Текст книги "Госпожа следователь"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

– Отпустите ее. Я понимаю, это звучит глупо и наивно… но ведь вы можете придумать формулировку и выпустить Иру!.. Я увезу ее куда-нибудь далеко, и вы больше о нас не услышите. Вы же видите, она почти сломалась… она не расскажет даже под пытками. Но ведь она ничего плохого не сделала, ведь верно, не сделала?..

Дежкина нахмурилась.

– Алексей Георгиевич, вы должны понять и принять это. Ирина Журавлева – пособница преступников. При ее деятельном участии стало возможным поступление в Москву крупных партий наркотика. Она замешана в дело об убийстве двоих человек… По-вашему, это называется «ничего плохого»?..

– Надо еще доказать, что Ира виновата, – зло откликнулся Черепец.

– Я была бы рада, если б могла доказать обратное, – вздохнула Клавдия, – но увы!.. Сделанного не воротишь. Однако вы сами сказали: еще можно быть счастливыми. Главное – захотеть…

Черепец презрительно хмыкнул.

– А как себя ведет Фома? – решила переменить тему Клавдия.

– Собака в прекрасной форме. Могу честно сказать, я им доволен. Вот только… – Черепец подал пропуск охраннику.

– Да? – подала голос следователь, пытаясь прервать затянувшуюся паузу.

– Может, мне кажется… Знаете, пес пережил за последние дни много всякого такого. Это тоже сказывается на поведении собаки… да-да, не смейтесь! – запальчиво произнес он, хотя Клавдия и не думала смеяться. – Лично мне абсолютно понятна его некоторая нервозность…

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что говорю. Фома стал нервозным.

– Я не заметила, – озадаченно откликнулась Дежкина, – а в чем это проявляется? Он плохо ест?., спит?..

– Нет, в этом смысле все в порядке. Когда он дома, то он вполне спокоен. А вот когда мы выезжаем на работу, Фома становится какой-то не такой… ну, как вам объяснить?.. Нервничает пес, и точка. Я, как специалист, вижу. Ну, может, хвост подрагивает… или там принюхивается как-то по-особенному.

– А это где бывает?

– Как раз в аэропорту. Вот вы вчера только ушли и – началось…

– Интересные дела, – пробормотала Дежкина себе под нос, а вслух произнесла: – Скажите, не может случиться, что кто-то рассыпал на складе какую-нибудь гадость, временно отбивающую собаке нюх?

– Исключено.

– Почему?

– Потому что по реакции Фомы я бы сразу это понял. Собака, у которой раздражена слизистая, ведет себя вполне однозначно…

– Если можно, держите меня в курсе вашей работы с Фомой.

– Ладно. Ну что, до свидания?..

Они уже стояли за воротами.

– Всего доброго!.. – откликнулась Дежкина.

Черепец тяжело вздохнул:

– Как вы думаете, ей много дадут?…

– Я же сказала: это решит суд. Согласно кодексу.

– Вы же понимаете, – усмехнулся кинолог, – наш закон – что дышло…

– А вы, я надеюсь, понимаете, что мне, как следователю городской прокуратуры, не пристало вести подобные беседы. Я как раз и занимаюсь тем, чтобы в законе видели Закон, а не флюгер!..

– Вы, оказывается, жестокая!..

Клавдия не ответила. Она проводила Черепца до «рафика», попросила водителя отвезти кинолога на работу.

– А вы? – спросил Черепец.

– У меня еще тут дела есть…

15.51-17.02

– Доброе утречко, госпожа следователь, – с порога сказал Гаспарян, расплывшись в своей по-детски беззащитной улыбке.

– Садитесь, Артур.

Со вздохом Клавдия вывалила на стол пухлое гаспаряновское дело и рассеянно принялась листать последние страницы.

Артур напряженно наблюдал за ее лицом.

– Госпожа следователь, – вдруг торжественно произнес он, – я хочу сделать заявление!

Алукина вскинула глаза.

– Я долго думал, – продолжал Гаспарян, вдохновляясь, – и наконец созрел для того, чтобы сказать вам… Все сказать. Я хочу, чтобы вы мне поверили. Вы мне уже не раз верили, и я очень благодарен за это. И Лида, жена моя, тоже вам благодарна. Кстати, она приглашала навестить ее еще раз… и даже не один раз, а много, – прибавил он, радостно улыбнувшись. – Вы ей очень понравились. Почти как мне… Так вот, я хочу сказать вам… а вы записывайте, потому что это важно. – Он выпрямился на стуле, плечи отвел назад, а грудь выпятил колесом. – Заявление, – продиктовал он, – от Гаспаряна Артура Кивовича… от меня то есть… в Московскую прокуратуру. Я, Гаспарян Артур Кивович, находясь в здравом уме и твердой памяти, заявляю…

– Гаспарян! – Алукина даже покраснела. – Что вы несете?

– Не спешите! – попросила Клавдия, склонясь над протоколом допроса. – «…и твердой памяти», – диктовала она себе под нос. – Боже мой, Артур, откуда такая высокопарность?..

– Не перебивайте, а то собьюсь, – отмахнулся Гаспарян от адвоката и продолжал: – Так вот, я заявляю, что глубоко раскаиваюсь в содеянном, хотя и не убивал свою любимую тещу, мать жены моей. Не убивал я ее, Клавдия Васильевна, так и запишите!.. Я сейчас вам все расскажу как на духу!..

Дежкина отложила в сторону шариковую ручку.

– Давай так договоримся, Артур, – предложила она, – записать мы всегда успеем и заявления твои, и показания. А пока ты по-простому говори, что произошло и как.

– Я и скажу по-простому, – пообещал Гаспарян. – С чего начинать?..

– На прошлых допросах мы многое обсудили. Давай-ка теперь коснемся дня, когда… ну, словом, того самого, когда теща все-таки погибла…

Подследственный разом помрачнел, и брови его сурово сдвинулись к переносице.

– Это была трагическая история, – сказал он. – Правильно говорят: «Человек предполагает, а Бог – располагает»… Зайчишко думал, что все будет иначе.

– В материалах дела, – перебила его Клавдия, – сказано, что вы подпилили лестницу-стремянку, а также шест, поддерживавший антресоли. Пострадавшая упала со стремянки, задев шест; шест сломался и антресоли обрушились вниз. Так?..

– Все так, – подтвердил Гаспарян.

– Выходит, имел место умысел, в результате которого погибла ни в чем не повинная женщина.

– Да нет же! – страдальчески вскричал подследственный. – Не убивал я!..

– Стремянку вы подпилили? – терпеливо спросила Дежкина.

– Я.

– А шест?

– Тоже…

– В таком случае, как вы объясните?..

Гаспарян поднял на Клавдию доверчивые глаза.

– Я ведь лестницу для другого раза подпиливал, – признался он.

– Вот как?

– Да. Это была потрясающая идея, – оживился, сам того не замечая, Артур. – Сколько раз я теще говорил: не перегружайте бельевую веревку, оборвется! А она не слушалась и все делала по-своему. Ну вот, я и придумал. Теща имела привычку таз с бельем ставить на сложенную стремянку. Я лестницу подпилил, заранее высчитав, при какой нагрузке она сломается. Тяжелого таза было достаточно. А снизу находился рычаг, он приводил в действие специальный винт. Винт раскручивался, тянул за веревку, и треклятый шест этот самый, который тогда находился на балконе, должен был сломаться. Обломок бил тещу по голове, она наклонялась вперед, наступала на связанную пружину. Пружина распрямлялась и выбрасывала тещу с балкона… вот!..

Он с гордостью поглядел на Клавдию, будто ожидал услыхать аплодисменты и крики «браво».

Клавдия, однако, вместо этого недовольно покачала головой.

– Могу только порадоваться, – заявила она, – что этот ваш план потерпел фиаско… как я понимаю.

– Получилось глупо до пошлого, – огорченно откликнулся Гаспарян. – На пружину кошка прыгнула. И улетела с балкона, как из пушки… Но это было раньше…

– Что же произошло в  т о т  день, – вновь возвратилась к прежней теме Дежкина.

– Ужасное стечение обстоятельств!.. Понимаете, у тещи просто зуд какой-то был: все ненужные вещи запихивать на антресоли. Вот они и не выдержали. Пришлось подпереть шестом, потому что ничего другого под рукой не оказалось. И ведь предупреждал я ее: будьте осторожны!.. Так нет!.. Я в тот день для нее куда интереснее способ изобрел…

– Да-да, – поддержала подследственного Клавдия, – пожалуйста, остановитесь поподробнее…

Гаспарян воспринял это требование как знак одобрения его смелого инженерного замысла.

– Это было новое слово в моем деле, – удовлетворенно провозгласил он. – Я решил пойти по пути тонкой психологии. Человека надо ловить на его дурных привычках, вот что мне пришло в голову. А я ей… теще моей то есть… не однажды говорил: «Не курите в туалете, мало ли что может случиться!.. А она не слушалась. Ладненько. Утром, когда она отправилась за кефиром, я выкачал из унитаза воду. Это было вовсе не так просто, как вы думаете!..

– Ничего такого я не думаю, – возразила Клавдия. – Я вообще никогда не пыталась проделать подобную операцию.

– То-то и оно! – усмехнулся Артур, – а ведь это целая наука. Пришлось ввести в горловину специальную заглушку, абсолютно водонепроницаемую, но при этом легковоспламеняющуюся и полностью уничтожающуюся огнем. В бачок и в унитаз я залил горючую жидкость. На вид она мало отличается от обыкновенной воды, разве что запахом… Поэтому я распылил в туалете чуть ли не флакон освежителя воздуха.

– Ближе к делу, – порекомендовала Дежкина.

– Идея была проста, – сообщил Гаспарян. – Теща, как я уже сказал, любила курить в туалете, а спички и окурки бросала в унитаз, засоряя канализацию. Согласитесь, я должен был прекратить такое безобразие, а?.. – Он воззрился на следователя, будто в очередной раз ища поддержки, но слов одобрения не услышал и продолжал: – Я рассчитал, что жидкость вспыхнет, едва теща, обосновавшись на толчке, бросит в очко горящую спичку. Каковы бы были ваши действия в подобной ситуации?..

Клавдия пожала плечами.

– Вы метнулись бы вперед, к выходу, – уверил Артур. – Вот тут-то и поджидал тещу сюрприз. Я приделал на двери кронштейн для туалетной бумаги. А кронштейн – металлический, с острым концом. Теща должна была подскочить с унитаза и удариться лбом о кронштейн. Верная смерть, а главное – быстрая и почти безболезненная, – проворковал он, откидываясь на спинку стула.

С минуту Дежкина обалдело глядела на него, не зная, верить или не верить своим ушам.

Судя по интонациям, Гаспарян говорил вполне серьезно.

Ну и дела!..

– Как следует из материалов, – произнесла наконец она, – кронштейн был совершенно ни при чем, и ваша теща скончалась вне пределов туалетной комнаты…

– В том-то и беда, что «при чем»! – завопил Артур, хлопнув себя ладонями по коленям. – Все из-за этого проклятого кронштейна!.. Просто ловушка не сработала бы, если бы на кронштейне была туалетная бумага. Понимаете, рулон смягчил бы удар, и все труды были бы напрасны. Поэтому бумагу пришлось снять и положить на бачок. А теща – она рассеянная была, просто ужас!., она бумагу не увидела. А увидела пустой кронштейн. И вместо того, чтобы прикурить на унитазе и бросить в очко спичку, она полезла на антресоли за новым рулоном бумаги!.. А лестница, как назло, подпиленная была, а антресоль – перегруженная. И вот вам результат: трах-бах!.. теща убилась, а мое изобретение так и осталось неиспользованным…

– Ну почему же? – возразила Клавдия. – Я тут читаю: «Прибывший на место происшествия лейтенант милиции Верник, который решил воспользоваться туалетом и бросил в унитаз непогашенный окурок, получил ожоги половых органов третьей степени…» Разве не похвальный результат?.. – Она строго поглядела на Гаспаряна.

Тот горестно вздохнул и потупил глаза.

– Артур, – произнесла Клавдия с какой-то новой, спокойной и властной интонацией, – очнитесь!.. Детство кончилось. Вы взрослый человек, хотите того или нет. И шалости ваши носят вполне криминальный характер…

– Виноват, – промямлил он, – крутом виноват… Простите!..

– Я передаю ваше дело в суд, – объявила следователь, – и суд решит, в какой степени вы виновны в происшедшем. У меня есть все основания для того, чтобы не квалифицировать ваш поступок как умышленное убийство. Ваша теща погибла в результате несчастного случая – это факт, и, по-моему, неопровержимый. Другой вопрос, что ваши «гениальные идеи» есть не что иное, как покушения на убийство… правда, настолько витиеватые, что у меня возникли подозрения, а не придумано ли все это ради красного словца?..

– Как так? – обиделся Гаспарян. – Я лгу?.. Да я по нескольку недель изобретал, ночами не спал… это было новое слово в инженерии!..

– Хорошо, если бы вы направили свою творческую мысль в более приемлемое русло, – отрезала Клавдия. – Не могу не отдать должное вашей смекалке и азарту, но не могу также и не учитывать того, к какому преступному и безнравственному результату были они устремлены. Взрослейте, Гаспарян. У вас есть любимое дело, любящая жена… есть дом – что еще человеку надо для счастья?..

– Да, – согласился Артур, – все есть… Вот только без тещи…

– Не смешно.

– Разве я смеюсь, госпожа следователь! – возмутился он. – Вы даже не представляете, какой это удар для меня. Я же потерял смысл для всех моих изобретений!.. На ком мне теперь все опробовать, а?..

Вид у него был при этом по-настоящему несчастный.

Клавдия покачала головой.

– Идите, Гаспарян, – сказала она. – Идите и взрослейте. Надеюсь, мы никогда с вами больше не увидимся. По крайней мере, в этом кабинете.

Алукина на прощанье долго трясла Клавдину руку…

18.23–22.57

Ближе к вечеру в кабинете устроили сабантуйчик. Повод для этого был весьма подходящий – Веня Локшин прощался со своими друзьями-коллегами. Оказалось, что тайком от всех он подал документы на операторский факультет ВГИКа и сдал экзамены.

Правда, не прошел по конкурсу. Но вдруг оказалось, что трое более удачливых абитуриентов, ставших уже студентами, были пойманы как изготовители подпольной порнографической видеопродукции и теперь находились под следствием. Место освободилось, и мастер курса позвал Веню.

– Какое счастье сознавать, что я больше никогда не увижу эти морды, – в свойственной ему остроумной манере шутил Локшин, не сводя глаз с запотевшей от морозильного холода бутылки «Столичной». – Как же вы мне все осточертели!..

Никто на него не обиделся. Все понимали, что Веня хорохорится и показывает свое полнейшее безразличие только для вида, что на самом деле ему ох как тяжело расставаться с отнюдь не чужими ему людьми, людьми, с которыми он бок о бок провел пару последних лет.

Вся команда была в сборе – и Дежкина, и Чубаристов, и Лина Волконская, и Беркович, и, конечно, вездесущий Левинсон. Только Игорь Порогин отсутствовал, его неожиданно вызвал на ковер сам Стасюк. Поначалу решено было дождаться Игоря, не начинать без него, но рандеву с горпрокурором настолько затянулось, а фирменные пирожки с грибами распространяли такой убийственный аромат, что нервы у Вени не выдержали.

– Ну поехали, – сказал он, остервенело сдирая белую фольгу с бутылочного горлышка.

Раздался громкий хлопок, пробка вылетела из бутылки, и мощная струя шампанского (полусладкого, за семнадцать тысяч) ударила в потолок, откуда спустя мгновение закапала на головы собравшимся.

– Хреновый из тебя гусар, – ухмыльнулся Чубаристов, наполняя стаканы. – За тебя, Веня. Чтоб все у тебя сложилось…

– Чтоб скоро твоя фамилия появилась в титрах фильма… – Лина долго вымучивала концовку своего тоста и, наконец, вымучила: —…который получит «Оскар»! Вот!

– Прям уж, – засмущался Локшин. – «Оскара» ей подавай…

– А я так скажу, – взял слово неунывающий Левинсон. – Любовь и денежные знаки, а остальное все – до… фени!

– А мне до сих пор не верится, что ты уходишь от нас, – проникновенно сказала Клавдия. – Жалко…

– Ага, – иронично хмыкнул Веня.

– Дверь заперли? – спросил Беркович.

– Заперли-заперли, – ответили ему хором.

– Ну тогда будем, – предложил Чубаристов.

Звонко ударились друг о друга шесть граненых стаканов. На несколько секунд в кабинете повисла торжественная тишина, нарушаемая лишь горловым бульканьем. Пили, как полагается, до дна.

– Так. Действую, пока все в форме. – Веня открыл черный кофр и извлек из него своего верного товарища, фотоаппарат «Зенит». – Быстренько соорудим коллективный снимочек.

– Порогина же нет!

– Ничего, его потом снимем, за отдельную плату.

– С нижней точки? – иронично поинтересовался Беркович.

– Лучше с пятой, – предложил Левинсон.

Все сгрудились у стола и натянуто заулыбались. Локшин поставил фотоаппарат на таймер и встал сбоку, но Клавдия Васильевна заставила его влезть в самую серединку. Над объективом гипнотизирующе мигала красная лампочка. Она мигала все быстрей и быстрей, пока, наконец, не полыхнула ослепительная вспышка.

(Ночью Веня проявит пленку, отпечатает снимки и удивленно присвистнет, когда при свете красного фонаря увидит лицо Лины Волконской. Грустно улыбаясь и смахивая с ресниц невидимую слезинку, она искоса смотрела на Виктора Сергеевича. И взгляд ее выражал… Нет, это невозможно описать словами…)

– Между первой и второй… – недвусмысленно напомнил Чубаристов, и стаканы опять наполнились. На этот раз водкой.

– Обрыдло все… – Веня опять постарался убедить товарищей в правильности своего поступка.

– Следующую будете провожать меня, – сморщившись, Лина торопливо закусила водку пирожком. – И очень скоро…

– Не понял? – удивленно поднял брови Беркович.

– Не могу больше… Сил нет… – Девушка как-то виновато потупила взгляд. – Не мое это – вскакивать с постели посреди ночи, наспех одеваться и нестись невесть куда… ежедневно видеть мертвых людей… страшные, обезображенные тела… Не мое…

– Нервишки у вас пошаливают, барышня, – наставительно произнес Чубаристов. – Нет ничего легче, чем бросить все на полдороге, послать к чертовой матери… А ведь нужно только взять себя в руки, сказать себе: «Моя профессия нужна людям»…

– Никому моя профессия не нужна, – отмахнулась Лина. – И я никому не нужна…

– Я же говорю – нервишки, – равнодушно пожал плечами Чубаристов.

– После каждого выезда меня выворачивает наизнанку!.. – Волконскую стремительно развозило от спиртного. – Мое нормальное состояние – это сидеть в обнимку с унитазом!.. Раньше я никак не могла к этому привыкнуть, стыдилась… А теперь – привыкла!

– Ей больше не наливай, – тихонько шепнул Беркович на ухо Вене.

– Понял, – еле заметно кивнул тот.

– Мне теперь по ночам снятся только покойники… – как-то даже не улыбалась, а скалилась Лина. – Только они будто живые, разговаривают со мной… Это невыносимо!..

– Вчера один кореш позвонил, в Склифе анестезиологом вкалывает, – Левинсон решил разрядить обстановочку, благо для такого случая у него всегда находилась свеженькая байка. – Значит, привозят мужика в бессознательном состоянии. Ну, его начинают осматривать. Вдруг… Что такое? У него одна ягодица обморожена, а другая обожжена! Ожог второй степени!

– Анекдот? – флегматично спросил Веня.

– Истинная правда! – Левинсон убежденно стукнул себя кулаком в грудь. – А теперь рассказываю, как было дело. Представьте себе – лютая зима, три часа ночи, захмелевший муженек возвращается домой. Входит в подъезд, поднимается на свой этаж, тихонечко стучится в дверь. А жена его не пускает.

– Сука… – буркнул порядком захмелевший Веня.

– И правильно сделала, – не согласилась с ним Лина.

– Слушайте, что дальше было, – интригующе улыбался Левинсон. – Муженек не очень-то расстроился, присел на ступеньки и благополучно закемарил. Проходит какое-то время. Жена сжалилась над муженьком, открывает дверь. «Ладно, говорит, заходи. Прощаю». А тот с места сдвинуться не может. Оказалось, что он во сне, простите, обмочился, а так как холодрыга на лестничной клетке стояла несусветная, он и примерз задницей к ступенькам.

Все захихикали, предвкушая блистательный финал душераздирающей истории.

– Но это еще не все, – выдержав актерскую паузу, продолжал Левинсон. – Клавдия Васильевна, как бы ты поступила на месте его жены? Что бы ты сделала?

– Ну не знаю… – отвлеклась от своих мыслей Дежкина. – Взяла бы скребок какой-нибудь.

– Вполне логично. Но добрая тетенька поступила иначе. Она схватила с плиты кипящий чайник и плеснула на ступени кипятком! Вот и получилось – одна половинка задницы у муженька заморозилась, а другая покрылась ожоговыми пузырями. Пришлось вызывать «скорую»! Бедняга выписался из больницы только через неделю.

От всеобщего хохота затряслись оконные стекла. И в этот момент в дверь постучали.

– Бутылки под стол! – скомандовал Чубаристов. – Живо!

К счастью, подобная критическая ситуация случалась прежде не один раз, поэтому операция по заметанию следов прошла без паники.

– Кто там? – невинным голоском осведомилась Лина, когда последняя бутылка нашла свое пристанище под столом.

– Свои, – послышалось из-за двери. – Да не бойтесь вы, открывайте. Я это, Игорь.

– Слава тебе Господи, – суеверно перекрестился Беркович.

Едва Порогин вошел в кабинет, ему сразу же сунули в руку стакан и заставили выпить штрафную.

– Веселитесь? – окинул друзей печальным взглядом Игорь. – Ну-ну… – и залпом опрокинул в себя содержимое стакана.

– Стряслось чего? – спросил Чубаристов. – Стасюк сильно мозги загрузил?

– Да нет… Наоборот… Уговаривал к вам в прокуратуру перейти…

– Ур-ра! – закричал Левинсон. – Так хряпнем же по этому поводу!

– Ну и денек… – недовольно вздохнул Чубаристов. – Все разлетаются кто куда. Скоро, Клавка, мы с тобой одни останемся.

«Если б ты знал, что и я скоро улечу, – грустно подумала Клавдия. – Не зря Стасюк Игоря обхаживает».

– Поздравляю тебя, Игорек!.. – весело улыбалась Дежкина, отведя Порогина в сторонку. – Только… Не забывай, ладно?

– К чему эти слова, Клавдия Васильевна? – скуксился Игорь. – Сами же знаете, что никуда я от вас не уйду…

– Это еще почему?

– Не скажу…

– Игорек, я не понимаю… – растерянно заморгала влажными глазами Клавдия. – Объясни, пожалуйста…

– Ничего я не буду объяснять… Не уйду, и все тут…

На Москву давно уже опустились серые сумерки, а из горящего оконного квадрата на третьем этаже здания городской прокуратуры приглушенно доносилось нестройное и тоскливое: «Наша служба и опасна, и трудна… пара-па-та-дам… и на первый взгляд как будто не видна… пара-па-та-дам… если кто-то кое-где у нас порой… честно жить не хочет…»

«Ничего, – думала Клавдия, подтягивая в общем хоре, – жизнь еще не закончилась. И дело мое людям нужно. И Лину я утешу. И Игорька образумлю. И с Чубаристовым разберемся. Хорошим людям должно хоть когда-нибудь повезти…»