Текст книги "Злобный леший, выйди вон! (СИ)"
Автор книги: Илья Аведин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)
Пролог
Предрассветную тишину разорвал истошный крик. Лес не услышал или только сделал вид.
– У нас мальчик. Посмотри, наш сын, – сказала женщина.
– Да, наш сын.
Мужчина не смотрел на синюшного младенца, все его внимание проковала дорога.
– Может нас не заметили, может никто не поедет следом?
– Может быть, Марья. Не успели мы до Поганки, так и чуял, стоило ехать раньше.
– Все хорошо, мой славный, все будет хорошо, – сказала Марья то ли мужу, то ли ребенку. – Слышишь, никого нет на дороге? Мы тут одни одинешеньки.
– Если бы, – ответил мужчина и прислонился ухом к земле.
– Что такое?
– Кони вдалеке.
– Что же нам делать?
Лес наблюдал за тем, как решалась судьба несчастных крестьян. Женщина, прижала ребенка сильнее прежнего и, поджав губы, смотрела на сына. Ребенок молчал, но никто не предал этому значения. Мужчина стоял неподвижно, а в его голове словно искры костра летали мысли.
– Ты сможешь встать?
– Смогу.
– Тогда заверни ребенка в пеленку и слезай, – сказал он, а сам перекинул через плечо тюк с тем немногим, что они прихватили. Пока Марья слезала, мужчина обошел телегу и привязал вожжи к козлам, так чтобы они не мешали лошади.
Топот копыт вдалеке усилился – всадники приближались.
Мужчина скомандовал:
– Но, пошла!
Лошадь послушно потянула заметно полегчавшую телегу.
– Давай руку и не отставай.
Кратким взглядом Марья простилась с надеждой на спасение. Под топот приближающихся копыт, они скрылись среди деревьев.
***
– Еще чуть-чуть, еще маленько. До того оврага, там и переждем.
– Они нас не увидят? Они поедут за Ржанкой, да?
– Конечно. Нам нужно схорониться. Ненадолго. Как они проедут обратно, так мы вернемся на дорогу.
Мужчина кинул тюк на дно небольшого оврага, скатился сам и помог Марье с ребенком.
– Теперь надо сидеть тихо, – сказал он и сел на землю.
По его спине пробежали мурашки – до того холодной оказалась земля. Только когда стена деревьев скрыла беглецов от дороги, мужчина понял, что у него родился сын.
– Дай мне его, Марья, хоть взгляну. А ты пока достань плед потеплее, а то не сбережем.
– Сева, почему он не кричит? – спросила Марья пока искала плед.
– Не хочет нас выдать, – сказал он, хоть понимал – это плохой знак. Он вспомнил, что делала его мать повитуха, когда новорожденные не хотели дышать. И что бывало, если первый крик так и не наступал. Мужчина освободил маленькую ножку из простыни, ущипнул ее и растер огрубевшими от работ в поле руками. Он понимал, что любой крик может их выдать, тем более детский, ведь он разнесется повсюду, как круги бегут по воде от брошенного камня. Через мгновение послышалось тихое «у-а-а», которое переросло в звонкий плач. Трагедия и победа, заключенные в невинном детском крике. Всеволод и Марья смотрели на ребенка взглядом полным родительской любви. Но крик слышали не только они.
– Сева, помнишь, с неделю назад звездочка упала?
– Нет, я не видел. Я вообще многого не замечаю.
– И правда, ты тогда еще с поля не пришел. А я с конюшни шла когда, остановилась на пороге и гляжу на небе летит звездочка, но не белая как бывает, а желтенькая. Летит так неохотно. Так медленно чтобы летела, никогда не видела. И знаешь, – добавила она, помолчав, – Она будто живая была, не падала, а прямо порхала, а потом нырнула среди деревьев, как орел за рыбкой.
– Так может, летела то она намного дальше леса, а так только привиделось?
– Может быть, но больно чудная была. Я, наверное, по глупости бабской решила, что это добрый знак и... – не успела она закончить, как ее прервал муж.
– Тише. Возьми ребенка.
Он отдал ей сына, а сам потянулся за мечом, спрятанным в тюке среди прочих вещей. Он принадлежал еще отцу Всеволода, который носил его в пору своей службы мечником при князе. Всеволоду не пришлось использовать его по назначению, однако обращался он с ним как следует, так что бороду брить можно, да и привычным он был для руки. Сколько вечеров он провел под строгим взором отца, который готовил своего сына в княжьи мечники. Но судьба решила иначе.
– Что такое, Сева?
– Над оврагом, кто-то ходит.
– Я не слышу.
– Прильни к склону и накройся пледом, может смогу увести их от вас.
– Я не останусь без тебя! Мы не останемся!
– И правда, не останетесь. Это не люди.
С двух сторон в овраг медленно спускались волки-туманники – стая из пяти хищников. Впереди, уткнувшись носом в землю, шел вожак. Крупную морду сплошь покрывали шрамы. Левый глаз закрывало молочное бельмо, точно такого же цвета, как и туман, что стелился под лапами хищников и заполнял овраг.
– Что нам делать, Сева?
Мужчина встретился взглядом с волком. Вожак, который учуял запах крови, тянувшийся красной лентой от самой дороги, вперил в него единственный целый глаз. С другой стороны спустились еще четыре волка. Всеволод слышал их, но не мог отвести взгляда, иначе вожак в один прыжок добрался бы до его шеи. Хруст листьев сообщил о том, где стоят волки и как далеко. Крестьян окружили. Кровь прольется, и лишь вопрос силы и сноровки, что послужит тому причиной, сталь или клыки. Туман клубился все гуще, и волчьи лапы почти растаяли в дымке. Краем глаза Всеволод видел жену с ребенком, укрывшихся пледом – густой туман застелил их наполовину. Времени оставалось совсем мало, промедли он еще и от волков останутся только желтые горящие глаза.
Единственные звуки, который он услышал в последние мгновения – удары сердца. Тяжелые, пробивающие грудь, вязкие и тягучие удары. Казалось, они тянули за собой само время, замедляя его. Он далеко не сразу понял, что случилось дальше. Помощь пришла оттуда, откуда он ожидал меньше всего. Смертоносный туман, обволакивающий все вокруг белесыми щупальцами, как ошпаренный отступил назад, когда раздался оглушительный звон. Вожак перевел здоровый глаз на плед, за которым пряталась Марья с ребенком. Он повернул морду в их сторону и обнажил шею.
«Последний шанс», – подумал Всеволод и воспользовался им.
Со следующим ударом сердца он сделал выпад в сторону вожака. Оказавшись на расстоянии клинка, он нанес удар. Волк успел отскочить назад, но подставил под удар морду. Меч разрезал шкуру и плоть от угла челюсти и прошел через правый глаз, ослепив вожака окончательно. В ожидании нападения сзади он развернулся и взмахнул клинком, но остальные хищники не шевелились. Меч рассек отступающий туман. Волки не заметили нападения на вожака, они завороженно смотрели на плед, вытянув шеи. Только тогда Всеволод понял, что тот звон, что оттолкнул туман и отвлек волков, был плачем его сына.
Туман улегся у земли. Вожак стаи мотал окровавленной головой из стороны в сторону, разбрызгивая кровь по сухой листве. Остальные туманники завороженно следили за пледом, из-под которого доносился детский плач.
Всеволод не решился напасть. Он попятился спиной к склону, держа перед собой меч. Только он оказался возле жены и ребенка, плач оборвался.
– Что же здесь происходит? – сказал Всеволод.
– Сева, они ушли?
– Нет, но они не нападаю…
Не успел он договорить, как волки, до того погруженные в сон, очнулись. Вожак, обезумев от боли, катался по земле и то и дело зарывал морду в опавшую листву. Остальные туманники, вопреки надеждам Всеволода, не отступили, завидев поражение вожака. Они приближались аккуратно, шаг за шагом, скалясь и рыча. Наконец они оказались так близко, что Всеволоду в нос ударил дикий, животный запах. Он видел капли секрета на шерсти хищников, благодаря которому те сгущали туман – до того близко они стояли.
«Ничего этого бы не было, уедь мы раньше, – думал Всеволод. – Теперь погибнем тут, всей семьей. А я ведь сыну имя дать не успел».
– Марья.
– Да?
– Я бы хотел, чтобы его звали Олег.
– Пусть будет Олежка, да, пусть будет…
Туман поднялся так высоко, что волки скрылись в нем полностью. Смерть дышала Всеволоду в лицо. Все это время он держал меч с такой силой, что пальцы сковало судорогой, и они приросли к старому оружию. Ждать оставалось недолго. Над оврагом повисла зловещая тишина. Только тихий женский плач из-под пледа говорил о том, что здесь есть кто-то живой. Ребенок уснул на руках матери. Отец же стоял впереди, готовый дать последний бой.
Раздался треск, а следом нечто огромное упало где-то в паре шагов от Всеволода, прямиком в сердце тумана. Земля содрогнулась. Листья, оторванные от земли, разлетелись в разные стороны, разорвав завесу. Всеволод различил контуры волков сквозь поредевший туман. Раздался хлопок, а следом за ним жалобный визг одного из хищников. Туманник получил сильнейший удар и вылетел из тумана. Он ударился спиной о ствол сосны, и та звонко хрустнула в ответ. Второго волка что-то схватило за загривок и выкинуло в противоположную сторону. Страх волков уничтожил туман, и последние серые струйки утекли сквозь валежник. Тогда Всеволод увидел, что спасло его от неминуемой гибели. Медведь, высотой в две косых сажени, встал на задние лапы. Издав оглушительный рев, он ударил передними лапами по земле перед оцепеневшими волками так, что тех выкинуло в ближайший орешник.
– Чудеса, – сказал Всеволод, смотря на медведя.
Шкура мохнатого великана напоминала сказочное полотно, словно медведя укрывал ковер из множества витиеватых закрученных узоров. Бурый цвет шкуры кое-где отливал зеленым, а в местах большого скопления узоров даже изумрудным. Зверь поднял нос кверху и затянул воздух. Наконец, что-то учуяв, он двинулся в сторону крестьян.
– Ты-то точно меча моего не испугаешься, ведь так?
Услышав голос Всеволода, медведь остановился. Глаза ярко-золотого цвета, невозмутимо смотрели сквозь мужчину.
– Ну и чего ты ждешь? Съешь нас или что?
Медведь еще раз жадно затянул воздух черным, слегка влажным носом.
– Или дашь нам уйти с миром?
Марья услышала спокойный голос своего мужа и выглянула из-под пледа, но спряталась обратно, завидев огромного зверя, и прижала сына покрепче. Мальчик, которого доселе не разбудил даже исполинских размеров медведь, проснулся от крепкого объятия матери. Медведь, заслышав детский крик, недолго думая, развернулся и скрылся в тех же кустах, куда он до того отбросил двух волков. Отец решил, что крик его сына волшебный, ведь уже второй раз он спасает им жизнь. Всеволод огляделся по сторонам – нет ли еще какой напасти. Ничего. Лишь следы волков, и, что странно, ни одного следа медведя. Будто и не было великана. Тишина вернулась в свои владения. Всеволод прислонил ухо к земле и тяжело вздохнул.
***
– Вылезайте, – сказал мужчина.
– Марья, пошли. С волками было бы проще договориться, чем с ними.
– Ты уже добегался Сева, так что огрызайся не огрызайся всё одно. Ну, ты и сам знаешь.
Всеволод помог Марье с ребенком вылезти из оврага. Перед ними стоял отряд из четырех человек. Преследователи были облачены в черный дорожный доспех. На плече у каждого красовался символ – пчела, свернувшаяся в капле меда. Символ этот князь Златолюб даровал наместнику Бокучару вместе со званием после того, как тот выкупил хозяйское право. Хозяйское право же он выкупил на золото, заработанное с продажи меда.
Трое мечников зарядили самострелы и направили на Всеволода.
– Брось меч, он тебе больше не понадобится, – сказал голова отряда.
Всеволод не хотел выпускать оружие из рук. Он не мог поверить, что после чудесных событий его предательски убьют из самострела.
– Брось меч, Сева. Пойдем обратно, – сказала Марья.
Несчастная еще не поняла, что из леса живой не выйдет. Согласно княжьему слову наместник самостоятельно принимал решение о наказании для беглых крестьян. Это могло быть что угодно – от месячного голодомора до казни на месте. На беду Марьи и Всеволода, Бокучар вместе с другими наместниками выбрали второе.
Всеволод бросил меч. Мечники опустили самострелы.
– Сизый, у меня родился сын, – сказал Всеволод главному мечнику, которого так прозвали из-за пятна, оставленного на шее неизвестной болезнью.
Сизый бел верным псом наместника и беспрекословно выполнял все поручения хозяина. Простое оружие в руках наместника, но оружие честное. Он никогда не кичился положением, никогда не использовал меч по личному усмотрению. Его мечники хоть и были в душе разбойниками, но под начальством сурового командира превратились в поистине хороших солдат. Верных наместнику и бездумных в исполнении приказов.
Всеволод увидел сочувствие в глазах Сизого.
– Сына не тронем, на него указа не было.
– И на том спасибо.
– Имя ему дал?
– Олег. Его зовут Олег.
– Я передам. Будь спокоен.
– Кому он передаст, Сева? Это же наш ребенок, мы сами всем скажем, как его зовут, – сказала Марья.
– Тише, тише. Дай мне его.
Всеволод взял сына на руки. Ребенок крепко спал, поджав ручки. Это казалось шуткой судьбы. Ребенок, рожденный в бегах, который не хотел дышать при рождении, которого чуть не съели волки-туманники и медведь-великан, после всего этого лишится родителей от рук мечников. Сколько еще младенцев на всем белом свете пережили подобное в первый день жизни, еще до восхода солнца? Едва коснувшись лба младенца, он переложил его на сгиб руки, другой рукой поднял меч и сделал шаг в сторону Сизого. Мечники подняли самострелы.
– Опустите! – сказал Сизый.
Мечники недоуменно поглядели на него.
– Живо!
– Это меч моего отца, пусть он достанется теперь моему сыну, – сказал Всеволод.
– Сева, что ты делаешь? Не отдавай ему ребенка! – кричала Марья.
– Ворок, возьми меч, – приказал Сизый, а сам взял на руки Олега.
– Нет, Сева! Нет, не отдавай его! Я прошу!
В отчаянии Марья упала на землю и вцепилась руками в сырую траву. Она зарыдала, и это был нечеловеческий плач.
– Мне жаль, – сказал Сизый.
– Ты всегда был верным, жаль только не тому, кому следует. Могу я попросить тебя кое о чем?
– Проси.
Всеволод подошел чуть ближе к главному мечнику и сказал шепотом:
– Стреляйте в нее первую, чтобы она не осталась одна в последний миг.
– Хорошо.
Пока Всеволод шел обратно, Марья поняла, что должно случиться дальше. Никто не собирался везти их обратно. Никаких плетей, никакого голодомора. Они вот-вот обретут могилу возле оврага, среди многовековых сосен Глухого Бора.
Всеволод помог Марье подняться. Обессиленная и уничтоженная она прильнула к нему, словно тряпичная кукла. Он крепко сжал ее и прошептал последние слова, которые мечники не расслышали и затем громко сказал:
– Прощай.
Всеволод повернулся так, чтобы Марья оказалась спиной к мечникам, и лицом к лесу. Сизый дал отмашку и один из мечников выстрелил. Маленький стальной стержень скрылся где-то за пледом, покрывающим плечи и спину Марьи. О том, что он достиг цели, сказало, расползающееся по ткани, багровое пятнышко. Ее и без того ослабленное тело совсем лишилось опоры. Всеволод аккуратно положил Марью на землю. Он поцеловал ее в пока еще теплые губы. Еще теплые и такие знакомые.
Выпрямившись, он ощутил, как что-то ударило его в левую часть груди. Тупая боль, как от удара палкой разлилась по груди. Падая на спину, у него промелькнула мысль: «Неужели промазали?». Но стержень пронзил сердце. Через мгновение кровь застыла в его жилах. Дух покинул тело.
Солнце показалось между бесконечными рядами сосен. На лесной поляне, у оврага лежали два тела. Женщина и мужчина. Женщину убили предательским выстрелом в спину, мужчину – честным выстрелом в грудь. Возле тел виднелись человеческие следы, которые вели к дороге, пролегающей сквозь Глухой Бор. По другую сторону оврага, следы волков перемешались с их же кровью, запекшейся на желтых листьях. Что здесь случилось, останется загадкой, ведь тому свидетелем был лишь безмолвный лес.
Часть I – Глава 1
Группа всадников выехала из леса. Трое ехали несколько впереди от последнего, что держал на руках младенца. Когда отряд въехал в Лысовку, всадник с ребенком отделился и направился к дому наместника.
Дом представлял собой усадьбу в два этажа, с конюшней, двумя амбарами, садом, и небольшим прудом позади, который облюбили дикие кряквы. Хозяин усадьбы с большим трепетом относился к птицам, нежели к жителям деревни, поскольку с пернатыми проводил намного больше времени. У того самого пруда, Сизый и нашел наместника. Бокучар стоял спиной к усадьбе и кормил крошками галдящих птиц.
– Ты все сделал, Сизый? – спросил он, не оборачиваясь.
– Сделал. Как вы поняли, что это я?
– Запах коня и пота – твои вечные друзья. Тебя за версту учуять можно.
Он выкинул крошки в пруд и развернулся.
Бокучар был высоким и тучным мужиком. Крестьяне считали, что он дальний родственник горных великанов – такой же огромный и лохматый. Темные волосы его прикрывали толстую шею, а борода служила укрытием для целого семейства подбородков. В соответствии с внешностью голос у него был тяжелый как дубовый сундук, в котором он хранил свое богатство.
– А это еще что? – спросил он, махнув рукой в сторону младенца.
– Это сын Всеволода.
Бокучар сдвинул густые брови так, что они слились в одну лохматую гусеницу.
– Какого беса, ты его приволок?
– На него указа не было.
Бокучар засмеялся. Тот, кто не видел источник смеха, мог бы подумать, что залаяла большая сторожевая собака. Очень большая.
– Вот за что я тебя люблю, Сизый, за то и недолюбливаю. Шаг влево, шаг вправо и все! Удобно ты устроился, а? Никакой ответственности. Все на мне, все на мне.
Сизый молчал. Ребенок сладким сном спал у него на руках.
– Ждешь указа, стало быть? Хорошо, вот тебе указ. Избавься от него.
– Но как же… – осекся Сизый, – Как же так? Он же дитя совсем?
– Что ты предлагаешь? – спросил Бокучар и стряхнул остатки крошек с рук и одежды. – Вырастить под боком врага, который будет мстить за отца и мать? Нет! – рявкнул он. – Избавиться!
– Я не могу. Это же дитя невинное.
– Сизый!
– Нет, ребенка не могу, и не просите. Такой грех не отмолишь ничем.
– А старые грехи ты давно замолил? А? Неужто еще надеешься душу очистить, прежде чем та тело покинет? Или думаешь, что все твои дела на мне лежат, а ты лишь в роли барского кнута? Так я тебя огорчу. Я тебя воли не лишал, ведь так? А потому все сделанное тобой по моему указу, мы делим пополам, – после этой фразы Бокучар перевел дух, ведь с тех пор, как он отрастил барский живот, вести долгие беседы стало в тягость. – На казни купеческой ты сам выбрал служение мне. Помнишь? Сам ведь сказал: «Я продаю свою жизнь купцу Бокучару». Ты предпочел служение мне, колесованию – так служи теперь! Но знай, ты всегда можешь вернуться туда, откуда я тебя вытащил.
Младенец зашевелился. Он попытался вытащить ручки, но их плотно прижало пледом. Не сумев освободиться, ребенок заплакал. Сизый не знал, что делать и начала покачивать ребенка. Движения его слишком резкие и неуклюжие, к удивлению старого мечника, помогли. Младенец недовольно чмокнул губами и замолк.
Мгновение все трое молчали. Сизый смотрел на ребенка, которому вот-вот будет вынесен приговор. Он понимал, что наместник легко сможет найти душегуба среди мечников, и тогда мальчику точно конец. Рассчитывать на милость не приходилось.
Бокучар тяжело дышал, широко раздувая ноздри. Он озлобленно смотрел, то на Сизого, то на младенца. И вот в большой лохматой голове зародилась мысль. Он стер пухлой рукой капли пота, выступившие на лбу во время крика. Из-за его густой бороды не было видно рта, но щеки приподнялись, а глаза прищурились. Наместник улыбнулся.
– Хорошо, – сказал он. – Кстати, ты первый раз пошел против слова моего. А ведь я только что упрекнул тебя в безволии. Чудеса, да и только.
– Что вы решили?
– Ты его оставишь себе. Да, да. Теперь ты удивляешься? Ребенок будет расти под твоим присмотром. Не надо мне ничего говорить. Забирай его. Теперь это твой сын. Тебе придется растить его во лжи, потому как ты никогда не сможешь признаться, что виновен в смерти его родителей. Он будет твоей ношей на всю оставшуюся жизнь. А я забуду о нем, как о нелепом сне. На этом всё, ступай.
Бокучар развернулся к любимым кряквам. Плечи наместника все еще тяжело поднимались. Сизый подумал, что живот, должно быть, мешает груди двигаться – вот она и тянется вверх. Он еще не осознал, что ребенок останется у него.
– Ты почему еще здесь? Я прошу, исчезни, пока мы с птицами совсем не одурели от твоего смрада. Все, пошел!
– Есть еще приказы?
– Просто исчезни, пока я вас не утопил в пруду! – рявкнул Бокучар, словно медведь. – Простите, мои дорогие, – сказал наместник кряквам, – больше не буду кричать при вас.
Когда Сизый шел мимо крыльца, его окрикнули.
– Сизый, погоди.
– Чего тебе, Мокроус? – спросил он у человека, спускающегося по крыльцу.
– Я тут слышал, как вы с Бокучаром решали вопрос о… – он указал пальцем на плед. – О ребенке.
– Я бы удивился, пропусти ты это мимо ушей.
Уши Мокроуса были самыми обычными. Все дело в его, остром как клинок убийцы, уме. Этого человека судьба не одарила крепким, или хотя бы здоровым телом, зато дала живой и хитрый ум. Мокроус сам был родом из Лысовки, однако после одного темного дела его изгнал предыдущий наместник. Уходя из деревни, Мокроус обещал вернуться и что-то сделать с тем, кто его изгнал, но что конкретно жители деревни так и не услышали, поскольку конь, к которому его привязали руками и ногами, пустился галопом прочь от деревни. Говорят, что именно в ту злополучную поездку он и повредил себе члены так, что теперь еле ходит, прижав руки к груди. Да и верхом он больше не ездит. Однако слово свое он сдержал, и вернулся в деревню, но не один, а вместе с Бокучаром. Прежнего наместника отправили в Мерзлые Шахты, после того, как князь Златолюб узнал от Мокроуса о злодеяниях против Тридевятого Царства, которые, якобы, тот самый наместник чинил. С этой клеветы и началась его дружба с Бокучаром. С тех пор Мокроус состоял первым, а в виду отсутствия других, и единственным, советником на службе у нового наместника.
– Что ты будешь делать с ребенком?
– Растить, а что же еще.
– Интересно, Сизый, а молоко ты уже научился давать, а? Ну, молодец! Мать с щетиной и в доспехе, вы посмотрите.
– Я спрошу последний раз, что тебе надо? В следующий раз я спрошу сапогом.
– Тише вояка, я понял. Пошутить уж нельзя. Хотя, вы люди военные никаких шуток не понимаете. Как там говорят, солдат с забавником на одну скамью не сядет? Ну ладно, не морщись. Пока вы там толковали, я нашел для тебя решение. Дам тебе наводку, куда ребенка пристроить. А как зовут то его, Сизый?
– Олег.
– Олег… Олег – отцовский побег! – засмеялся Мокроус и затряс прижатыми руками. – Опять шучу, Сизый, ты чего? Не смотри на меня так. День хороший – вот я и шучу. Ладно, давай к делу. Тебе ведь интересно?
– Говори, змей.
– Давай так, я тебе даю решение, а ты мне будешь должен маленькую услугу. Малюсенькую совсем.
– Это какую?
– Малюсенькую, я же сказал. Грибов собрать, может собаку бешеную прибить, когда попрошу. Я еще не решил, – улыбнулся Мокроус, обнажив мелкие зубы.
– Так не пойдет. Себе дороже выйдет.
– Ну как знаешь, ты только не забудь, что ты мамку то убил, и так уж вышло, что ты ему теперь и мамка и отец. Сизый, а ты уже растил ребенка? Уверен, что он у тебя не погибнет через день-два?
За всю жизнь Сизый заботился лишь о себе, да и то временами, поэтому забота о ком-то еще представлялась ему чем-то непонятным и загадочным. Что делать с ребенком он не представлял.
– Говори, Мокроус, что надумал.
– Вот это другой разговор! – сказал советник. – Про услугу не забудешь? Ты же человек слова, Сизый?
– Будь спокоен, выкладывай.
– Тогда пошли, присядем, а то ноги немеют стоять тут с тобой.
Они нашли неподалеку лавку в тени пахучей сирени.
– И так, слушай. Твоему дитяти нужна мать, тут, как ни крути. Ты, конечно, можешь попробовать на козьем или коровьем молоке его вырастить, если хочешь, чтобы он козлом или быком вырос. Ежели нет – нужна кормящая мать.
– Да какая же кормящая мать, возьмет к себе ребенка чужого то?
– Ты со своими мечниками до того носишься, что не ведаешь, что вокруг творится, – сказал Мокроус. – Недавно кузнец наш, пусть душа его спит спокойно, убился в кузне, ребеночка своего пришиб, да еще и кузню подпалил в довесок.
– Это как же так-то? – спросил Сизый и подумал, что подков новых он так и не получил, хоть кузнец и обещался вчерашним днем все сделать.
– Я там конечно не был, – Мокроус задумался ненадолго. – Точнее сказать был. Только уже после гибели его. Как я понял, он лицо себе подпалил, работая спьяну, и падая малютку придавил. В кузнеце весу то было ого-го! Ни один голодомор бы пережил. Хотя потому он и разжирел, что голодоморов не видывал отродясь.
– А чего там ребенок делал?
– Жена его сказала, что хотел кузнец больно себе замену вырастить – вот решил с пеленок мальца к работе приобщить. хотел, чтобы тот жару подышал.
– Ох, беда-то какая, – покачал головой Сизый.
– Кому беда, а кому счастье. Жена то его – Настасья, кормящая была. А теперь горем убитая плачет и не выходит из дому. Ей соседи еду носят, сама она ничего делать не может.
– И ты хочешь сказать...
– Отдай ей ребенка, Сизый. Не навсегда, а на год-другой. Пока от груди не отцепится. Ты и мать утешишь и ребенка вырастишь. А может и выйдет, что будете ему оба родителями.
Мокроус улыбнулся и откинулся на спинку скамейки.
– А если она откажет? Свое дитя то дороже любых других.
– Может и так. Только у тебя есть очень хороший довесок к ребенку.
– Не пойму.
– Сейчас поймешь. Ты когда, главным над мечниками стал, Бокучар дал тебе жалованье в три златца в семь дней, так?
– Так, – кивнул Сизый.
– Но ты просил платить по одному златцу, потому как боялся, что все пропьешь или проиграешь. Все верно?
– Верно.
– Выходит, что целый год, ты получаешь по златцу в семь дней. А ты никогда не думал, куда деваются остальные два?
– Думал, Бокучар себе берет.
– Нет, мой дубоголовый друг. Я не только советник Бокучара, но и казначей. Все ваше жалованье, распределяю я. Так вот, все те оставшиеся златцы лежат целехоньки в надежном месте. Я тебе их выдам. Все до последнего. Удивлен?
Глаза Сизого бегали по земле. Неожиданно на него с неба свалилось решение. «Ребенок будет жить!», – думал он. Но у медали была и вторая сторона. Об этом он не забывал.
– Ох, чувствую, что собака бешеная, которую мне придется прибить в благодарность тебе, будет размером с усадьбу Бокучара.
– Как знать, Сизый. Как знать, – сказал Мокроус и улыбнулся, обнажив крысиные зубки.
– Ты посиди пока, – продолжил советник, – а я схожу за жалованьем. Думаю, имея такой груз на руках, – Мокроус еле-еле выпрямил указательный палец, чтобы показать на ребенка, – ты не сможешь спиться. Хотя многих и это не останавливает.
Сизый сидел, ожидая пока вернется Мокроус. Где-то над ним жужжали пчелы, облетая цветы сирени. Солнце сияло в зените и озаряло добрым и приветливым светом, лежащую впереди, Лысовку. Крестьяне погрузились в работу. По полям ездили телеги с мужиками и бабами. Оттуда же доносились заводные рабочие песни. Где-то за усадьбой лаяла собака. Огромная собака.
Через пару мгновений вернулся Мокроус. Следом за ним шел молодой служка и нес шкатулку.
– Вот, здесь все твое жалованье. Помочь донести?
– Не надо, я сам, – сказал Сизый и переложил ребенка на сгиб левой руки. – Давай, шкатулку.
Сизый уже собрался покинуть двор, как Мокроус его окликнул:
– Услуга, Сизый. Не забывай об услуге!
– Ты не дашь забыть. Бывай.
***
Сизый шел через деревню с ребенком в одной руке и шкатулкой в другой. Собаки встречали его лаем из пустых дворов. Почти все работали в поле, так что он не встретил ни одного любопытного взгляда. Только кошка, что дремала посреди дороги, зашипела, и тут же скрылась в кустах. Еще на подходах к дому кузнеца он почувствовал запах былого пожара. Сизый недоумевал, как он мог пропустить пожар и гибель кузнеца. Он в очередной раз зарекся не пить.
Ребенок зашевелился и поморщил розовое личико.
– Знаю, запашок отвратный.
Сизый поставил шкатулку на гнилой пенек, который служил стулом, и натянул плед повыше, чтобы закрыть привередливый детский носик.
– Сейчас посмотрим, кто в теремочке живет.
Сизый постучал в дверь одним пальцем – никто не отозвался.
– Что же, постучим посильнее. А, что скажешь? – спросил он Олега.
Не дожидаясь ответа от новорожденного, он постучал привычно для себя – кулаком. Под силой удара дверь отворилась и в сени упал дневной свет. Сквозняк подхватил пепел с пылью и закружил по углам. Сизый прошел в комнату и сорвал тряпку с окна. Тьма неохотно уползла в подпол. Ребенок закашлял.
– Хозяйка! – крикнул Сизый, в пустоту. – Никого нет, Олежка, ну и мы пойдем, а то задохнешься совсем.
Сизый вышел на улицу и встретился взглядом с бабкой, что стояла на дороге и смотрела в его сторону.
– Это чего это ты тут удумал, разбойник, а? – злобно промямлила бабка, щуря слепые глаза.
– Это я баб Матрена.
– Кто ты-то? Глаз слепой стал, не видит совсем, – сказала бабка чуть добрее, услышав знакомый голос.
– Сизый.
– Э-э-э, Сизый, – сказала бабка, вернув злые нотки. – Пришел покарать несчастную за гибель мужа и ребенка?
– Никого я карать не буду, бабка. Настасья мне нужна для другого дела. Для мирного.
– Это какого? Мирного? Ты своим мечом мира не приносишь. Только пугать и резать умеешь!
– Да тебя разве напугаешь, старая, ты даже смерти не боишься. Скорее она тебя, раз ты все еще ходишь под солнцем.
– А?
– Я говорю, где Настасью могу найти? Нужна она мне больно. Сказали мне, что она горем убитая в доме сидит, а ее и следа нет.
– Ты вот кулек возьми, да на стол ей положи, а то мне через бардак ее ходить трудно, все ноги отобью. Давай, сделай доброе дело для старой, а я скажу, куда Настасья делась.
– Давай.
Сизый взял мешочек. В нем лежало что-то теплое. Судя по запаху – пирожки с капустой. Он вернулся в дом. Распинал ногами хлам и добрался до стола. На столе стоял открытый ларчик.
«Кузнец, похоже, имел тайник от жены своей, а она нашла да и скрылась. Неужели будет третий беглец за один день?», – думал он.
Он положил кулек с пирожками на стол и пошел обратно. Когда он вышел, на тропе никого не было.
– Ты откуда такое добро взял? – послышался голос.
Сизый обернулся. Бабка мирно сидела на гнилом пенечке в тени крыши и держала шкатулку. Руки ее тряслись, отчего монеты внутри звонко плясали.
– Положи на место бабка. Не твое добро и знать тебе не положено, откуда взял.
– Ты разве так должен говорить с человеком, от которого узнать что-то хочешь? – ехидно спросила она.
– Ах, ты ж, старая, – процедил он сквозь зубы.
– Чего?
– Я твой кулечек положил на стол. Ноги твои старые сберег. Будь так добра, Матрена, скажи, куда Настасья делась.
– Ой, милок, я же тебе еще кое-чем помочь могу. Больно шкатулка тяжелая, давай-ка я облегчу ее для тебя. Да про Настасью скажу. Гляди, как получается. Ты мне одно дело, а я тебе два сразу, – заключила они и улыбнулась, обнажив все четыре зуба.