Текст книги "Авантюристы (СИ)"

Автор книги: Игорь Свеженцев

Соавторы: Андрей Турбин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Глава одиннадцатая
НА АБОРДАЖ!

«Но что ж? Корабль без парусов

Игрушкой стал ветров и валов,

И носится он в море, как колода,

А в первой встрече со врагом,

Который вдоль его всем бортом страшно грянул,

Корабль мой недвижим: стал скоро решетом,

И с пушками, как ключ, он ко дну канул».

(И. А. Крылов)

Когда возвращались назад, завечерело. От воды потянуло холодком. Катерина зябко поежилась, и Нарышкин набросил ей на плечи свою венгерку. Девушка посмотрела на него с благодарностью, однако Сергей был рассеян. Под мерный скрип уключин «Гроза морей» задумался. План возврата сокровищ окончательно дозревал в его буйной голове.

«Подплыть на лодке и под угрозой расстрела в упор потребовать клад обратно. Для острастки можно и пальнуть разок над палубой… Или так: переодеться в монахов, подплыть поближе и, пока они не успели опомниться, – на абордаж! Всю банду с парохода ссадить в шлюпки, дать немного провианта и хорошего пинка… Пусть отправляются ко всем чертям… Так поступил бы Морган, Томас Тью или Вильям Кидд…

Стоп! Морган не стал бы конфетничать, а попросту перерезал бы им всем глотки. Мертвые не кусаются… – Сергей нахмурил лоб. – Но мы же не можем поступать, как какие-нибудь головорезы… Ладно, пусть живут! Главное – захватить пароход и на нем направиться вниз до Самары или, скажем, до Астрахани. Там можно будет перегрузить сокровища в дорожные сумки, купить у казаков коней и растаять в приволжских степях…(Эта фраза показалась Нарышкину весьма романтичной, и он про себя повторил ее дважды.) А как же отпустить этого негодяя Левушку?!.. Нет, Трещинского нужно непременно вызвать стреляться! Непременно… А если не повезет, и он меня ухлопает? – Нарышкин поежился. – Ну, так что ж, честь жизни дороже… А с Катериной как быть? Она же без меня пропадет! И, потом, надо все-таки с ней объясниться…».

Катерина сидела на корме лодки и время от времени бросала на Сергея быстрые взгляды. Один из них Нарышкин поймал и, глядя в глаза девушки, принялся, фальшивя, напевать недавно сочиненные строки:

 
– Катя-Катерина, Бог судья.
Отчего ты, Катя, не моя?!
Сердце и душа горят в огне.
Катя-Катерина, вспомни обо мне!
Катерина заерзала на лавке.
 

«Теперь или никогда!», – мелькнуло в голове у Сергея. Он сделал несколько сильных гребков и опустил весла. Почувствовав себя обнадеженным, продолжил:

 
– Катя-Катерина, дай ответ:
Ты меня полюбишь или нет?
В петлю с головою,
Если не с тобою!
 

«Насчет петли, пожалуй, переборщил, – подумал Нарышкин. – Может так:

„В омут головою…“, или: „В пулю головою…“? Нет, „омут“, пожалуй, лучше. Ну да ничего, потом переделаю!».

Сергей кашлянул, мысленно перекрестился и начал:

– Знаете, Катенька, нам наконец надо поговорить. Хватит уже от себя бегать…

– Ну что ж, говорите, Сергей Валерианович, – ответила девушка, и ресницы ее затрепетали.

Ответ ободрил, но нужные слова как-то не приходили.

– Ну так вот, Катерина…Степановна, – выдохнул «Гроза морей», чувствуя, что лицо становится пунцовым.

Сергей с тоской посмотрел на гаснущий небосвод.

– А может, нам эту затею с кладом оставить? – сказал он внезапно для самого себя.

– Как же так, Сергей Валерианович? Уж столько-то страху натерпелись и все бросить?

– То-то и оно! Замотал я вас совсем. И сам, признаться, замотался изрядно. Гоняемся за сокровищем, словно за призраком неосязаемым! И все без толку… Театр спалили, Аскольд вон, совсем с ума попятился, сами чуть богу душу не отдали. Я ж не за себя боюсь…

– Ничего, Сергей Валерианович, сдюжим! – ответила Катерина с неожиданной решимостью в голосе.

– Вот за что и … («Нет, ну все, хватит вокруг да около ходить», – подумал Нарышкин, чувствуя, что нужный момент наступил.)

– Катенька, нашел я уже свой клад бесценный и терять его не желаю… Ведь люблю я тебя… Сразу полюбил, да только сказать как следует не мог. Если б ты согласилась женой моей стать, так и желать мне больше нечего! Давай в имение вернемся… заживем, хозяйство поднимем…

«Как „женой“?.. Почему „женой“? Какое, к дьяволу, „хозяйство“? – пронеслось в голове Нарышкина. – Зачем я это говорю?», – подумал он, чувствуя, как покрывается испариной.

Однако слова уже были сказаны, и девушка, подавшись к нему, нежно тронула за плечо:

– Эх, Сергей Валерианович… Сережа… Розан ты мой пионовый! Полюбила я тебя на ответ, да так, что который день уж ног под собой не слышу! Только мне самой за себя решать… Согласная я, пойду с тобой под венец, но не теперь, а когда ты врага своего достанешь! Клад не клад, да только не хочу я, чтоб ты потом всю жизнь себя корил и меня заодно, что дело свое начатое до конца не довел. А уж если сгинуть нам тут на реке придется, так на все воля божья…

Нарышкин схватил ее руки и стал порывисто целовать, потом сжал девушку в объятьях и припечатал ее губы долгим поцелуем.

– Ну все, пусти, задушишь меня совсем, медведь такой… – Катерина наконец высвободилась из стиснувших ее рук. – Прямо медведь и есть… Вон как растрепал всю!

– Ну, так меня приручить можно… – пошутил Нарышкин.

– Уж не знаю, как этакого разительного мужчину и приручать! – немного жеманно сказала Катерина. – Но уж ежели приручу, то хозяйка у вас, Сергей Валерьяныч, одна будет!

Нарышкин содрогнулся. Катенька кокетливо улыбнулась и чмокнула его в щеку.

«Пропал. Совсем пропал. Облупили как белочку! – подумал он. – Вот так под каблук и попадают. А… ну и пусть… наплевать да размазать!»

Сергей снял с ее плеч венгерку и бросил на дно лодки, затем обхватил девушку за талию и потянул на себя.

Они вернулись к монастырю далеко за полночь. Лодка против течения продвигалась медленно. «Гроза морей» греб вяло. Он чувствовал себя слабым, будто вареный петух. По телу разливалась приятная истома, в голове шумело, как во время похмелья. Хотелось спать. Катерина, напротив, сидела гордо и прямо, по привычке слегка опустив глаза, и с трудом удерживала торжествующую улыбку.

«Как баба на чайнике!», – подумал Нарышкин.

– Жизнь у нас с тобой, Сережа, размалиновая будет! – мечтательно щебетала Катенька. – Тебя только от питья отбить надобно! У меня душа к такому непереносчива. Где ж это видано, чтоб каждый божий денек как клюковка наливаться?! Себя, мой золотенький, надобно понимать, помнить и держать. Ты, Сережа, не обессудь, будто Саврас без узды! Сорвался с привязи, нарушил флакон и присосался к нему, как пиявица, глядь – уже и нарядился! – Катерина истомно потянулась. – Вот найдем клад, забогатеем, денежку на черный день припасем и заживем с тобой, как за пазушкой – шире масленицы! А там уж и хозяйство путем пойдет!..

Нарышкин молчал и греб, ворочая веслами так, будто они были пудовыми. «Пропал, что с воза упал!», – думал «Гроза морей», хмуро глядя на темную воду.

На берегу их встречал подозрительный и мрачный Степан.

– А вот и тестюшка дорогой! – буркнул себе под нос Нарышкин, высаживая Катерину из лодки. Выходя, она сжала ему локоть, успев шепнуть на ушко, жарко выдохнув: «Золотенький мой!».

Неподалеку от воды мерцал огонек костра. В ожидании своего предводителя товарищество «Нарышкин и К» грелось у огня и пекло картошку. Заубер корпел над бумагами, по-прежнему ничего не замечая вокруг. Терентий помешивал угли.

– Докладываю, – сообщил он. – Пароход видал. Трубу они поставили, артель бурлаков подрядили и, по всему видать, завтра поутру стащат их с мели.

– Значит завтра решающий день! – стряхивая с себя остатки вялой истомы, объявил Сергей. – Жребий брошен, Рубикон перейден! Толкни немца, дядька Терентий, будем держать совет!

Спать легли, когда уже брезжил рассвет. Усталый, вымученный, опустошенный Нарышкин упал ничком у костра, как куренок, свернулся в ком и заснул накрепко; так, как говорят в народе: «Спит, точно коноплю продал». Во сне в который уже раз к нему пришатался Царь Иван.

– Почто добро мое к рукам прибрал, сучий пащенок? Ужо ли тебе златом владети? Тебе с гузном немытым на трон царский садиться? Не быть сему!

Царь угрожал, топал ногами, матерился, как ломовой извозчик, но Сергей дрых кирпич кирпичом и на провокации самодержца не реагировал.

Утром его с трудом растолкал дядька Терентий. Нарышкин мучительно долго приходил в себя.

– Вставайте, сударь! Пора Ваше добро отвоевывать! – воинственно сообщил дядька, плеснув на барина волжской водицей.

– Что такое… Отставить купание… Прокляну навеки, от церкви отлучу! – возмутился «Гроза морей», возвращаясь из объятий Морфея.

Стали грузиться в две лодки. Вторую, впрочем как и первую, пришлось позаимствовать у монахов. У них же «взяли в аренду» несколько ряс и клобуков. Терентий ночью ходил в монастырь и вернулся не с пустыми руками.

– Вина прихватил? – сонно моргая, спросил Нарышкин.

– Пяток бутылей к ногтю пришил, – усмехнулся дядька.

– Дай одну! – потянулся Сергей. – Нашему островитянину и так за глаза хватит, а мне боевой дух поднять надобно!

Он раскупорил бутыль и, запрокинув вихрастую голову, забулькал из горлышка.

– Будет Вам! – прошипела сквозь белые, как кипень, зубки, незаметно подошедшая Катерина. – С утра уже начинаете! Что ж Вы ее, как конь запаленный, пьете?..

– Ты мне вчера что обещал? – сказала она, придвинувшись и прибавив в голос немного интимности. – Хватит лакать-то, ступай в лодку!

Нарышкин оторвался от бутылки и вымученно улыбнулся, глядя на девушку мутноватыми глазами.

«Как она похожа на своего папу!», – подумал он со злобной нежностью.

До острова доплыли быстро. Никитка уже поджидал гостей и в нервном напряжении, прихрамывая, ковылял по песку взад вперед.

– Привез? – крикнул он, когда обе лодки еще только собирались причалить.

– Как обещал! – Нарышкин спрыгнул в воду и вывалил на берег груду монашеского одеяния.

– Что ты мне мануфактуру кажешь, пойла привез, ай нет?! – почти выкрикнул рыжий отшельник, стиснув худые веснушчатые кулачки.

– На вот, держи, Робинзон! – Сергей протянул ему котомку с монастырским вином. – Чем ушибся, тем и полечись!

– Всего-то? – разочарованно протянул пушкарь, бегло ознакомившись с содержимым котомки. – Это мне на один укус.

– Будет с тебя и этого, – ответил Сергей. – Ты нам тут еще живой понадобишься. Если подсобишь, такого добра у тебя море разливанное появится, хоть с головой купайся!

– Когда будете запой делать, меня возьмете с собой? – неожиданно смягчившись, спросил Никитка. – Одубел я тут совсем, мохом оброс, будто леший. Сижу на этом острове, как вошь в пироге, а душа раскачнуться желает! Баб уже, почитай, год не нюхал, – добавил он, плотоядно покосившись на Катерину.

– Где ж мы тебе, сиволапому, тут баб сыщем? – недипломатично встрял было Степан, загораживая дочь собой, но Сергей отстранил компаньона.

– Все, будет! – успокоил «Гроза морей». – Мы с тобой, Никита, еще черта за уши подержим! Ты нам только помоги немного, а вино и женщин мы тебе обеспечим в избытке, верно, Терентий?

– Девок, что репок! – философски подтвердил дядька.

Никитка просиял, как масленый блин, и откупорил бутылку.

– А не обманете? – спросил он с тревогой в голосе.

– Чтоб мне болтаться на рее! – поклялся Нарышкин и сделал выразительно страшное лицо.

Покуда отшельник поправлял голову, «Гроза морей» сотоварищи снова держал совет.

– Итак… – оглядывая команду, сказал Нарышкин. – Нас пятеро вместе с Робинзоном, Катерина не в счет. У нас две лодки, пушка малого калибра и дуэльный пистолет. Для начала военной компании уже достаточно! Сколько у нас снарядов, Никита?

– Этого добра у нас, что песку морского! – немного туманно заверил островитянин.

– А точнее?

– А точней – два ядра и картечный заряд. Божья обитель не склад воинский. Что ближе лежало, то и прибрал. Спасибо еще, что это сыскалось!

Нарышкин нахмурился и немного помолчал.

– Ладно, план, как и уговаривались, такой: мы переодеваемся в монастырские обноски, садимся в лодки и старательно изображаем сюжет картины «Чудесный улов». Не помню, чьей кисти полотно, но суть, я думаю, ясна! Терентий, только, чур, в этот раз песен этих своих не пой!

Как только объявляется пароход Трещинского, Робинзон стреляет из пушки, стараясь сбить руль или сделать так, чтобы они потеряли ход. Покуда они не успели опомниться, мы атакуем с обоих бортов, берем пароход на абордаж, далее – короткая схватка на палубе и мой поединок с главным негодяем, то бишь мерзавцем Левушкой. Злодей побежден и наказан, мы забираем клад, плывем с ним дальше и в ближайшем порту устраиваем грандиозную оргию в древнеримском вкусе. Некоторый опыт у вас уже имеется, так что с этим загвоздки не вижу, – Сергей усмехнулся и встретился глазами с возлюбленной.

Катерина стояла кувшинчиком – уперев руки в бока. Весь вид ее свидетельствовал о том, что идею с оргией она не разделяет. Нарышкин отвел взгляд.

Доселе молчавший Заубер критически покачал головой:

– Это есть неправильно! Один пистолет и один пушка много не навоевать! Надо еще оружие!

– Наше главное оружие – внезапность! – трубил Сергей.

– А я говорил вчерась, надо было ночью их брать! – заявил Степан. – Ночью мы бы их враз одолели!

– Ночью они уже ученые, – вставил свое слово Терентий. – Этаким манером теперь к ним не подберешься!

– Верно! – одобрил Сергей. – Наш главный козырь – внезапность. Днем они не будут ожидать нападения! С Трещинским я справлюсь, молодцы его мне тоже не страшны, вот только, пожалуй, с великаном тем повозиться придется… Впрочем, Иоганн Карлович прав, нам нужно еще оружие.

– Языком-то мы все мастера будто на гуслях играть, – буркнул Степан. – А ну, как до дела дойдет, кому воевать-то?

Спор нарушил отшельник. Он подошел к компании; икнув, бросил на землю перед Нарышкиным небольшой плотницкий топорик и ржавый обломок косы.

– Вот. Есть еще ружжо. Я с ним на уток ходил. Патронов только мало. Но ружжо есть.

– Никитушка, голубь сизокрылый, – расплылся в улыбке «Гроза морей». – Это же целый арсенал!

В томительном ожидании прошло все утро и часть дня. Переодевшись в монастырское платье, товарищество «Нарышкин и К» сидело наготове у лодок. Терентий, приладив обломок косы к крепкой палке, затачивал получившееся копье. Заубер не расставался с бумагами, взятыми из стола Трещинского, и с головой ушел в их изучение. Никитка, выкушав бутыль, дремал возле пушки.

Припекало. Пароход не являлся. Помрачневший, как грозовая хмарь, Нарышкин нервничал, в который раз проверяя свой дуэльный лепаж и охотничье ружье, сыскавшееся в жилище отшельника. Вниз по течению проплыла утиная вереница барок, вверх прошлепал огромный трехпалубный «американец» общества «Самолет». Он прошел довольно близко от островка, и пробудившийся Робинзон, не разлепивши глаза, кинулся было палить из пушки, однако его вовремя удержали.

После обеда поднялся сильный ветер. Небо помутнело, и на него стала громоздиться тяжелая, как булыжный камень, огромная, фиолетовая с рыжими подпалинами туча. Вдалеке за рекой уже слышалось сердитое ворчание грома.

– Гроза будет! – уверенно сказал Терентий.

Произнес он это вполне буднично, однако Нарышкин почувствовал: «Вот оно! Момент настает!».

Ветер дунул с неистовой силой, будто метлой поднял в воздух водяную и мелкую песчаную пыль. В небесах раскатисто ухнуло, загрохотало и рассыпалось горохом окрест. Волга пошла белыми барашками. Деревья на острове заходили ходуном, как во время доброй пирушки. С крыши скита стало рвать лыковую кровлю.

– Вон они! – неожиданно закричал Степан. – Вижу пароход!

– Все в лодки! – взревел «Гроза морей»! – Катерина, ты остаешься здесь! Терентий, буди Робинзона!

Никитку растолкали, он вскочил к пушке и, щуря глаза от летевшего песка, пристроил к стволу самодельный прицел-диск.

– Почитай, с полверсты будет! – крикнул он, вглядевшись. – Отсюдова не дострелить!

– Ах, дьявол! – Нарышкин всмотрелся в приближающийся силуэт парохода. Трещинский держал ближе к левому берегу. Далеко, слишком далеко…

– Собирались, как вор на ярманку – и на тебе! – простонал Степан. – Что делать-то будем, сударь?

– Грузите пушку во вторую лодку. В ней поплывем мы с Робинзоном. Никита, бросай туда свои причиндалы! В первой лодке – Степан, Терентий и Иоганн Карлович! Давайте живее!

Катерине показалось, что в этот момент, накануне решающей битвы, ее суженый был одновременно прекрасен и ужасен. Его благородное лицо стало вдохновенным и ярко-розовым, как слегка разбавленное вино. «Гроза морей» метался по берегу и ревел, как бык на бойне, отдавая приказания:

– Лодки на воду! Берись за весла! А-а-а… проклятье… кто положил здесь ядро?!

На минуту замершая в пень Катерина вдруг очнулась и, заголосив, как плакучая баба, бросилась на шею Нарышкина.

– Сережа, я с тобой! Я тут одна не останусь!!! «Гроза морей» хотел, было, выругаться, но слова комом застряли в груди.

– Садись в лодку! – только и смог сказать он.

Обе посудины, переваливаясь на волнах, отплыли наперерез пароходу. Поминутно всех, кто находился в них, окатывало водой.

– Оставалась бы на берегу, дурочка! – стараясь перекричать громовые раскаты, почти ласково выпалил на ухо Катерине Сергей. – Чего за нами увязалась?!

– А случись что, мне там одной сидеть, смерти дожидаться?! – крикнула в ответ девушка. – Меня бросишь, как истопку с ноги, а сам в непотребные дома подашься оргиев устраивать!

Лодку сильно качнуло. Катерина судорожно схватилась за борт. Ее глаза расширились от страха.

– Вот погоди, вернемся на берег, я те покажу оргиев, – тихо добавила она, втягивая голову в плечи.

– Эх, не потопнуть бы! – отозвался Никитка. – Я-то плаваю, как колун!

С неба упало несколько тяжелых капель.

– Ежели порох замочит, тогда кранты, отвоевались! – отшельник озабоченно посмотрел вперед. – Правее забирай. Вон они, теперь уж недалече!

– У тебя все готово, Робинзон? – выправляя лодку, спросил Нарышкин. – Может, уже пора?

Никитка неожиданно стал серьезным.

– А оно того стоит? – спросил он, испытывающим взором глядя на Сергея.

– Стоит, – коротко ответил Нарышкин. – Пали!

– Эх, мать честная! – отшельник прицелился и запалил фитиль.

Перекрывая грохот небесный, пушка выметнула из себя пламя. При этом она подпрыгнула. Хруст, раздавшийся от удара орудия о дно лодки, услышан не был – у всех заложило уши. Ядро просвистело прямо перед носом парохода, срикошетило об воду, отпрыгнуло от нее, словно удачно пущенный плоский голыш, и взбило султан брызг неподалеку. В первой лодке послышался дружный стон разочарования.

– Не попал! – воскликнул Нарышкин.

Никитка покраснел, точно обваренный.

– Разве на этакой волне мыслимо с первого разу попануть? Это тебе не лапоть сплесть, тут пристреляться надобно! А ну, подай мне банник!

– Давай, Никитушка, давай пока они не ушли!

– Даю! – воскликнул Никитка, посылая в дуло новый заряд.

С трудом балансируя в качающейся на волнах лодке, он затолкал в пушку второе ядро.

– Тут вода! – вскрикнула Катерина, указывая пальцем на фонтанчик, бьющий из днища. – Вон уже сколько натекло!

«Гроза морей» сорвал с головы картуз:

– На, вот, держи, будешь вычерпывать!

Снова адски грохнуло, но уже над головой. Небеса, казалось, разверзлись, обрушив вниз потоки воды. Пароход почти скрылся из виду за стеной ливня. Мгновенно все вымокли до нитки.

– Прикройте меня! – закричал пушкарь. – Я заложил весь порох, что был!

Сергей бросил весла и растянул над запальным отверстием венгерку. Вода прибывала. Ее в лодке теперь было уже выше щиколотки.

– Давай, голубчик, давай… – торопил Нарышкин.

– Эх, была не была! – Никитка перекрестился. – Ну, куда бог пошлет…

Прикрываясь от дождевых струй, он вновь запалил фитиль… А дальше произошло то, чего никто из находившихся в лодке предугадать не мог. Раздался страшный грохот. Пушка плюнула огнем и едким дымом, стремительно отпрыгнула назад и пробила корму. Через мгновение где-то впереди за белесой вуалью дождя прогремел взрыв. Яркая вспышка разодрала пелену ливня.

– Кажись, попали! – немного обескуражено констатировал Робинзон.

– Тонем! – не своим голосом закричала Катерина.

Вода стремительно прибывала, и лодка, которую заливало теперь и сверху и снизу, погружалась все быстрее.

– Пушку долой! – воскликнул Нарышкин, мощными гребками пытаясь сократить расстояние между тонущей лодкой и пароходом Трещинского.

– Я ее не брошу! – крикнул в ответ Робинзон.

– За борт ее, дурень, не то потонем все! – приказал «Гроза морей», не прекращая отчаянно работать веслами. Бросай, я тебе новую куплю!

Робинзон всхлипнул, обхватил горячий ствол двумя руками и, поднатужившись, вытолкнул тяжелое орудие из лодки. При этом он не устоял на ногах, поскользнулся и тоже повалился за борт.

– Он же плавать не умеет! – взвизгнула Катерина, не переставая, однако, вычерпывать воду картузом.

– Держись! – крикнул ей Нарышкин и прыгнул вслед за отшельником.

Он нащупал барахтающегося в воде Никитку, ухватил его за рукав и потянул на себя. Рукав подался легко, так и оставшись зажатым в ладони Сергея.

«И впрямь поизносился весь…», – успел подумать «Гроза морей», вспомнив живописные лохмотья отшельника. Он набрал побольше воздуха, нырнул и успел подцепить идущего топором ко дну Никитку за шевелюру. Темная вода завертела, закрутила обоих. Перед глазами Сергея поплыли круги…

Выныривали, как показалось, бесконечно долго. Волга-матушка никак не хотела выпускать из своих цепких объятий…

Первое, что увидел Нарышкин по возвращении на поверхность, был нависающий над ним на расстоянии сажени борт парохода. Лодки с Катериной нигде не было видно. Сергей закашлялся и подтянул к себе обмякшее тело Никитки. Держа отшельника одной рукой так, чтобы его голова была на поверхности, он с трудом подгреб к пароходу и ухватился за свисающий вниз обрывок каната. «Кострома» глубоко сидела в воде, накренившись на правый, ближний к Сергею борт, вдоль которого покоилась смятая, искореженная взрывом труба. Часть надстроек и борта было разрушено, волны плескались выше ватерлинии, грозя захлестнуть палубу. Пароход развернулся теперь поперек течения. Из его стального нутра валил густой пар вперемешку с дымом.

– Ты что ко мне присосался как гроздь! – отплевываясь, высказался Нарышкин, стараясь привести отшельника в чувство.

– Сам присосался! – булькнул Никитка и зашелся кашлем, хрипя и выплевывая воду.

– Жив, слава Богу! Держись за канат!

– Кажись, мы им котел разнесли, – продолжая отхаркиваться, заметил Робинзон.

Вверху на палубе послышался топот.

Хорошо знакомый Сергею голос воскликнул: «Капитан, вы не смеете! Немедленно вернитесь!».

Другой голос ответил с вызовом, в котором чувствовался страх: «Сударь, идите к черту! Пароход тонет. Советую Вам спасать свою шкуру!».

«А-а, уже грызетесь, крысы», – не без злорадства, подумал Нарышкин.

– Вы не имеете права бросать корабль, пока на нем остаются пассажиры… и груз!

– Я нанимался управлять судном, но, черт возьми, я не собираюсь стать пушечным мясом для Ваших приятелей! Я с самого начала понял, что тут дело нечисто… Уйдите с дороги!

Послышался звук борьбы, а затем раздался выстрел и шумный всплеск.

Мимо держащихся за канат Нарышкина и Робинзона, проплыло тело человека в белом кителе речного пароходства.

– Капитана убили! – просипел Никитка, выпучив глаза на мертвеца, за которым в воде тянулся кровавый след. – Это что ж такое делается?!

– Им не впервой! – прохрипел Сергей. – Капитаны у этих милых господ не приживаются!

Стиснув зубы, он подтянулся по канату вверх и, не выпуская его из рук, осторожно выглянул через отверстие шпигата на палубу.

Трещинский стоял к нему спиной и разговаривал теперь с одним из своих помощников. Фигуры последнего не было видно за надстройкой, но по голосу Сергей узнал Николая Петровича.

– Что можно сделать? – стараясь сохранять спокойствие, спросил Трещинский.

– А что тут сделаешь! – отвечал исполин. – Готовьтесь, Лев Казимирович, скоро будем с Вами кормить рыб! Кочегаров обоих – сразу на месте… Пантюха и Митяй – раненые, лежат, как камушки. Рулевой, собака, кажись, за борт сиганул. В дыру вода хлещет… Плохо дело. Надобно нам с Вами ноги уносить!

– Merde! – оглядываясь вокруг, но, очевидно, не замечая Сергея, выругался Левушка. – Откуда у них пушка?

– Кончать с ними нужно было еще в имении, – прорычал Николай Петрович. – А Вы все бирюльничали… Теперь, поди вот!

– Сколько выдержит лодка? – спросил Трещинский, понизив голос.

– Нас с Вами сдюжит. А вот поклажу – навряд, – раздраженно отвтил великан. Говорил я Вам – не ломите цену. Надобно было сбагрить все добро сразу, сейчас бы уже как сыр в масле катались! Эх, сударь… Теперь уж поздно… Берите, что в карманах поместится, да и с Богом!

– Грузите лодку! – приказал Трещинский. – Возьмите только все самое… Впрочем, Вы знаете, что нужно взять!

– Да уж не извольте сомневаться… Как быть с Вашей мамзелью?

– С ней я разберусь, – отрезал Левушка. – Не мешкайте!

Где-то невдалеке треснул одинокий выстрел. Пуля, срикошетив от надстройки, ударилась в фальшборт, вместе с каплями дождя запрыгала по мокрой палубе.

Трещинский пригнулся и выстрелил в ответ. С грохочущих небес сорвалась ослепительная молния и ударила в воду совсем близко от парохода.

– Там монахи какие то! – прогудел Николай Петрович, и в голосе его Сергею послышалась озадаченность.

– Какие, к черту, еще монахи?!

– В лодке… Гребут сюда.

– Откуда тут могут быть монахи… зачем монахи? Стреляйте – это Нарышкин! – взвизгнул Левушка, разряжая длинноствольный револьвер американского образца.

(«Эх, нам бы такую штуковину», – позавидовал Сергей.)

С борта парохода в направлении подходившей лодки захлопали выстрелы. Нарышкин, пользуясь отвлекающим моментом, ухватился за планширь, кряхтя, подтянулся на руках, перекинул свое тяжелое тело через фальшборт и метнулся в открытую дверь надстройки. Внутри парохода раздался скрежет. Судно вздрогнуло и накренилось еще сильнее. Сергей не удержался на ногах и ударился раненым плечом о переборку. Острая боль обожгла всю руку. Снаружи на палубе вновь послышалась беспорядочная пальба, а затем голос Николая Петровича прогудел, будто в трубу:

– Ужо, мы им сыпанули. Драпают, словно настеганные!

– Спускайте лодку! – приказал кому-то великан. Сергей постоял некоторое время, прислонившись к переборке и потирая ушибленное плечо.

– Только бы не случилось беды с Катериной, – подумал он. В памяти всплыли ее слова, сказанные накануне: «Розан ты мой пионовый!». – Хорош «розан», – невольно улыбнулся Сергей…

По палубе вновь протопали тяжелые сапоги. Стало слышно, как заскрипели тали. «Спустили шлюпку», – догадался «Гроза морей».

– Осторожнее, дьявол вас возьми! – срывающимся фальцетом выкрикнул голос Левушки.

– Нервничаешь, – с наслаждением подумал Нарышкин. – Это правильно! То ли еще будет!

Было слышно, как что-то тяжелое спустили в лодку. Затем раздался тупой приглушенный удар, хриплый вскрик и последовавший за ним шумный всплеск. Еще один знакомый голос истошно завопил:

– Постойте! Зачем это?! Мы так не договаривались!

– Вы, конечно, неплохой актер, господин Нехлюдов, – с усмешкой ответил из-за переборки Левушка. – Однако роль свою Вы уже отыграли. Да и места мало в лодке, Вы уж не обессудьте…

– Заканчивайте с ним, Николай Петрович!

Послышался новый удар и сдавленный крик. Нарышкин содрогнулся, представив себе происходящее на палубе. «Ну и жрите друг друга!», – с ненавистью подумал он. Только сейчас Сергей понял, что стоит уже по щиколотку в воде.

– Готовы оба, – сообщил исполин. – Прощайтесь с вашей мамзелью, господин Трещинский, и айда отсюда.

Левушка расхохотался.

– Сколько в вас весу, Николай Петрович? – спросил он, явно ерничая.

– Это Вы к чему клоните? – озадаченно ответил исполин.

– Вы не догадываетесь, кто будет следующий? – голос Трещинского окреп и звучал теперь почти спокойно.

– Вы что же это, собираетесь меня убить?.. Ах ты тля! – взревел Николай Петрович. – Неужто и впрямь осмелишься… Да ведь я тебя…

– Я Вас и пальцем не трону, – поспешно заверил Левушка.

– Это сделаю я! – раздался еще один голос.

Нарышкин, стараясь не шуметь, прокрался по коридору и выглянул сквозь приоткрытый иллюминатор на палубу. Позади великана, держа в изящной руке взведенный револьвер Лефоше, гибкая, как борзая, стояла «Настасья Нехлюдова». Нарышкин поймал себя на том, что в который раз невольно ею любуется.

– Ишь ты, бабу свою на меня натравить решил… – удивился Николай Петрович, оборачиваясь назад. – Раздавлю обоих, как клопов…

Он сделал шаг по направлению к актрисе. Та слегка отступила и, прицелившись, одну за другой стала всаживать пули в грузное тело гиганта. Каждый раз после выстрела небрежным и ловким движением она взводила курок.

– Один, два, три… – непроизвольно считал Нарышкин.

Николай Петрович, слегка морщась после каждого попадания, вытянув вперед руки, молча шел навстречу своей смерти.

– Четыре, пять…

Промахнуться было невозможно. Шестой выстрел побледневшая, как полотно, актриса сделала почти в упор.

Взревев, как бык на бойне, великан рухнул на палубу.

– Однако… – пробормотал Левушка. – Экий здоровяк! И как Вам, право, не жаль…

– Помилуйте, какая может быть жалость? – усмехнулась «Настасья Алексеевна», и поправила мокрые волосы. – Он ведь только что убил моего «отца»!

– Вот мерзавка! – содрогаясь, подумал «Гроза морей» и ему вспомнилась ночная сцена в каюте Трещинского. – А ведь она могла меня тоже…

Пароход снова вздрогнул и заскрежетал. Новая порция воды хлынула на палубу.

– Я захвачу кое-что в своей каюте, – поспешно кинул Трещинский актрисе. – Ты ступай на мостик. Если приблизятся монахи в лодке – стреляй, это люди Нарышкина.

Левушка шагнул в коридор и едва не задел прижавшегося к переборке, старавшегося не дышать Сергея.

Нарышкин осторожно шагнул следом. Он прокрался по коридору до дверей Левушкиной каюты и заглянул внутрь.

Воды здесь было уже по колено, и она прибывала с каждой секундой. Пароход заметно «клевал носом». Полячишка, чертыхаясь, лихорадочно искал что-то в своем столе и, казалось, не замечал ничего вокруг. Сергей тихо вошел, осторожно приблизился к Трещинскому…

– Что-то потеряли, господин Трещинский? – почти ласково спросил Сергей.

– Ты! – Левушка резко обернулся и тут же получил один из тех ударов, которыми дворянин Сергей Нарышкин по праву гордился. Трещинский перелетел через стол, ударился о переборку, на секунду прилип, казалось, к ней, а затем, кулем рухнул вниз и некоторое время лежал на столе без движения. При этом револьвер его с длинным дулом отлетел в дальний угол каюты и, булькнув, скрылся в воде.

– Да ты живой ли? – поинтересовался Сергей, слегка морщась. Боль в плече давала о себе знать.

Он наклонился над своим врагом, поправил его запрокинутую голову и не без удовольствия отвесил несколько звонких пощечин, гулко отозвавшихся в заполненной водой каюте. Трещинский замычал и с трудом растворил правый глаз. Другой его глаз закрылся, видимо надолго.