Текст книги "Госпожа следователь"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

12.11 -14.00

Черепец открыл сразу.

– Простите, там телефон. Вы проходите.

Клавдия вошла. Черепец стоял у стола и возбужденно кричал в трубку:

– Нет, с Эльзой не надо, ты лучше попробуй с Лаймой… Да-да, потомство очень хорошее получилось. Почти сразу всех распродали… Нет, с Викой уже давно никто дела не имел после того, как она кавалеру мошонку прокусила… Да она сумасшедшая какая-то, на всех бросается, с ней лучше не связываться…

Клава слушала и не могла поверить собственным ушам.

– …Да, да… отличная была. Грудь хорошая, все при ней. Правда, прикус неправильный, но это не так страшно. Но она при родах сдохла. Кесарево неправильно сделали. Жаль, конечно, жаль…

«Что он несет? – запаниковала Дежкина. – Что за бред?»

– Хорошо-хорошо, через три дня. Да, время еще есть. Ну ладно, пока. – Он повесил трубку и повернулся к Клавдии. – Простите, дела…

– В прошлый раз вы говорили, что у вас сломан телефон… – Голос Клавдии звучал напряженно.

Большая летняя муха билась в окно.

Черепец уловил в голосе Клавдии какую-то угрозу. С минуту смотрел на следовательницу, что-то соображая, даже губами шевелил от напряжения и вдруг… рассмеялся. Расхохотался до слез, до колик. Стоял перед ней и откровенно ржал, хлопая себя по бокам.

– Ой, не могу!.. Вы подумали… Ой, держите меня, а то упаду! – он чуть не рыдал от хохота. – Так вы подумали, что это я про людей?!

До Клавдии начало доходить.

– Да это же я про собак! Мой приятель кобеля повязать хочет, алиментного щенка получить, вот и советовался, с какой сукой лучше. А вы подумали…

– Ой, простите, ради Бога, какая же я дура! – Клавдия хлопнула себя по лбу. Она бы и сама сейчас с удовольствием рассмеялась, если бы не было так стыдно. – Я просто забыла… Родила, и сразу всех продали… Согласитесь, странно звучит…

Черепец еще долго не мог успокоиться, все хихикал и прыскал.

– Ой, простите, вы ведь, наверно, по делу?

– По делу, – строго кивнула Клавдия.

– Ну по делу так по делу. Я вас внимательно слушаю.

Но слушал он невнимательно. Улыбка то и дело выползала на его лицо.

– И вам не стыдно? – спросила вдруг Клавдия, зло поджав губы.

– Простите, – постарался унять улыбку Черепец. – Но это действительно…

– А я не про это, – перебила его Клавдия.

Она полезла в сумку и достала фотоснимок. Но не отдала его Черепцу, а положила на стол, лицом вниз.

Муха затихла, собираясь с силами.

– Вот, например, почему следователю прокуратуры поручают поиск беспородной собаки? И не кто-нибудь, а сам горпрокурор. Вот еще – зачем кому-то понадобилось похищать у вас этого беспородного пса? Разве тут, в доме, нет более дорогих вещей?

– Подождите, я вам сразу хочу…

– Нет, это вы подождите, – жестко сказала Клавдия. – Разве я похожа на Иванушку-дурачка, которому приказывают пойти туда, не знаю куда, найти то, не знаю что…

– Я вас не совсем понимаю… – Черепец покраснел.

– Слушайте, вы все еще в игры играете, Алексей Георгиевич? Вы не забылись часом? Так кончились игры, дорогой! Уже трупы начались. Жизни человеческие, понимаете? Не собачьи даже!

Черепец побледнел. Только улыбка, забытая и ненужная, жалко искривила лицо.

Клавдия взяла со стола фотографию и протянула ее Алексею Георгиевичу.

– Вы знаете эту женщину?

Он взял снимок, долго смотрел на него, потом со злостью швырнул на стол.

– Сука… – Губы у него задрожали. – Дрянь паршивая… Знаю, конечно, знаю. Это Ирина Журавлева, моя… знакомая.

– Которой все-таки вы продали машину, да?

– Не продал… Подарил. – Черепец отвернулся, чтобы Клавдия не увидела его лица.

Она взяла фотографию и спрятала обратно в сумку.

– Подождите, вы сказали – трупы? Ее что, убили? – испугался хозяин.

– Вполне возможно, – кивнула Клавдия. – Скажите, а вам ничего не говорит имя Денис Харитонов?

Мужчина задумался.

– Нет, – сказал наконец. – Ничего. По крайней мере, не припоминаю. Может, кто-нибудь из собачников?

– Ну хорошо. – Клавдия вздохнула. – А теперь говорите правду.

– В смысле? – не понял Черепец.

– В смысле – не ложь. Не полуправду, а всю правду, – язвительно пояснила Клавдия.

– Но вы сами знаете больше меня… У меня пропала собака…

– Пропала собака! – восторженно подхватила Клавдия. – Просто пропала собака! Милый друг Фома! Услада сердца! И вдруг начинаются какие-то странные дела! Отравили породистого далматина, разбили подаренную вами машину и пытались спрятать на свалке – в этой машине, кстати, вашего Фому перевозили. А потом сожгли в квартире двух человек. И из-за чего? Из-за дворняги?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – глухо пробормотал Черепец.

– Значит, вам все-таки не стыдно, – резюмировала Клавдия. – Ну, тогда всего хорошего. А по поводу пропажи вашей собаки повесьте объявление. Прокуратура такими делами не занимается. – Клавдия встала и медленно пошла к двери.

– Но постойте! – жалобно закричал ей в спину Алексей Георгиевич. – Вам же Самохин приказал!

– Что за солдафонский подход к делу, Алексей Георгиевич? Я же не в армии. У нас приказы обсуждаются. И со всякими оргвыводами, заметьте. Демократия… Так что – всего хорошего.

Что там за внутренняя борьба происходила в Черепце, Клавдия могла только догадываться. В ней самой такое творилось! Но Черепец наконец вскочил, догнал Клавдию и схватил ее за руку.

– Ладно, я вам все расскажу, – сказал он почти с угрозой.

– Вот так-то лучше. – Клавдия вернулась на прежнее место. – А то прямо какие-то жмурки получаются.

– Да уж, глупо, согласен. Но я дал подписку, вы понимаете?

– Пока не совсем.

– Ну хорошо. – Он набрал побольше воздуху, собираясь с духом. – Дело в том, что Фома – необычный пес. Он обучен распознавать наркотики.

Муха забилась в окно с новой силой.

– Та-ак, – протянула Клавдия после паузы. – Хорошенькое дельце. Наркотики…

– Наркотики, – кивнул Черепец плешивой своей головой.

Ах, с каким наслаждением Клавдия шарахнула бы сейчас по этой голове чем-нибудь увесистым.

– Я не понимаю, – сказала она. – Таких собак, насколько я знаю, – много. Их что, всех украли?

– Фома очень редкий. В смысле – обучен специально. Мы с ним два года в Америке были.

– В Америке?

– Да. Он выдрессирован на редкие наркотики. Он в России, пожалуй, один такой. Сто двадцать девять типов редких наркотиков.

– Сто двадцать девять?

– Ну да. Хотели, чтобы никто об этом не знал. Поэтому и не взяли собаку из питомника, а решили держать на стороне. У нас ведь, сами знаете… Если захотеть, чтобы такая собака вышла из строя, ничего нет проще. Подсыпали в пищу какой-нибудь дряни, и животное нюх потеряло. Даже травить не нужно.

Клава задумалась.

– Ну хорошо, а почему тогда не обучили несколько собак? Десять, двадцать? Всех ведь не перетравишь.

– Ну конечно! – Он рассмеялся. – А вы знаете, сколько это денег будет стоить? За дрессировку одного животного сорок тысяч долларов. Да мы и на одну-то еле наскребли, а вы говорите – двадцать.

– Но ведь и вашего Фому можно было точно так же испортить. Даже легче, – возразила Клава. – В питомнике охрана, ветеринары, служащие. А к вам в гости пришли, дали косточку, и все.

– Не скажите. – Черепец улыбнулся. – Во-первых, он из чужих рук ничего не берет без моего разрешения, и еду я ему сам готовлю, а во-вторых, никто же не знает, что собака рабочая.

– Выходит, узнали. – Клавдия развела руками.

– Вот именно! – воскликнул Черепец. – Понимаете, где-то в близких службах случилась утечка. Потому и передали вам. Интересно, от кого Ирина узнала?

– Это мы у нее должны спросить. – Клавдия Васильевна улыбнулась. – Меня больше другой вопрос волнует. Почему они просто не отравили Фому, если он им так поперек горла был. Зачем понадобилось его похищать? Они что, сами потеряли свои наркотики и хотят, чтоб он их нашел?

– Это вряд ли, – самодовольно улыбнулся Черепец. – Он же специальный знак подает, который только я знаю. Другим он просто незаметен.

– А зачем это?

– Очень просто – чтобы преступник со злости в собаку не пальнул, скажем. У них там, в Штатах, вообще целая система разработана. Даже не полицейский идет с собакой, а, допустим, слепой или ребенок. Преступник и не заподозрит ничего.

– Ну хорошо, а зачем тогда кому-то понадобилось собаку воровать?

– Не знаю. – Черепец пожал плечами. – Может, они хотели ему насильно что-то скормить, а потом быстро подкинуть назад, пока я не вернулся?

– Но для этого не обязательно было его увозить. Они могли это сделать прямо в доме. Ведь так?

Черепец задумался. От этого процесса у него некрасиво собирались морщины на лысине.

– Тогда я вообще ничего не понимаю.

– Я тоже. – Клавдия улыбнулась. – А теперь вот какой вопрос. Вы ведь, насколько понимаю, с Журавлевой знакомы месяцев…

– Три, – подсказал Черепец.

– Вот. А собаку она украла только сейчас. Почему.

– Не знаю… – опустил голову Черепец.

– Так у нас ничего не получится, – снова жестко сказала Клавдия. – Мы же договаривались – всю правду.

– Это уже получается служебная тайна.

– А у меня есть допуск, – успокоила Клавдия.

– Покажите, – потребовал Черепец.

Клавдия вспомнила пузатого участкового в доме Журавлевой. Ох, бюрократы!

– Вам бумажка нужна или собака?

Черепец вскочил и забегал по комнате.

– Ну, в общем, поступила информация, что будет забрасываться в Россию рэйдж.

– Что? Что это?

– Это такой синтетический наркотик. Очень дешевый и очень сильный. Фома его распознаёт.

– Господи, ваш Фома прямо-таки палочка выручалочка какая-то, – улыбнулась Клавдия.

– Так получилось, – развел руками Черепец. – Информация была очень неточной. Приблизительной. То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет… Даже неизвестно, по каким каналам – поездом, самолетом, кораблем… Когда, сколько?.. Нам с Фомой предстояло мотаться по всем таможням…

– Рэйдж… Это английское слово?

– Да. Значит – гнев, ярость, разбушеваться… Много значений… В общем, страсти-мордасти…

– «То ли будет, то ли нет»? – Клавдия закрыла тетрадочку. Нет, приятно этой ручкой писать. – Теперь все? Вся правда?

– Даже больше, чем нужно.

– Не так уж. Но это, по крайней мере, уже лучше, чем ничего. Теперь хоть есть мотив. А раз есть мотив, значит, можно вычислить и направление поиска. Наверняка раз они похитили собаку, значит, не собирались ее убивать. Это пока все, что я могу сказать хоть с какой-то долей уверенности.

Клавдия встала, взяла со стола газетку, свернула ее и громко хлопнула по окну. Муха наконец затихла.

– Простите, терпеть их не могу, – виновато улыбнулась Клавдия. – Прямо рэйдж против них.

15.22–17.10

Кабинет был закрыт, значит, Игорь еще не вернулся. Вот и хорошо. Можно будет посидеть, спокойно во всем разобраться, обо всем хорошенько поразмыслить.

А подумать было над чем.

«Стало быть, так. Если занять у Чубаристова двести долларов, то пальто можно будет, конечно, купить. Он мужик хороший, месяца два-три подождет. Федю нужно будет упросить, чтобы он хоть вечерков десять покалымил на машине. Это уже долларов семьдесят получится, если не больше. Через неделю получка. Из нее можно будет отложить еще долларов двадцать, не больше. Потом, еще за квартиру деньги можно попридержать… – Клавдия даже не сразу услышала, что звонит телефон. – Ну вот, следователю спокойно подумать не дадут!»

– Клавдия Васильевна, это Игорь Порогин. У меня тут распечатка по сосискам. Нести?

– Неси, Игорек, неси. А что по Журавлевой и Харитонову?

– Пока ничего. А вы думаете?..

– Я всегда думаю, – наставительно сказала Клавдия. – Ну давай, жду.

Пальто опять растаяло в суетных делах. Дежкина сделала несколько звонков, дописала отчеты. И уже хотела сделать заметки по Гаспаряну, как чернила в ручке кончились. Клавдия могла бы, конечно, продолжить отчет своей старой, шариковой, но не сдаваться же так сразу… Уж очень приятно писать чубаристовским подарком…

Она принялась рыскать по кабинету, в котором, конечно, никаких чернил для авторучек отродясь не было. Но в таких случаях человек думает: а вдруг!

И это «вдруг» случилось. Клавдия заглянула в ящики Чубаристова и увидела там бутылочку замечательных чернил «Pelikan».

А рядом был том дела об убийстве Долишвили. Конечно, Клавдия не удержалась и раскрыла его.

И тут же наткнулась на запись: «Новосибирск».

ДЕНЬ ШЕСТОЙ

Суббота. 7.59–13.27

По субботам, воскресеньям и праздничным дням вся страна отдыхает. Следователи прокуратуры тоже отдыхают. Иногда.

И все-таки в ту субботу Клавдия Васильевна дала себе слово, что весь день она проведет как нормальная женщина, мать двоих детей и образцовая хозяйка. Трудно было позабыть о бешеной череде событий, случившихся за последнюю неделю, о Черепце и его собаке, о двух смертях, не думать о «мерседесе», о последнем допросе «злого Зайчишки» Артура Гаспаряна, но нужно постараться выкинуть все это из головы. Хотя бы на двадцать четыре часа.

Дежкина вышла из дома, когда вся ее семья еще спала. Оптовый продовольственный рынок открывался в восемь, и Клавдия оказалась одной из первых его посетительниц, так что обошлось без людской давки. Потратилась до последней копеечки, зато с умом – много вкусненького, но без излишеств, чтобы до следующей получки дотянуть. Тень увольнения вроде бы отступила. Можно было рассчитывать на следующую получку.

Дежкина действительно ухитрилась забыть о своем собачьем деле и даже о Гаспаряне и продмаге с сосисками. Но чужое дело, казалось бы совсем ее не касающееся, в последнее время все чаще тревожило Клавдию.

Она думала о Викторе Сергеевиче Чубаристове…

– Физический труд вреден для женщин, – вдруг послышалось за ее спиной, – особенно для следовательниц.

Этот хриповатый голос показался Клавдии знакомым. Она обернулась и долго рассматривала долговязого мужчину в хорошо сшитом костюме, прежде чем признала его. Когда-то давным-давно она спасла мальчишку от тюрьмы. Пожалела, не стала передавать дело в суд, хоть он и влип сильно, года на три, не меньше. Он так рыдал, клялся исправиться, начать новую жизнь…

– Ты изменился… – Дежкина силилась припомнить его имя. – Столько лет прошло… Надо же, совсем другой человек.

– Саша, – подсказал парень. – Меня зовут Саша. Можно я вам помогу?

– Можно… – смущенно произнесла Клавдия.

– Вы куда сейчас?

– Домой. Я живу неподалеку.

– Показывайте. – Парень подхватил тяжеленные сумки и быстро направился в противоположную автобусной остановке сторону. – Я на машине, прокачу с ветерком!

За те несколько минут, что они ехали в шикарном «ауди», Саша не умолкал. Казалось, он только и ждал этого момента, готовился к нему, прокручивал в мозгу десятки раз свою исповедь, страстно желая выговориться, поделиться всеми своими радостями и бедами с человеком, которому он был обязан по гроб жизни.

– …на окраине, но трехкомнатную, – тараторил он. – Телефон скоро поставят. Из Штатов только что приехал. По делам ездил, хочу совместный бизнес устроить. Трудно пока, терпение нужно иметь адское. Что еще?.. Сын в четвертый класс перешел, большой уже совсем, на компьютере играет… Сам заочно институт заканчиваю, факультет международной экономики, вот… Экономистом буду…

– Ты еще в детстве экономистом был, – улыбнулась Клавдия Васильевна. – Первый поворот направо и до конца…

«Да, это опять бабская интуиция. Но что-то у Чубаристова происходит, воля ваша, странное…»

– Только тогда это называлось по-другому – фарцовкой.

– Помню.

– Как же не помнить? – резко, но без злобы в голосе выдохнул парень. – И статья в уголовном кодексе была. А теперь это – бизнес, предпринимательство, уважаемая всеми профессия. Смешно даже. Получается, что половину населения можно было бы за решетку бросить.

– С тех пор ни разу не привлекался?

– Да что вы! – Саша поплевал через плечо. – Я свою камеру на всю жизнь запомнил, пять шагов вдоль и два поперек! Даже сейчас иногда снится, с криком просыпаюсь. Я же ребенком был, а детские впечатления самые сильные…

– Значит, тебя должно трясти от одного только вида доллара?

– А вот этого почему-то не происходит, – на полном серьезе ответил парень. – Наверное, для меня доллар как первая любовь, которая с годами не умирает, а только усиливается. – Он помолчал немного, после чего как-то сдавленно произнес: – Спасибо вам, Клавдия Васильевна. Спасибо… Если бы не вы…

– Не надо, Саш… – жестом оборвала его Дежкина. – Кто старое помянет… Я искренне рада за тебя, за то, что все так хорошо сложилось в твоей жизни. Я даже немножко горжусь…

– Клавдия Васильевна, если вы в чем-нибудь нуждаетесь… – превозмогая неловкость, проговорил Саша. – Там деньги нужны или еще что…

– Прекрати, слышать ничего не хочу! – вскричала Дежкина. – Как тебе не стыдно?

«Господи, они что, сговорились, искушать меня? – подумала Клавдия. – Каждый второй…»

– Так я ведь от чистого сердца… – Парень покрылся стыдливыми багровыми пятнами. – Простите, если обидел…

– Прощаю.

– Сами-то как живете? Все допрашиваете, выискиваете, изобличаете?

– …и пишу нескончаемые отчеты, – вздохнула Клавдия.

– А сейчас какое дело ведете?

– Я много дел веду.

– А самое интересное? Ну, в смысле сложное, запутанное…

– Пытаюсь найти собаку…

– Какую еще собаку?

– Трехлетнего кобеля, дворняжку. В холке тридцать сантиметров, неопределенного окраса. Кличка – Фома.

– А-а-а, понятненько, – засмеялся Саша. – Тайна следствия? Говорить не хотите? И правильно, мне-то это ни к чему, любопытства ради.

Он занес продукты в парадное, вызвал лифт и, порывшись во внутреннем кармане пиджака, протянул Клавдии визитную карточку.

– Здесь мой телефон. – В его глазах появилась неподдельная печаль. – Прошу вас, позвоните как-нибудь. Я буду ждать…

– Позвоню, – пообещала Дежкина. – Удачи тебе, Александр. И не забывай о том, что статью о незаконных валютных операциях еще никто не отменял.

«И вся эта история со свидетелем из Сибири получается вовсе не странной, а просто подозрительной. Вызывал человека по делу Долишвили. Беседовал с ним часа два. Потом говорит: по делу Шальнова – Гольфмана. И ни одного протокола… И эта запись в деле – «Новосибирск»…»

К тому моменту, когда Клавдия вошла в квартиру, Федор уже продрал глаза, наспех позавтракал и теперь корячился в углу кухни, стараясь просунуть мокрую тряпку в щель между стеной и холодильником. Каждую субботу глава семьи проводил генеральную уборку, и это мероприятие стало для него чем-то вроде священного долга. Впрочем, он вполне мог бы выбрать для уборки любой другой день, благо свободного времени у него было более чем достаточно.

– С ума сошла? – увидев огромные, наполненные доверху сумки, набросился он на жену. – Надорваться захотела? В конце концов, кто в доме мужик? Я или ты?

– Ты так сладко спал… – оправдывалась Клавдия. – К нам сегодня Лина Волконская в гости придет, а в холодильнике шаром покати…

– Не, так не пойдет… Я ж только безработный, но не безрукий, – возмутился Федор.

Дежкина воспринимала слова мужа спокойно и даже с некоторым равнодушием. Тирады примерно такого же содержания ей приходилось выслушивать неоднократно, вот только на рынок по-прежнему ездила именно она.

– Газету мне купила? «Московский комсомолец»? – тем же возмущенным тоном спросил Федор.

– Ой, вылетело…

– Вот блин, так и знал! Так и знал! – Он в сердцах швырнул тряпку. – На тебя же нельзя положиться! Что ни попросишь – будто в песок уходит! – Федор выбежал в прихожую и начал обувать сандалии.

«И ведь как он замялся тогда, когда я спросила про этого, из Новосибирска… Всегда сам наперед расскажет, а тут – молчок…»

Дежкина прекрасно понимала причину мужниной ворчливости. Он все никак не мог забыть вишневую «девятку». А если уж Федор начинает ворчать с самого утра, то к вечеру жди бури. Так и получилось, правда, несколько раньше положенного.

В первом часу дня, когда Клавдия увлеченно копошилась на кухне, делая всевозможные закусочки, салатики и конечно же свои фирменные пирожки с курагой, Федор, так нигде и не отыскав вожделенный «Московский комсомолец», с присущим ему ожесточением драил пол в ванной. При этом он тихо разговаривал сам с собой и сам же себе что-то возмущенно доказывал. Поначалу он даже не обратил внимания на три маленьких стеклянных пузырька, которые притаились в укромном уголке, за унитазом. Но когда обратил, глаза его непроизвольно полезли на лоб.

На каждый пузырек была приклеена бумажка, а на бумажке чьей-то умелой рукой был выведен рисунок, знакомый каждому ребенку, – страшный человеческий череп с перекрещенными костями, этакий пиратский «веселый Роджер». Над рисунком отчетливо значилось: «Токсично. Беречь от детей. Не распылять вблизи огня. Долбанет так – свои не узнают».

Федор осторожно свинтил крышечку с горлышка самого маленького пузырька и принюхался. В нос ударил едкий, противный запашок, из глаз моментально хлынули слезы. Как нарочно, прошлым вечером по телевизору показывали актуальную передачу про детскую токсикоманию.

– Мать твою… – ошарашенно пробормотал он. – В дурную компанию попал… Втравили…

Через минуту он уже нависал над ничего не понимающим Максимом, теребил его за шиворот и требовательно вопрошал:

– Признавайся, откуда эта дрянь? Что ты с ней делаешь? Какая паскудина тебе ее подсунула? В глаза смотреть!

Мотая головой, Максим пищал что-то жалобное и нечленораздельное. Отец с такой силой стиснул ему загривок, что парень от боли не мог произнести ни слова. В такой позе сын не мог посмотреть отцу в глаза даже при большом желании.

– Я тебе эту дурь из головы выбью! – продолжал экзекуцию Федор. – Я тебя породил, я тебя и убью! В роду Дежкиных уродов никогда не было и не будет!..

– Что ты делаешь?! – На этот шум из кухни прибежала Клавдия. – Немедленно отпусти ребенка!

– Вот, смотри! – Федор тыкал сыну в грудь пальцем. – Смотри, кого ты воспитала! Выродка!

– Ma, чего он от меня хочет? – хныкал Максим. – Чего он привязался? Идиот бешеный!

– Поговори у меня! – рычал Дежкин. – Ух, недоносок!

– Федор, успокойся! – закричала Клавдия. – Я приказываю тебе! Я представитель закона!

Как ни странно, но последняя фраза подействовала на Федора самым положительным образом. Он отпустил Максима и удивленно посмотрел на жену.

– Ну и голосина у тебя… – тихо сказал сын. – И впрямь, почудилось, будто менты пришли…

– В чем дело? – строго спросила Клавдия. – Отвечайте по очереди. Сначала ты, Федор.

– Твой сын – токсикоман! – патетически воскликнул Дежкин.

– Да гонит он! – возмутился Максим. – Чего ты врешь-то?!

– Это я вру? – Брови Федора воинственно сошлись на переносице. – Это ты кого во вранье обвиняешь? Собственного отца?

– Я же сказала – по очереди! Не перебивайте друг друга! – Эти слова вырывались у Клавдии сами собой. Именно так она утихомиривала разбушевавшиеся стороны при очных ставках.

А Федор, когда Максим делал что-то не так, почему-то сразу отрекался от него и повторял: «Это твой сын, Клавдия». Подобное случилось и на этот раз:

– Твой сын прячет за унитазом наркотики! Три стеклянных пузырька, наполненных какой-то вонючей жидкостью. Спроси у своего сына, Клава, каким образом он ее употребляет? Нюхает, нацепив на голову полиэтиленовый пакет? А может, колет в вены? Ты спроси, спроси!

Дежкина вдруг почувствовала, что пол резко пошатнулся и начал стремительно уходить из-под ног. Ей даже пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.

– Макс, – заплетающимся языком произнесла она, – на этот раз отец говорит правду?..

– Да глупость какая! – обиженно прогундосил сын.

– А что это? – поинтересовался Федор.

– Ну нужно мне, – замялся Максим.

– Ты конкретно объясни, – потребовал отец. – Зачем эта дрянь? Для каких таких целей?

– Тараканов морить.

– Я серьезно тебя спрашиваю!

– А я серьезно отвечаю!

– Но у нас же нет тараканов… – рассеянно пробормотала Клавдия Васильевна. – Макс, скажи маме правду… Ты что-то скрываешь от меня? Что-то страшное?

– Ничего я не скрываю. – Максим виновато опустил голову.

– Да не морит он, – из детской комнаты выглянула Ленка. – Гоняет тараканов из квартиры в квартиру, а жильцы радуются и ему за это деньги платят.

– Молчи, дура!.. – парень пригрозил сестре кулаком.

– Сам дурак!.. – И, показав брату язык, Ленка опять скрылась в своей комнате.

– Как это – гонять тараканов из квартиры в квартиру? – удивилась Клавдия. – Какой в этом смысл? И как это тебе удается?

Максиму ничего не оставалось, как раскрыть свою тайну.

– Я формулу этой смеси сам придумал, сам ее составил из разных реактивов… От нее тараканы не дохнут, а бегут куда подальше, у них паника начинается. А куда им бежать?

– В соседнюю квартиру, – подсказал Федор.

– Правильно. И так до тех пор, пока не пройдут все квартиры. Тогда перебираются в соседний дом.

– Не понимаю… – сказала Клавдия.

– А чего тут понимать? Квартир много, а тараканов не хватает!

– Получается, что ты обманываешь людей? – ахнула мать.

– Мамуля, ты что! – нервно расхохотался Максим. – Да разве это обман? Это же хай-текнолоджи! Изобретение! Так, небольшая мистификация.

– И тебе платят за это деньги? – Федор удивленно посмотрел на сына.

– А как же? Каждая работа должна оплачиваться, коммунизм еще не наступил, слава Богу.

– И сколько ты получаешь? – заинтересовался, на свою беду, отец.

– Уж побольше, чем ты!..

На это у Федора не нашлось что сказать. Он насупился, запыхтел, лицо его покрылось красными пятнами, по скулам забегали желваки. Только сейчас Максим понял, что нанес удар ниже пояса.

– Батяня, ты это… не обижайся, – примирительным тоном произнес он.

– Да идите вы все!.. – И, закусив нижнюю губу, Федор скрылся на кухне.

Там он долго стоял у окна и, посасывая незажженную «беломорину», с тоской глядел на детскую площадку, по которой бегала дворовая поросль. Клавдия молчаливо резала пышное тесто на кусочки и раскатывала скалкой. Она знала, что в такие минуты мужа лучше не трогать, и ждала, когда Федор сам заговорит. Впрочем, ждать долго не пришлось.

– Клав, а Клав… – не оборачиваясь, сказал он. – Я же не виноват, что так получается… Ну, не могу я переступить через себя… Не могу вкалывать на барина… Не за тем мой дед проливал кровь…

Клавдия продолжала хранить молчание.

«Нет, Чубаристов – следователь классный. Только я сама часто видела, как мои лучшие коллеги безнадежно путали черное с белым».

– Вот уже и собственный сын укоряет… – продолжал монолог Федор. – Я понимаю, что в чем-то не прав, что сейчас время такое – хочешь жить, умей вертеться… Но в какую сторону вертеться-то?

– А ты попробуй в какую-нибудь, – предложила Дежкина. – А потом разберешься, что к чему.

– А помнишь, как мы с тобой раньше жили? – Федор шмыгнул носом, – Помнишь? И льготные путевки в пансионат, и праздничные заказы, и Новый год в Доме культуры… Тогда о деньгах даже не думали… А чего о них было думать, когда каждый месяц – аванс с получкой, да еще премиальные?.. Я ведь гордился своей профессией, Клавка. Честно, гордился. И что теперь? Шиш с маслом. Никаких жизненных ориентиров…

– Под лежачий камень вода не течет.

– Лучше народ дурить, как Макс?! – пробурчал муж.

– Он просто не хочет сидеть на моей шее… – тихо сказала Дежкина.

– А я?.. – Губы Федора задрожали. – Получается, что я сижу на твоей шее?

– Не говори глупостей…

– Да, черт побери! – Он вцепился в свою жидкую шевелюру. – Давай называть вещи своими именами! Я сижу на твоей шее! И мне стыдно! Ты даже представить себе не можешь, как мне!..

– Жизнь состоит из белых и черных полос. – Клава приблизилась к Федору, положила голову на его широкую грудь. – Сейчас у нас с тобой маленькая черная полосочка. Раньше ты был кормильцем, теперь я… Так что в этом страшного? Мы же одна дружная семья.

«Нет, что-то я перемудрила. Ну подумаешь, чего-то там у него со свидетелем не заладилось. И что? Что из этого? Окстись, Клава! Просто завидуешь Чубаристову!»

– Я же мужик, Клавка… – По щеке Федора катилась крупная слеза.

– Ты не привык бездельничать… И это хорошо, это правильно. Но… Ты всегда как бы плыл по течению. Не обижайся. А решения приходилось принимать мне… – Клавдия почувствовала, как все тело ее мужа начало сотрясаться мелкой дрожью. – Тебе очень трудно, я понимаю… Но попробуй сделать первый шаг, и ты поймешь, что положение не так трагично. Вспомни, ты же как-то заработал деньги на флакончик французских духов к моему дню рождения?

– Я калымил… – сдавленным голосом произнес Федор. – Целую неделю калымил…

– Вот видишь… Значит, можешь, если сильно захочешь.

– Легко сказать, – по-детски всхлипывал Дежкин. – Но я попробую, Клавка… Клянусь, попробую… Завтра же устроюсь на работу. На любую… Куда возьмут, туда и пойду. Хоть к Максу, тараканов морить.

«А вот у Чубаристова всегда есть деньги, – снова подумала Клавдия. – Интересно откуда?»

– Давай отправим детей в кино, – жарко шепнул на ухо муж.

– Зачем?

– Пусть они хотя бы на часик оставят нас одних, – Федор нежно провел шершавой ладонью по ее щеке.

– К нам скоро гости… – Дежкина не успела договорить, как Федор жадно впился в ее губы своими.