечал за ними хотя бы малейших усилий, а все только видимость. Они часто запирались у него в комнате. Я, конечно, пытался присутствовать при этом, но сначала Бокучар меня отстранял, а потом дошло до того, что мне сами знахари говорили, чтобы я не совался. Советнику! Мне! Вы подумайте. Ну да ладно.

Советник князя сочувствующе покачал головой.

– Вроде как на меня в то время легло управление деревней, – продолжил Мокроус. – Все вошло в свое русло. Я даже успел привыкнуть. Но вот они уехали к вам, на суд княжий. И все вроде как хорошо кончилось, да только наместнику-то стало хуже. Вы бы видели, что он учудил. Раздал все свои припасы крестьянам. Вино, мед, соленья, пряности, все! Ничего себе не оставил! – Мокроус прервался, чтобы смочить горло горячим чаем.

– И дальше все пошло под откос,  – продолжил он. – Бокучар поменял все порядки. Меня он вовсе перестал слушать, а под конец выселил из усадьбы и разместил в жалкой мужицокй избенке. Якобы, за то, что я мало что делаю. Так, если я до него докричаться не могу из-за спин этих знахарей, то, что мне делать? Но я все пытался вразумить его. Безуспешно. Наместник только  отмахивался и прогонял меня, говоря, что от меня только вред. Но вы бы видели, что он сделал с деревней. Он полностью сменил подати. Брал себе меньше чем прежде. Все больше оставлял крестьянам. Дал им право самим выезжать на ярмарки и распоряжаться своим трудом. Дескать, каждый, кто что сделал, тот над тем и властен. Вы слышали такое когда-нибудь?

Мокроус посмотрел на пустую чашку и испросил еще. Когда принеси новую, он продолжил.

– В общем, мужик богател, а наместник получал жалкие гроши. Прислугу он почти всю распустил. Мечников тоже. Зато решил каждого мужика научить стоять за себя и свое село. Знахари, как оказалось, на все руки умельцы, они и взялися за мужичье. Учили бою на мечах, да с луком и самострелом обращаться. Вы подумайте, дремучих этих самострелу учить! Затем, он взялся за то, чтобы избы все починить. Решил, что житье совсем худое у люда, и надо бы помочь. И так день ото дня ходил с группой плотников от  дома к дому, пока все не поправили, а ведь известно, что в комфорте мужик ленится и спит раза в два больше. Но кто же меня слушал?

Советник князя понимающе кивнул.

– Потом началось черт знает что! Все эти его чудачества привели к тому, что в нашу деревню стали бежать крестьяне из других деревень. Целыми семьями! Пешком, на поломанных телегах, на хромых кобылах, один даже на осле приехал, и всех Бокучар приютил. А чтобы не ругаться с соседями своими, он за этих крестьян высылал золота всегда сверх того, что требовалось. Потому никто и не думал возникать. А началось все с молодой бабы с золотыми волосами, но та куда-то быстро пропала. Ведь это неправильно, посудите сами! – завопил Мокроус после небольшого молчания. – Все это выглядит так, словно крестьянам волю дали. Хотят они покинуть свою деревню, – сказал он и фыркнул словно конь, – и уходят! Вы посмотрите! За такое зиму тому назад убивали на месте. Да и сам Бокучар отдавал такой приказ, было дело. А теперь он всех под крыло берет, как старый жирный тетерев и золото шлет в ту деревню, да в эту, выкупая крестьян, – сказал Мокроус и махнул тощей кистью сначала налево, потом направо.

– Пока что, из всего этого рассказа, я понял только то, что наместник, после того как перенес болезнь, решил вплотную заняться хозяйством, и хоть при этом он поменял порядок, но платит в казну он все также исправно, у нас к нему жалоб нет, и от соседей его жалоб нет, так что не знаю, право.

– А вы вот что послушайте, – сказал Мокроус и наклонился чуть ближе к советнику. – Если я вам скажу, что наместник этот, вовсе не наместник.

– Ну, сказать то можно, что угодно, а вот подтвердить, – сказал княжий советник и призадумался на миг. – А кто же он, если не наместник?

– Вот это то и самое интересное. Неделю или больше тому назад, когда снег еще не валил как сейчас, было, помнится, затмение.

– Было, да, – подтвердил советник.

– В тот самый день Бокучар со своими знахарями запрыгнул в сани, запряженный четверкой огромных лосей, и скрылся в направлении леса. Уж не знаю я, что они там делали такого, но вернулись поздно ночью, да затрезвонили во все колокола…

– У вас там колокола есть? Вы знаете, что они запрещены?

– Да это я для словца красного. Они просто кричали по дворам, чтобы, мол, все главы семей собрались в усадьбе в обеденном зале. Ох, а как они этот зал то изуродовали. Глаза бы мои этого не видели. Все вынесли, одни стены голые оставили. Это все знахарь постарше, из какой-то книги вычитал, как надо общение с людьми держать наместнику…

– Вы отвлеклись, Мокроус. Зачем ночью глав семей собрали?

– О-о-о, – протянул Мокроус. – Вот то-то и оно! Зачем же они собрали людей? А я скажу зачем. Признаться захотелось Бокучару, или вернее будет сказать, тому, кто в нем сидит.

– А кто в нем сидит?

– А Леший! Дух лесной.

Повисла тишина. Мокроус ожидал увидеть удивление на лице советника, но вместо этого, едва уловимая улыбка скользнула по губам собеседника. Он увел взгляд куда-то в угол и недолго помыслил. Затем попросил Мокроуса продолжить.

– Да вы будто не удивлены?

– Что вы, конечно я удивлен. Это невероятно. Какое совпадение.

– Совпадение?

– Не важно. Продолжайте рассказ. Что там было дальше?

Мокроус помедлил, поправил тулуп, с недоверием посмотрел в тот угол, куда только что смотрел советник и продолжил:

– Значит, собрали они всех глав семей. Рванье одно собрали, по-другому не скажешь.

– И вы там были?

– Просочился, да. И что же я услышал. Стоит Бокучар, и прямо так и говорит, что он, дескать, не человек вовсе. Точнее тело его человеческое, а дух то в нем, совсем не наш, не людской. Путями темными дух Лешего из Глухого Бора оказался в теле Бокучара, а дух самого Бокучара пропал в глубинах леса, после каких-то страшных событий, о которых он говорить не стал, но уверил, что дух тот пропал безвозвратно. Крестьяне как сонные мухи, даже не пошевелились от этой новости, и так и стояли, развесив уши. Затем, Бокучар, точнее уже не Бокучар, а Леший, сказал, что вот эти двое, что тогда стояли подле него – его друзья, которые нынче помогли ему вернуть хозяйство лесное. Что, мол, он опять стал хозяином Глухого Бора, хотя какое-то время до этого не был. И этих двоих он тоже представил как надо. Старшой оказался, вы никогда не поверите…

– Оборотнем? – пошутил советник.

– Эх, вы. Думаете, я сказки рассказываю? Нет. Все как есть. Все, как сам видел, – сказал он и ткнул себя пальцем в мешок под правым глазом. – Старшой знахарь оказался иноходцем! Не наш он, ясно? Не из нашего царства.

– А откуда?

– Не знаю. Я только посмотрел в ту книгу, по которой они деревню то перевернули с ног на голову, и понял, что ничего понять не могу.

– А вы грамоте-то обучены?

– Конечно. Это я все письма писал от Бокучара. Он раньше то и сам умел, да разумел под старость.

– Значит старшой иноземец? А младший?

– А младший… Младший, как оказалось, родом сам из нашей деревни. Из Лысовки. Это его родителей прибили за попытку к побегу. Его к себе наш глава над мечниками взял, да и растил лет до тринадцати, пока его не спалили.

– Мальчишку?

– Нет, мечника, у которого он жил. Думали мы, что мальчишка и виновен в пожаре. И, видно, оказались правы, ведь он сбежал. Пропал и все. А мы и не искали особо. Следы к лесу привели, а дальше мы не пошли. Решили, что побродит и либо сам к нам выйдет, либо волки съедят. Через неделю его все не было, мы и решили, что волки съели, а оно вон как. Живой! Вернулся и против меня пошел. Сам стал советником.

– Больно путано, Мокроус.

– Вам вот, что понять надо. Бокучар – это Леший. Один из его советников иноземец, а второй беглый крестьянин, который, быть может, стоит за поджогом, приведшим к смерти мечника.

О том, что у Сизого незадолго до пожара вышел конфликт с опричниками, о том, что их видели возле его дома в ту ночь, и о том, что Сизый тогда уже не был мечником, Мокроус умолчал.

– И как крестьяне восприняли эту новость?

– А никак. Один только из них что-то попытался высказать, да его тут же два мужика вывели на улицу, а привели уже с разбитым глазом и губой – больше он не заговорил. Один старик, вроде как выразил мнение остальных, что, дескать: «Нам, батюшка, в общем-то все равно, кто там у вас внутри, а только нынче нам живется намного просторней, потому пущай так и будет. Об вас мы помалкивать будем. А супротив ваших знахарей никто ничего не имеет сказать, ведь они тут многим помогли». Так и сказал, да.

– Стало быть, люд доволен?

– Довольны, еще бы, – хмыкнул Мокроус. – Да чего они понимают? Глупые, необразованные, безграмотные лохмачи!

– А вы, я так понял, бежали из деревни?

Мокроус слегка склонил голову, словно каясь, ведь за побег из мест служения карали везде одинаково.

– Да, – признался он. – Но в свою защиту скажу, что я нанимался служить при Бокучаре, а не при уродце из леса в теле человека.

– Я услышал достаточно, дорогой мой Мокроус. Я прикажу, чтобы вам приготовили комнату.

– А как же князь? Я увижу его?

– Нет. Князь занят, делами более важными, но я найду время сообщить ему о том, что творится в Лысовке.

– Но…

– Я передам, что сведенья были получены от вас. Можете рассчитывать на небольшое вознаграждение, – сказал советник и положил перед Мокроусом туго набитый мешочек.

На этом вроде как Мокроус успокоился, взял награду и проследовал за вошедшим мальчиком служкой, которому советник князя приказал приготовить гостю комнату на втором этаже в этом же самом  флигеле.

Пока Мокроус устраивал тощее тело в кровати, советник стоял перед массивной дверью из черного дерева с золотыми ручками, которая вела в покои князя Златолюба. Даже через такую тяжелую дверь он слышал, как князь ходит из угла в угол.

«Не к добру это», – подумал советник и постучал в дверь.

Звук шагов прекратился, но дверь никто не открыл. Советник постучал еще раз, чуть громче и сказал:

– Ваша светлость, это я!

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель мог выглянуть глаз.

– А, ты, – успокоившись, сказал князь Златолюб. – Остроглаз не с тобой?

– Нет, ваша светлость.

– Так заходи скорее.

Советник едва успел зайти в комнату, чтобы князь не прищемил его пятки дверью.

– Ох, Савелий, что же нам делать? Что же делать? – запричитал князь и вновь заходил по комнате.

– У меня к вам весть, князь.

– Что? Беда не приходит одна?

– Весть хорошая. Точнее может таковой стать. В общем, с какой стороны посмотреть. Но, уверен, мы найдем нужную вам сторону.

– Ох, юлишь, бестия. Говори прямо!

– Повинуюсь.

Советник рассказал историю Мокроуса князю.

– О Боги! – простонал князь и возвел руки к небу. – Еще и с юга плохие вести. Знал бы я, что в той глуши может быть столько проблем, продал бы просто-напросто ее Соломону. Пускай враг Тридевятого Царства мается, а я не хочу.