Текст книги "Тайными тропами (СИ)"

Автор книги: Игорь Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Город же был наполнен бесчисленными амулетами: от сглаза и порчи, от нечисти и болезней, для мужской силы. Приворотные и отворотные. По свечению можно было даже определить, кто тратил денег на чары больше, а кто меньше.

Но там ощущались не только амулеты. Город просто кишел мелкими потусторонними созданиями, как бездомная собака блохами. На фоне этой магической каши маяком светилась далёкая башня, принадлежащая местному крылу Магистрата. А в центре городка приглушённо сиял замок маркизы, защищённый в сто раз лучше простых горожан.

Чуть в стороне от замка пульсировал небесной силой храм. А вот крепость самозванцев, напротив, зияла чернотой, что было немудрено, ибо она располагалась на одном из небесных пустырей, там нет ни нечисти, ни благодетелей. И подобно высоким горам, где можно руками дотронуться до облаков, здесь можно, если внимательно прислушаться, услышать иные мироздания.

А вот и то, что нужно.

Мастерица чар резко сжала правую руку в кулак, словно поймала летящую по воздуху паутинку, когда, предвещая тёплый день, с листочков взлетают крошки-паучки. Один конец тянулся к крепости самозванцев, второй же струился куда-то в город.

Цитифур открыла глаза и осторожно потянула паутинку на себя, а потом пошла по ней, как по путеводной нити – лёгкими шагами и щупая самым носочком черепицу на прочность. Не то можно в одно мгновение провалиться и сломать шею, и никакое колдовство потом не поможет. Но, несмотря на осторожность, один раз глиняная чешуйка поехала под ногами, с грохотом рухнув на мощённую булыжником улицу.

Первородная выругалась, прислушалась и продолжила путь. Вторая двигалась следом молчаливой тенью.

На счастье, через пять домов нить скользнула вниз и уткнулась в крышу, а это значило, что колдуют здесь.

Сёстры переглянулись и снова прислушались, но ночные шумы так и остались будничными, и не было ни стражи, ни ордена. Лишь издалека доносилась брань: то какая-то пьяная женщина поздно вернулась из кабака, и муж попрекал чёрными словами, часто поминая бездну. В другой же стороне разок хлопнули ставни, и плеснулась на мостовую вода.

Цитифур поправила платок на лице, отчего виднелись только глаза, и вытащила из-за пазухи небольшой знак, оставив болтаться на шнурке так, словно тот нечаянно выпал. Медный амулет с большой зеленоватой стекляшкой посередине принадлежал гильдии стеклодувов. Люди запомнят его и будут искать, пойдя по ложному следу.

Первородная присела на корточки, закрыла глаза и осторожно потянула паутинку обеими руками, а затем прошептала: «Свет» и дёрнула, словно подсекала удочкой небольшую рыбину, вливая при этом в ниточку с избытком силу.

Изнутри раздались крики и голоса:

– Что случилось⁈

– Мои глаза! Больно! – орала опалённая чарами и потому ослепшая человеческая ведьма.

Огнекрылая гусыня Цитифур глянула на сестру, и та без слов скользнула к краю крыши, опустилась к окну и приготовилась. Мысленно досчитав до пяти, первородная мастерица чар резко провела рукой, словно толкала что-то невидимое, и ставни на окнах распахнулись с треском ломающейся защёлки. Одновременно с этим, словно подвешенные над самым ухом колокольчики, звякнули по чародейскому чутью сторожевые амулеты ведьмы и её подружек. Неприятное ощущение прокатилось вдоль всего хребта, заставив поморщиться, как от холода, но тут же заглохло, подавленное усилием воли.

И Аргифирет бесшумно скользнула внутрь.

В убогой комнатке, расположенной на третьем этаже дома, было всего три человека: по полу, закрывая глаза руками и вопя, словно недорезанная порчетта, каталась ведьма; над ней склонилась женщина с мокрым полотенцем; а у двери стоялая охранница в кольчуге и с кошкодёром в руках. Клинок был недлинный, но тяжёлый и острый. Получить таким – мало приятного.

На столе горела масляная лампа, освещающая три глиняных кружки, тарелки, ложки, ножи, а также чернильницу, гусиные перья и несколько исписанных бумаг.

Дозорная перворождённых подхватила увесистый табурет и огрела им по голове опешившую от неожиданности женщину с тряпкой. Та охнула и упала прямо на ведьму.

Вышколенная охранница тут же с криком бросилась на Аргифирет, но перворождённая подхватила со стола масляную лампу, кинула в нападающую. Огонь – страшная штука. Его боятся все, и наёмница не исключение. Охранница прикрыла лицо руками, и в этот миг Аргифирет, которую не просто так звали серебряной куницей, скользнула под клинком и ударила кулаком в живот. А потом ещё и ещё, покуда хватающая ртом воздух женщина не рухнула на пол. Шутка ли – на кулаке был надет зачарованный кастет, а он даже на железных кирасах оставляет вмятины. Что ему кольчуга?

К этому времени появилась Цитифур. Тьма ей не помеха, и чародейка быстро собрала в охапку бумаги, потом наклонилась к ведьме, отпихнула бесчувственную помощницу с тряпкой и несколько раз похлопала по щекам, приводя колдунью в чувство.

– За кем следили⁈ – прокричала мастерица чар, торопясь с допросом, в то время как сестра быстро сбила пламя с облитой маслом одежды охранницы.

А допрос был интересным, как и сами самозванцы, за коими шпионили ведьмы Магистрата.

Глава 7
Скука и первые сюрпризы

– Аврора, тебя генерал зовёт, – проговорил торопливый динвальни, остановившись у кровати, на которой сидела рыжая баронета да Вульпа. Небесная пара уже встала из-за горизонта, освещая казарму, и хитрые лампы белого света, коими пользуются пришлые, уже погашены. Как они горят, и почему гаснут по щелчку небольшой, вмурованной в стену дощечки, баронету не волновало. Мало ли какая это магия, а магия не то, что занимало много места в жизни девушки. Зато её сейчас немного взволновало другое.

– Для тебя я – леди Аврора! – прорычала рыжая в сторону халумари. Ей порой действительно хотелось проучить наглых полупризраков, забывающих простейшие приличия, но это люди халумарского маркиза, и вряд ли он стерпит, если отбуцкают его подданных. Потому приходится терпеть. Вот и сейчас девушка вздохнула, проводила наглеца взглядом, зевнула и тряхнула головой, отряхивая с себя липких духов сна.

Меж тем новый день действительно принёс суету. Выдался он слегка пасмурным, и благословенный Сол застенчиво прятался за облаками, как за балдахином, лишь изредка выгладывая в небесные щёлочки п прорехи.

Везде бегали халумари, занимаясь только им ведомыми делами. А девушка уже почти собралась, и на ней была подогнанная точно по фигуре новенькая кираса, надетая поверх красного фамильного дублета. И на кирасе красовалась гравировка с большим гербом рода да Вульпа, сделанная со слов оружейника ярким лучом света – «лазером». А ещё была кольчужная юбка, сплетённая из того, что пришлые именовали «титан» – лёгкая как пёрышко и прочная, как чешуя дракона.

На руках – начищенные до зеркального блеска налокотники и наручи.

На ногах – удобные высокие сапоги с отворотами и подкованными каблуками и носами, отчего при каждом шаге по мостовой слышалось весёлое «цок-цок-цок». А если удачно чиркнуть каблуком по камню, то и вовсе полетят искры.

Ключицу прикрывал стальной горжет, украшенный затейливым узором, а на плечах надеты сложносоставные наплечники с тем же узором, что на кирасе, и наплечники прикрывали руки до самых налокотников. Поверх кольчужной юбки – сегментированные набедренники-тассеты.

Волосы подхватывал фамильный железный ободок, сделанный под вид узкого забрала. А нормальный шлем был приторочен к широкому кожаному поясу. В отличие от многих иных воительниц Аврора берегла лицо, и если предстояла мясорубка, обязательно надевала оснащённый забралом шлем, пристёгивая к нему кольчужный воротник. Матушка не зря говорила: «Перед боем обязательно надевай на голову железо, не то шрамами женихов отвадишь. Вот старшенькая Виктория слушалась, и у неё теперь красивый-прекрасивый муженёк из приличной семьи. К тому же по любви, а не по расчёту».

Аврора снова печально вздохнула. Ведь она даже немного завидовала сестре.

Впрочем, на зависть нет времени. Надо самой строить своё будущее.

И девушка поправила перевязь, с висящими на ней тяжёлой боевой шпагой с колюще-рубящим клином и вычурной гардой, и лёгкой рапирой-мышеколкой с тонким трёхгранным клинком, которую можно взять вместо парного кинжала в левую руку. А ещё с ней можно поддаться слабости зверя-покровителя.

Кроме них, на перевязи имелись четыре пистоля: два фамильных кремнёвых и два больших двуствольных халумарских, заряжаемых с казённика готовыми навесками в латунных гильзах. Через плечо девушки также была перекинута оружейная сумка с порохом, пулями, вощёными пыжами и запасными кремнями. А поверх пояса застёгнут халумарский патронташ для начинённых порохом и пулями гильз, именуемых патронами. Аврора не любила грохота стрельбы и вонь пороха, но глупо не пользоваться столь грозным оружие.

Луком, что боевым, что охотничьим, девушка владела весьма посредственно – не дворянское это дело. И потому на кровати сейчас лежал красивый-раскрасивый арбалет – с хитрым рычагом, полукруглыми халумарскими колесцами на стальных плечах, на кои была натянута тетива из скрученных железных нитей. Полупризраки называли его блочным. А ещё на этот арбалет можно прикрепить хитрую снасть, и тогда из него можно стрелять не только болтами, но и пулями и камушками – самое то для охоты на мелкую дичь. Но с ним можно было идти и на крупную добычу, ведь на оружии имелись сменные защёлки, позволяющие натягивать с разной силой.

И врёт барон, что Аврора выучила только слова «телевизор» и «жрать», ещё она вызубрила на языке пришлых названия деталей оружия: «эксцентрики», «приклад», «оптический прицел», «патрон», «капсюль», «боёк».

Рыжая баронета приподняла арбалет, упёрла в плечо лакированный приклад, натёртый для аромата лавандовым цветом, и прицелилась в окно, где за стеклом на подоконнике сидел большой ворон. Чёрная птица сразу же испуганно каркнула и взлетела, убираясь прочь, словно узнала оружие.

Арбалет был невелик, очень удобен и был лёгок в перезарядке, и к тому же очень красив, а хитрые халумарские болты, при натяжке на самую дальнюю защёлку, в упор пробивали почти любой доспех, кроме цельнокованой кирасы. Но кираса есть далеко не у всех, а всякий сброд зачастую ничего лучше стёганок не имеет, а с ними болты управляются запросто.

Аврора улыбнулась, подхватила и перекинула через левое плечо лямки большого мешка и глянула в большое и очень дорогое зеркало, повешенное на стену неподалёку. Потом поправила воротник и усмехнулась. На кирасе даже был отгравирован шов, изображающий Материнский Отворот с ненастоящими, а сделанными для красоты кожаными ремешками-застёжками. Ибо традиция требует, чтоб перед дальним походом отцы подносили грудных детей матерям, и те, открыв глубокий ворот, напоследок кормили младенцев. Кто-то соблюдает традицию, кто-то нет, но Аврора о детях пока не думала – сперва надо добиться положения в обществе, купить дом, нанять слуг. А на одну ночь ловеласов можно и в увеселительных заведениях поискать. Что до материнского ворота – все так носят, и без него не принято.

А вот Виктория соблюдает. И её муженёк – тоже.

Себя же Аврора пока что не представляла матерью, хотя от благочинного муженька с благородными корнями бы не отказалась, и хорошо бы с богатым приданым. Да где таких взять? Разве что при дворе, а туда ещё попасть надо, и вот для этого и нужны рекомендательные грамоты.

Получит грамоты, будет и муженёк, и почётная должность, и достаток.

Но время не ждёт, барон зовёт, и девушка из рода да Вульпа под неодобрительный взгляд «динвального» схватила с кровати большую белую подушку, добавив её к коллекции халумарских трофеев, и вышла с ней под мышкой на улицу.

Процессия была большой. Во главе стояла тяжёлая, принадлежащая барону карета, запряжённая шестёркой тяговых быков. На низком облучке громоздился большой ящик, поверх которого прикреплена сидушка для возницы. А на задней подножке сидела девчонка-ведьмочка, прижимая к себе сделанный из обычной мешковины увесистый узелок. Барон и в самом деле весьма необычен, раз побрал эту замарашку. Но не её это, то бишь Авроры, дело лезть в причуды нанимателя.

За баронской каретой стояла повозка с большим, обитым жестяными полосами сундуком во всю телегу, за ней вереница из трёх крытых повозок по два быка каждая. В конце стояли бочка для воды на колёсиках, с одним бычком в упряжи и бочка с дурно пахнущим халумарским бизином. Среди всего этого особо выделялся обитый жестью и запертый на большие халумарские замки и опечатанный сургучом, сундук на колёсах.

Рядом с вереницей вокруг безземельной, безгербовой и ярко вырядившейся, как ланскнехтка, рыцарки, в коей Аврора узнала рассказчицу охотничьих баек, собралась большая ватага. Все солдатки, кроме пятёрки из ближнего круга рыцарки, были в кирасах и добротных шлемах-шапелях. И даже возницы одеты в серые гамбезоны с кольчужными капюшонами, к которым сверху пришиты шлемы-назатыльники, похожие на небольшие чашечки для бульона. Чтоб, значит, дубинкой голову не пробило.

А те пятеро одеты в четвертные доспехи – кирасы, горжеты с высокими воротниками, составные наплечники до локтей, сложные набедренники и хорошие шлемы с забралами. И по перчаткам было видно, кто из них натасканная на мушкетоны и пистоли возница, а кто допельзольдерка, обученная работе двуручным мечом и двуручным чеканом. Там же стояли лёгкие, но упичканные доверху оружием колесницы, и даже на бычках имелись попоны из халумарского «каль… кав… кавлара», мудрёное, однако, слово.

Допельзольдерки, чуть что, должны завязать бой и дождаться, когда подойдут остальные.

Впрочем, рыцарка, закованная в полный доспех, и с неплохим шлемом, на котором красовалось большое страусовое перо, тоже должна передвигалась на колеснице.

И эта самодовольная падаль посмела накинуть на левый наплечник лисью шкуру и при этом ухмыляться, глядя в сторону рыжей баронеты, словно с неё самой сняла, а не со зверя. Аврору от этого чуть не перекосило, как от кислых лимонов.

– Ну, мы ещё посмотрим, кто кого, – прошептала девушка и отвела взгляд, потому как не время для мести.

И взгляд упал на скромно стоящую в сторонке повозку сестры Стефани – младшей жрицы пресветлой Тауриссы. Барон ругался в своей келье чёрными словами, узнав, что эта особа поедет с ним, но потом открыл бутылку южноморского вина, выхлебал всю до капли и со странной халумарской присказкой «хренсней» решил, что будь что будет.

И, конечно, имелись собаки, но то не здоровые мастифы-людожоры, а четвёрка неугомонных охотничьих псин, что с лаем носились по площадке перед казармой, пугая халумари.

– По местам! – заорала горластая рыцарка, закончив раздавать указания.

– По местам! – хрипло завторила ей сержантка.

«И почему сержантки все хриплые?» – усмехнулась Аврора. Вот, все до единой, кого встречала. Даже у матушки была горлопанка.

Но надо отдать должное, отряд был знатно вышколен. Возничие быстро повскакивали на облучки, солдатки попрыгали в фургоны поверх мешков и ящиков, по пять в каждую. Итого пятнадцать пеших, шесть колесничих и семь возниц, наверняка тоже обученных оружию.

Но тронулись не сразу, ибо господин барон долго что-то объяснял племяннику, показывая то на сундук на колёсах, то на стоящего рядом с ним ещё одного халумари лет тридцати пяти со светлыми-пресветлыми волосами, одетого как средней руки горожанин, разве что ткань была пятнисто-зелёная. А после беседы, когда господин Дмитрий и его провожатый залезли внутрь кареты, барон поискал взглядом Аврору и кивком указал на повозку.

Рыжая баронета быстро подошла к карете, скинула с плеча мешок и зашвырнула его наверх – на крышу. Следом забросила подушку и арбалет. А потом и сама взобралась, устроившись позади возницы на мягонькой-премягонькой подушечке. Вот умеют же халумари делать удобные вещи.

Вскоре барон важно махнул рукой.

– В путь! – закричала рыцарка, и вереница тронулась.

* * *

– Будем знакомы, командир, – заговорил, как немного отъехали от КПП, сидящий напротив Дмитрия прапорщик и протянул пятерню. – Степан Степаныч Сизов.

Дмитрий пожал ему руку и откинулся на спинку кресла. Ночь сборов была тяжёлая – то перепроверь, сё пересмотри, здесь дозасунь в сумку. Пять раз бегал на склад, получая всякие мелочи, а перегруженный мозг, несмотря на резь в красных глазах и тяжесть в голове, отказывался уходить в сон. Потому капитан молча слушал своего коллегу, даже не задавая вопросов по субординации и прочему. К тому же ещё с лейтенантских лет уяснил, что хорошего прапора одёргивать нужно лишь изредка, когда уйдёт в штопор запоя или начнёт слишком часто таскать домой казённую дрель, ибо он ценный кадр, и зачастую приходится принимать, каков есть – другого днём с огнём не сыщешь.

Если, конечно, прапор не вор – по такому точно плачет прокуратура.

Повозка двигалась плавно, лишь немного раскачиваясь, словно трамвайчик на рельсах, поехала в сторону пропускного пункта, потому как мягкая подвеска хорошо сглаживала колебания.

Ну а Сизов, который был с позывным Паспарту́, продолжал говорить своим суховатым голосом:

– Командир, я у нашего начпрода три мешка картошки вымутил. Будет привал, на угольках забацаю, с тушёночкой. А я вот думаю, местным говядину нельзя. Они по этой части как индусы со священными коровами. Но это всё понятно. А если сухие кубики со вкусом говядины? Это им можно или нет? Там же ни одна животина не пострадала.

Дмитрий улыбнулся, покачал головой и тихо ответил:

– С нами монашка, она как раз по говяжьей части, у неё можно спросить.

– Это которая худющая и рогами? Да она сама как суповой набор, – усмехнулся прапор и приложил к вискам кулаки с выпрямленными указательными пальцами, изображая рога, потом вздохнул и продолжил. – А ей, интересно, водку можно или нет?

Дмитрий снова усмехнулся и, чтоб хоть как-то себя занять, окинул взглядом нутро кареты и дорастал из жестяного сейфа под сидением карту, где полагалось отмечать пройденный маршрут и делать заметки.

Затем капитан поддел рукой и разложил складной столик, приделанный к стене, совсем как в купе поезда, и плотно задёрнув шторки на окошках, расстелил шуршащую бумагой карту и стал водить пальцем. На потолке кареты горел обычный светодиодный светильник, роняющий ровный белый свет на людей, вещи и нарисованную местность.

Пока искал фломастеры и ручной фонарик, проворонил момент, когда на столике появились жестяные стопочки и фляжка.

– За знакомство, командир, – подмигнул прапор и разлил стопкам.

Дмитрий протёр затёкшее от недосыпа лицо и принял предложенное. Для сна и здоровья, так сказать.

А потом вернулся к карте.

Палец заскользил туда-сюда и вскоре остановился у жирной точки с надписью Керенборг. Казалось бы, просто. Всего-то надо от условного Подмосковья добраться до места, параллельного в этом мире Петербургу, но гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Придётся идти на северо-запад и пересечь поперёк всё королевство. Однако, если двигаться напрямик, путь преграждали небольшие, но сложные для транспорта горы, и горы надо огибать, и этот крюк, добавлял к маршруту лишние сто-двести кэмэ.

Из хорошего – часть пути проляжет через неплохо изученный Галлипос, имеющий на постоянной основе представительство землян и стоящий на берегу большого залива. Местные зовут его Саббо Маре – Узкое море. А затем можно пойти, оставив менее чем в десяти километрах в стороне столицу королевства – Коруну. Помимо местного мегаполиса, на пути лежало много мелких городков, где можно пополнить запасы провианта и питьевой воды.

Из плохого – местные дороги ведут вокруг столь же многочисленных проклятых мест. Иногда от этого получаются разрывы, когда между поселениями нет ни одной живой души, а местные преодолевают эти участки побыстрее и только днём либо делают крюк во многие десятки километров. Оставаться же во многих проклятых местах на ночь смерти подобно, и нормальной защиты от агрессивной нечисти пока не придумали, хотя пойманный Юркой хитростью призрак монаха дал очень много информации.

Дмитрий вздохнул, снял колпачок с фломастера, глянул на часы и отметил на карте время убытия.

Час ночи по Москве. Десятое ноября две тысячи сорок шестого года.

По местному времени шесть ноль-ноль. А по местному календарю сейчас третий день восьмого месяца года пять тысяч пятьсот двадцатого, что на шкале земной истории попадало на самую середину шестнадцатого века – на матушке Земле в это время набирала обороты эпоха Возрождения, конкистадоры покоряли новый свет, совсем недавно скончался Леонардо да Винчи, а будущий правитель Российского царства Иван Грозный был пока ещё десятилетним пацаном.

Но это весьма условно, ибо надо учитывать, что год здесь длиннее земного на шесть дней, а сутки короче на полтора часа. К тому же местная история идёт несколько иными путями.

В общем, первый день пути начался, и первым препятствием станет Гнилой Березняк.

* * *

Сестрица Стефани тоскливо глядела сквозь пальцы на удаляющую крепость халумари. Монашка закрыла лицо ладонями и медленно покачивалась вместе со своей повозкой. Неизвестно, сколь долго затянется путь. А вдруг на это уйдут месяцы, и даже годы?

Было страшно. Стефани никогда не уходила от храма дальше торговой площади. Как отдали на служение в семь лет, так и не была нигде. И было непонятно, зачем она понадобилась в походе? Она же просто писарка и соколятница с правом мужненья, и лишь ничтожная проводница воли и слова Тауриссы в провинциальном городе.

Но ослушаться матушку нельзя – тогда долгие годы служения осыпятся в пыльную дорогу бытия позорным навозом. Никто даже пачкаться не станет, лишь будут брезгливо морщиться.

Рядом на жёрдочке заклекотал взволнованный почтовый сокол – один из троицы, что дали в путь.

– Тихо, хороший, мне тоже не хочется ехать, – прошептала сестрица.

Она раздосадованно поджала губы и откинулась на стенку повозки, а потом провела по воздуху ладонью, отчего завязки на шторке дёрнулись, как живые змейки, и развязались. Светлая ткань закрыла собой это проклятое утро, оставив лишь узкие щёлочки, в которые пробивался свет. Найти бы тех, кто притащил в Керенборг те вещи, несущие в себе запретное колдовство, задушила бы голыми руками.

Но мечты мечтами, а на столь длительное время надо себя чем-то занять, и потому сестрица Стефани достала из походной сумки старую, пропитанную пылью книгу с походными молитвами.

Она прикрыла глаза и зашептала, открываясь высшей силе. Сила никогда не отвечала напрямую, но и мимолётного её касания было достаточно, чтобы ощутить единение с небесами.

– Да будет милость Тауриссы обращена на стада рогатые и стада двуногие, – едва слышно прошептала жрица и замолчала, прижимая книгу с потрёпанным и аккуратно подклеенным переплётом к груди.

Богиня, как всегда, молчала, а вместо неё откликнулись тауры – бычки и коровы, запряжённые в повозки и колесницы. Стефани почувствовала внутри себя медленную и размеренную поступь рогатых созданий по до сих пор упругой после позавчерашнего дождя дороге, тяжкое дыхание волов в повозке барона и жужжание многочисленной мошкары, кружащейся над животными.

Но сила имела обратную сторону: разум туманился и затуплялся, уподобляясь усталому волу с ярмом на шее. Разум тянулся в царство сна.

– Му-у-у, – тихо притянула Стефани и улыбнулась теплу и уюту сонного забвения. Она всегда тянулась к рогатым, как средству от бессонницы. А тут ещё и повозку покачивало, как детскую колыбель.

Веки налились тяжестью, а руки ослабли, отчего книга, зажатая в пальцах, упала на колени.

* * *

– Скучно, – протянула Аврора. Она сидела на крыше кареты и, кажется, несмотря на мягкую подушку, отсидела себе зад. Уже полдня прошло, а ещё ничего не происходило. В казарме хоть тиливизир был. Там разные яркие картинки.

– Скучно, – повторила девушка и откинулась на спину – на горячую от лучей Небесной Пары крышу – и подложила под голову руки. Лёгкий ветер доносил стрёкот кузнечиков, песни малых птах и мычание. Ветер пах полевыми травами, берёзой, коровами и ещё чем-то совершенно незнакомым.

Когда совсем рядом с дорогой пискнула мышь, лисица внутри Авроры сразу же взбудоражилась, и девушка подхватила арбалет, натянула тетиву на самую слабую защёлку, а потом вместо болта сунула на ложе свинцовую пулю. Когда вскинула арбалет, внимательно прислушалась, и стоило мыши пискнуть ещё раз, выстрелила. Арбалет негромко лязгнул, а пуля отрывисто свистнула и ткнулась в землю в десяти шагах от дороги.

Нет, не попала. Слишком далеко и слишком шумно. Но зверь-покровитель всё равно тянул к проклятью рода – мышкованию. Хотя если поразмыслить, то какое, в бездну, это проклятие. Вон, иные и облик теряют, и с ума сходят. А здесь всего-то дел – утолить тягу к охоте на грызунов.

Аврора вздохнула, потом повела носом и принюхалась к непривычному аромату. И пахло, что совсем неудивительно, из кареты, ведь халумари принесли с собой много новых и необычных запахов.

Девушка отложила арбалет, перевернулась на живот, подалась немного вперёд и свесила голову с края, старясь заглянуть внутрь. Но стекло было плотно закрыто шторкой.

Шмыгнув носом, рыжая баронета выбрала новую цель для стрельбы, но на этот раз двуногую. Когда взвела арбалет, то положила на ложе не пулю, а тростинку с прорезями, как у флейты.

Палец плавно надавил на спусковой рычаг, но в самый последний момент замер, потому как взгляд девушки столкнулся со взглядом рыцарки, кажется леди Виолетты. И хотя арбалет был нацелен не на неё, а на ту солдатку, что грубила в халумарской лечебнице, рыцарка опустила руку в кожаной перчатке на эфес своего клинка. Казалось, она оскалилась, словно дикий зверь. И смотрела теперь исподлобья тяжёлым взором.

Молчаливая дуэль застывавших в напряжении воительниц, чьим оружием сейчас были острые, как бритвы, взгляды затянулась на десяток ударов сердца. И каждая ждала, что соперница отвернётся или опустит глаза, но не случилось. Аврора зловредно ухмыльнулась и снова мягко надавила на спусковой рычаг.

Тростинка пропела короткую песню, как та же пастушья флейта. Сразу после этого солдатка громко взвизгнула и схватилась за бедро, начав его растирать. И синяк там будет знатный, даром, что ли, свинцовая отливка убивает белок, крыс и мелкую птицу.

– Гиена паршивая, – сквозь зубы процедила леди Виолетта, на что Аврора звонко хохотнула в ответ, но буквально через мгновение положила арбалет на крышу, вскочила на ноги и выхватила из петель на перевязи два тяжёлых халумарских пистоля – ибо сидящая на задней подножке подобрашка истошно завизжала, и вмиг стало не до шуток.

– Стоять! – тут же закричала сержантка, поднимая сжатую в кулак руку.

Карета качнулась и замерла. Позади идущие повозки тоже встали под громкое и недовольное «му!» тяговых бычков, и с них с топотом, звоном металла и руганью посыпались солдатки.

Замарашка, бледная, как известь, прижимая к себе узелок, соскочила на пыльную колею, разделённую зелёной полосой короткой травы. Она испуганно попятилась от повозки, будучи только в одной деревянной сандалии на правой ноге. Левая нога – босая.

Аврора огляделась, и не увидев врагов, радостно улыбнулась. Хоть какое-то развлечение.

Недолго думая рыжая баронета спрыгнула с крыши кареты в высокую траву, росшую вдоль дороги. Обычная солдатка там бы и осталась лежать с переломанным под тяжестью доспеха хребтом, или орала от боли в сломанных ногах, но Аврора – не совсем человек – её уберёг внутренний зверь-покровитель.

Девушка выставила вперёд стволы пистолей, быстро присела и заглянула под карету.

Никого.

Лишь приоткрылась решётка на окошке, и из глубины показался взволнованный барон.

С противоположной стороны кареты, держа в руках длинную пику, подошла рыцарка. Она несколько раз ткнула между колёс, но, конечно же, ничего не нащупала.

– Чё орёшь, как безмозглая лягушка? – обернулась к подобрашке Аврора.

– Оно там, – вытянув палец в сторону кареты, пролепетала девчонка и несколько раз быстро осенила себя знаком Небесной Пары. От смелости, какую показывала пред бароном, чтоб тот взял с собой, не осталось и следа. Но с потусторонними всегда так. Пока не встретили – смелые да щёки надувшие, а как высочит, так нутро сразу силу теряет. У иных до того, что говно по ногам побежит.

Стоящие неподалёку солдатки переглянулись и тоже осенились.

– Ну и что там? – повторила Аврора вопрос, закипая. Она выпрямилась и пристально поглядела на замарашку.

– Оно схватило за ногу и сняло с меня сандалию, – отозвалась та.

– Там ничего нет!

– Но сандалии тоже нет, – робко ответила подобрашка.

– Дура, ты зацепилась за ветку, сама обронила спросонья, а сейчас вопишь, что сняли!

– Но я не вру, госпожа, – пролепетала девчонка.

С той стороны кареты громко выругалась рыцарка:

– Ещё раз впустую поднимешь шум, всыплю дюжину плетей!

Аврора усмехнулась, и тут же замерла, заметив краем зрения движение.

Девушка-лиса, не поворачивая головы, скосила глаза на дорогу.

А там имелась лишняя тень.

Вот тень от пики. Вот тень от кареты. Тень от рыцарки. Тень от травы. Но к ним добавилась тень худощавой руки, осторожно дотронувшейся кончиками пальцев до наконечника пики, как если бы кто прятался под дном кареты, и хотел отвести от себя оружие.

Аврора сделала вдох и снова быстро присела, а взгляд стал шарить по дереву дна, опорам колёс и железным подпругам.

Никого.

– Идемони, – процедила рыжая баронета-лиса, проведя перед лицом дулом пистоля сверху вниз, как учили в орденской школе, и прищурилась, как показывала матушка.

Легонько защипало нос. Значит, здесь только что кто-то был, и даже след не успел простыть.

И этот кто-то – действительно потусторонний.