Текст книги "Авантюристы (СИ)"

Автор книги: Игорь Свеженцев

Соавторы: Андрей Турбин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Глава третья
КОПЬЯ И КОПИИ

«Это было длинное копье, покрытое золотом. К верхушке его было прикреплено кольцо из золота и самоцветов, с двумя буквами, символизирующими имя Спасителя, на внутренней стороне».

(Евсевий)

Город был наполнен звуками. Внизу у подножья домов, словно обитатели растревоженного муравейника, копошились обыватели. Слышался шум многотысячной людской толпы, которая, подобно бурной реке, текла извилистыми рукавами улиц и переулков, выплескиваясь у внешнего оборонительного вала. Люди лезли на стены, откуда любопытных простолюдинов сгоняли пинками хмурые стражники. На вторых и третьих ярусах домов хлопали резные ставни. Перегнувшись через затейливые перила балконов и стараясь перекричать друг друга, делились последними новостями соседи. Особенно любопытные лезли повыше, хрустели черепицей на крышах, пытаясь занять места с видом на рейд, запятнанный разноцветными парусами пришельцев.

Над мокрыми крышами плыл тревожный звон колоколов. Одних только церквей в этом городе, поднявшемся из античных руин, было около пятисот. Прокопий Архонт невесело усмехнулся, вспомнив, что перед тем, как построить новый град, император Константин разрушил древний акрополь со святилищами Аполлона и других языческих богов. Рядом с развалинами торжественно вознес свои величественные главы Собор Святой Софии. Построен он был, кажется, уже при Юстиниане. Легенды говорят, что планировку будущего храма император узрел от небесного ангела, явившегося к нему в чудесном сновидении. Храм возвели в кратчайшие сроки. Всего за шесть лет. Строительным материалом порой служили остатки самых красивых античных зданий. Мрамор для колонн везли из Рима, Афин, Эфеса. Стены храма были облицованы плитами из розового, зеленого, темно-серого, черного и белого камня. Их резали так, что прожилки на мраморе складывались в лики людей и животных, деревья, фонтаны, водопады. По этим причудливым изображениям Константинопольские гадалки пытались делать свои предсказания.

Прокопий посмотрел на огромную, тускло сверкающую в сыром, напитанном влагой воздухе дугу куполов Святой Софии.

«В храме сейчас, должно быть, не протолкнуться», – подумал он, глядя на восьмое чудо света. Никто в божьем мире, кроме, быть может, покрытых пылью и темной патиной, опаленных солнцем Египта арабских купцов, не видел более грандиозного сооружения. Купцы рассказывают, что далеко на юге есть пирамиды, построенные так давно, что никто и не помнит, когда и зачем они вознесли к небесам свои острые вершины. Говорят, что эти пирамиды выше и массивней Константинопольского собора. Выше? Быть может…

Однако трудно представить более великолепное творение рук человеческих. Юстиниан украсил собор с баснословной расточительностью. Иконостас поддерживают двенадцать колонн из чистого золота, балдахин над амвоном усыпан драгоценными камнями, вся священная утварь – чаши, сосуды, ковчеги – сплошь из злата. Шесть тысяч золотых и серебряных лампад льют вокруг свой божественный свет, который отражается в мозаике, преломляется в драгоценных камнях, загадочно мерцает и тает в просторе под необъятным куполом. Император поставил перед своими архитекторами Исидором и Анфимием задачу: превзойти размерами, богатством, красотой знаменитый храм в Иерусалиме.

Юстиниан достиг цели. Собор, созданный его повелением, затмил Храм Иерусалимский. Рассказывают, что в день освящения Святой Софии император воскликнул: «Я превзошел тебя, о, великий Соломон!».

Прокопий словно в последний раз впился глазами в слегка размытые дождем очертания Города.

Рядом с Софией высился Большой дворец и примыкающий к нему Ипподром. Дворец строился и перестраивался на протяжении веков. Вот и сейчас часть его была окружена строительными лесами. Подминая под себя всё новые и новые земли, дворец постепенно сползал к морю и ширился бы дальше, не прегради ему дорогу береговые укрепления. Это был воистину город в городе. Громадный комплекс, состоящий на восточный манер из садов, парков, фонтанов, павильонов, церквей и часовен. Там находились покои для двадцати тысяч слуг, шелкопрядильные и золототканые мастерские, бани, кладовые, конюшни, псарни с охотничьими собаками и гепардами, арсенал и монетный двор. Из века в век там копилось столько произведений ювелирного искусства, что весь дворцовый ансамбль представлял собой огромный разросшийся музей. На глазах Прокопия германский посол, которому случилось быть во дворце, пришел в изумление от придворного обеда, во время которого гости ели с золотых блюд, а фрукты лежали в таких неподъемных золотых чашах, что их спускали с потолка и передвигали по столу специальными механизмами. Прокопий улыбнулся, вспомнив округлившиеся глаза и перекошенный рот тевтонца.

Неподалеку находился еще один отдельный императорский дворец, Вуколеон. Балконы его выходили на Мраморное море, а свое название он получил благодаря большому барельефу, изображавшему битву между быками и львами. Варвары-франки переиначили греческое название дворца на свой лад. Непонятное для них слово они произносили так, чтобы звучало более понятно – «буколеон», «Пасть льва», или «Львиная пасть» – так прозвали они императорскую хоромину.

«Чудовищный язык у этих пришельцев!», – в очередной раз подумал Прокопий и, словно стараясь навечно сохранить в памяти, продолжал вглядываться в знакомые силуэты дворцов, храмов и мокрых черепичных крыш. Пора было уходить. Прокопий зябко повел плечами и еще плотнее обернулся в плащ. Он спустился с крепостной стены по осклизлым ступеням, непроизвольно хватаясь за шершавые, крошащиеся камни рукой.

Стены, защищавшие столицу империи, в этой части города возводились спешно, ввиду грозившего Константинополю нападения гуннов Аттилы. Каменный пояс вокруг города состоял из нескольких частей. Главным и наиболее внушительным укреплением считалась стена Феодосия. Она тянулась от Золотых ворот до Влахернского дворца. На всем протяжении ее усиливали высокие двухъярусные башни, удаленные друг от друга на расстояние полета стрелы. На верхних ярусах, имевших выход на стены, находилось все необходимое для того, чтобы отразить осаду. Здесь всегда дежурили стражники. Вот и теперь они шумно переговаривались между собой, пытаясь укрыться от дождя. Прокопий знал, что Внешняя стена была не столь крепка. Она изрядно обветшала, а проломы в ней заделывались наспех. Укрепления Константинополя только на первый взгляд производили впечатление неприступных. От зоркого взгляда успевших погостить в городе крестоносцев Людовика седьмого не укрылось ничего. Французские рыцари, ошеломленные красотой и богатством Византийской столицы, заметили слабину стен этого огромного хранилища драгоценностей, которыми им так хотелось владеть. Они желали взять этот город, набитый несметными сокровищами дворцов и храмов. Они жаждали обладать столицей великой империи, уподобляясь нетерпеливым любовникам, дрожащим от страсти в предвкушении прелестей своей возлюбленной. Но было кое-что еще. То, что разжигало рыцарей Христа паче желания обладать золотом Константинополя…

При появлении Нарышкина Иоганн Карлович поднялся, снял свое penz nez, и стал торопливо протирать его.

– Мне очень жаль, Серьожа! – пробормотал он. – Я не должен быть так говорить с Вами.

– Пустое, Иоганн, – отмахнулся Нарышкин. – Я тут сегодня почитал кой-чего, и у меня появилось много вопросов.

Брови Заубера поползли вверх:

– Почитал? – немец недоверчиво улыбнулся.

– Ну да, почитал, – с легкой обидой сказал Сергей. – Что я, по-Вашему, готтентот какой-нибудь темный? Я все-таки кой-чему обучался и книги не хуже прочих читать умею.

– О да, разумеется, – сконфузился Заубер. – Какой будет вопрос?

Сергей присел на колченогий стул и наморщил лоб.

– Я буду говорить, а Вы меня покамест не обрывайте. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Иоганн Карлович.

– Ну так вот, – начал Нарышкин. – Давайте танцевать от печки.

– Танцевайт? Здесь? – Заубер недоуменно огляделся.

– Это так говорится, когда надобно начинать сначала. Итак, допустим, что у нас имеется кладовая запись и карта места, где зарыты разбойничьи сокровища. Так?

– Так, – кивнул Заубер.

– Мы делаем вывод, что в схроне находится библиотека царя Ивана. Хотя саму библиотеку мы так в глаза и не видели, но на нее, считай, впрямую нам намекал мерзавец Левушка.

– Так, – коротко сказал немец.

– При этом Трещинский не расставался с документом из царской библиотеки, сделал с него копию, а оригинал волею обстоятельств попал к нам. И вот из этого документа мы с Вашей любезной помощью узнаем, о том, что в Константинополе где-то лежат и нас с вами дожидаются сокровища Византии.

– О, да! – согласился Иоганн Карлович. – Все есть именно так.

– А вот тут получается неувязочка! – торжествующе воскликнул Сергей. – Я все проверил. Эта самая святая плащаница находится в городе Турине, а терновый венец обретается в Соборе Парижской Богоматери.

Иоганн Карлович посмотрел на Нарышкина с нескрываемым удивлением.

– До одна тыща шестьдесят третьего года Терновый венец хранился на горе Сион, что в Иерусалиме. После чего оный был перевезен во дворец византийских императоров в Константинополе. В одна тыща двухсот четвертом году священная реликвия была захвачена ворвавшимися в Константинополь западноевропейскими рыцарями-крестоносцами, которые разграбили христианский город.

Сергей выдал текст без запинки и втайне был горд этим. «Славно вызубрил, – подумал он, – Не будет нос задирать, вражонок!»

– Под ударами крестоносцев Византийская империя распалась на несколько частей, – продолжил барабанить Нарышкин. – Константинополь оказался под властью… м… м… каких-то князьков, которые ненасытным образом грабили остатки великого наследия. Один из этих ребят, а именно – Балдуй второй…

– Балдуин второй, – с мягкой улыбкой поправил Заубер.

– Ну да, я и говорю, – раздраженно мотнул головой Гроза морей. – Тот самый второй Балдуин сидел весь в долгах, как в шелках. Чтобы не попасть в долговую яму, он решил выкрутиться и начал распродавать священные реликвии. В результате Терновый венец достался французскому королю Людовику… м… м… не помню которому. Там много цифр.

«Эх, ма, – подумал Сергей. – Начал гладью, а кончил гадью!».

– Отшень хорошо! – подбодрил Иоганн Карлович.

– Что касается копья, – продолжил Нарышкин, – тут вообще темная история. Да, действительно, копье в свое время было в Константинополе, спору нет. Однако получается, что на сей день в мире находится сразу несколько таких реликвий, и что удивительно – все считаются подлинными. Одно копье хранится в Австрии, другое… м… м… в Кракове, третье в Ватикане, а четвертое в Армянском монастыре, как бишь его, запамятовал…

– Гегардванк, – подсказал Заубер.

– Так, стало быть, Вы знаете! – взвился Нарышкин. – Ну, тогда объясните мне, как это может статься, чтобы одно копье находилось одновременно в пяти местах?

Заубер подошел к Сергею и порывисто обнял его.

– Дорогой Серьожа, я есть отшень счастлив, что ошибаться на Ваш счет!

Немец смахнул с глаз непрошенную сентиментальную слезу. – Вы есть настоящий авантюрист!

– Да будет Вам, а то устроил мне, понимаешь, головомытие! – Нарышкин нахмурился, хотя душа его ликовала.

– Видите ли, Серьожа, – немец посерьезнел. – Нет сомнений, что из пять копий подлинный есть только один.

– Ну, разумеется! – кивнул головой Нарышкин.

– Теперь мы возвратиться к наш манускрипт, – Иоганн Карлович любовно провел рукой по сморщенным, пожелтевшим листкам, лежавшим на столе. – Как раз, когда войско крестоносец быть у стен Константинополь, драй… три византийский велможа, устроить заговор. Они тайно сделать копий с христианский реликвий, а подлинник спрятать так, чтобы никто его не найти.

– Погодите, погодите… – Нарышкин чувствовал, что начинает что-то понимать. – Значит, три человека устроили заговор, подсунули копии заместо настоящих реликвий, а настоящие укрыли в надежном месте? Так что ли?

– Точно так!

– Да ведь как же… это получается, что все настоящие реликвии – ненастоящие?! Погодите, а как же верующие? Они-то как не раскусили? Это все-таки не безделица какая-нибудь. Тут такая каша заварилась – будь здоров!

– Главное есть сама вера! – серьезно сказал Заубер. – И потом, посудить сами, Серьожа, если враг стоять у ваших ворот, разве не может появляться идея: спасать великий духовный ценность? Это есть логика. Когда я раньше много читать об захват Константинополь, мне не давать покой мысль: как же они не пытаться все спрятать? А вот сейчас все на свой места! – немец улыбнулся. – Теперь Вы и я знать!

– Действительно, пожалуй, что Вы правы. – Сергей напряженно разглядывал манускрипт. – И что же, этот тайник надежно спрятан?

– Мне казаться, что да. Если бы его найти, турецкий власть не упустил бы повод дать дело огласка и посмеяться над глупый христианин, который почитать копий!

– Возможно, что так оно и есть, – Нарышкин задумался. – Но как манускрипт попал в наши веси?

– О, это отшень просто! Заговоршчики оставить зашифрованный текст и спрятать его в библиотека, среди книга. Библиотека сохраняться до того время, пока не достаться царевна Софья, который поехал на Русь и стал женой …

– Ну да, – перебил Нарышкин. – Это как раз понятно: Софья стала царской женой, библиотека переехала в Москву, а потом наступило смутное время.

– Оно наступить не сразу, – напомнил Заубер.

– Ну да, ну да! В конце концов, поляки ограбили царскую библиотеку, а наши разбойнички в свой черед подломили ляхов.

– И книги попадать в ваша усадьба.

– Да, я это помню. – Сергей наморщил лоб. – Но вот, что я не возьму в толк. Ведь, пожалуй, Трещинский точно знал о манускрипте. Я начинаю думать, что он охотился вовсе не за книгами царя Ивана. Нет сомнений, что он знал про реликвии. Ясное дело знал, иначе, зачем ему было держать именно этот документ у себя?

– Я тоже так думать, – вставил немец. – Но вот откуда он узнавайт про манускрипт?

– Он знал, точно знал и не случайно обратил внимания на эти желтые листки! Там ведь, судя по всему, были и другие документы, книги. Оба помолчали, обдумывая разговор. Из полисадника слышался голосок Катерины, которая что-то напевала с набитым ртом, временами сплевывая шелуху от семечек.

– Постойте, постойте… – воскликнул «Гроза морей». – Одно из священных копий хранится в Кракове, так?

– Так, – согласился Заубер, морща лоб.

– Но ведь наш дражайший Лев Казимирович тоже был родом из Кракова! И этот его родственничек… Калиновский! Ну, тот, что купил усадьбу по соседству с моей… Он ведь, кажется, тоже, из тех самых мест! А нет ли тут какой-нибудь связи?

– Я не знайт! – пожал плечами Иоганн Карлович и неожиданно добавил:

– Вы не хотеть скушать арбуз?

– Арбуз? – переспросил Нарышкин, продолжая хмурить чело. – Зачем арбуз? А, впрочем, давайте, черт с ним! Устроим колыхание чресл, как говорил наш приходской батюшка отец Агамемнон, садясь обедать.

Они достали увесистый зелено-полосатый валун из арбузной горки, возвышавшейся возле печки, и, смачно отплевываясь косточками, принялись поглощать алую, рассыпчатую мякоть.

– Значит, золота там нет, – приземлил разговор Нарышкин.

– Как можно сравнивайт! Это есть чудовищно: думайт об материализм, когда нам выпадать такой шанс – найти величайший духовный ценность! – вновь возмутился Заубер.

– Вы, Иоганн Карлович, голштинские свои замашки бросьте и гаркать на меня не смейте. Нам теперь деньги как никогда нужны, а то, выходит, что мы, считай, шестой месяц по России за Святыми мощами колесим! Да еще и к туркам наведаться собираемся, – плюнул в сердцах Сергей.

– В манускрипт про золото нет прямой указаний, – смягчился и пустился в рассуждения Заубер, – однако я полагать, что тот, кто составлять документ, вместе со священный предмет схоронить и свой собственный добро. Ведь это быть как раз накануне штурм город.

– Ну да, – подхватил Нарышкин, – почему бы ему не воспользоваться тайником и свое добро обезопасить! Слабая надежда… А впрочем, ладно, не отступать же теперь, раз уж столько пройдено. Что делать, поищем и в Турции, главное – как нам туда попасть? Вот вопрос… – Сергей нахмурил лоб.

– Есть хороший мысль! – Заубер утер рот платком и отодвинул от себя недоеденный арбуз. – Мы должны организовать общество возвращения реликвий!

– Чего, чего? – удивился Нарышкин.

– Да! Мы должны объявляйт весь научный сообщество об наша находка! Я полагать, что православный государство должен взять на себя обязательство финансировать поиск священный реликвий и организовайт экспедиция!

– Ну уж нет! Бестолковица какая-то! Турки клад просто так никогда не отдадут. А если и отдадут, то не в наше отечество. Продадут англичанам, и дело с концом! Нет, клад этот наш, достолюбезный Иоганн Карлович, и я до него доберусь! И потом, отчего ты решил, что тебе поверят? Примут за авантюриста, а скорее уж за сумасшедшего. И где это видано, чтобы русский чиновник без выгоды для себя деньги выделял?! Ты его сначала подмажь, пообещай долю, а уж потом он может быть что-то и решит. Нет, Иоганн, плоха твоя мысль! Ты вот, поди, второй десяток лет в России живешь, а страны так и не понял.

Нарышкин с брезгливостью двинул от себя арбуз.

– А что же делайт?

– Клад возьмем сами, тихохонько, чтобы господа янычары ни ушком, ни рыльцем не повели! Вот только для этого нам оборотный капитал требуется…

В этот момент в Ланжероновом сарае что-то грохнуло, и оттуда повалил густой черный дым.

– Ахти, господи, пожар! – из сарая выскочил перемазанный копотью инженер Яков Аркадьевич и, засумятившись, помчался к колодцу.

Нарышкин и Заубер последовали его примеру.

Возгорание удалось быстро погасить. Как оказалось, взорвалась некая металлическая конструкция, склепанная из жести и снабженная какими-то трубками и колесиками. Внутри сарая немилосердно воняло керосином.

– Что это Вы, Яков Аркадьевич, в зажигатели подались? – поинтересовался Нарышкин.

– Горе мое! Прямо Дамоклесов меч! Вы себе не подозреваете – пятый раз переделываю, а нужной тяги все нет. И у клапана недержание, будто у старого Мойши Цинципера! Вот сейчас накачал атмосферу, так она возьми и грохни! Мои дети могли остаться без ничего! Нет, надо заканчивать, а то уже вся гавань смеется с этих опытов. Нечего строить себе утраченных иллюзий…

– Так все-таки, Яков Аркадьевич, что Вы тут мастерили? – Гроза морей с интересом обозревал задымленное помещение, в котором проступали очертания большой плетеной корзины, подвешенной к потолку.

– Мастерил! Именно что смастерил большой гемороид на всех оставшихся у меня конечностей! Яков Ланжерон думал прославить Одессу, он думал об служению науке. Но для его идей требуется приличный цех, а не этот гнилой сарай!

– Да скажите же прямо, что вы хотели сделать? – рявкнул Нарышкин, проявляя нетерпение.

– Дирижабль! Вы читали что-нибудь за изобретения француза Анри Жиффара или другого француза – Жульена?! Раз мои каменные мосты никому не нужны, то я хотя бы повяжу человечество воздушным мостом.

– А что у вас взорвалось? – морща нос от едкого дыма, поинтересовался Нарышкин.

– Горелка, будь она неладна! Вот извольте поглядеть сюда!

Ланжерон указал в угол мастерской, где к стене был прикреплен чудом уцелевший от пламени большой чертеж летательного аппарата. В общих чертах он объяснил компаньонам устройство дирижабля и его принципы. Если верить Ланжерону, главная техническая задача для него заключалась не в пошиве шара и не в плетении корзины, а в создании мощной горелки, способной быстро нагревать воздух. Взорвавшаяся была уже второй улучшенной конструкцией, но и она подвела изобретателя.

– Видите вон то загнутие, – кивал Яков Аркадьевич на чертеж. – Это нос! Вон там под нумером три – пропеллер! Удобопомещаемая корзина типа гондола изготовлена из бамбука для пущей легкости. В оболочку вделан так называемый «баллонет». Это нужно, чтоб уменьшить перетекание воздуха. Посредством перемещаемого вдоль гондолы груза мы можем менять дифференцию тудой и сюдой…

– Голова! – восхищенно отозвался Нарышкин.

– Горизонтальные рули, позволяют аппарату подниматься ввыспрь, – продолжал рассказ Ланжерон.

– А вот эти шнурочки-бляшечки? – допытывался Гроза морей.

– Это сетка нужна, чтоб придерживать оболочку, – бодро сыпал польщенный Яков Аркадьевич. – Название дирижаблю я придумал с аффектацией: «Будитель ума»!

– Отшень красиво! – восхитился молчавший Заубер.

– Ага, Вам тоже понравилось?! – взвился Ланжерон. – Обратите Ваше внимание: для того, чтобы уменьшить лобное сопротивление воздушных масс, я придал аппарату рыбообразную форму…

Неожиданно Яков Аркадьевич потянул носом воздух и схватился за голову грязными от сажи руками:

– Боже мой, рыба! Я же ставил жарить моим деткам полную сковородку бычков! Он метнулся на кухню, задевая по пути предметы и, какое-то время спустя, вышел и вытряхнул на двор кучу дымящихся черных головешек.

– Жаль бычков, – констатировал Нарышкин и, тронув за плечо Заубера, шепнул ему:

– А знаете, Иоганн Карлович, у меня тут созрел один интересный план!

– Скажите, Яков Аркадьевич, а Вы часом не обращались …ну, скажем, к одесскому купечеству с просьбой о том, чтобы оплатить ваш проект? – начал издалека Гроза морей.

– Да чтоб я имел просить у этих жлобов? Они же за поганую копейку маму с папой посмертно удавят и родственников их в придачу. Нет, все свои кровные, недоеденные! От деток отрывал и в дело! Вот, имеете видеть, какая это корзина! – инженер спустил наземь привязанную к потолку большую кособокую конструкцию из толстой лозы.

– Ее Опанас плел, первый мастер на весь Качибейский лиман! Вы бы видели его плетень! Это ж таврическая ограда, а не плетень. Лоза к лозе – мышь не просочится. Он думал, что я в этой корзине гуппиков ловить стану. А оболочка? Вы знаете, за что мне обошлось пошить оболочку? Либерман хоть мне и дальний родственник, а ободрал как родной! Пять рублей – один к одному, смотрят и ухмыляются! Ладно, что парусина почти даром досталась, у рыбаков со старых шаланд за поговорить и поднести рюмочку. А это ж тоже расход. Но зато Яков Ланжерон теперь имеет ни с кем ни славой, ни прибылью не делиться! – инженер гордо вскинул всклокоченную седую шевелюру.

– Так-то оно так, Яков Аркадьевич, вот только Вашему предприятию солидности не достает. Ну, изготовите Вы шар, а дальше-то что? Кто на нем полететь отважится, если он в таком сарае на коленке сшит? – вставил Сергей, незаметно подмигивая Зауберу.

– А сам-один и полечу! – воскликнул инженер в запале.

– Вам нельзя, у Вас дети. Не дай Бог случится чего, по миру пойдут, – грустно и сочувственно вздохнул Нарышкин.

– Дети… дети, да! – на чело изобретателя легла скорбная тень. Он пошарил полными слез глазами по углам мастерской и бросил в сердцах:

– А тогда я в целях науки посажу туда Мойшу Либермана с его пятью рублями, пусть он ими там задавится!

– Нет, Яков Аркадьевич, – улыбнулся Сергей. – Этак у Вас ярмарочный балаган получится. По пятаку за погляд. Не солидно…

– Что Вы имеете этим сказать! – насупился Ланжерон.

– А то, любезный мой инженер, что испытателем Вам нужен человек во всех отношениях достойный. Представьте, Яков Аркадьевич, афиша, аршинными буквами: «Русский дворянин покоряет атмосферу на аппарате системы Якова Ланжерона»! Каково?! И чуть ниже: «Акционерное Общество Южно-Черноморской воздухоплавательной линии „Одесса-Бухарест-Стамбул“ представляет демонстрационный полет над Большим Фонтаном. Спешите видеть, количество зрительских мест ограничено!». И цена билета соответственная.

Афишу беру на себя… Фу, ну и воняет же тут у Вас, давайте на воздух выйдем, – Нарышкин поспешил наружу.

– И еще, вот Вам, прошу любить и жаловать: профессор атмосферных наук, знаток воздушных потоков, Иоганн Карлович Заубер. (Брови немца стремительно поползли к затылку).

– Чувствуете разницу! Да под такое солидное дельце мы с Вами одесских торгашей как грушу потрясем! Вы мне только человека подыщите, чтоб подход к этим Вашим гаврикам знал, – продолжил обхаживать инженера Сергей.

– Есть такой человек. Племянник мой, Моня Брейман. О, это такой способный молодой человек, что он далеко пойдет, если полиция не остановит, – отрекомендовал родственника Ланжерон, с сомнением разглядывая «знатока воздушных потоков».

– Прекрасно! Такого и надо. Я вижу, Яков Аркадьевич, мы начинаем находить с Вами общий язык! – радостно потер руки Нарышкин.

– Только одна загвоздка, где мы с Вами отыщем этого храброго русского дворянина?

– Как!? Вы, что же, не поняли? Это же я! – чуть не задохнулся от притворного возмущения Сергей.

– Вы? – Ланжерон скептически оглядел изрядно потрепанный костюм Сергея.

– Да-с! Извольте видеть, отставной поручик и дворянин Сергей Валерианович Нарышкин… Неслыханно! Не увидеть во мне благородного человека?!

– Так-то оно так, но уж Вы с меня не обижайтесь сударь, тут бы кого поблаго… потребнее, ипостась у Вас не та!

– Вздор! Поизносился в дороге и что с того? Я дворянин и полагаю, что этого довольно, а главное – я не боюсь взлететь на этой вашей штуке, – Нарышкин нервно расхаживал по двору, бросая на Заубера многозначительные взгляды.

– Так-то оно так, я то Вам верю… – заблеял Яков Аркадьевич.

– Все, ни слова больше! Подайте мне этого Моню, пусть он сведет меня с нужными людьми, и завтра же я предстану перед Вами во всей ипостаси! – гаркнул Сергей и хлопнул Ланжерона по плечу.

Инженер пожал плечами.

– Соля! Соломон! Иди к папе! – позвал он копошившегося в дворовой пыли мальчишку, который таскал за хвост упитанную дохлую крысу.

– Завтра утром, Соля, ты имеешь пойти на Привоз и привести мне дядю Моню. Скажи – он срочно нужно. Понял?

Малец утер нос, важно кивнул кучерявой головой и, мотая крысой, ушел.

– Зоологистом будет! – провожая отпрыска теплым взглядом, сообщил Яков Аркадьевич.

– А Вы и правда… профессор атмосферных наук? – обернулся он к Зауберу.

Немец вздохнул и развел руками, дескать, и сам не понимаю, как это вышло.

Ланжерон вздохнул в ответ и скрылся в дымном чреве сарая.

– Может я быть чем-то полезен? – вежливо осведомился «профессор».

– Идите до меня, вот эту железку подержите! – донеслось из мастерской.

Заубер вдохнул несколько раз поглубже и нырнул в сарай.

К вечеру Нарышкин проявил сердобольность, сходил в гавань и все-таки добыл рыбы на ужин. У плиты была поставлена Катерина, которая, не кокетясь, быстро нажарила несколько сковородок вкусных золотистых цуциков. Чумазые отпрыски Ланжерона, с выпуклыми, как у бушменов, животами, смели пару сковородок зараз, и умиротворенный изобретатель принялся рассовывать детей по кроватям.

– Странно, что до сих пор нет Терентия, – сказал Гроза морей, вглядываясь в темное окно. – Куда этот старый черт запропастился?

Сергей вышел на крыльцо, вынюхал щепоть скверного Березинского табака, что не принесло ему ни малейшего удовольствия. Он крякнул, прочихался и сел возле хаты, напряженно всматриваясь в сумрак.

Ночь была тиха, только со стороны гавани слышался плеск, да где-то вдали заунывно-тонко неслось:

 
«Ой, сыну ж, мий сыну,
Ты – моя дытыно,
Не женыся на той удовици,
Бо щастя не будэ!».
 

Сергей прислушался. На какой-то миг ему показалось, что в палисаднике кто-то стонет. Он поднялся и пошел к забору, продолжая вглядываться в темноту, и едва не споткнулся обо что-то мягкое.

– Кто еще здесь! – недовольно спросил Нарышкин, шаря вкруг себя ногой.

– Я это сударь, – послышался сдавленный голос Терентия.

– Ты что это, старый черт, удумал? – нагибаясь и трогая распростертое на земле тело, сказал Сергей. – Я уже все глаза проглядел, а ты под забором прохлаждаешься?

Руки его коснулись чего-то липкого.

– Что это у тебя, кровь!?

– Прибили меня, сударь! – простонал дядька. – Как есть прибили…

Сергей подхватил слугу на руки и понес в хату. Попавшаяся им на пути Катерина тихо взвизгнула:

– Ой, батюшки святы!

– Помоги, – бросил ей Сергей, занося Терентия в дом.

У дядьки оказалась довольно серьезная ножевая рана в боку. Все его тело было в синяках и кровоподтеках.

– Немного повыше полоснули бы, и прощай, раб божий! – констатировал Нарышкин, осматривая рану, которую осторожно перевязывала Катерина. – Кто тебя так, Терентий?

Сердобольный инженер принес особую целебную настойку. Жидкость, находящаяся в ней, по уверению Ланжерона, излечивала все виды ушибов, а кроме того, помогала при потливости ног и отлично выводила пятна.

Дядька сделал несколько больших глотков, закашлялся и принялся ловить ртом воздух. Сергей опасливо понюхал целебный раствор, удивленно поднял бровь, но попробовать не решился. Тем временем, дядьке стало заметно легче. Глаза его заблестели.

– Чтоб тебя! Чистый огонь! – выдавил он, обращаясь преимущественно к инженеру. – Дай только на ноги встать, лекарь, я тя еще не так изуважу!

Терентий откашлялся и, наконец пересилив себя, заговорил:

– А знаете, сударь, кого я нынче в порту видал?

– Кого же? – поинтересовался Нарышкин, пожимая плечами.

– Нашего знакомца, Льва Казимирыча Трещинского собственной персоной!

– Как! – Сергей округлил глаза. – Не может того быть!

– Истинный крест! – побожился Терентий. – И мамзель евойная с ним!

– Анастасия жива? – не мог поверить Нарышкин. – Но ведь она… они же оба утонули в той лодке на Волге!

– Стало быть, не утонули! – слегка задыхаясь, пробормотал дядька, смежил глаза и забылся сном.