Текст книги "Госпожа следователь"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Игорь Зарубин
Госпожа следователь

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Понедельник. 6.24 – 8.37

…Прокурор говорил плохо. В зале начали скучать, зашуршали, заскрипели скамейками, зашептались. Весеннее солнце насквозь пробивало маленькое помещение. Пыль носилась в лучах золотистыми искорками.

Судья внимательно следила за проснувшейся мухой, которая бестолково билась о дребезжащее стекло.

Подсудимый, мальчишка лет восемнадцати, время от времени вскидывал голову, удивленно смотрел на обвинителя, язвительно-жалко улыбался и снова опускал глаза – тогда виден был только его стриженый затылок с двумя макушками.

Дело было пустяковое: нанесение легких телесных повреждений в драке, одним словом – статья 206.

Она сидела в самом углу. Обреченно ожидала страшной развязки, которая была ей известна наперед. Она уже раз сто, не меньше, видела, как прокурор замолкал, начинал рыться в мятых бумажках, как что-то шептала заседателю судья, как конвойный снимал фуражку и утирал рукавом вспотевший лоб, а потом в самом центре зала из редкой толпы поднимался старик…

Каждый раз ей хотелось как-то упредить неминуемо следующую за этим дикую сцену, но каждый раз она пропускала самый важный момент и оказывалось вдруг, что старик уже стоит, уже кричит что-то бессвязное плачущим голосом…

Этого старика мальчишка и избил. Просто шел по улице и заехал ботинком в окно полуподвала. Выскочил хозяин, и мальчишка ударил старика по уху. Он был пьяный, этот мальчишка, он был чем-то обижен, а так – нормальный пацан, любил мать, сестренку…

В этот момент она еще могла все остановить, но почему-то сидела неподвижно и смотрела, как старик медленно вытягивает из-за пазухи недлинный черный предмет, похожий на странную указку, и этой указкой тычет в мальчишку. Из указки вылетают шум и огонь…

И потом еще долго слышно, как бьется о стекло муха.

А люди молчат, люди совсем не двигаются – только старик поворачивает указку к себе и снова нажимает курок…

– Тих-тих-тих, – сквозь сон говорит муж, поглаживая Клаву по руке. – Ляг на другой бочок, успокойся…

Клавдия Васильевна открывает глаза и, стараясь не вскрикнуть, медленно выдыхает воздух.

– Что, опять?.. – спрашивает муж.

Клава не отвечает, снимает с полки будильник и нажимает кнопочку, чтобы не зазвонил. Зачем ему звонить – она и так уже проснулась.

Муж поворачивается на другой «бочок» сам и начинает тихо сопеть.

А Клава лежит еще минутку, ожидая, пока уймется колотящееся сердце, и тихонько выскальзывает из-под одеяла.

Утренняя суета закрутится минут через десять, а в этот тихий час можно постоять у окна, выпить неизменную чашку размороженной воды и еще раз убедиться: мир живет, люди ходят, машины ездят, собаки бегают, дворники… Хотя нет, дворников она не видела уже давно.

Солнце светило вовсю – летний день начинается рано. Клава улыбнулась тихой мудрой улыбкой, сполоснула чашку и включила чайник.

Максим вчера вернулся поздно. (Надо купить зубную пасту, эта кончается.) Клава в полусне слышала, как сын старался не шуметь, решила, что утром поговорит с ним серьезно. (Раскошелиться, что ли, на хваленый «Блендамед»?) Конечно, она понимает, что он уже не ребенок, но хоть позвонить-то мог бы!

Когда-то давно в порыве хозяйственного рвения Федор Иванович заменил в ванной обычный кафель на зеркальную плитку. Клаве с самого начала не понравилась эта выдумка – что-то было в ней ну как бы неловкое. Нет, не перед гостями даже, не перед детьми – хотя и это тоже, – а перед самой собой. Куда ни глянь – везде твое розовое тело. Стыдно, ей-богу. Клава старалась в отражение не смотреть, но как тут удержишься. И отмечала, что тело ее хоть и утратило девичье изящество, оставалось по-прежнему молодым, упругим и даже – от этой мысли Клавдия Васильевна натурально краснела – соблазнительным.

Ленка вчера опять не сделала русский. Не записала, видите ли, домашнее задание. А пишет плохо, как курица лапой, безграмотно. (Пора уже сменить полотенца.) Проследить за ней некому. Федор и сам пишет, как слышит. Максим вечно в собственных делах, а Клаве дай Бог управиться бы в свободное время по хозяйству. (Она протерла кафельный пол сухой тряпкой.)

Чайник уже вскипел, Клава заварила свежего, «Майского», и пошла в Ленкину комнату – будить красавицу.

– Ну ма-а-а! – заныла та, как только Клава открыла дверь, – ну еще минуточку.

Мать присела на краешек кровати и погладила дочку по голове.

– И что ж нам такое хорошее снится? Какие нам сказки привиделись? – нежно запела она. – Какой такой подарок моей Ленуське приснился? Что школу отменили, а?

– Что ты мне штанцы купила. Стрейчи, – пробурчала дочь, поворачиваясь на спину и сладко потягиваясь всем телом.

(Ой, растет, пора уже с ней поговорить по-взрослому. По-женски.)

Клава чмокнула Ленку в лоб.

– Умываться-одеваться, петушок пропел давно…

– Ma, придумала бы что-нибудь новенькое. Достала своими петушками.

Клава одевалась быстро. Это не частое у женщин качество выработала она у себя сама. Жаль было терять время, да и не было его особенно.

Квартира оживала. Ленка с ходу врубила магнитофон, Максим гаркнул из своей комнаты:

– Потише!

Муж сунул голову под подушку…

Одно радовало Клаву по-настоящему: ела Ленка как следует. Что ни поставишь на стол – умнет за милую душу.

– Ma, а можно я сегодня к Сюзанне схожу после школы?

– Ты русский сделала?

– Я перед уроком у Лукаши скатаю.

– Ох, бить тебя некому. А мне некогда, – незло сказала мать. – Ну зайди, только ненадолго.

Максим заглянул на кухню, сказал:

– Привет, ма. – И Ленке: – Если будешь еще свою попсу врубать, заберу магнитофон.

– Ах, извините, – скривилась Ленка. – Ма, а ты знаешь, когда он вчера вернулся?

– Не ябедничай, – сказала Клава. – Знаю.

Ленка понеслась в школу, хлопнув входной дверью, но тут же вернулась – забыла пенал и опять умчалась. Пора было и Клаве поторопиться.

– Макс, я тебя прошу, – заглянула она в ванную, где сын сосредоточенно скреб бритвой подбородок, – ты ведь можешь позвонить. Вот тебе еще жетоны. Просто опусти в автомат, набери номер и скажи: мать, я задержусь.

– Мать, я задержусь, – послушно повторил сын.

– Опять?

– Ну, сегодня ненадолго, – утешил сын, но, подумав, добавил: – Наверно.

– Позвони.

– Заметано. Там на телевизоре я деньги оставил…

– Ты наш добытчик, – улыбнулась Клава. Она бы и поцеловала сына, но, во-первых, он с двенадцати лет этого не терпел, а во-вторых, щеки у него были в пене.

Будить мужа Клава не стала – оставила ему записку, что купить в магазине, деньги, три полиэтиленовых пакета, подхватила свою битком набитую бумагами сумку и вышла из дома.

В троллейбусе ей удалось сесть. Вполне можно было полистать бумаги, но этого ей почему-то совсем не хотелось. Из головы никак не шел утренний сон.

У нее уже была примета: раз опять снится этот ужас – жди нового дела.

И то – пора бы подкинуть ко всем висящим на ней делам еще что-нибудь этакое… кропотливое, а то ведь и трудиться разучится, потеряет квалификацию, перестанет соответствовать гордому званию.

А звание у Клавдии Васильевны Дежкиной было и впрямь гордое, кое-кого кое-где у нас порой даже пугающее – следователь. И работала она в городской прокуратуре. Собственно, туда она сейчас и держала путь.

9.01–10.44

– Клавдия Васильевна, тут человек к Чубаристову, передайте ему, ладно?

Клава сунула в сумку пропуск и мельком взглянула на довольно представительного дядьку, покуривавшего в одном из кресел холла. Дядька поднял подбородок и почесал пальцем щетину на шее.

– Передам, – кивнула она дежурному, – А позвонить?

– Не отвечает, – пожал плечами дежурный. – А человек говорит – из Сибири…

Главная задача следователя Дежкиной в первые минуты рабочего дня какая?

Наметить план работы на день? Справиться у экспертов о результатах последнего исследования? Отнести начальству отчет?

Нет, не угадали. Главная задача – дойти до своего кабинета.

И задача эта только кажется простой в исполнении. Потому что стоит сделать по кривому коридору два шага, как тебя хватает за рукав Семенов и кричит возмущенно:

– Слыхали? Колядного опять в Англию посылают! У меня это дело уже три года, а посылают его!

– Ой, а почему? – возмущается вполне резонно Клавдия Васильевна.

– А он якобы английским языком владеет!

– Так, может, и правда? – несколько теряется Клавдия.

– Ага! Гуд монинг, гуд монинг, гуд монинг ту ю, гуд монинг, гуд монинг, ви а глед ту си ю! – язвительно произносит Семенов и разводит руками. – Я хоть еще мазер, фазер, систер и бразер знаю, а он в английском – ни бум-бум!

Однако лингвистический спор обрывается на этом интересном месте, потому что рядом с Дежкиной оказывается Веня Локшин. Вернее, он здесь уже давно ошивается, пытается обратить внимание Клавдии Васильевны на свою вызывающую персону.

– Здравствуй, Вениамин, – сухо говорит Клавдия Васильевна. – Сделал?

Веня откидывает со лба волосы, поправляет пеструю ленточку – бандано, широким жестом расстегивает блестящий замок кожаной «косухи» и достает из-за пазухи пачку фотографий.

Клавдия вздыхает.

– Вениамин, ты не обижайся…

– Ладно, – все-таки обижается Веня, выхватывает у нее снимки и снова прячет за пазуху. – Переделаю.

– Надо просто снимать то, что есть, без выдумок, – виновато просит Клавдия.

– Скучно, – кривится Веня.

– Так у нас тут не клуб «Арлекино», – очень остроумно говорит Клавдия. – И, Веня, – переходит она на интимный тон, – ну хоть чуть-чуть подстригись, а?

– Мне не мешает, – с вызовом отвечает парень.

– Клавдия Васильевна! – кричит с другого конца коридора Патищева. – Вы не заплатили!

– А! Да-да! – кивает Дежкина и направляется в ее сторону.

– Привет, Дежкина, тебя Самохин ждет! – бросает на ходу Люся-секретарша, делая пометку в своей записной книжке.

Ну вот, как чуяло сердце. Самохин – горпрокурор. Ой, хорошо еще, если всего только новое дело.

– Бегу! – ускоряет шаг Клавдия и прошмыгивает мимо бдительной Патищевой к своему кабинету. – Позже-позже… К Самохину вызывают.

Кабинет открыт, но Чубаристова в нем нет. Только догорает в пепельнице сигарета.

– Клавдия Васильевна, а Чубаристов где? – сунул в дверь голову командированный из Саратова.

– Под стол спрятался, – мрачно шутит Дежкина, бросая на подоконник сумку и энергично пожимая руку Игорю.

– Здравствуйте, Клавдия Васильевна, – широко улыбается тот. – Тут из горсуда звонили…

– Ой, потом, Игорек, потом. Будут спрашивать – я у Самохина.

– Мне с вами пойти?

– Пошли, – сразу соглашается Клавдия. Как-то с Игорем спокойнее. Такой уж он надежный парень.

– Ну вот, наконец! Здрасте, господа, – деловито входит в кабинет маленький человек с большой лысиной. – Будем знакомы – Эдуард Витальевич Лозинский.

В другое время Клавдия бы от неожиданно свалившегося счастья села бы на стул.

Лозинский! Писатель Лозинский! Бывший муж самой Татьяны Порониной. Пьесы пишет, теперь вот историей занялся. Ну, как же – по телевизору часто выступает.

– Здравствуйте, – стремительно жмет протянутую руку Дежкина. – Вы к Чубаристову? Он сейчас вернется. Подождите.

– Да я, собственно… – начинает было писатель, но Клавдия уже вылетает в коридор.

Игорь догоняет ее у самой приемной.

– Я ему чаю предложил.

– Ой, у меня ж пирожки! – запоздало вспоминает Дежкина.

– Пирожки? – широко улыбается Игорь. – С курагой?

– С курагой.

– Ох, отведу душу! – по-детски облизывается парень.

В приемной генпрокурора народу – не продохнуть. Но очередь занимать бессмысленно. Самохин будет вызывать сам и наобум.

Клавдия Васильевна притулилась сразу около двери – Игорю уже места не осталось.

– А может, по Гавендову? – спросил Игорь.

– Нет, Люся сказала бы, не упустила бы случая, – отрицательно помотала головой Клавдия. – Да и я с судьей говорила – дело приняли. Нет, не по Гавендову. Что-нибудь новенькое подкинут.

– Вы боитесь? – спросил Игорь, внимательно глядя на Дежкину.

– Ага, – простодушно созналась та. – Прямо как-то не по себе.

– Это в вас еще от прежних времен, да? – сочувственно улыбнулся Игорь. – Боязнь кабинета начальника.

– Ага, – кивнула Клавдия.

Она, конечно, лукавила. Не кабинета она боялась. И не начальника. Просто с некоторых пор пошли по прокуратуре упорные слухи: будут избавляться от слабых работников. Дескать, уровень преступности таков, что только высокие профессионалы могут спасти ситуацию обуздать, поставить заслон и так далее… По собственному жизненному опыту Клавдия знала, что стоит за этими словами: увольнять будут женщин. И это притом, что работников не хватает, берут чуть не с улицы. А вот с женщинами – ну не любят их мужики. В смысле как коллег.

Она тайком вздохнула, перебрала в памяти последние свои дела – как-то зависла она с «мерседесом», топчутся на месте, копаются в бухгалтерских бумажках…

Из кабинета вышагнул Чубаристов.

На этом человеке остановиться надо подробнее, потому что и Клавдия Васильевна очень внимательно смотрит на следователя по особо важным делам, и светится в ее глазах почти девичье восхищение.

Чубаристов красив. У него плотная высокая фигура, веселое, спокойное лицо с чуть ироничными глазами, уверенная походка и ловкие руки.

Он сильным голосом здоровается со всеми сразу:

– Добрый день, коллеги. Здравствуй, госпожа следователь, – отдельно обращается он к Клавдии.

– Здравствуй, Виктор Сергеевич, – улыбнулась Клавдия. Почему-то ее так и подмывает сказать: ты сегодня отлично выглядишь. Впрочем, ей хочется сказать это каждый день.

– На ковер? – кивнул на дверь Чубаристов. – Расслабься, он сегодня в духе.

– Тебя там кто-то на проходной ожидает, сибиряк какой-то, – вспомнила Дежкина. – И Лозинский пришел.

– Лозинский? Это кто?

– Писатель Эдуард Лозинский, – подсказал Игорь.

– Не читал, – улыбнулся Чубаристов.

– А у тебя что? – спросила Клавдия про посещение Самохина.

– Так, мелочи жизни. По отцу Кириллу дело вернули.

– Ой, что ты говоришь?! – искренне посочувствовала Клавдия.

– Ничего, прорвемся, – опять улыбнулся Чубаристов. – Дожмем.

– Дежкина, заходи, – хрипло сказал селектор.

– Ни пуха ни пера! – дежурно пожелал Чубаристов.

– Поролоновая подушка, – дежурно отшутилась Клавдия.

Пожалуй, Самохина в прокуратуре боялась одна Клавдия Васильевна. Работал он тут без году неделя, никого еще не уволил, все вникал в суть дела. В прокуратуре чаще всего появлялся под ручку с каким-нибудь высоким чиновником, запирался в своем кабинете, никому не мешал работать. А то вообще завеется на весь день куда-нибудь в Кремль или «Белый дом».

Прислали его из ФСБ и, видно, скоро ушлют снова куда-нибудь.

Но вот иногда, чаще всего по понедельникам, устраивал он вот такое столпотворение в своем предбаннике, всем давал какие-то поручения, узнавал о текущих делах, даже чего-то советовал, а в следующий такой понедельник опять давал те же самые поручения, узнавал о тех же делах и советовал то же, что в прошлый раз.

Работники уже приноровились к своему начальнику, внимательно выслушивали его руководящие наставления, кивали серьезно, даже для пущей уважительности восклицали иногда: «Как верно вы заметили! Надо же!» Но, выйдя из кабинета, через пять минут забывали «верные замечания» Самохина и занимались своими делами – надо же когда-нибудь и преступников ловить.

– А! Ага-га. Заходи-заходи, Клавдия Васильевна! – широко повел рукой Самохин. – Вы там садитесь пока, устраивайтесь… Алло, да! Да, Самохин! Да, жду, – не отрываясь от телефона, спросил у нее: – Как там у тебя с Гавендовым? Заканчиваешь?

Клавдия взглянула на Игоря, неужели он и в самом деле оказался прав?

– Дело по Гавендову я уже отправила в суд… – начала было Дежкина. Это был ее козырь, на этом можно было остановиться подробнее.

– Алло! Пал Антоныч, Самохин беспокоит, прокуратура. Я чего звоню, Пал Антоныч, дошел до меня слушок, что Филиппова собираются сместить. Так?.. Я почему спрашиваю: Филиппов же у нас известный западник, так и мы соответственно ему дела строили… А если он теперь… А кто вместо? Лукарин? Лукарин… Лукарин… Лукарин… А! Знаю! Из оборонки? Так это хозяйственник отличный, простых взглядов человек, прямой и русский… Вот видите, Пал Антоныч! Значит, и нам надо чуть поправеть… А? Ну полеветь, я уж тут не разберу, где право, где лево… А? Ага-га… Ну, не буду отрывать, Пал Антоныч, спасибо вам огромное… Всего доброго.

Самохин положил трубку и уставился в окно. Потом вспомнил, что он не один в кабинете:

– Ну так как, Дежкина, у вас с Гавендовым дело продвигается?

– Через неделю суд, – опередил Клавдию Игорь.

– Ну и отлично. Значит, вы сейчас свободны?..

– Если не считать еще четырех дел, – снова вставил Игорь.

– У всех дела, и побольше нашего, – утихомирила парня Клавдия. Может, зря она Игоря взяла?

– Это точно, прокуратура трудится не покладая рук…

Договорить он не успел, нежно запел селектор на столе.

– Всеволод Константинович, – проворковала Люся-секретарша, – Филиппов вас спрашивает.

– А! Ага-га. Соединяй, соединяй! – Самохин схватил трубку. – Здравствуйте, Николай Григорьич. Как раз давеча о вас говорили. Мне тут поют, что вы в отставку собрались, а я говорю – чушь. Правильно?.. Конечно… конечно… А то пришлют какого-нибудь хозяйственника – и снова все праветь начнут… Ну леветь, я уж тут не пойму сейчас, кто правый, кто левый… Ха-ха-ха… Нет-нет, будьте спокойны: курс на правовое государство. Всего доброго, Николай Григорьич.

Он положил трубку и снова уставился в окно.

Вдруг он оторвался от своих мыслей и вдавил кнопку селектора:

– Люсенька, соедини меня с социологами.

Игорь протяжно вздохнул.

– Так как, справляетесь? – поднял Самохин глаза на Клавдию.

– Справляемся, Всеволод Константинович, а как же! – бодро заявила Дежкина. – Мы же – профессионалы.

– Поспокойнее работки не хочется? – улыбнулся Самохин.

У Клавдии сердце упало. Все.

Самохин пристально поглядел на нее. Сейчас скажет.

– Значит, так, Клавдия Васильевна, дело тебе тут хочу подкинуть. Простенькое, но раскрутить его надо быстренько…

– Это мы скоренько, это мы шустренько, – в тон Самохину вставил Игорь. Все-таки зря она его взяла с собой. Думала, поможет отстреляться по задержке с «мерседесом», а он…

– Порогин? – словно только сейчас заметил Игоря Самохин. – Ну, как дела? Как впечатления свежего человека? Ты у нас сколько тут трудишься?

– Год уже, – не разделил энтузиазма начальника Игорь.

– Ого! – тут же подхватил Самохин. – Год! А может, переведешься к нам, у нас людей не хватает.

– Да-да, я и сама ему все время… – с жалкой улыбкой вступила Клавдия.

– Давай так, переведем тебя к «экономистам». У них дела серьезные, им хорошие сыщики нужны, да там и рост, перспективы, понимаешь ли…

– Ой, как здорово, – пролепетала Клавдия, уже просчитывая в уме, успеет ли она за две недели до увольнения найти себе место.

– Так, – сказал Игорь. – А у Клавдии Васильевны, выходит, дела плевые?

– Ну почему так? У всех наших работников…

– Всеволод Константинович, ВЦИОМ на проводе, – сказал селектор.

– А! Ага-га! Семен Борисыч? Самохин, Мосгорпрокуратура. Я чего звоню, Семен Борисыч. Какие там у вас рейтинги по Филиппову и по Лукарину? Хорошо, я подожду… – Обернулся к Игорю: – Так как?

Игорь молча покачал головой.

– А! Ага-га! Слушаю. Понятно… Понятно. Странно. Ну, спасибо, спасибо… А… Ошибки нет? Ну, ясно, ясно… Всего.

Самохин снова уставился в окно.

Клавдия, хотя мысли ее были заняты совсем другим, подумала, что работка у начальника – не приведи Господи.

«А ведь тоже увольнения боится», – посочувствовала.

– Ну ладно, – махнул рукой Самохин своим тяжким мыслям. – Значит, Игорь, к нам не хочешь, остаешься в уголовном розыске?

Игорь кивнул.

– Тогда за работу, товарищи. – Самохин вынул из стола папку и пустил ее по длинному полированному столу к Клавдии Васильевне. Папка катилась ладно, как саночки, но перед самыми Клавдиными руками соскользнула, уже готова была плюхнуться на пол.

У Клавдии опять екнуло сердце – это очень плохая примета, если получаешь дело, а оно падает на пол. Очень плохая примета! Перед-перед-перед-прежний генпрокурор (двадцать лет руководил) только из рук в руки передавал, сам чтил примету. А эти!..

Но дело на пол не успело свалиться, Игорь исхитрился переклониться через Клавдию и поймать папочку на лету.

– Вы там поглядите на досуге, – даже не обратил внимания на секундную панику у подчиненных Самохин. – Но в общих чертах так – надо срочно найти собачку.

Клавдия и Игорь одновременно улыбнулись. Оказывается, начальник у них и пошутить умел.

Клавдия машинально распахнула папку и увидела там – фотографию собачки. Именно собачки. Не собаки даже, а какого-то совершенно непотребного дворового существа без роду-племени.

Игорь тоже заглянул через плечо следователя и тоже уставился на фото.

Но даже если бы там, на этой цветной фотографии, была самая наипородистая, самая расчудеснейшая, самая дорогая в мире собака, Клавдия и Игорь удивились бы ничуть не меньше. Искать пропавших собак? Прокуратуре?! Да прокуратура даже не за все громкие преступления берется, только за особо общественно значимые.

«Садист, – обреченно подумала Клавдия. – Нет, чтоб просто – ищите себе другую работу. Еще издевается…»

– Найти собаку? – заговорил первым Игорь, задав обычный в таких случаях и совершенно бессмысленный вопрос. – Собаку?

– Собаку, – пожал плечами Самохин.

– Найти собаку должна следователь прокуратуры? – еще более бессмысленно спросил Игорь.

– Да, Клавдия Васильевна Дежкина, – как ребенку разъяснил Игорю Самохин.

Игорь приподнялся, чтобы задать самый последний, убийственный, по его мнению, вопрос: а вы, мол, не ошиблись адресом? – но Клавдия удержала его.

– Всеволод Константинович сейчас все нам объяснит. Тут, очевидно, все не так уж просто, да? – с надеждой поглядела она на Самохина.

– Да нет, Клавдия Васильевна, – обманул ее надежды начальник. – Ничего сложного. Ты справишься.

Игорь опять рванулся вскочить, но Клавдия снова его удержала.

– Тогда я сама не понимаю, что вы имеете в виду. – Она уже мысленно попрощалась с работой, поэтому немного осмелела.

– Я имею в виду, что у гражданина России пропала собака. Наш долг, как стоящей на страже закона организации, восстановить справедливость. То есть собаку найти. – Самохин говорил членораздельно, внятно, как бы отметал излишние вопросы.

– Простите, Всеволод Константинович, а что, преступников у нас уже не осталось? – все-таки вставил свое язвительное словцо Игорь. – Их уже ловить не нужно?

– Ну, Дежкина, честно говоря, особых преступников никогда и не ловила, – весело махнул рукой Самохин. – А здесь дело простое, женское… Все, обсуждать нечего. – В голосе Самохина прорезались нотки, которых Клавдия никогда не слышала. – Выполняйте.

– Вы что,  т о в а р и щ  Самохин, с ума сошли? – рубанул вдруг Игорь.

Клавдия от испуга даже зажмурилась.

Но Самохин не разозлился, не стал кричать. Он вдруг вновь обрел вальяжность и снисходительность:

– Завидую – молодость, романтика, максимализм, – улыбнулся он. – Его ни разу не лупили по заднице, – искал он сообщника в Клавдии. – Да,  г о с п о д и н  Порогин, если мне прикажут, я и с ума сойду…

Телефоны на его столе вдруг залились сразу все. Он хватанул самый голосистый из них и замахал на Клавдию рукой.

– Идите-идите, работайте! А! Ага-га, Самохин слушает… Юрий Михайлович! Привет мэру столицы!..

Как Клавдия вышла из кабинета, она помнила смутно. Главной спасающей ее от обморока мыслью было – не уволили. Пока не уволили…

Чубаристов хохотал так, что из коридора заглядывали.

– Ну, Клавдия, ты даешь! Он тебе скоро коров поручит искать. Ты зачем же позволяешь себе на голову садиться?!

Клавдия и сама сейчас понимала всю абсурдность своего положения. Искать собаку! Животики надорвешь!

Писатель Лозинский, который попивал чаек, закусывал Клавдиными пирожками и беседовал с Чубаристовым, не сразу понял причину смеха, но, когда до него дошло, он не стал ржать, как Чубаристов, а сказал грустно:

– Еще раз убеждаюсь: в России бывает все.

Игорь еще какое-то время метал громы и молнии, а Клавдия уже вроде бы участвовала в общем веселье:

– Ну что делать, буду искать собаку! Никогда этим не занималась…

– А ты дай объявление! – никак не мог успокоиться Чубаристов.

– И хоть бы породистая была! – вставил Игорь. – Вы поглядите – дворняга дворнягой!

– Зато хозяин, поди, голубых кровей, – сказал Лозинский.

– Это точно, – согласился Чубаристов.

– Виктор Сергеевич, только ты – никому, – попросила Клавдия. – Это же стыда не оберешься.

– Могила! Только вот товарищ писатель…

– Нет, я тоже… Только грустно все это.

Последние слова Лозинского были услышаны влетавшим в кабинет Левинсоном.

– А-ага-га! Кому здесь грустно? Сейчас развеселим!

Левинсон был старшим помощником прокурора по работе со средствами массовой информации, или – как он сам любил рекомендоваться – пресс-секретарь. То есть частенько давал интервью журналистам, сам пописывал статейки, но, разумеется, в строго отведенных рамках. Зато уж в кабинетах самой прокуратуры отводил душу.

– История такая – Владимир Ильич Ульянов гоняется за своей голой женой с топором. Она, бедная, визжит, зовет на помощь…

– Анекдот? – спросил Лозинский.

– Нет, правда! – обрадовался Левинсон. – Она зовет на помощь, а никто не идет. С Ульяновым связываться все боятся. Он, как подопьет, буйный и дурной.

– Подождите, – опешил писатель. – Ленин не пил…

– А-ага-га! Ленин не пил, а вот его полный тезка Владимир Ильич Ульянов пил как сапожник. И жену свою зарубил насмерть, – радовался произведенному эффекту Левинсон. – Не верите? Вот дело!

Пока Лозинский листает с некоторым недоверием дело об убийстве Веры Леонидовны Ульяновой ее мужем Владимиром Ильичом, Клавдия перелистывает несколько бумажек из сегодняшнего поручения. Ну, конечно, это ее так проверить хотят. Справится или нет? Она справится. Она обязательно справится. Не может она работу терять – на ней вся семья.

Так, хозяин собаки живет в Переделкине. Номера телефона нет. Придется ехать.

– А! Вот возьмите и напишите! – смеется Левинсон.

– Да, это хоть и не анекдот, но и на правду мало похоже, – виновато улыбается Лозинский. – Нет, не буду. Никто не поверит.

– Ох ты! – хлопает себя по лбу Чубаристов. – Там же свидетель мой из Сибири все так и сидит! Клавдия, ты сейчас уходишь? Не в службу, а в дружбу – передай там на проходной пропуск.

– Передам.

– Поехали? – уже вскочил Игорек, не успев дожевать пирожок.

– Поехали.

– А вы куда? – сунул свой востренький носик Левинсон.

– Да по Гавендову, – отвечает за Клавдию Игорь. – Судья просила приехать. Лично благодарность вынесет.

– Я с вами, – встает и писатель. Он жмет руку Чубаристову, прощается с Левинсоном.

И они втроем выходят в коридор.

– Дежкина! Уплатить! – опять кричит Патищева.

Какая основная задача следователя, выезжающего на задание? Догадались: добраться до проходной.

Дежкина стремительно летит по коридору, оставляя позади Патищеву и все еще жалующегося Семенова. Командированного из Саратова посылает в кабинет. Успевает отдать дежурному пропуск на сибиряка и наконец оказывается на улице.

Да, сон был в руку. Чтоб ему пусто!..