Текст книги "Госпожа следователь"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

12.10–15.31

– Глебушка, сначала заедем к экспертам, – сказала Клавдия, усаживаясь на переднее сиденье.

– К экспертам? – переспросил Игорь, не понимая причину.

– Да, я тут шприц один хочу им дать. Может, Ленка моя им кололась…

В Шереметьево добрались уже после обеда. Как раз попали в самую толчею. Клавдия сразу вспомнила свой любимый оптовый рынок. Но разница была. Если там общим девизом носилось – «Эх, сэкономим!», то здесь – «Ух, заработаем!»

Из огромного барака таможни выносились, вывозились, выкатывались и вытаскивались самые невероятные ящики, мешки, тюки, коробки, бочки, канистры, контейнеры и банки.

Сколько же тут всего было! И это мельчайшая часть ввозимого в Россию. Самолетами отправляют только самое срочное, не очень объемное, но очень дорогое. А еще были морские порты, а еще железнодорожные станции, а еще автодороги…

Клавдия как-то сразу растерялась среди такого обилия разнообразных предметов. Ведь она воспринимала их как возможные места укрытия наркотика. А уж когда вспомнила про остальные пути, так тоскливо стало на душе – никогда им не выловить и одной тысячной доли контрабанды.

Игорь, видать, тоже приуныл. Стеллажи с авиагрузами были высотой в трехэтажный дом. Юркие кары-автопогрузчики сновали меж ними, высовывая железные усы и снимая с самых верхних полок тяжеленные коробы.

Клавдия прошла к начальнику, расспросила про Черепца, и ее проводили вместе с Игорем в дальний, слабо освещенный угол, где суеты почти не было. А только изредка появлялись служащие, чтобы сверить накладные, что-то переписать и рассмотреть бирки.

– О! Вот уж не ожидал! – выглянул из-за стеллажа удивленный Черепец. – Решили-таки посмотреть Фому в работе?

– Да вот решили, – как можно веселее ответила Клавдия.

Но Черепец вдруг помрачнел.

– Не доверяете, – сказал почти зло. – Ну что ж, ваше право. Смотрите.

Фома, увидев Игоря, весело завилял хвостом, даже направился было к своему спасителю, но Черепец одернул его:

– Место! Искать!

– Ничего сегодня? – спросила Клавдия, чтобы как-то сгладить неловкость.

– Ничего, – буркнул Черепец. – Мы это уже вчера проверя…

Он не договорил, потому что Фома вдруг опустил голову и совершенно отчетливо чихнул.

Клавдия замерла. Игорь тоже.

А Черепец вдруг обернулся к Дежкиной, посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

– Это уже подло. Вы не имеете права.

Клавдия, совершенно не ожидавшая такой странной реакции Черепца, отступила назад.

– Отойдите, я вас добром прошу, – прошипел сквозь зубы Черепец.

Игорь, оставшийся как бы в стороне от этой сцены, пришел в себя первым.

– Ваш пес чихнул! – сказал он.

– Конечно, чихнул, – зыркнул на него Черепец.

– Значит, – сказала Клавдия, – он нашел наркотик.

– А вы все еще сомневаетесь? – язвительно спросил Черепец. – Конечно, нашел. А как вы думали!

– Тогда, простите, почему вы не зовете таможенников? Почему не выполняете свои прямые обязанности? – Клавдия теперь наступала.

– Вы считаете? – иронично спросил Черепец. – Хорошо!

Он достал из кармана рацию и коротко сказал в нее:

– Двадцать один вызывает семь. У меня груз «Ка – пять».

Через полминуты вокруг Клавдии и Черепца стояло уже человек двадцать. Таможенники, милиционеры, автоматчики. Ну, прямо войсковая операция.

– Показывайте, – попросил начальник таможни, – где искать.

– Пожалуйста, – снова загадочно улыбнулся Черепец. – Вот у этой женщины.

Клавдия не успела ахнуть, Игорь только хлопнул глазами, как госпожу следователя скрутили и прислонили лицом к какой-то вонючей бочке.

– Я следователь прокуратуры… – успела только сказать Клавдия Васильевна, но никто ее не слушал. Чуть ли не на руках ее оттащили в подсобку, оставили наедине с крупной женщиной, которая закрыла дверь и коротко приказала:

– Раздевайся.

У Клавдии от возмущения даже слов не находилось, руки дрожали, из глаз готовы были брызнуть слезы.

«Ах, гад какой! Ах, падлюка! Вон что придумал!»

– Игорь! – заорала она. – Задержи Черепца! Он уйдет!!!

– Молчать! – гаркнула на нее женщина. – Кому сказано – раздевайся!

Клавдия поняла, что спорить с этой теткой бессмысленно. Проще всего раздеться и показать, что никаких наркотиков у нее и в помине нет.

Клавдия поспешно сняла плащ, туфли, и даже пояс с платья. Женщина прощупывала каждую вещь так, словно искала не наркотики, а блоху. Когда обминала в пальцах каждую складку плаща, вдруг застыла, на ее лице появилось победное выражение. Она рывком оторвала кусок подкладки и с разочарованием вытащила оттуда ключик.

«Господи! От почтового ящика! – чуть не всплеснула руками Клавдия. – Я его уже года два как потеряла. А он – вон где!»

Когда туфли и пояс тоже были досконально осмотрены, женщина положила все это на стол и, сложив руки на груди, произнесла:

– Я жду.

– Простите? – не поняла Клавдия.

– Оглохла, да? Я сказала – раздевайся.

Клавдия закусила губу.

– Как – раздевайся? Я разделась…

– Догола, – скучно сказал женщина.

Это уже не лезло ни в какие рамки.

– Понимаете, Черепец в самом деле…

– Молчать. Раздевайся, – перебила женщина.

Такого унижения Клавдия еще не переживала.

– У меня нет никаких наркотиков, – бормотала Клавдия сквозь сцепленные зубы, снимая платье, чулки, лифчик, трусы – все.

Совсем не к месту ей вспомнился дурацкий анекдот.

Женщина идет к зубному врачу и надевает чистое белье. «Зачем?» – спрашивают ее. «А вдруг он окажется нахалом!»

Знала бы Клавдия, что ей вот так придется раздеваться в тесной конурке шереметьевской грузовой таможни… Нет, белье у нее было чистое. Но она, конечно, надела бы поновее. Все-таки – посторонние на нее смотрят.

Да, этих женщин не поймешь…

Когда последний шов на последней вещи был обследован, таможенница с тем же каменным выражением лица сказала:

– Одевайся, – и стала что-то писать, отвернувшись.

Из конурки Клавдия вылетела фурией.

И каково же было ее изумление, когда она увидела, что Черепец стоит здесь. А рядом Игорь.

– Поиздевались? – прошипела Клавдия. – Теперь ведите к настоящим наркотикам.

– Постойте, – опешил Черепец. – У вас не было?

– Леонид Иваныч, долго еще? – из-за стойки махал начальнику таможни рукой кто-то из получателей.

– У меня ничего не было! – вызверилась Клавдия. – А ваш Фома чихнул! Теперь мне все ясно.

– Как это – не было? – все еще не верил Черепец.

– Леонид Иваныч!

– Да подождите вы! – отмахнулся начальник. – Алексей Георгиевич, что происходит? Фома ошибся?

– Нет, Фома не ошибся, – в один голос сказали Клавдия и Черепец. Но интонации, как вы понимаете, были разные.

– Так где же наркотик?

– Там!.. – снова в один голос сказали Черепец и Дежкина.

– Ничего не понимаю!

– Кажется… Кажется, я понимаю, – робко выступил из толпы Игорь. – Простите, Клавдия Васильевна, но… шприц…

Дежкина секунду соображала, о чем говорит Игорь, а потом хлопнула себя по лбу:

– Гос-споди Боже мой! Алексей Георгиевич, извините! Это я виновата. Ну конечно. Я возила в лабораторию шприц из-под наркотика. Он у меня в сумке лежал…

– Шприц? – переспросил начальник. – Пустой шприц?!

– Да.

В благоговейном молчании все присутствующие обернулись к Фоме. А тот, словно почувствовав общее внимание, гордо задрал свою смешную острую морду и высунул язык…

– Почему мы решили, что это рэйдж? – скучно спрашивал Игорь. – Почему мы решили, что именно здесь?

Они сидели с Клавдией в углу склада и пустыми глазами смотрели, как ввозят и ставят на стеллажи новые бочки, ящики и тюки. Им бы давно уже уйти от собственного позора. Но сил после невольного стриптиза у Клавдии не было.

– Ну про то, рэйдж или нет, мы узнаем завтра. А почему здесь? «Мне самолет милее и родней… – горько усмехнулась она. – Да нет, конечно, мы не знаем, что здесь. Мы вообще ничего не знаем.

Ей сейчас, как в детстве далеком, хотелось ткнуться в мамино плечо и горько заплакать.

Огромный барак склада вдруг наполнился веселым гомоном. Рабочие шли за электрокаром с клеткой, в которой, переминаясь с ноги на ногу, стоял огромный белый медведь.

– Куда ты его?! – кричал на бегу начальник. – Этого в карантин! К животным!

– Да я только так, показать! – смеялся водитель кара, разворачиваясь.

– Я тебе дам – «показать»!

– Во, и медведи тут, – усмехнулся Игорь.

– Да, все тут есть, – сказала Клавдия. – Как на Ноевом ковчеге. Каждой твари по паре. Ладно, Игорек, поехали домой, тут нам делать больше нечего.

16.50–17.48

– О! Дежкина, к главному! – мимоходом бросила Люся-секретарша, не успела Клавдия переступить порог прокуратуры.

– Мне с вами? – спросил Игорь.

Клавдия пожала плечами. Чего ожидать от нового начальника, она еще не знала. Впрочем, Клавдия усвоила, что ни от новых, ни от старых начальников ничего хорошего ожидать не приходится.

Она влетела в кабинет и увидела поднимающегося ей навстречу с широкой улыбкой Лозинского.

– Здравствуйте! – нашла в себе силы улыбнуться Клавдия. – Опять к нам?

– Опять к вам, – кивнул Лозинский.

– Виктор Сергеевич, наверное, где-то здесь. Вон его портфель…

– А я не к Чубаристову, – снова улыбнулся Лозинский. – Я к вам.

– Ко мне? – погрустнела Клавдия. Сейчас о взрыве в Бутырках расспрашивать будет. – Простите, но мне надо бежать. Начальство вызывает.

– Ничего, я подожду, – Лозинский снова уселся. – Тем более у вас такой вкусный чай.

– Но я надолго, – соврала Клавдия.

– А я не тороплюсь.

– Игорек, угости гостя чаем, – вздохнула Дежкина.

– Ну-ну-ну! Кто это у нас? – улыбнулся и ткнулся в бумаги Стасюк. – Это у нас, кажется, Патищева…

– Дежкина. Клавдия Васильевна. Помните, я к вам приходила.

– Ну-ну-ну… – Стасюк перестал улыбаться. Взял карандаш и начал монотонно постукивать им по столу. – Как вам работается, товарищ Дежкина?

– Хорошо работается.

Клавдия внутренне собралась. У этого все на лице написано. Этот явно не дипломат.

– Вы сколько у нас?

«А вы сколько? – так и подмывало спросить Клавдию. – Без году неделя».

– Впрочем, стаж теперь не имеет значения. Нам нужны профессионалы.

«Это точно, – внутренне съязвила Клавдия. – Профессионалы нам нужны».

– Это у вас дело по… – Стасюк снова ткнулся в бумаги. – По Харитонову?

– У меня. Если вы помните, я вам докладывала…

– Взорвали тюрьму, – перебил Стасюк, – Такого еще не бывало. А?

Прозвучало так, словно от Бутырок и мокрого места не осталось.

– Да, такого еще не бывало. Мы расследуем…

– И что вы конкретно намереваетесь делать? – снова застучал карандашом Стасюк.

– Гражданин Осипов, совершивший покушение, находится в реанимационном отделении следственного изолятора. Мы провели следственные действия…

Клавдия чувствовала, что начинает невольно говорить каким-то несвойственным ей казенным языком – «совершивший», «следственные действия»…

– Ну-ну-ну?..

– По всей видимости, это было заказное убийство.

– Да?

– Впрочем, окончательно мы сможем ответить на все вопросы, когда допросим Осипова, когда…

– Осипова вы не допросите. Он скончался, – с каким-то даже удовольствием сказал Стасюк.

Клавдия опустила глаза.

– А что по взрыву «мерседеса»?

О Господи!

– Там оказалось много бухгалтерской работы. И потом…

– Мне тут сегодня Чубаристов подал заявление об уходе, – перебил вдруг Стасюк – Правда, потом забрал. А вы, товарищ Дежкина, не хотите подать мне заявление?

У Клавдии упало сердце.

«Все верно, – подумала она устало, – хорошим людям долго везти не может».

– Заявление об уходе? – не своим голосом спросила она.

– Именно. У нас, знаете ли, тяжелое положение с преступностью. Вот недавно звонил товарищ Филиппов. Нам нужны на переднем крае борьбы люди преданные, профессиональные, с настоящими бойцовскими качествами…

«Вот и все. Даже деньжат не отложила. Куда теперь? В нотариальную контору? Юрисконсультом? Адвокатом? Домохозяйкой?»

– Я заявление писать не буду, – тихо сказала Клавдия. – Если вы считаете, что я не справляюсь со своей работой, увольняйте.

– А вы сами как считаете? – хитро прищурился Стасюк.

– Это не имеет значения, – сухо ответила Клавдия.

– Ну что ж, я хотел по-хорошему… Ладно, идите.

– Всего доброго, – встала Клавдия.

– Ну-ну-ну, – ответил Стасюк.

Люся смотрела на Клавдию так, словно та вышла сейчас не от горпрокурора, а от врача-онколога и с самым страшным диагнозом. Секретарша, конечно, все слышала.

Как Клавдия добралась до кабинета? Коридоры на ее пути словно вымерли. Пусто было и в курилке.

Игорь, увидев Клавдино лицо, даже оторвался от занимательной беседы с писателем и медленно поднялся со стула.

– Что, Клавдия Васильевна?

– Все, Игорек. Увольняют. Вот так, господин писатель, – грустно улыбнулась она Лозинскому. – Зря, выходит, вы меня ждали.

Писатель помял пальцами нижнюю губу.

– Нет, не зря, – сказал он весело. – Мне, госпожа следователь, очень даже повезло!..

В этот вечер вся семья Клавдии ходила на цыпочках. Максу даже не надо было говорить отцу: «Старуха сегодня не в духе». Это было видно невооруженным взглядом, поэтому Федор улыбался ей особенно широко и обезоруживающе…

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ

9.23–10.40

– А был ли мальчик? – спросил Игорь.

Клавдия поглядела на него затравленными глазами и ничего не ответила. Из лаборатории сообщили, что в шприце обнаружены остатки именно рэйджа…

Клавдия автоматически выводила на листе бумаги черточки и загогулины, складывая их в замысловатый, но ничего не значащий – по крайней мере, для стороннего глаза – рисунок.

– Клавдия Васильевна, может, мы сами запутали дело, – вновь произнес Игорь, – запутали и усложнили, а?..

Клавдия вздохнула.

– Приходится признать, – продолжал Порогин, – что все наши умозаключения рассыпались как карточный домик. Судите сами. Загадочные пейджерные переговоры оказались всего лишь безобидными строчками текста песни. Фома нашелся – целый и невредимый. Денис Харитонов погиб, но где доказательства, что его гибель связана с нашим делом? Журавлева все отрицает… Что мы имеем в итоге?..

– На одной чаше весов – факты, – задумчиво проговорила Дежкина, продолжая выводить на бумаге волнистую линию, – на другой – мои ничем не подтвержденные, по твоим словам, подозрения. Картина неутешительная…

– Не огорчайтесь, Клавдия Васильевна, – дружески улыбнулся Игорь. – Уметь проигрывать – великая наука. Наполеон проигрывал, Юлий Цезарь – тоже… Кто знает, может, в признании собственного поражения кроется подлинная победа. Победа над собой!..

Он умолк, вдохновленный собственной речью. На щеках его пылал гордый румянец.

– Глупости говоришь, – отрезала Клавдия, – общие глупые слова, и ничего больше. Мы же не спортом занимаемся – кто дальше прыгнет, кто глубже нырнет. Мы раскрываем преступления. Понимаешь, пре-ступ-ле-ния!.. И каждое нераскрытое преступление, по моему разумению, – это люди, которых мы не смогли или не сумели защитить, это зло, которое лишний раз ощутило собственную безнаказанность. – Она отложила в сторону карандаш и бумагу и в упор посмотрела на напарника. – Теперь давай перечтем события по-новой. Три человека погибли… трое, вдумайся, Игорь, трое!.. – Харитонов и двое бомжей в его квартире. В Москве появился новый наркотик, и я сама, своими глазами видела подростков, которые вовсю губят им свое здоровье, а может, и жизнь. Преступник, надо думать, подсчитывает барыш… хорошо! – поправилась Клавдия, увидав протестующий жест Порогина. – Допустим, преступник в нашей истории – лишь плод моего воспаленного воображения. В таком случае как ты объяснишь остальное?..

Зависла пауза.

Слышно было, как за дверью, проходя мимо, оживленно переговариваются женщины (один из голосов явно принадлежал секретарше Люсе), обсуждая цены на добротные итальянские колготки.

Клавдия против воли усмехнулась.

– Вот, – сказала она, кивнув в сторону коридора, – вот это как раз достойная тема разговора в стенах прокуратуры. Люсе живется легче, потому что все проблемы, даже самые острые и серьезные, она может свести к уровню качества колготок. Ладно, – сама себя остановила Дежкина, – хватит высоких слов, пора думать, что же делать дальше!..

Порогин озадаченно пожал плечами.

– Давай-ка начнем с начала, – предложила Клавдия и, взяв в руки карандаш, перевернула лист бумаги загогулинами книзу и вывела цифру 1. – Первое: объект преступления – Фома. Преступление становится возможным, если отбить у собаки нюх, так?..

Игорь кивнул.

– Второе, – сказала Дежкина и поставила под единицей цифру 2,– второе: орудие преступления – Денис Харитонов, Хорек и Ирина Журавлева. Увы, Харитонов уже ничем не сможет нам помочь. Кто остается?..

– Журавлева, – ответил Порогин на сей риторический вопрос.

– Верно. Она что-то знает. Что-то, если не все!.. В день гибели Харитонова она, кажется, готова была раскрыться. Она была, что называется, в полушаге от признания. Она говорила о ком-то конкретном, кого боится и кто руководил ее действиями. Думаю, она не лукавила. Харитонов не смог бы придумать столь иезуитский план… здесь нужны куда более изощренные умственные способности. Итак, Ирина Журавлева – единственный на сегодня человек, который способен пролить свет на это преступление…

– Но она молчит!

– Молчит, – согласилась Клавдия. – Стало быть, наша задача придумать, каким образом ее можно разговорить… – Она замолчала, рассеянно покусывая кончик карандаша. – Как ты думаешь, что может заставить женщину забыть о выгоде и осторожности, стать безрассудной, а, Игорь?..

– Я не знаю. – Порогин неожиданно залился краской и поспешно опустил глаза. – Я ведь не женат…

– Все-то ты знаешь! – усмехнулась Дежкина. – Ты верно подумал. Да! – воскликнула она, вскинув голову. – Конечно, это может быть любовь, и только любовь!.. Но вот вопрос! – любовь к какому человеку способна заставить Журавлеву быть откровенной?..

Они переглянулись, подумав об одном и том же лице.

– Вряд ли, – усомнился Игорь. – Она его не любит.

– Как сказать… Конечно, Черепец – не мужчина ее мечты. Однако их кое-что соединяет… Мне кажется, Журавлева познакомилась с ним в корыстных целях… Как ни убеждай меня, уверена, что налицо преступный умысел и нам лишь не хватает доказательств, чтобы вывести это предположение из ранга догадок в ранг очевидностей. Так вот, она познакомилась с Черепцом для осуществления чьего-то злонамеренного плана, однако со временем стала испытывать к нему искреннюю симпатию… по крайней мере, в той степени, в какой вообще может быть искренней наша подследственная. И вот что я предлагаю… – Она помедлила, но не для того, чтобы придать словам весомость, а с тем чтобы окончательно сформулировать для себя схему дальнейших действий. – Вот что предлагаю: давай-ка созвонимся с Алексеем Георгиевичем и устроим ему нечто вроде неофициальной очной ставки с Журавлевой.

Порогин состроил скептическую гримасу.

– Вы полагаете, он заставит ее разговориться?..

– Я полагаю, – ответила Клавдия, – что у нас нет другого выбора. Возможно, это последнее средство…

– Ну что ж. Я вызову машину, мы заедем за Черепцом и…

– Нет, – перебила его следователь, – ты вызовешь машину и останешься здесь. За Черепцом и к Журавлевой поеду только я.

– Да? – обиделся Игорь. – Очень интересно.

– Не надо сердиться, – умиротворяюще произнесла Клавдия. – Дело деликатное, и чем меньше при этом будет свидетелей, тем лучше. Обещаю, – прибавила она, – что ты будешь первым, кто узнает все подробности этой встречи.

На лице Порогина против воли возникла польщенная улыбка.

– Вот и славно, – сказала Дежкина. – А теперь – с Богом!..

14.07–15.22

Покуда охранник с неприветливым взглядом и узко сжатыми губами придирчиво проверял паспорта и пропуска, Черепец через окно разглядывал видневшиеся в отдалении верхние этажи здания.

Клавдия видела, что ему не по себе от предстоящего, хотя кинолог и старался выглядеть спокойным и равнодушным.

– Мрачновато тут у вас, – процедил Черепец, скользя глазами по переплетениям колючей проволоки вдоль забора.

– Алексей Георгиевич, – Клавдия будто не услыхала его слов, – надеюсь, вам не надо повторять о важности роли, которую вам предстоит сыграть…

– Я не артист, – почти огрызнулся Черепец, – и ни во что не играю, кроме как в шахматы. Мы с вами ни о чем не договаривались. Я согласился приехать сюда, потому что хочу видеть Ирину… и задать ей пару вопросов. Извините за грубость, но мне наплевать на цели, которые преследуете вы!..

Лицо Клавдии сохраняло непроницаемость.

– Странно слышать от вас подобные речи, – сказала она. – Когда вам нужна была помощь, вы вели себя несколько иначе. Удивительный у нас народ, – вдруг воскликнула она, всплеснув руками, – естественную и необходимую помощь службам правопорядка считает стукачеством и чуть ли не подлостью. В таком случае отчего же, когда вам плохо, трудно, когда вас незаслуженно обижают, со всех ног бежите к нам?.. Разыскивая Фому, я опросила немало людей, и вряд ли бы нашла вашу собаку, если бы не информация, которую они предоставили. Вы, между прочим, и тогда молчали до последнего… На своем рабочем месте я выполняю долг не только служебный, но и нравственный, а вот вы?!..

– Что вам от меня надо? – спросил Черепец, впрочем, уже не столь агрессивно.

– Ирина Журавлева – единственный человек, который может помочь в раскрытии особо опасного преступления. Речь идет не о пропаже собачки, извините, – не удержалась от шпильки Клавдия, – а о наркотике, который ваш Фома никак не может обнаружить, но который поступает сейчас в Москву в неимоверных количествах. Какие-то негодяи наживаются на том, что превращают сотни и тысячи людей, главным образом молодых, в беспробудных наркоманьяков. Теперь объясните, что в этом неблагородного, – остановить нашествие чумы под названием рэйдж, а?..

– Иными словами, Ирина знает, кто поставляет нам наркотики? – удивился Черепец. – Не может этого быть!..

– Еще как может, – возразила Дежкина. – Вы должны вызвать ее на откровенность. Однажды она чуть было не раскрыла мне эту тайну. Я надеюсь, вам она доверится больше…

– А что ей за это будет? – насупился кинолог.

– Не знаю, – честно призналась Клавдия. – Суд решит. В любом случае признание облегчит ее участь.

– А если она ничего не скажет, тогда?..

– Преступление уже совершено, – жестко отвечала она. – И за него придется нести ответственность. Если вы действительно хотите помочь Ирине – и не только ей, – делайте, как я прошу!..

В лифте они поднялись на третий этаж.

У каждого поворота узкого и длинного коридора, перегороженного металлической дверью, их встречал охранник со связкой ключей, ощупывал стальным взглядом и проверял документы.

Лишь затем они попадали в новый отсек и двигались мимо дверей тюремных камер.

Черепец нервно озирался по сторонам.

Наконец они очутились в тупиковой части здания. Здесь не было окон, а серые стены упирались в металлический щит с единственной зарешеченной отдушиной.

Сопровождавший их охранник зазвенел ключами, и дверь бесшумно приотворилась.

Комната была небольшая, с низким потолком. По правую руку стояли кровать и тумбочка, по левую – стул с жестким сиденьем.

В смятых сероватых простынях угадывалось очертание человеческого тела.

– Журавлева, к вам посетители, – сказал охранник.

Ирина не пошевелилась.

Клавдия кивком отпустила провожатого. Он бесшумно удалился, показав, что будет находиться поблизости, за дверью.

– Ира, – прошептал Черепец внезапно осевшим голосом, – здравствуй, Ира, это я…

Она вздрогнула, будто от удара током, и приподнялась, выпростав из-под простыней взлохмаченную голову.

Долгим взглядом посмотрела в лицо визитеру.

– Алеша, – выдавила она, – Алешенька!..

Вдруг губы ее искривились, отчего лицо обрело неприязненно-отталкивающее выражение, и она крикнула:

– Зачем ты здесь?!.. Зачем пришел!.. Убирайся!..

Вспыхнув, она спрятала голову под подушку, вновь зарываясь в простыни.

Черепец то ли растерянно, то ли раздраженно посмотрел на Клавдию, и в глазах его читалось: вот, мол, все из-за вас!..

Дежкина легким кивком указала ему на место у кровати.

Вздохнув, кинолог приблизился и осторожно опустился в ногах Журавлевой.

– Ладно, – примирительно произнес он, коснувшись ее рукой, – что было, то было, Ира. Не будем злопамятными. Главное, что я рад тебя видеть, и ты меня, да?..

– Уходи, – просипела она из-под подушки.

– Представь себе, я скучал, – продолжал Черепец. – Мне тебя не хватало…

Ирина вновь подняла лицо, и теперь оно было бесцветное, ничего не выражающее.

– Странно, что ты пришел, – сказала она, – тебя заставили, да?

– Я хотел встретиться с тобой… еще хотя бы раз.

– Зачем?

– Ты так говоришь, будто мы чужие…

– А разве нет?

Следователь поймала себя на мысли, что Журавлева не столько озлоблена, сколько хочет изобразить озлобление.

Видимо, о том же подумал и Черепец.

– Хорошо, – сказал он, – если ты хочешь, я уйду. Но – в том случае, если ты  д е й с т в и т е л ь н о  этого хочешь.

Она молчала.

Черепец подождал, а затем медленно развернулся на каблуках и направился к выходу.

Клавдия собралась было остановить его, но ее опередила Журавлева.

– Алеша! – вдруг воскликнула она, и такая тоска прозвучала в этом восклицании, такая неприкаянность. – Алеша, подожди!.. – Она закрыла лицо ладонями, будто пыталась собраться с мыслями, и стыдилась себя, и признавала вину. – Знаешь, Алеша, – сказала Журавлева тихим голосом, почти нараспев, – а я ведь все чаще вспоминаю тебя… Раньше и думать не думала, а теперь вот даже сниться стал по ночам. Боже, как глупо! – невесело усмехнулась она, покачав головой. – Скажи, а ты любил меня?.. Только честно. Сядь вот сюда и скажи. – Она подвинулась, освобождая место на кровати подле себя и указывая рукой.

Черепец послушно сел.

Она подалась вперед и заглянула ему в самые зрачки.

– Ирина, – произнес он и сильно покраснел. Странно было наблюдать за такой реакцией этого скупого на чувства и сдержанного человека. – Ирина, – произнес он, – я ведь жениться на тебе хотел…

Она очень серьезно и изучающе глядела на него.

Потом нехорошо усмехнулась:

– Да?.. А я ведь обманывала тебя, ты знаешь?.. Я с другим спала.

Черепец отвернулся и в сторону сказал:

– Бог тебе судья.

– И дворнягу твою тоже я умыкнула, – продолжала Журавлева. – Ох, и замучила она меня!..

– Я нашел Фому, – сообщил кинолог, а потом нехотя поправился: – Они нашли…

Он кивнул в сторону Клавдии.

– Ну и ладно, – удовлетворенно откликнулась Ирина. – Одним грехом меньше.

– Это правда, что ты действовала по наводке?

– По какой еще наводке? – насторожилась она.

– Ты ведь не случайно ко мне попала?..

– Ну…

– Значит, не я тебе был нужен, а собака, да?.. – Он поглядел на нее с надеждой, точно ожидал, что она опровергнет его слова.

Но она хмыкнула:

– Значит, собака…

– И ты столько времени ходила ко мне… только для того, чтобы выкрасть Фому?..

Она отвернулась и сквозь зубы произнесла:

– Не мучай ты меня, Леша. Плохая я, сама знаю. Хочешь по-честному? – неожиданно предложила она и вновь подалась к нему. – Я тебя ведь даже не разглядела поначалу. Ты и сам понимаешь, какой ты…

– Какой?

– Скучный. Как медведь. Цветы ни разу не подарил. Или духи. Думаешь, так за женщинами ухаживают?..

– А ты хотела, чтобы я дарил цветы? – искренне удивился Черепец. – Почему же не сказала?..

Журавлева рассмеялась.

– Боже мой, Алеша!.. Да разве о таких вещах вслух говорят?.. Тебе сколько лет?..

Он обиженно поджал губы, не ответив.

– Ладно, не дуйся. – Она положила руку ему на плечо. – Теперь я и сама думаю, что не в цветах счастье. Мало ли мне цветов дарили… а что толку?..

Лицо ее вдруг стало грустным и как-то внезапно опростившимся.

– Я и вправду тебя вспоминать стала, – тихо призналась Ирина, – как ты у камина сидел, а я рядом. Тогда мне это казалось унылым, а теперь, думаю, ничего лучше и спокойнее в жизни не было. А помнишь, как ты блины пек?.. – Она беззаботно, по-девчоночьи открыто рассмеялась, и он не мог не улыбнуться в ответ. – Господи, я эти пересоленные блины до конца дней не забуду!..

– Я ведь старался, – неуклюже попытался оправдаться Черепец.

– То-то и оно!..

– Хочешь, я тебя ждать буду? – предложил он.

– Ждать?..

– Ну да. В конце концов, мы еще достаточно молодые, и можем быть счастливы, а?

Девичье выражение на ее лице сменилось маской суровой недоброжелательности и закрытости.

– Ты думаешь? – почти ехидно поинтересовалась она.

– Конечно, – вдохновенно произнес он. – Ты ведь теперь одна… и я один. Мы нужны друг другу… а? – с неожиданной робостью закончил Черепец.

– Долго ждать придется, – нехорошо усмехнулась Ирина.

– Это ничего…

– Тебе, может, и ничего, а вот мне… Э-эх! – Она отчаянно махнула рукой, отгоняя прочь черные мысли.

– Ира, – сказал Черепец, – мне говорили… может, ты признаешься?.. Ты ведь ничего не делала… ни в чем не виновата. Подумаешь, Фому из дому унесла!.. А я скажу, что сам тебя попросил об этом!..

Она поглядела на него почти с сожалением, как на малого ребенка.

– Да?.. – процедила она. – Что ты знаешь!..

– Расскажи им все! – настаивал Черепец. – Зачем ты выгораживаешь негодяев, которые жизнь тебе испортили, а теперь на твоем горбу в рай въехать хотят?.. Если мне следователь правду говорит, то тебя могут освободить вскорости… но ты должна сказать все!..

– Нет, – сказала Журавлева. Лицо ее враз окаменело, и даже непонятно было, как с живым человеком может случиться подобная метаморфоза. – Нет, – еще раз повторила она, – не знаю ничего… не о чем мне рассказывать…

– Это ведь связано с рэйджем?.. – продолжал допытываться кинолог. – В Москве с недавних пор рэйджа – пруд пруди, откуда только берется?.. Фома ничего не может найти…

– Может, он искать разучился? – с издевкой предположила Журавлева.

– Что ты! – воскликнул Черепец. – Он такой умница!..

– Ай-яй-яй!..

– Подскажи!.. Ты ведь знаешь!..

– Ничего я  не знаю, – отрезала Ирина. –  Н е  з н а ю!!! Уходите оба, – вдруг крикнула она, – убирайтесь!.. Никого не хочу видеть!.. Хватит!..

Казалось, у нее начинается истерика.

Клавдия сделала знак Черепцу, и тот, немного поколебавшись, поплелся за нею следом.

В дверях они столкнулись с медсестрой, направлявшейся со шприцем в руках к бьющейся в конвульсиях Журавлевой.

– Тяжкое зрелище, – признался Черепец.

Несколько минут он шел по больничным коридорам молча, и лишь теперь подал голос.

– Ломка, – сказала Клавдия. – И еще психиатр утверждает, что ее мучает какая-то тайна… страх перед неким человеком… Я думаю, это правда. Ирина решила сыграть в жестокую игру. На самом деле она лишь орудие преступления, винтик в сложном механизме. Но кто управляет ею?.. Кто, даже на расстоянии, из-за тюремных стен и решеток способен внушить такой ужас?..

– Найдите его! – вдруг попросил Черепец и взглянул на Дежкину почти умоляюще. – Найдите, ведь вы можете!..

Клавдия пожала плечами.

– Вот видите, теперь вы просите о помощи… А когда просила я, вы хранили гордое молчание. Между прочим, речь шла о том же. Журавлева сама подписывает себе приговор, взваливая на себя к тому же чужую вину. Что я могу поделать?..