Текст книги "Авантюристы (СИ)"

Автор книги: Игорь Свеженцев

Глава шестая
БЕРЕГ ТУРЕЦКИЙ

«Турки почти все холерики, каковыми они и быть должны, поелику обитают в весьма жаркой стране: на лицах их разум изображен и варварство».

(Из записок П. А. Левашова, члена Русской дипломатической миссии в Стамбуле в 1763 году.)

Солнце поднималось над горизонтом все выше. День обещал быть знойным.

В скалах обнаружилась узкая тропинка, змеящаяся вдоль берега.

– Пойдем по ней, – вытирая пот, предложил Нарышкин увязавшемуся за ним Терентию. – Обязательно к людям выйдем. Хорошо бы раздобыть чего-нибудь на зуб и устроить встряхнутие чресел, а то внутри меня полковой оркестр играет. Причем фальшивит изрядно!

– И то верно, – согласился дядька. – Цельную ночь по небу мотались! Недурственно б и того… подхарчиться маленько.

– И почему ты меня, дурень этакой, сразу не предупредил, чтобы я мешки с провиантом не трогал?! – буркнул Сергей и уверенно зашагал вперед по тропинке. Сзади послышался возглас. Их догонял Заубер.

– Нам надо быть отшень осторожным! – запыхавшись, сказал он. – Ты должен спрятать то, что осталось от аппарат.

– Отличная идея, – похвалил Гроза морей. – Но меня беспокоит, что мы до сих пор не имеем представления о том, где находимся.

Солнце пекло. В сухих травах стрекотали кузнечики и прочая насекомая братия. Над прогретой землей уже дрожало знойное марево. Тропинка повернула от моря, и путешественники углубились внутрь неизвестного «континента».

Вскоре они наткнулись на изящное глинобитное сооружение. Его купол был украшен керамической плиткой с затейливым геометрическим орнаментом. Перед входом, на закапанных воском плитах, во множестве торчали свечные огарки. Внутри было прохладно и пусто, только в дальнем углу высилась груда каких-то узлов и тряпок. По всем четырем стенам бежала причудливая арабская вязь.

– Это есть стих из Корана. Я немного понимать, – присмотревшись, определил Заубер.

– Эге, так Вы знаете арабский! – вскинул брови Сергей. – Вы не устаете меня удивлять, Иоганн Карлович. Может быть, подскажете, где мы все-таки, и почему до сих пор вокруг такое безлюдство?

– Я полагать, что это есть склеп, могила. Как это… мавзолей. Усыпальница мусульманский святой.

– Вот как! Значит мы все-таки в Крыму. Я видел там похожие штуки …

– Отшень возможно.

– Ну и шут с ним. Крым так Крым. Доберемся до Феодосии или до Севастополя, а там видно будет! Давайте население искать. Жрать хочется, мочи нет.

Прошли по безлюдной пересеченной местности еще с версту. Узкая тропинка все больше забирала в горы. По краям ее рос, какой-то колючий кустарник, кое-где появились торчавшие столбами пирамидальные тополя, вдали виднелись поросшие невысоким лесом холмы.

– Древняя Киммерия – благословенный край! Пять веков татары владели, а теперь, слава Богу, эта красота наша, – Нарышкин по-хозяйски оглядел окрестности.

Заблеяли овцы. Из-за поворота на тропинку выкатилась небольшая отара – голов пять шесть. Подгонял овец босоногий мальчонка в драном полосатом халате.

– Эй ты, татарчонок, ходи сюда! – радостно заорал Нарышкин. – Ходи-ходи, как тебя там, Юсуф-Мустафа!

Но татарчонок повел себя очень странно. Сначала он остолбенел, выпучив свои черные круглые глаза, а потом, бросив хворостину.

– Шайтан! Шайтан! – заорал он благим матом, и со всех ног припустил наутек.

– Он что, русских людей не видел? – нахмурился Гроза морей. – Вот же дикий народ. Учишь их, дураков, учишь, и все без толку!

– Это не есть татарчонок, – прислушиваясь к удалявшимся крикам, сказал Иоганн Карлович.

– А кто же? – удивился Нарышкин. – Давай за ним пойдем, чую: неподалеку кишлак или аул… или как там их деревни называются!

Ведомые криками перепуганного пастушка, путешественники быстро добрались до селения. Мазанки с плоскими крышами густо лепились по склону холма. Над ними вились дымки, свидетельствуя о присутствии человека. Крик пацаненка раздавался из ближайшего двора. Поспешили к нему, но прежде чем войти в калитку, догадались заглянуть за невысокий, сложенный из необработанных камней, забор.

Посреди двора несколько женщин в шароварах до лодыжек и темных халатах, о чем-то оживленно болтая, растягивали на деревянных рамах овечью шерсть. Возле дома, в тени, которую давал навес, на ковре вокруг большого блюда с пловом сидело и полулежало несколько бородатых мужчин в фетровых фесках, а перед ними прыгал, размахивая руками, испуганный пастушок. Он быстро тараторил на своем тарабарском наречии, из которого Нарышкин явственно понимал только одно слово: «шайтан». Мужчины смеялись. Сергей хотел, было, уже крикнуть и объявить себя, как вдруг Заубер дернул его за рукав, выразительно провел ладонью по горлу и, сделав большие глаза, указал куда-то взглядом. Проследив его направление, Нарышкин рассмотрел рядом с одним из смеющихся бородачей ятаган. Внимательнее осмотрев двор, Сергей также заметил стоявшие у стены дома ружья и сваленные в углу кривые сабли.

Путешественники разом присели.

– Это не есть Крым. Это не есть Кимерия. Это… это есть Туркай!

– Эвон! Туретчина, стало быть, – шепотом констатировал дядька Терентий.

– Барашка лопают, башибузуки! – плотоядно облизнулся Нарышкин, по-своему осмыслив услышанное.

Потихоньку отойдя от забора, компаньоны что есть духу пустились наутек.

Отдышались только возле заброшенного глинобитного мавзолея.

Неожиданно для всех Гроза морей расхохотался.

– Что с Вами? – с тревогой спросил Заубер.

– Подумайте… ну разве не смешно? Мы столько дней готовились к перелету, создали даже это чертово акционерное общество. С риском для жизни полетели, сломя голову, за море… И вот теперь, когда мы наконец попали туда, куда так стремились, нам пришлось улепетывать во все лопатки, едва завидев этих басурман! О чем мы раньше-то с Вами думали, Иоганн Карлович?! У нас нет ни приличных документов, ни прикрытия… и, как выясняется, нет провианта!

Сергей нахмурился и стал разглядывать пол усыпальницы.

Немец хмыкнул и развел руками:

– Мы не успеть подготовиться. Все получаться так внезапно! И потом этот жуткий штормовой ночь…

– Да уж. Это Вы верно сказали. Как-то так выходит, что куда ни кинь – мы все время не готовы! И только негодяй Трещинский всегда подготовлен лучше нашего! Он-то, поди, сейчас уже в Стамбуле – вынюхивает, как бы побыстрее добраться до реликвий!

Заубер пожал плечами и промолчал.

– Ладно, пустое. Вы лучше скажите, Иоганн Карлович, что дальше-то делать станем? Если эти головорезы нас поймают, абгемахт всем выйдет! Либо сразу чик по горлышку, либо, в лучшем случае, в рабство продадут. Я этих антихристов знаю. На Кавказе навидался, – Сергей тяжело дышал от бега.

– Они не повериль мальчонка. Это есть хорошо, – улыбнулся Заубер.

– А овцы-то разбежамшись! – вставил Терентий. – Как начнут их излавливать да по округе шарить, на нас и наткнутся. Тогда уж точно подумают, что у них тут шайтаны завелись.

– Нас не будут убивайт, – рассудительно сказал Иоганн Карлович. – Турки не есть варвары. Они понять, что мы не шайтан. Они подумать, что мы иностранный шпион и, вероятно, будут отводить нас к свой начальство.

– Все одно тогда нам не выбраться! Прощайте стамбульские схроны!

Помолчали. Терентий приглядывал за дорогой.

– Нам надо сделать маскировка. Притвориться турок! – озарился Заубер.

– Как? В наших-то нарядах? – хмыкнул Сергей. – Да мы и болтать по-ихнему не можем.

– Говорить за себя, Серьожа! Я немного знать персидский, совсем немного арабский, но зато я бывать в Истанбул раньше и иметь возможность понимать их язык. Как это говорить в России… – «чуть-чуть».

– Но… Вы ни словом не обмолвились об этом! – удивился Нарышкин. – Поистине, сюрприз за сюрпризом.

– У меня быть мало время, но кое-что я могу сказать и по-турецки. А еще я знать стихи…

– Причем здесь стихи?

– Стихи из Коран! – пояснил Иоганн Карлович.

– А… Ну тогда другое дело… Хотя нет, все равно зарежут, – жизнерадостно хмыкнул Сергей и окликнул дядьку:

– Что там, Терентий?

– Тихо покамест! – отозвался старый моряк.

– Я все обдумать. Мы должны переодеться в дервиш, – заговорил Заубер, протирая penz nez.

– В кого?

– В дервиш. Это что-то вроде ваш юродивый. Ходить, говорить «каля-маля», иногда полный чушь, околесица. Простой народ дервиш очень уважать и давать им милостыня.

– Ну, знаешь, Иоганн, наши юродивые не так просты, если хочешь знать. Тебе со своим холодным, немецким разумом не понять…

– Простите, Серьожа, я не хотеть Вас обижать! Заубер вздохнул и принялся обстоятельно рассказывать:

– Дервиш – это такой секта. Общество людей, которые распространять тайный учений пророк Мухаммед. Это, если можно так говорить, религий в религии.

Есть несколько орден: Кадири. Он иметь отшень большой влияний и терпимость. Рифаи. Эти дервиш доводить себя до состояний транс и могут ходить по раскаленный огонь… уголь. Могут глотать змея и протыкать себя холодный оружие. Калантари. Бродить босиком, как нищий. Мавляви. Эти люди могут приходить в состояние экстаз, когда они делают танец под музыку свирель и бубен.

– Тьфу ты, нехристь окаянная! – перекрестившись, выругался дядька.

– Есть еще орден, который называть «Бекташи». Его правила разрешать употреблять вино и принимать женщин, которые не носить чадра…

– Это нам подойдет! – обрадовался Нарышкин. – Вот видите, Иоганн Карлович! А Вы мне «каля-маля»! Есть, стало быть, и у турок приличные люди, коли им можно винцом баловаться да женщин принимать.

Золотая ты голова Иоганн, все-то ты знаешь! Вот только одежонку нам откуда взять?

– А вот в этот мавзолей. – Заубер кивнул на груду тряпья. – Там быть какие-то вещи! Это бедный народ на хранение оставлять. Чтобы святой защищал. Это есть такой обычай.

– Ах вот оно что! Придется взять грех на душу.

С некоторой брезгливостью покопавшись в узлах, Нарышкин и Заубер преобразились. Обрядившись в живописные лохмотья, они и впрямь стали выглядеть как пара нищебродов. Правда, Нарышкин смахивал на турка весьма отдаленно.

– Голова надо брить, – скептически глядя на него, посоветовал Иоганн Карлович.

– Еще чего! – зыркнул Гроза морей. – Сойдет и так.

Его вихры с трудом поместились под феской. Светлую седеющую голову Заубера пришлось прикрыть вонючей бараньей шапкой.

– Какой запах! Пфуй! – жаловался немец.

– Да, амбре еще то! Зато, может статься, живы будем, – утешал его Сергей. – Надо бы нам свою одежонку припрятать. И потом… – он запнулся. – Катерине что-нибудь поприличней хорошо бы найти. Негоже ей все время в нищенках ходить.

– Это есть правильно! – согласился Заубер, вглядываясь в кучу белья на полу. – Здесь имеются женский вещь.

Компаньоны связали в узел свою одежду, прихватили тряпки для остальных и поспешили к морю.

– Ах ты ж, Боже ж мой, – снова запричитал Брейман, когда ему рассказали, какому черту на кулички занес их черноморский ветер. – Вы, видно, решили, что у Мони сильно розовые щечки и надо сделать ему лицо страданий! И зачем я не сидел себе дома? Иди, знай! Шил бы сейчас спинжаки, как папаша, и горя не нюхал! Говорила мама за то, чтоб иметь свой кусок хлеба и не забивать себе голову всяких глупостей! – тараторил одесский еврейчик, дрожащими руками поспешно надевая халат и тревожно озираясь по сторонам.

Обломки воздушного корабля – развалившуюся корзину, стропы и огромный мокрый ворох – все, что осталось от оболочки, – спрятали в расщелину у прибрежной скалы.

Хотели завалить припрятанное камнями, но сил у путешественников уже не было. Они повалились на прибрежную гальку и забылись сном…

В саду пели птицы. Пряные ароматы южных растений щекотали ноздри. В беседке, увитой плюющем, на ковре с причудливыми персидскими узорами возлежала женщина. Яркие шелка одеяния свободно охватывали стан дочери востока.

Ленивая красавица поманила к себе пальцем. Сергей подошел и прилег рядом с ней. Он попытался обнять гурию, но своенравная бестия выскользнула из рук и сама навалилась на Сергея; черные глаза ее, подведенные сурьмой, оказались совсем рядом.

– Ну что, Серьежа, нашель чего искаль? Может быть, я – твой сокровищь? – красавица коверкала слова и говорила почему-то с акцентом.

– Кто такая? – пытался припомнить Сергей, но ответа не находил. Было ясно только, что это явно не Катерина.

Нарышкин сжал неизвестную одалиску в объятьях и проснулся…

Вставшее над морем солнце светило Нарышкину прямо в глаза. Спина, измученная сном на камнях, болела. Под левую лопатку вонзился острый голыш. От голода сводило живот.

– Эй вы, горе-пилигримы, вставайте! – принялся будить спутников Сергей.

Товарищество «дервишей» заворочалось и стало шарить сонными глазами вокруг себя.

Опасливо оглядев море, скалы, пирующих у воды бакланов, Степан перекрестился и первым делом спросил:

– Куды это нас занесло? Ась?

– Шё тебе этих мучений? – огрызнулся Брейман, гадливо плеща водой себе на лицо. – К мине вопросов быть не надо. Ясный факт: мы приземлились не на Пузановском пляже. Таки разбуди господина немца и спроси у них, а то он лежит себе, как той мертвый труп утопленника.

– Велькомен зи мир битте, Туркай! – ответил, зевая и потягиваясь, Заубер. И добавил по слогам с легкой улыбкой:

– Это есть Тур-ци-я!

– Ой, значит не приснилось! – загоревала Катерина. – Вот занесла нелегкая в этакие тарашки!

Она с неожиданной злобой пнула голыши под ногами.

– Все бока себе отмяла. Соломушки бы хоть чуток!

В разговор, громко заурчав, вступил живот Нарышкина.

– Неужели ничего не осталось? Хоть бы цукерброд какой-нибудь пожевать, а, Иоганн?

Немец в очередной раз оглядел горку пожитков и молча развел руками.

– Я, сударь, могу сплавать мидиев надрать, – предложил Терентий. – Ежели сварить, а еще пуще – чинненько зажарить с лучком, – то твои грибы: съел и пресытехонек!

– Ракушки, дядька, лопай сам! – нахмурился Гроза морей.

– Зажмурьтесь и глотайте слюни, – посоветовал Моня. – Или можно половить глосиков, но у мене нет с собой ни кручка, ни катушки.

– Вы как хотите, а я в аул пойду. Попрошу хоть лепешку, что ли! – поднялся с гальки Сергей.

– Это верно. Надо в село ходить, милостыня просить, – поддержал Заубер.

– Издрасьте вам через окно! Где вы сохнете белье?! – взвился Моня. – Вы к ним припротесь, и они-таки примут вас как родных, с распростертыми объятиями. Облобызают, дадут покушать кишмиш и еще добавят шмот кошерного сала. Принесут прямо в руки, как в компании быстрой доставки «симон Бикицер и сыновья». Из нас дервиши, как из той селедки риба золотая! Спалимся, Сергей Валерианович. Точно спалимся!

– Мещанин Брейман, отставить скулеж! – скомандовал Гроза морей. – Где наша не пропадала, авось пронесет. Вон, Иоганн Карлович им стишок по-персидски расскажет, глядишь, они и подобреют.

Пошли, что ли, – Нарышкин побрел в сторону деревни. – Степан, ты оставайся с Катериной на берегу. Постарайтесь не высовываться без нужды и приглядывайте за пожитками.

– Ой мне, пропадем! С ума двинуться от такой жизни, – запричитал Моня, но, тем не менее, побрел за Сергеем.

– Будет лучше, если вы все молчать, а говорить буду я, – посоветовал Заубер.

Компания в живописных лохмотьях, изнывая от жары, снова вошла в турецкое селенье. На узких улочках по-прежнему не было ни души. Пахло дымом, навозом и жареной бараниной. Последний запах сводил Сергея с ума. Ряженые «дервиши» устремились на этот аппетитный дымок. Они остановились у двухэтажного дома с плоской крышей. Из-за высокого забора доносились оживленные голоса. И тут Заубер почему-то хрипло запел по-немецки. Песня была написана еще в золотые студенческие времена, причем слова придумал сам Иоганн Карлович, чем немало гордился. В дословном переводе текст песни выглядел так:

 
Кнехт Либерехт любил Грету
А Грета не отвечала ему на это.
Чего только не делал кнехт,
Грета не соглашалась на грех.
Либерехт подарил ей корсет,
Но Грета сказала «нет».
Ах, как Грета красива!
С горя пил Либерехт пиво.
Ах, как Грета нежна,
Ах, как Грета нужна.
Но настал тот счастливый миг
Подарил Либерехт Грете шпик,
Подарил колбасу и бекон.
И отмечен был ласками он.
Подарил марципан и цукат
И в объятиях Греты был рад.
Наконец-то Грета
Разрешила кнехту это.
И уехал Либерехт
Вместе с Гретою в Утрехт.
 

На улицу высыпали подростки и юноши.

– Надо вертеться как волчок, – посоветовал Иоганн Карлович и, широко улыбаясь, заорал: «Гюнайдын! Мерхаба!»

– Шашлык-башлык! Хурма-шаурма! Вах-Аллах! – вторя ему, выкрикнул Сергей первую пришедшую на ум восточную тарабарщину.

Видя, что юное население деревни находится в некотором замешательстве, Заубер снова запел, но теперь уже по-персидски. Песня была о вине и красавицах, слова принадлежали, кажется, Омару Хайяму, а залихватский мотив Иоганн Карлович подхватил в одной из пивных Кенигсберга.

Допеть ему не дали. Молодые турки залопотали что-то по-своему и потащили «дервишей» под руки в калитку.

Во дворе взору путешественников открылся настоящий достархан.

На низком помосте в блюдах и на подносах грудами высились яства. Восточные сладости, фрукты, рассыпчатый плов и куски жирной баранины. Нарышкин едва не подавился слюной. Его сердце бешено колотилось. Однако компанию изголодавшихся «дервишей» провели мимо помоста с едой и заставили опуститься на корточки в углу двора.

Вдруг где-то в глубине дома громко и отчаянно заверещал ребенок, потом крик перешел в плач, а на улицу из дома повалили радостно возбужденные мужчины.

«Все понятно, – подумал знакомый с некоторыми мусульманскими обычаями Нарышкин. – Обрезание. Чик-чирик мальцу сделали. Вот и радуются, нехристи!»

Сергей брезгливо поморщился.

А из дома на руках уже тащили зареванного мальчишку двух-трех лет. Новообращенного мусульманина поднесли к дервишам. Заубер не растерялся. Подражая муэдзинам, он, воздев руки к небу, пропел стих из Корана. А потом, склонившись над заплаканным личиком мальчика, зашептал по-персидски:

 
«Кто по этой дороге тревожной пойдет,
Может, радость, надежду, любовь обретет.
Каждый раз, задавая вопросы о том,
Для чего родились мы, живем и умрем.»
 

Дервиш Иоганн Карлович осторожно погладил ребенка по головке. Тот перестал реветь и протянул к нему свои ручонки.

– Майн либен киндер, – шепнул Заубер малышу в самое ухо. Тому стало щекотно, и он заулыбался.

Радостные крики огласили двор. Дервишей потащили к столу, и Нарышкин наконец-то смог запустить руку в горячий плов. Обжигаясь и дуя на пальцы, Сергей быстро принялся уписывать рис и баранину за обе щеки.

На все вопросы по совету умного Заубера он широко улыбался и, давясь пловом, старательно мычал: «Ийим! Тешеккюр едерим!»

Не прошло и нескольких минут, как турки принялись играть на каких-то своих балалайках, забили в барабаны, и мнимым бекташи опять пришлось изображать бурное веселье. Так продолжалось несколько раз. Перерывы между пловом и танцами становились все короче. Наконец «половецкие пляски» с их странноватой хореографией туркам прискучили.

Музыка смолкла. Мокрым от пота «дервишам» дали мешок с провизией и вывели их за ворота.

– Иоганн Карлович, а почему ты, сударь мой, решился по-немецки-то петь? – поинтересовался Нарышкин.

– О, это есть точный расчет на понимание человеческий натура, – улыбнулся немец. – Люди – везде есть люди. Любопытство. Надо было привлечь к себе вниманий. А, кроме того, я не знать длинных песен по-персидски. Пришлось петь на свой родной язык. Он для турок все равно не понятный. Какой разница? Святой человек все можно.

– А, пожалуй, верно! – Гроза морей хлопнул немца по плечу. – Помнишь, как мы нашего Аскольда монахам под таким же соусом сбагрили? Поблажил он немного, монахи и сомлели.

– Вот ты правильно сказал: люди – везде люди, что христиане, что мусульмане, – разглагольствовал Нарышкин. – И те, и другие до всякого такого бреда охочи. Надел рубище, поорал дурным голосом, покрутился волчком – все! Можешь нести любую околесицу – всему поверят, – резюмировал он.

В ответ на это Заубер, шедший впереди, резко повернулся и, нахмурившись, неодобрительно посмотрел на Сергея.

– Послушайте, молодой человек! – сказал он внушительно. – Мой студенческий стих не есть «бред и околесица»! Зарубить это на вашем носу!

– Ишь ты как! Пиит! У них собственная гордость имеется! – хмыкнул про себя Нарышкин, но не стал подначивать надувшегося немца.

Вдруг откуда-то со стороны моря донесся отчаянный женский крик.

Сомнения быть не могло: кричала Катерина.

Группа оборванных «бекташи» во главе с Нарышкиным скатилась с обрыва на прибрежную гальку. У кромки прибоя бился в истерике Степан, размазывая кровавые сопли по бороде и в ярости потрясая кулаками.

– Дочуру мою… ыыыы! Ироды…. Живодеры… ыыы-х!!!

Нос у Степана традиционно был разбит и напоминал мятую сливу. Катерины нигде не было видно, но в море уже довольно далеко от берега качалась на волнах фелука.

– Ше случилось среди здесь? – поинтересовался Моня.

– Уииии! – взвыл пуще прежнего Степан, указуя рукой на небольшое судно. – Украли Катеринушку, нехристи басурманскиииия!

– Как так! – Сергей озадаченно посмотрел на фелуку, которая, наполнив ветром паруса, быстро удалялась.

– А вот так! – крякнул Степан. – Умыкнули джанечку мою, блудодеи окаяннные! А мне всюю душу в пятки вколотили, еле живым оставили!

– Что делать-то станем, зятек дорогой, ась? – с надеждой спросил он, хватая Сергея за рукав.

«Ишь ты, быстро меня в зятья записали!», – подумал, высвобождаясь, Нарышкин, в то же время чувствуя приступ ярости и бессилия перед похитителями.

– А и впрямь, что же делать, Иоганн?!

– Такой цорес, такой цорес, – запричитал Моня. – Шебы вся их турецкая шаланда отправилась бичков покормить!

– Они украсть девушка, чтобы продавать в гарем, – задумчиво глядя на уменьшающуюся в размерах лодку, пробормотал Заубер. – Я думать так, что они плыть в Истанбул. Там есть большой спрос на русский красавица.

Степан, услышав, что дочь хотят продать в гарем, совсем обезумел от горя и, воздев руки к небу, большими скачками понесся прямо в набежавшую волну.

– Стой, дурак! – крикнул ему Нарышкин, но невысокая волна уже сбила разбитого горем отца с ног, и тот, полетев кверху тарашками и поболтавшись некоторое время в полосе прибоя, был выброшен на берег ногами вперед с полным ртом гальки и водорослей.

Мокрый и жалкий, он сел на берегу, стуча зубами и отплевываясь, и тихо заплакал.

– Уломался, дуралей сероухий, – глядя на него с жалостью, вздохнул Терентий.

– Если они поплыли в Стамбул, то это нам на руку, – твердо сказал Гроза морей. – Не хнычь, Степа, разыщем мы Катерину и обязательно вернем!

– Шанец есть – подбодрил Брейман. – Крохотный шанец, ше мы не умрем на етих чертовых камнях, а дотопаем-таки до Константинополя. В какой он, господа, стороне, кто-нибудь может сказать? Чтобы «да», так нет!

– Я думать, что он там. – Заубер махнул рукой в ту сторону, куда ушла фелюга. – Сола сапин, гери денюн, повернуть налево и идти назад… по берег моря! Когда мы лететь, я видеть в той сторона много огней.

– Слышали, господа дервиши? – спросил Нарышкин, оглядев компанию. – Собрали вещички и коммен отсюда нах Истанбул!

Верно, я толкую, Иоганн Карлович?