Текст книги "Тайными тропами (СИ)"

Автор книги: Игорь Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Женщина скосила глаза и стала внимательно наблюдать за тем, как сестра, осторожно отступив к ближайшему дереву, достала из колчана лук. Лук был небольшой, с короткими, сильно изогнутыми и расписанными лесной вязью плечами. Не в тугости дерева была его сила, но в чарах: они ещё десяток шагов ускоряли стрелу после того, как тетива будет спущена. И для чар годится только наконечник, откованный из холодного железа. Ни бронзовый, ни хрустальный, ни кремнёвый, ни даже вырезанный из кости ускоряться не будут. Одна беда, после стрельбы к луку липнут гвозди и кольчуга, словно клеем намазано.

Огнекрылая Гусыня перевела взгляд на лагерь и нахмурилась.

Странно. Человек с фитилём откинул фитиль в сторону, что-то пробурчал на чуждом языке. Отрывисто клацнуло железо.

И даже сестра торопливо положила стрелу на лук и приготовилась…

* * *

Стакан Стаканыч стоял у самой пепельной границы защитно-святого поля и курил, сжимая руку на шейке приклада дробовика, начинённого коротышами. Бабье царство изрядно его напрягало, от нервов хотелось курить почаще, но если дымить как паровоз, сигареты скоро кончатся. Поэтому он покуривал, нервно пересчитывая запасы.

Позади урчал генератор, но ухо человека двадцать первого века автоматически отфильтровывало этот шум. К тому же для дырчика выкопали яму и поместили агрегат пониже, отчего шум почти сошёл на нет. А бабье царство посмеивалось, что халумари будут клад закапывать.

В темноте, никогда не знавшей лунного света, что-то шевельнулось. Тихо плеснула вода.

– Опять этот речной задрот шарахается, – выругался по-русски прапор и щелчком пульнул скуренный почти под ноль окурок в сторону берега, на гальку. Потом перехватил поудобнее дробовик и щёлкнул предохранителем. Стаканыч прищурился и продолжил: – Вот специально заряжу пару патронов солью, чтоб подсолить этому уродцу пельмешки. Ибо нехер.

Прапор скользнул рукой вдоль трубчатого магазина и щёлкнул тактическим фонариком, прицепленным пол стволом.

– Мать твою! – сорвалось у него, когда вместо бледножопого пацана увидел закутанного в зелёные одёжки ниндзю, который целился в него из лука. И пофиг, что слово не склоняется, у прапора всё склоняется. Ниндзя, в которого упёрся яркий луч белого света, невольно отпрянул и зажмурился. А потом спустил тетиву.

Стаканыч нажал на спусковой крючок, уже чувствуя, как в ногу с влажным чвяк входит стрела.

– Бля-я-я! – протяжно заорал землянин, перезаряжая дробовик и стреляя навскидку в направлении ниндзи. Шок ещё не уступил место для боли, но та вот-вот придёт, выведя человека из строя. Прапор понимал это и старался не упустить время, хотя и так ясно, что противник убежал.

А потом начался сущий кошмар…

* * *

– О, Древо, – выдохнула Огнекрылая Гусыня, увидев яркий свет, вырвавший из мрака сестру. Их замысел выбить как можно больше людишек, пока не спохватились, провалился сразу же. Неужели колдовство?

Сестра еле успела прыгнуть за ствол ближайшей ивы, как пришлый выстрелил. Из дула вырвался клок оранжевого, лишённого дыма пламени. Дозорная едва сунулась обратно, на ходу вытягивая стрелу из колчана, как снова прозвучал выстрел, хотя ствол у ружья только один. Пришлось снова прятаться и ползком перебираться в место понадёжнее.

Тем временем в лагере начал подниматься переполох. Послышались громкие отрывистые команды: «К оружию!», «Мушкеты заряжай!», «Пики товь!»

Немногочисленные собаки словно очнулись ото сна и зашлись лаем, того гляди им же и захлебнутся.

– Опять эти самозванские штучки, – прорычала волшебница, сделала вдох и закрыла глаза. Однокрылая Гусыня направила обе руки на середину лагеря и выдохнула: – Страх и ужас.

Собачий лай сменился истошным скулежом. Завизжали свиньи. Заблеяли овцы. Тягловый скот заметался, не зная в какую сторону податься. Им везде мерещилась смерть.

Волшебница, не опуская рук, сделал шаг вперёд. Она словно толкала неразумных тварей от себя. Нужно посеять неразбериху в стане врага. Занять его и отвлечь, лишить возможности уехать с этого места. Ведь без быков придётся бросить телеги…

* * *

Сестрица Стефани высунулась из повозки, не понимая, что происходит. Тягловые быки словно взбесились от страха, и весь этот ужас навалился на монахиню, как стог сена на незадачливую крестьянку, придавливая к земле и оглушая.

– Опять дракон⁈ – попыталась она выведать у одевающих второпях солдаток, но ей никто не ответил. – Что происходит? – выскочила прямо в ночной рубахе Стефани. Все бегали и суетились, не обращая на неё внимания. А когда кто-то осторожно взял под локоть, монахиня взвизгнула и подскочила на месте. Но то была сержантка госпожи Виолетты, перепачканная сажей и пролитым на поддоспешник молоком.

Женщина упала перед Стефани на колени, схватилась за подол исподнего монахини и затараторила:

– Матушка, угомоните скот. Вы же можете.

– Но я не матушка, – опешила монахиня, однако солдатку было не остановить:

– Матушка святая, выручай!

Стефани не стала препираться, а прижала к груди молитвенник, зажмурилась и забормотала молитву. Не время выяснять, кто есть кто, ведь людям нужна помощь.

– О, Таурисса, владычица стад земных, ниспошли благодать.

Сестрица бормотала и бормотала. В воздухе начало разливаться уже ставшее привычным жужжание, пробирающее порой до мурашек. А у иных солдаток от этого мерного гула даже зубы побаливали.

– Матушка, – шептала рядом сержантка. Потом её окликнули, а мгновение спустя раздался непривычный глухой звук, похожий на удар кулакам по тугой подушке, а следом крик боли.

Стефани открыла глаза, и первое, что увидела, это перекошенное лицо сержантки, успевшей вскочить на ноги, и торчащий из плеча наконечник стрелы. А буквально мгновение спустя из тела женщины на полпальца ниже возник ещё один. Сержантка попыталась судорожно сжать раненое плечо, но толстая ткань не поддавалась пальцам, и женщина заорала, как орут новорождённые, разве что голос был взрослым.

– Щиты! – послышался крик совсем рядом. И между сестрицей Стефани и лесной тьмой встала леди Виолетта. – Прикрыть матушку! Живей!

Одна. Две. Три. Вскоре перед Стефани образовалась стена щитов, хотя сама она видела только стену спин. Сестрица едва не сбилась, но собрала волю в кулак и продолжила молитву. Она должна. Она обязана. Он не имеет права подвести всех.

В один из щитов с глухим стуком, пробив его и застряв, вонзилась ещё одна стрела. Наконечник высовывался из расщепившегося дерева на добрую ладонь. Стефани вздрогнула, но продолжила читать молитву. Голос из тараторящего речитатива стал больше похож на испуганное пение, но гул и жужжание не сбавляли сил, напротив, усилились.

– Они там! – указав остриём клинка в сторону старой ивы, выкрикнула леди Виолетта. – Пли!

Воздух над поляной сотрясся слитным залпом из пяти мушкетом, к которым присоединилась леди Аврора. А затем над поляной с тихим хлопком взвилась рукотворная звезда, освещая округу. То его милость барон Дмитрий выпустил в небо искру.

– Я их вижу! – заорала Аврора. Девушка выхватила из петель на перевязи пистоли и спустила курки. Фамильное оружие грохнуло дуплетом, заволакивая лицо баронеты дымом, желтоватым в свете рукотворной звезды.

– Ушли! – выкрикнул барон.

– Резвые твари…

* * *

– Надо заткнуть жрицу скотской богини, – прорычала Цитифур, когда сестра после хитрых прыжков и быстрого рывка оказалась рядом, и она часто дышла. Это же надо умудриться, нагнать одышку на дозорную перворождённых.

– Я пытаюсь. Но они не дают подойти ближе. Сама же видишь. То белые призрачные лучи, то факел в небе. Я только подхожу, они начинают стрелять.

– Хорошо, я дам тебе шанс, – огрызнулась волшебница. Она прикусила губу, быстро повернулась и положила руку на лоб своего бычка. – Прости, но единорог важнее.

Женщина сжала руку в кулак и резко выбросила в сторону монашки.

– Ярость. Безумие. Гнев. Нет боли. Нет страха.

Бычок сделал шаг назад, наклонил голову, а затем сорвался с места в самоубийственную атаку. Ему нужно было всего лишь сделать брешь в щитах. Это так просто.

Что есть для тяжёлого быка четыре человека? Он сметёт их…

* * *

Сестрица Стефани пела и пела, чувствуя, как к голосу понемногу подмешивалась предательская хрипота. Хотелось пить, но можно было лишь быстро облизать пересохшие губы.

Скот молчаливо стоял, одурманенный молитвой. Стихли собаки. И сестрица всё больше ощущала биение десятков животных сердец, как собственное. Их тяжкое дыхание. Она чуяла запахи носами собак, слышала лес и лагерь множеством пар ушей. И даже птицы на ветках застыли в испуганной немоте.

И тем внезапнее из мрака на неё выскочил, наклонив тяжёлую голову и выставив острые рога, даже не комок, а громадный стог ярости и ненависти. Это было подобно алому пламени под сводами храма, залитому светом свечей. Чужая ненависть ослепляла и в прямом смысле слова давила на душу, минуя тело.

Стефани вскинула руки, выставив перед собой. И громко, что было сил, закричала:

– Остановись! Я прошу! Я приказываю!

Бык бежал, готовый сломать людей, как тяжёлый камень – глиняные горшки.

– Сто-о-ой! – протяжно, ломая голос, выжала из себя Стефани.

И бык подчинился. К ярости добавилось недоумение. Рогатый великан юзом прокатился по земле, собирая передними копытами клочья травы, и встал в нескольких шагах от щитов…

* * *

– Да что с тобой? – зло прорычала перворождённая, выставив руки и сделав шаг. – Вперёд.

– Остановись! – молила сестрица Стефани.

– Вперёд! – давила волшебница.

– Не надо.

Воздух звенел так, что на карете задребезжали окна, а рассыпанная вокруг Форталезы пепельная граница наполнилась тлеющим золотым светом, словно там догорали угли. Женщины не слышали друга-друга, но вели бой насмерть. Не оружием, но словом и чистой силой.

– Бей!

– Отступи!

– Вперёд!

– Смирись!

Стефани чувствовала, как по подбородку из носа потекла кровь.

Цитифур зажмурилась от нестерпимой рези в висках и только усилием воли продолжала упорствовать.

– Я приказываю!

– Я повелеваю! – почти одновременно выкрикнули они.

Бык не выдержал. Он взревел от боли, закатил глаза и рухнул набок, задёргавшись, как припадочный. И в тот же миг над поляной воцарилась тишина. Она рухнула, поглощая под собой людей, скотину и лес. Даже речной божок, сжимающий в руке дар лесных дев, с недоумением шмыгнул носом. Вряд ли у него будет столько сил, сколько выплеснулось сейчас на этой поляне.

И обе женщины, хоть и не видели друг друга, но опустошённо уставились перед собой.

А над поляной вспыхнула новая звезда, разгоняя мрак.

– Матушка святая, – зашептались солдатки, осеняя себя знаками божеств.

Этот раунд остался за Стефани.

Глава 27
Лицом к лицу. Часть 2

– Мать твою! – выругался Дмитрий по-русски, прячась в укрытии. – Стаканыч, ты цел⁈

– Не жди! Не сдохну! – отозвался через боль прапор. Он отполз за телеги и, роняя обрывки матерных фраз, сопя и надсадно завывая, смог оторвать рукав на рубахе и перетянуть ногу.

– А я и не жду! Ты мне, засранец, целым нужен! – выкрикнул капитан.

– Целым не получится! Токмо так! С дыркой!

Дмитрий натужно улыбнулся, раз прапор шутит, значит, будет жить.

Нападение быка завершилось столь же внезапно, как и началось, давая краткую передышку. И нужно что-то делать: пустая трата драгоценного времени, даже секундочки – непозволительная роскошь. Вот только что?

Дмитрий прикусил губу и быстро оглядел лагерь. Солдатки почти всем скопом прикрывали сестрицу Стефани. Там же была и Аврора. А её братец спрятался под повозкой, и лишь глаза блестели в свете костра.

Что же делать?

Взгляд наткнулся на съёжившуюся от страха Гвен. Волшебница прижалась к цистерне, стискивая в руках большую поварёшку. Так себе оружие.

Неподалёку от неё в отдельном кружке бесновалась старуха.

– Моя. Моя. Моя, – непрерывно бормотала она, мечась, как лев в клетке. И в голове капитана щёлкнуло, словно кто-то тумблером включил идею. Сработало бы.

Дмитрий облизал губы и закричал:

– Ро-Ро, прикрой меня щитом!

Казалось, Аврора сперва повела ухом, а затем, не поворачивая головы, быстро подхватила один из щитов и помчалась к Дмитрию. Не надо говорить о самоотверженности и самопожертвовании во имя любви, девушка – профессионал. Как профессионал она и действовала.

Привычно держа в руке большой круглый щит со стальным умбоном посередине, баронета прижалась всем телом к Дмитрию. Так она минимизировала площадь поражения при стрельбе.

Капитан почувствовал, как его взял за пояс. И когда осторожно направился к запертой в пепельном круге старухе, синхронно двинулась следом.

Дмитрий, как добрался до цели, встал на одно колено и пощёлкал пальцами, привлекая внимание твари. Но та даже не взглянула на человека, мечась в своей тюрьме. Это походило даже не на запертого зверя, а на наркомана в клетке, у которого была только одна мысль: «Доза!»

Старуха судорожно повторяла как заклинание: «Моя-моя-моя».

– Эй! – выкрикнул капитан и кинул в потустороннее создание горсть гальки, подобранной под ногами. Тварь заверещала и кинулась на землянина, но ударилась о невидимую преграду.

– Они хотят убить твою! Они там! – указав рукой на лесной мрак, почти по слогам проговорил Дмитрий. – Ты понимаешь⁈

– Моя! – заверещала старуха, начав биться кулаками и головой и преграду. – Не дам! Моя!

– Ди-Ди, вы в самом деле хотите освободить эту тварь? – прошептала Аврора, наклонившись к самому уху землянина.

– Да, – постаравшись изобразить полное спокойствие, ответил капитан. Он очень надеялся, что получится, но это было сложно.

– Вам, конечно, виднее, но я считаю, что это глупость.

– Вот и увидим, – улыбнулся Дмитрий и быстрым движением поцеловал девушку в щёчку.

Баронета тяжело вздохнула, а когда рядом громко воскликнула и упала на траву одна из солдаток, схватившись за пробитую стрелой лодыжку, молча кинула.

Дмитрий упал на оба колена и принялся прямо в ладони осторожно собирать излишки пепла. Вздрагивающие от малейшего дуновения ветра золотые угольки стали почти незаметны в тот самый миг, когда на поляну опустилась тишина, но всё равно остались. Казалось, они могли обжечь, но не обжигали и вместо этого дарили приятное тепло. Человек с земли сравнил бы их со слегка нагретыми светодиодами. Местному жителю сравнивать не с чем. Разве что с чудом.

Набрав ворох побольше, Дмитрий принялся с помощью тонкой линии прокладывать ровную дорожку, соединяющую святую клетку старухи со внешним кругом. Тварь туту же припала в нетерпеливом до дрожи в пальцах ожидании к светоразделу, который назывался ещё терминатором, то есть гранью между светом и тьмой. И сейчас он полностью оправдывал название. Осталось лишь стереть ту тонкую преграду между светом лагеря и лесной тьмой и спустить с цепи терминатора.

Дмитрий улыбнулся такому сравнению. А когда добрался до внешнего края, то обернувшись и проверив, всё ли правильно сделал, быстро раскидал рукой пепел, открывая пепельную калитку. Потом вернулся и застыл, не рискуя остаться наедине с потусторонним созданием, с которым и сообща-то еле-еле справились.

– Была ни была, – выдохнул он, сделал шаг в сторону, взял с земли удачно подвернувшуюся палку и разорвал внутреннюю преграду.

Тварь старушечья сделала неуверенный шаг, а потом торопливо поковыляла наружу, приговаривая: «Моя».

– Неторопливый, однако, терминатор, – пробубнил капитан, проводив старуху взглядом, а потом глянув на недовольно нахмуренную Аврору. – А и ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Верно, Ро-Ро?

Старуха канула во мраке. Казалось, с концами, но вскоре в ночной пелене, среди ив, сырых от бесконечного плача, и белых берёз, отражающих тусклые всполохи света, вспыхнула яркая и длинная изумрудная спица, похожая на тонкую шпагу…

* * *

Всплеск чар.

Цитифур с силой зажмурилась и раскинула руки, ухватывая нити колдовства. Недавнее противостояние всколыхнуло пространство вокруг поляны так, что иные нити порвались и кружились сейчас в воздухе в полнейшем беспорядке, как если бы бутыль со скисшим молоком взболтали, и муть не успела осесть. И через эту взвесь из клочьев силы виднелся разрыв в пепельной защите и красно-зелёная клякса твари.

Волшебница раскрыла уставшие глаза и потёрла лицо ладонями. Вверх с хлопающим пшиком взмыл ещё один воздушный факел, начав щупать охристо-жёлтыми лучами стволы деревьев и кроны деревьев и тянуться сквозь прорехи в листве ещё дальше, к лесной подстилке и спрятанным там перворождённым.

Женщина сделала шаг в сторону, прячась от чуждого света. А вскоре послышались тихие, едва различимые шаги, и рядом возникла сестра.

– Они пытаются натравить на нас кошмар.

– Я видела. Справишься?

– Постараюсь, – ответила дозорная, пробежавшись пальцами по перьям на кончиках стрел. Их осталось не так много, но, если не быть расточительной, должно хватить.

– Будь осторожна, – дотронувшись рукой до руки сестры, прошептала волшебница. А ей самой нужно посмотреть, что ещё можно сделать.

Аргеферет молча кивнула и шагнула прочь, оттолкнувшись рукой от ствола берёзы. На пальцах остались мелкие белые как мел лохмотья старой коры. Под ногами пружинила прелая листва, а глаза, хорошо видевшие в ночной тьме, пытались углядеть всё, что можно.

Дозорная ускорила шаг и на полном бегу достал из колчана стрелу. Тонкое древко легло на склеенный из рога и древесины тиса лук. А когда между кустами показалось скрюченное чудовище, похожее на несуразную помесь сложившего крылья большого грифа и паука, набросившего на себя одежды сожранных ею жертв, то быстро, на разрыв, выстрелила.

Стрела быстро настигла создание. Острое железо легко пробило покровы, войдя до середины. Призрачная плоть потекла из раны зеленоватым светящимся в темноте гноем, как если бы растолкли в кашу гриб-гнилушку и смешали с густым маслом. Потёки медленными каплями покатились по серой хламиде, оставляя тусклые следы. Вот только сталь заставила тварь лишь дёрнуться и заскрипеть-заскрежетать противным голосом отборную ругань.

Вторая стрела, пущенная для верности, тоже не замедлила уродину.

– О, Великий Полоз, владыка духов подземных и тварей кромешных, помоги, – проговорила Серебряная Куница Аргеферет и быстро убрала лук в колчан. Ей сейчас нужно было другое оружие.

Дозорная, легко подтанцовывая, чтоб подбодрить себя перед схваткой, резко откинула в сторону запястье. Из воздуха почти мгновенно выскочила спица – жилка Великого Древа. Благородный зелёный свет разогнал мрак и отразился в больших глазах, больше подходящих сейчас кошке или сове.

Женщина выдохнула и кинулась на тварь. Расстояние, разделяющее их, сократилось за считаные удары сердца. Серебряная Куница в последний момент, когда тварь подняла руки, ожидая, что добыча попадётся в них, как муха в лапы паука, скользнула в сторону. Пробегая мимо, она всадила спицу в бок чудовища, оставляя колотую рану. И рана вскипела золотой пеной.

А ведь чудище когда-то было похоже на человека. Сейчас же у неё был крючковатый птичий клюв, кривые острые зубы и бельмы глаз, коих явно больше двух. И даже рук не пара, а не менее пяти. Они тянулись к дозорной тонкими длинными пальцами с птичьими когтями, острыми, как у коршуна.

Всё же, у девчонки больное воображение, раз рождает такие ужасы.

Дозорная быстро отскочила, оттолкнувшись ногой от попавшегося на пути дерева. А потом взмахнула спицей наотмашь. Тонкая зелёная жилка со свистом вспорола воздух, отсекая обрётшую вес и силу тень, которая текала из мрака под ногами.

– Моя! Она моя! – завизжало создание.

Теней, ставших продолжением рук старухи, прибавилось в числе.

Аргеферет несколько раз рубанула по ним, плавно отходя и соображая, как поступить. Старуха была слишком сильна. К ней просто так не подступиться.

Разве что попробовать стать ещё быстрее.

Женщина присела, готовясь к броску, когда тишину разорвал ружейный залп. Мимо просвистел рой свирепых, как потревоженные шершни, пуль. Ствол дерева рядом, что с ней, брызнул острыми щепками.

– Спица. Они стреляют в спицу, – выругалась дозорная отступая. Женщина разжала пальцы, и спица растаяла.

Значит, надо по-другому.

Дозорная снова вздохнула и стала петлять вокруг твари, как заяц. Оказавшись за спиной, быстро подскочила, вынула из воздуха жилку и воткнула в чудовище.

– Тлен.

По жилке проскочила яркая искра, нырнув в серо-бурую тушу.

– Тлен-тлен-тлен, – забормотало то, что раньше было старухой, а потом захихикало. Со стороны лагеря снова раздался залп, распоровший ночной лес стайкой пуль. Просвистело совсем близко, причём две пули попали прямо в холку сгорбленного чудища, разворотив плоть и оросив траву, деревья и дозорную мертвенно-зелёной жижей. На счастье, разбрызганная гадость быстро погасла, в отличие от ран. Но и те уже начали затягиваться. А если присмотреться, то в прорехах грязной ткани виднелись едва заметные шрамы, слабо светящиеся, словно через закопчённое над костром до черноты стекло.

Аргеферет чуть не взывала от досады. Тварь не быстрая, но не даст спокойно сидеть на месте, выматывая и беря на измор. Дозорная, переполненная злостью, как вскипающий на огне котёл с молоком, снова воткнула жилку Великого Древа. Прямо в шею.

– Боль.

Старуха зашипела и попятилась. Женщина едва успела вынуть спицу из туши и спрятать в воздухе, пока люди опять не дали залп.

А меж тем со стороны лагеря послышался протяжный крик. Словно на кого-то плеснули кипятком.

– Она моя! – заорал тварь громче прежнего и ринулась на Аргеферет, ломая кустарник и обдирая кору с деревьев. Казалось, она даже стала больше, а длинные руки – ещё длиннее. – Моя-я-я-я!

– Девчонка. Надо выбить девчонку, – прорычала дозорная. Но сказать проще, чем сделать. Убить даже простого смертного – это навлечь на себя гнев призрака, а если оборвать жизнь столь сильной ведьмы, да ещё и вызвавшей страх во плоти, это и вовсе опасно. Вполне станется, что она не уйдёт за край, а сольётся с этим же страхом и станет демоном, одержимом местью всему роду до десятого колена.

И всё же её надо выбить.

Дозорная бежала лёгким шагом, чувствуя, как в спину дышит призванная из-за края сущность, непрерывно подпитываемая силой ведьмы. Стоит остановиться, и окажешься в лапах. Быть разорванной на куски – весьма мучительная смерть.

Перворождённая достала на бегу стрелу и отломала у неё наконечник. Когда дело доходит до колдовства, холодное железо – последнее, что может помочь.

Женщина выждала момент, когда между ней и лагерем окажется толстый ствол, а старуха немного отстанет, извлекла из воздуха жилку и провела ею по лишённому наконечника древку стрелы, словно затачивала тростинку ножом. На тонком дереве остались быстро гаснущие изумрудные искорки, словно цветочная пыльца прилипла.

– Немощь, – прошептала женщина заклинание. Теперь стреле не нужно было даже пускать кровь, достаточно просто коснуться, а уж выстрелить тростинкой без наконечника у дозорной опыта хватит. Главное – подобраться чуточку ближе. Зря, что ли, ей дали имя Серебряной Кницы?

Дозорная дождалась, когда люди выстрелят. Но на сей раз вместо залпа был лишь один выстрел, просвистевший совсем рядом с головой. Нет, порох и пули у них ещё не должны были кончиться. Они просто пугают, не дают остановиться. Или же, напротив, хотят, чтоб дозорная припала к земле, где её нагонит тварь.

Аргеферет сделала вдох и снова пустилась в бег. Но не к лагерю, а к сестре.

Изматывающая погоня затягивалась и давала о себе знать. И дозорная начала уставать.

– Мне нужны щиты, – прошептала она, поравнявшись с Цитифур, и побежала по дуге в сторону лагеря, уводя за собой настырную тварь. Хватит ли у сестры сил? Должно. Но мешкать не стоит в любом случае.

Собравшись для рывка, дозорная на мгновение сбавила ход, сделала глубокий вдох и помчалась, что было сил. В боку закололо, чего не было уж очень давно. Перед женщиной вспучивалась земля, и из неё, раздвигая мелкие камни и клочья травы, вырывались, словно подпружиненные, огромные листья лопухов, кои создавали заслон, и даже нестройная вереница выстрелов из мушкетов и пистолей не смогла пробить зелёную броню.

Дозорная бежала, и оказавшись почти у самого края пепельной границы, выждала момент и пустила стрелу. Девчонка стояла за пришлыми. Она была открыта, и промахнуться невозможно, но когда Аргеферет вернулась к спасительному пологу леса и выглянула, посмотреть на результат, то обомлела. Стрела не достигла цели, а словно уткнулась в воздух, как в подушку, и теперь медленно оседала под ноги пришлому. Тому самому, которого хотели взять в плен.

– Что? – не веря глазам, выдавила из себя перворождённая. – О, Древо, почему так?

Женщина с силой ударила кулаком по дереву и обратила взор в небо, словно в поисках подсказок или помощи. Было больно от обиды. Столько сил и впустую.

А потом глянула на реку. Остался единственный путь: крепость из повозок, щитов и вкопанных в землю кольев открыта со стороны воды…

* * *

Хозяин Хрустальной Речки стоял по колено в воде с едкой ухмылкой на лице. На ладони лежал серебряный листик. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как два отряда чужаков изматывали друг друга. Давно здесь не было подобного зрелища. Обычно просто маркитантки, ночующие у костра и набирающие воду. Он выбирал девок покрасивее, подкрадывался и, смотря от того, какой настрой был на душе, одних пугал внезапным появлением, других тискал за прелести. Девки, конечно, пугались, даже когда просто тискал, но терпели.

А сейчас были редкие гости с севера и ещё более редкие пришлые. И ни те ни другие не отмечены сенью Небесной Пары. К тому же людишки оскорбили его. Оттого было вдвойне приятнее смотреть, как одни сбились в плотный строй, а парочка других, не имея возможности передохнуть, набрасывались, как хищная скопа на рыбу. Кто-то же из них победит. И лучше уж чужачки, отмеченные Древом. А то чужаки слишком уж наглые, мало того. Что подарков не принесли, так ещё проявляют неслыханную дерзость: караси́н разлили и прочей гадостью грозились.

Кстати, а что такое бетон.

Хозяин усмехнулся и поискал взглядом пришлого, а потом прикрыл глаза и прошептал: «бетон».

Это сложно, отнимет много сил и не всегда даётся, но с другой стороны, человек не имеет знаков светлых богов, и не нужно спрашивать у них разрешения или ломиться через заслон. Зато можно просто подсмотреть или хотя бы почуять опасности. Многие так делают.

* * *

«Бетон».

Дмитрий напряжённо вглядывался в ночную тьму, держа в руках чугунную палочку, настроенную на силовое поле. А там, во мраке вспыхивала и гасла зелёная шпага, словно у киношных джедаев. И слово «бетон», возникшее в голове, казалось чужеродным, сказанным не им. Вот не думал он сейчас о бетоне. Совсем.

Но слово уходить не собиралось. Оно повторилось ещё раз, но уже с нажимом. И тогда голова поплыла, словно от стакана самогона, выпитого залпом.

Капитан неуверенно огляделся, вдруг кому сейчас тоже нехорошо, но нет. Все следили за боем во мраке.

– Осторожнее! – заорал прапор, когда леса со спринтерской скоростью выскочила человекоподобная тень, быстро приближаясь к людям. И перед тенью мгновенно вырастали большие лопухи.

Тень проскочила всего в десяти шагах от светораздела, и в воздухе возникла стрела, остановленная силовым полем. А палочка моргнула оранжевым, намекая, что следующий выстрел станет последним, а затем у прибора сядет аккумулятор.

«Бетон», – с ещё бо́льшим давлением на голову вспыхнуло внутри черепной коробки. Можно было сопротивляться и сосредотачиваться на неведомых врагах, но капитан слишком устал и пустил мысли на самотёк. Ощущение было, словно вот-вот провалишься в сон, но никак не получалось уснуть.

Голова поплыла совсем уж неприлично, а вместе с ней перед глазами замелькали картинки, похожие на обрывки сновидений или дерьмовый набор изображений в исполнении нейросети.

Шершавый мешок с цементом, от которого веяло тяжестью.

Громадная и грязная бетономешалка с вращающейся ёмкостью.

Безликие люди с лопатами.

Забивающая сваи машина, от которой доносилось мерное «чак-чак-чак», и бетонная свая, медленно, но верно уходящая в грунт.

Большой бетонный мост.

* * *

С лица хозяина реки медленно сползла улыбка, сменившись угрюмой физиономией.

Пришлые не шутили, когда говорили про мост за полдня.

Когда же из памяти пришлого возник образ громадной плотины, перегородившей широкую, как море, реку, мальчугану стало нехорошо.

Божок выпустил человека из своей хватки и стал ходить вдоль берега туда-сюда, поднимая холодные брызги. А мысли побежали вперёд хозяина.

Если умрут, придут другие. Они подумают, что речка тоже виновата. Он же светлый, но не помог. Будут мстить.

– Сами виноваты! – вслух прокричал божок и пнул волны. – Я здесь самый-самый. Вы должны меня любить!

Слова потонули в грохоте ружейных выстрелов. Запахло пороховым дымом.

– Вы! Это вы виноваты! – закричал во всё горло божок. Он уже не ходил, а метался, как рыбий малёк, вспугнутый чьей-то тенью. – Вы сами пришли, сами и разбирайтесь, кто из вас виноват!

А если будут мстить? Перегородят реку? Зальют бочками караси́на?

Божок вытер потёкшие по лицу слёзы отчаяния и обиды. Он сел у самого берега спиной к людям и поглядел на подарок перворождённых, а потом вскочил и вытянул в сторону людей серебряный листик.

– Почему нельзя было сделать, как они? Просто подарок! Почему нельзя было бросить в воду серебряную монетку? Или хотя бы сказать, какой я хороший⁈ А северянки даже воду поцеловали!

Люди не ответили, громко перекрикиваясь между собой, им не было дела до хозяина реки. А среди деревьев бегало дитя Древа, тоже не обращая внимания на мальчишку.

– Я же хороший, – прошептал божок и снова сел на прибрежные камни, закрывая лицо руками. Из-под пальцев потекли обильные слёзы, которых не было сил сдерживать. Плечи когда-то утонувшего в речке мальчика сотрясались в плаче. На них упал весь груз страха и одиночества, скопившегося за долгие столетия.

Божок всхлипнул и подобрал колени, обхватывая их руками.

А если будут мстить, он же совсем умрёт или превратится в неказистую тварь, как духи болот.

– Ну почему так? – прошептал божок, а когда услышал тихие всплески и почувствовал живое прикосновение к своей реке, поднял зарёванные глаза. То была дитя Древа, которая попыталось под покровом тьмы пробраться к лагерю с краю.

Мальчуган глянул на серебряный листик, а потом размахнулся и швырнул его на берег.

– Я здесь ни при чём! Без меня решайте! – заорал он, срывая голос.

Перворождённая подскочила на месте, поняв, что её вот-вот выдадут, и бросилась назад.

– Прочь! – заорал мальчишка.

Северянка бежала назад, поднимая брызги выше головы, и вода становилась всё холоднее. С последними шагами она уже ломала тонкую хрустящую корку льда, а ноги сводило судорогой, хотя стояло тёплое лето.

* * *

– Я больше не могу, – проговорила Аргеферет, упав на колени рядом с сестрой. Женщина тяжело дышала.