Текст книги "Бездна (Миф о Юрии Андропове)"

Автор книги: Игорь Минутко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

28 января 1982 года

Статья Артура Вагорски «Он идет!» в газете «Дейли ньюс»:

«События на кремлевском Олимпе разворачиваются стремительно и драматично. Борьба за верховную власть после неизбежного и скорого ухода Леонида Брежнева, по моему убеждению, входит в решающую фазу, и лидирует в ней человек, на которого я делаю ставку,– это, как я уже говорил раньше, Председатель КГБ Юрий Андропов. Я знаю: мою точку зрения не разделяет большинство советологов и кремленологов Запада. Доводы там разные, но есть главный: еще никогда в Советском Союзе не становился главой партии и государства человек, руководящий тайной полицией. Странное соображение! Разве в истории все повторяется? Или самый могущественный глава КГБ Лаврентий Берия разве не готовился захватить власть в Советском Союзе после смерти Сталина?

Впрочем, давайте обратимся к фактам. Вот что мне известно из самых достоверных источников. Или, если угодно, из первых рук. В день похорон Михаила Суслова, 25 января, КГБ начал осуществлять операцию под кодовым названием «Падающие звезды». Обратите внимание: Главный Идеолог Советского Союза еще, как говорится, не сошел в могилу, а Юрий Андропов уже действует.

Операция «Падающие звезды» состоит из двух частей. Или, если эту операцию перевести на язык театральной политической драмы, из двух действий.

Первое действие: 25 января возобновлено так называемое «бриллиантовое дело», в котором, как я уже сообщал нашим читателям, фигурирует дочь Леонида Брежнева Галина. В тот день арестованы два примечательных человека: Борис Буряце, любовник Галины, и ее давний друг Анатолий Колеватов, директор Госцирка СССР. У того и у другого при обысках изъяты драгоценности, прежде всего бриллианты, которые, как показали на первых допросах арестованные, принадлежат Галине Брежневой. Но самое пикантное в этой истории заключается в том, что конфискованные драгоценности в конце прошлого года были похищены у знаменитой дрессировщицы львов Ирины Бугримовой. Как они попали после кражи к дочери Леонида Брежнева, очевидно, выяснит следствие. Да, казалось бы, прежде всего в орбиту судебных органов попадет Галина Брежнева. Однако нетрудно просчитать, по кому прежде всего наносится этот сокрушительный удар. Впрочем, я должен оговориться: если он будет нанесен. Если начнется судебный процесс. А может быть, это лишь предупреждение? Или психологическая атака? Как говорят русские, поживем – увидим. Но факт налицо: «бриллиантовое дело», выпавшее из рук бывшего первого заместителя Председателя КГБ генерала Цагана, покончившего жизнь самоубийством, возобновлено.

Теперь второе действие политической русской драмы, названной ее режиссером-постановщиком «Падающие звезды». Оно началось в ночь с 25 на 26 января. В эту ночь несколько тысяч функционеров партии и высших государственных органов получили повестки с указанием часа явки к следователям КГБ. Точная цифра уточняется. По некоторым данным, она приближается к четырем тысячам. В списках «приглашенных» – пока, как сказано в повестках, «для беседы» – самые разные люди, начиная от министра и члена ЦК КПСС и кончая высшими военными чинами в Министерстве обороны и Генштабе. Но всех этих персонажей или действующих лиц объединяют два обстоятельства. Во-первых, каждый из них так или иначе замешан в коррупции и лоббировании теневикам, дельцам подпольного бизнеса, что было выявлено в результате операции «Каскад», и, во-вторых,– это люди покойного Михаила Суслова, его опора во всех структурах партийной и государственной власти. А если они опора Суслова, значит, они опора и Леонида Брежнева. И тут надо уточнить: были опорой… Потому что, по всем данным КГБ, явно инспирирована – под предлогом борьбы с коррупцией – грандиозная чистка партийного и государственного аппаратов. Я готов принять любое пари: все, кто в ночь с 25 на 26 января получил повестки, или попадут под следствие, или лишатся своих постов. И это произойдет в самое ближайшее будущее.

Дорога моему сумрачному таинственному герою расчищена. Он идет!

Он, хотя и незаметно, оставаясь в тени, неумолимо движется к поставленной цели.

Что же будет происходить дальше? Неминуемо обострится уже давно идущая борьба за трон внутри Политбюро. Рассмотрим расстановку сил в этом высшем всевластном органе Советского Союза.

Итак, из старых членов Политбюро, которое в 1964 году свергали Хрущева, после кончины Суслова остались четверо: Громыко, Черненко, Устинов и Копыленко. Кто из них может претендовать на верховную власть после ухода – или на пенсию, или в небытие – Леонида Брежнева? Громыко и Устинов отпадают. Во-первых, оба узкие специалисты, один в вопросах дипломатии, второй в вопросах армии и военно-промышленного комплекса. Во-вторых, Громыко, обладая огромным авторитетом и влиянием как в партии, так и в структурах государственной власти, предпочитает оставаться за спиной первого лица, «не высовываться», как в таких случаях говорят русские, а Устинов, министр обороны, личный друг Юрия Андропова, и, если что-то замышляется, действия их согласованы.

Остаются два украинца – Черненко и Копыленко. Кто из этих двоих может составить конкуренцию Юрию Андропову? Потерпите, и я отвечу на этот вопрос.

Но давайте все-таки посмотрим: может быть, есть претендент на верховную власть в стране среди тех, кто остается в Политбюро с хрущевских времен, но не принимал участия в заговоре против тогдашнего Генсека, или среди тех, кто вошел в высший партийный орган уже при Леониде Брежневе? Кто там?

Из новых: украинец Щербицкий и казах Куняев далеко от Москвы и поглощены своими нелегкими местными проблемами; Романов в Ленинграде, и репутация его подмочена несколькими скандалами личного характера, скорее всего или спровоцированными, или раздутыми; партийный столичный босс Гришин вполне удовлетворен своей неограниченной властью в Москве на посту первого секретаря горкома партии; сорокадевятилетний Горбачев, по меркам кремлевских старцев, «просто еще мальчишка», чтобы помышлять о кресле Генсека, и к тому же клеврет Андропова: это он из ставропольского захолустья вытащил его в столицу и Кремль. Итак, «новые» в Политбюро на конкурентов Юрию Андропову не тянут.

Теперь «старики». К Черненко и Копыленко приплюсовываются: семидесятилетний Тихонов и восьмидесятитрехлетний Пельше. Какие уж тут помыслы о престолонаследии! Самое время предаться размышлениям о грехах и спасении души. Впрочем, все кремлевские вожди – атеисты.

Тут, для разрядки, к месту будет свежий советский анекдот. (В России политические анекдоты, пожалуй, единственная оппозиция режиму, с которой никак не может справиться КГБ.) Так вот… Открывается очередной съезд КПСС. К микрофону подходит председательствующий:

– Просьба к собравшимся в зале делегатам: встать! – Звучит гимн Советского Союза.– Политбюро на сцену внести!

Но пора вернуться к двум оставшимся персонам – Константину Черненко и Александру Копыленко.

Сейчас к Леониду Брежневу ближе всего – Черненко, он «старый друг», вроде бы единственный, кто допускается для докладов и личных бесед, ему Генеральный секретарь поручил вести еженедельные заседания Политбюро. Но… он после Брежнева вряд ли станет его преемником. Западные советологи, не зная кремлевской кухни, явно переоценивают шансы этого человека – он узкий аппаратчик, кадровик, его не приемлют как уцелевшие брежневцы, или, по определению диссидентских подпольных изданий – «днепропетровская мафия», так и «новые».

Итак, остается Александр Копыленко, опытный интриган, человек с широчайшими связями в высших сферах, как в обеих русских столицах, так и в республиках, властолюбивый, целеустремленный. Правда, ходят слухи о какой-то его неизлечимой болезни. Но кто из кремлевских вождей «старой гвардии» не болен? И каких только слухов о каждом из них не гуляет по русским просторам!

Словом, мой прогноз таков: реальный соперник Юрия Андропова в борьбе за брежневское наследие – Александр Копыленко, и скорее всего ему будет нанесен Председателем КГБ следующий удар. Я ошибаюсь? Посмотрим…»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

22 февраля 1982 года

В своих апартаментах на Лубянке Юрий Владимирович Андропов больше всего любил гостиную – два окна с задернутыми наглухо портьерами, журнальный столик в окружении мягких удобных кресел и дивана; телевизор, книжный стеллаж. Если бы еще можно было затопить камин… Но, говорят, и до революции, когда это огромное здание принадлежало акционерному обществу, все камины уже были декоративными, они никогда не топились: так задумано архитектором. Из гостиной – небольшой коридор, направо – туалетная комната, душевая, большое зеркало перед умывальником… Разглядывая себя в этом зеркале, как правило, с тревогой – недуги оставляли свои необратимые следы,– Юрий Владимирович часто, особенно в вечерние и ночные часы, ловил себя на жуткой, почти потусторонней мысли: шорох за спиной… Сейчас в зеркале, рядом с ним, может быть, лишь чуть отступив назад в нереальность неведомого измерения, отразятся те, кто когда-то смотрелся в это зеркало: «железный Феликс», Менжинский, Ягода, Ежов, Берия, Абакумов…

…Дальше по коридору – небольшая комната: простой обеденный стол, сервант с посудой – чайный и кофейный сервизы (тоже кем-то подаренные), электрический самовар, жестяные банки с кофе, чаем, сахаром. Печенье, сухарики. Аскетическая солдатская кровать у стены. Пустой холодильник «Саратов» лишь с несколькими бутылками боржоми. Эта комната – проходная: за ней маленькая прихожая, и из нее рукой подать – хозблок для руководства КГБ: в любой час суток можно заказать горячую пищу. Автономное существование – в случае экстремальной ситуации – хоть годы, учитывая спецзапасы лубянских подвалов. Особенно здесь хорошо в вечерние и ночные часы, когда комната погружена в бархатный, кажется, осязаемый мрак коричневого тона, и только настольная лампа на эластичной податливой ножке освещает свежие американские и английские издания, разложенные на журнальном столике. Тишина… Полная замершая тишина… И будто нет за окнами Москвы, Старой площади, Кремля…

Хозяин Лубянки удобно сидел в кресле, с наслаждением вытянув ноги. Перед ним стоял монитор, еще днем принесенный помощником и включенный в систему наблюдения. Рядом лежал карманный телефон последней японской модификации.

Как всегда перед началом операции, разработанной тщательно и скрупулезно, Андропов испытывал странное, не поддающееся определению чувство тревоги, смешанной с азартом, волнения и непонятной горечи…

«Черт знает что! Никаких эмоций. Ведь это самое главное – никаких эмоций. Но… не получается. Слаб, слаб человек…»

Весь этот сумбур прервал мелодичный звонок телефона.

Прижав аппарат к уху и успев взглянуть на часы (было без пяти минут десять вечера), Андропов сказал приветливо:

– Добрый вечер, Фрол Дмитриевич. Слушаю.

– Добрый вечер, Юрий Владимирович.– Голос генерал-майора Попкова казался взволнованным.– Они идут по коридору, сейчас будут в кабинете. Подключайтесь.

– Как вы думаете, он допускает…

Возникла пауза, и начальник Пятого управления все понял.

– Мозгляк может только предполагать,– заспешил Фрол Дмитриевич,– А полковник Терешаев Петр Николаевич… Вы его давно знаете…

– Да, знаю,– перебил Андропов.

– Он знаком с системой видеонаблюдения. Хотя, естественно, сегодня не информирован…

– Хорошо,– снова перебил Председатель КГБ.– После окончания их беседы перемолвимся.

– Слушаюсь.

Юрий Владимирович нажал кнопку, прерывающую телефонный разговор, и включил монитор.

На вспыхнувшем экране обозначился небольшой кабинет, единственным убранством которого были письменный стол канцелярского образца и два стула. Над столом свешивалась сильная лампа под металлическим колпаком.

В кабинет вошли двое, и Андропов услышал, как за ними с лязгом захлопнулась железная дверь.

Полковник Терешаев был подтянут, моложав, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, энергичен, собран и, одновременно, явно располагал к себе.

«За прошедшие четырнадцать лет,– удовлетворенно подумал Андропов,– я вырастил здесь принципиально новые кадры. С ними можно плодотворно работать».

Второй человек, появившийся в кабинете, оказался высоким, сутулым, с лицом, отмеченным умом, интеллигентностью, явной нервозностью («А вот это опасно»). Да и страсти человеческие оставили на этом уже довольно не молодом лице свои глубокие следы. Особенно рот – подвижный, с тонкими губами, и хотя изображение было черно-белым, когда невидимый оператор вывел лицо Мозгляка на крупный план («С кличками у нас явная безвкусица»,– подумал Юрий Владимирович), показалось, вернее предположилось, что эти губы намазаны ярко-красной помадой.

– Прошу вас, Казимир Янович,– приветливо сказал полковник Терешаев,– присаживайтесь. Времени у нас перед дальней дорожкой не так уж много. Ваш рейс через…– Полковник взглянул на часы.– Через два часа сорок минут.

– Пардон, Петр Николаевич! – Голос у Мозгляка был высокий, неприятный.– Я, к вашему сведению, никакой не Казимир Янович, а на сей раз Ратовский Станислав Янович. Прошу, товарищ полковник, не путать!

– Вы молодцом, молодцом, Станислав Янович,– засмеялся полковник Терешаев.– Да что же вы не присядете?

Но Мозгляк продолжал быстро шагать по кабинету, и походка у него была странная: вихляющая, мягко-пластичная, с покачиванием бедер.

«Да он же голубой! – с отвращением подумал Андропов,– Впрочем,– успокоил он себя,– в нашей ситуации это обстоятельство только к лучшему. Очевидно, этим и руководствовался Попков».

Наконец Мозгляк сел на край стула, закинув ногу на ногу, и тут же носок левой ноги в дорогом ботинке на толстой подошве стал быстро подрагивать.

– Итак, Петр Николаевич, я весь внимание.

– У вас есть еще какие-нибудь просьбы…

– То есть? – поспешно перебил «Станислав Янович».

– Может быть, нужна какая-то дополнительная помощь? Есть новые вопросы, неотработанные детали…

– Помилуйте! – обиженно перебил Мозгляк,– Я в Вене готовил операцию три недели! Все досконально…

– Сколько раз,– перебил полковник Терешаев,– вы там бывали в последние годы?

– Ах, голубчик Петр Николаевич! – «Станислав Янович» вскочил со стула и опять возбужденно забегал по кабинету.– Несчетно, несчетно! Может быть, раз пятнадцать, а то и больше. Господи! Вы же знаете: я там вырос… Вена такой город! – Он сжал пальцы правой руки в пучок, нанес ему страстный поцелуй и, разжав пальцы, длинные и чрезвычайно подвижные, отправил свой воздушный поцелуй вверх, наверно, прямиком в австрийскую столицу – Да, я знаю Вену как свои пять пальцев! О Боже! Набережные Дуная, предгорья Венского леса! А парк на острове Пратер! – И, захлебываясь восторгом, Мозгляк сам перебил себя: – Вы, Петр Николаевич, бывали в Вене?

– Бывал,– усмехнулся полковник Терешаев.

– Значит, вы наверняка посещали собор Святого Стефана! – воскликнул «Станислав Янович».– Двенадцатый век! Помните? Эти сумрачные своды, уходящие вверх, в бесконечность… Полумрак, свечи… Мраморное распятие Христа. Помните, помните? Розовый мрамор, обнаженное, сильное мужское тело. И – орган, Бах. Или Моцарт, «Аве Мария…».

– Вы поэт, Станислав Янович.

– Да, да! – Было что-то безумное в облике Мозгляка.– Или Вена после заката солнца. Кварталы Видена и Иозефштадта, где живет аристократия, сильные мира сего. Или великолепная, ослепительная Рингштрассе, опоясывающая кольцом средневековый центр города…– Мозгляк постоянно, алчно облизывал свои тонкие губы.– И в таинственную глубину из этой улицы-сказки ведут переулочки… А в них, уважаемый Петр Николаевич, таятся ночные клубы для избранных…

«Все-таки омерзительный тип»,– подумал Андропов.

– Сколько воспоминаний! – На лбу «Станислава Яновича» появились бисеринки пота, и оператор вывел это искаженное вожделением лицо на крупный план.

– Однако,– спокойно сказал полковник Терешаев,– вернемся…

– К нашим баранам! – быстро и почти радостно продолжил Мозгляк, мгновенно став абсолютно спокойным и собранным.– Я весь внимание, Петр Николаевич.

– Итак, в Вене у вас все готово.

– Абсолютно! – последовал мгновенный ответ.

– И с этим, как его?

– Пауль Шварцман,– подсказал Мозгляк.

– Да, Пауль Шварцман. С ним у вас полный контакт?

– Стопроцентный.

Полковник Терешаев вдруг задумался.

– Простите, дружище… Деликатный вопрос.

– Валяйте, полковник! – «Станислав Янович» растянул в улыбке тонкие губы.– Без всякого стеснения. Не вам мне говорить: в нашем деле на все вопросы должны быть получены точные ответы. Тем более если вопрос следует с вашей стороны.

– Благодарю.– Петр Николаевич помедлил.– А не может возникнуть ревность…

– Какая еще ревность? – быстро, заинтересованно перебил Мозгляк.

– Ну… Наш объект и этот Пауль Шварцман… Черт возьми! Кто он для него? Что их объединяет, кроме…– Полковник замешкался.

– Как что? – «Станислав Янович» коротко хохотнул,– Любовь! Любовь их объединяет, Петр Николаевич.

– А раз любовь…– Лицо полковника Терешаева напряглось.– Представим. Появляется третий. Разве это не повод для ревности, для скандала? И все может пойти насмарку.

– Вы меня удивляете, Петр Николаевич,– В голосе Мозгляка звучало достоинство с обидой пополам,– Я даю стопроцентную гарантию: все будет…

– Как в лучших домах,– невесело усмехнулся полковник.

– Вот именно! Как в лучших домах.– Мозгляк выдержал паузу,– Вы, мой друг, весьма консервативны. Неужели вы думаете, что только в разнополой среде популярна групповуха?

«Все-таки скот»,– пронеслось в сознании Юрия Владимировича Андропова.

– Человечество в сексуальном плане,– продолжал разглагольствовать «Станислав Янович» с явным удовольствием,– развивается весьма стремительно, под стать нашему ураганному веку. Это в полной мере относится к сексуальным меньшинствам…

– Хорошо, хорошо! – перебил полковник Терешаев.– Давайте теперь поговорим о главном.

– Разве мы этого еще не сделали?

– Необходимо расставить акценты.

– И опять я, Петр Николаевич, весь внимание.

– Пауль Шварцман немец, верно?

– Верно. И что из этого следует?

– Из этого следует вот что…– В голосе полковника Терешаева зазвучали металлические нотки.– Вы не допускаете, Станислав Янович, что этот Шварцман раскусит вас? Вы для него кто?

– Все по легенде, уважаемый Петр Николаевич. По легенде, которая совпадает с моей подлинной жизнью. Я эмигрант из России, вернее, из Белоруссии… Но это для моего нового друга Пауля не имеет никакого значения. Все из Союза – русские. Спросит – расскажу свою белорусскую главу, весьма краткую. Главное для него: я – австрийский подданный, коренной венец.

– И вы, коренной житель Вены,– перебил полковник Терешаев,– как утверждает наш эксперт, говорите по-немецки с акцентом. Это ли не повод для Пауля Шварцмана, чтобы усомниться…

– Пошлите вашего эксперта куда подальше! – закричал вдруг Мозгляк, снова вскакивая со стула.– Вы, полковник, явно недооцениваете меня.

– Успокойтесь, Станислав Янович…

– Да, да! Недооцениваете! Я разговариваю со Шварцманом на венском диалекте! А если вам удобнее словечко «акцент», то извольте: с венским акцентом. Отправьте меня на задание в Берлин, там я буду разговаривать с берлинским акцентом!

«Каков!» – невольно подумал Андропов.

– Сколько языков вы знаете? – очевидно, стараясь сменить тему разговора, спросил полковник.

И Мозгляк тут же успокоился, снова сел на край стула и с некоторой обидой, растворенной в достоинстве, сказал:

– Восемь, Петр Николаевич, если не возражаете,– И «Станислав Янович» отбил рукой нервную дробь по столу.

Рука быстро приблизилась крупным планом, и Юрий Владимирович Андропов увидел на ней заметный шрам, пересекающий ладонь и захватывающий запястье.

Полковник Терешаев тоже смотрел на шрам.

– Вам бы, Станислав Янович, избавиться от этого украшения,– сказал он.

«Умница,– подумал Андропов,– Только надо бы раньше… Прав Попков: таких агентов необходимо беречь и холить».

А Мозгляк, передернув плечами, сказал:

– Зачем? Он мне не мешает. Потом… Воспоминание детства.

– Хорошо,– перебил полковник.– Прилетите из Австрии, и мы вернемся к этому разговору. У нас, Станислав Янович, замечательные врачи. Простейшая операция – и никаких следов,– Похоже, Мозгляк пропустил это предложение мимо ушей, оно его не заинтересовало,– А теперь… Самое главное.

– Я слушаю,– встрепенулся «Станислав Янович», и теперь весь его облик являл напряженное внимание.

«Определенно уникальный субъект»,– утвердился в своем мнении Андропов.

– Слушайте меня внимательно, Станислав Янович. Операция должна состояться при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах…

– Будет именно так, можете не сомневаться,– с достоинством перебил Мозгляк,– Операция состоится.

– Это, во-первых,– продолжал полковник Терешаев спокойно и твердо.– Во-вторых, и это принципиально важно, объект, тоже при любых обстоятельствах, даже при необходимости самой жесткой обработки, ни в коем случае не должен заподозрить, что все происходящее с ним инспирировано…– Несколько мгновений Петр Николаевич колебался,– Из этого кабинета.

– Понимаю! – с восторгом воскликнул «Станислав Янович». И тут же разъяснил причину этого: – Работа усложняется. Но, дорогой Петр Николаевич, надеюсь, и гонорар тоже?

– Не обидим,– поморщился полковник Терешаев.– Наконец, последнее. На этот раз, Станислав Янович, вы работаете не в одиночку…

– Не понял! – поспешно перебил Мозгляк.

– Сейчас поймете. Мы вам обеспечим страховку.

– И… Кто это?

– Вы с этими людьми не будете входить в контакт. Повторяю: они вас страхуют и вступают в игру только в самой кризисной ситуации. Если она, не дай Бог, возникнет.

– То есть вы мне не доверяете?

– Доверяем,– поморщился Терешаев,– Если бы не доверяли, о страховке я бы не ставил вас в известность.

– Резонно,– усмехнулся Мозгляк.

– Просто… Эту страховку вы должны учитывать в своих действиях. Теперь, кажется, все.– Полковник Петр Николаевич Терешаев извлек из ящика стола коричневую кожаную папку,– Вот ваши документы и командировочные. Вы прибываете в Вену этой ночью, ваш клиент через двое суток этим же рейсом. Встреча…

– Да у меня все рассчитано по минутам! – с обидой и раздражением перебил Мозгляк.– Господи Боже мой! В уме, конечно…

– Хорошо, хорошо! – Полковник положил на руку «Станислава Яновича», которая вознамерилась отбарабанить свою очередную дробь, широкую ладонь, и Мозгляк замер от этого прикосновения,– Уж больно вы нервны, дружище. Давайте-ка разберемся с документами и прочим…

Юрий Владимирович Андропов отключил монитор и взглянул на часы – было без четверти одиннадцать. Он набрал номер начальника Пятого управления.

– Я слушаю,– тут же раздался голос Попкова.

– Зайдите, пожалуйста, ко мне, Фрол Дмитриевич.

…Через пять минут они сидели за журнальным столиком, перед ними стояли две чашки – с чаем для Андропова, с крепким черным кофе для Попкова и тарелка с солеными орешками.

Возникла небольшая, но напряженная пауза. Ее нарушил Андропов:

– Что ж, я удовлетворен.

Фрол Дмитриевич Попков с облегчением вздохнул.

– Да, удовлетворен,– повторил хозяин кабинета.– И я еще раз убедился в том, что не ошибся, поручив вам подыскать человека для операции «Нарцисс».

– Спасибо за доверие, Юрий Владимирович.

– Этот Мозгляк вполне, вполне. Расскажите о нем поподробней.

– Извольте.– Начальник Пятого управления сделал крохотный глоток кофе,– Настоящая его фамилия – Зацембо. Казимир Янович Зацембо. Поляк. Наш поляк, из Белоруссии. История вкратце такова. Во время войны в Борисове свирепствовал начальник полицейской части города Ян Янович Зацембо, сын бывшего мелкопоместного помещика. Усадьба Зацембо располагалась в двадцати километрах от Борисова и была сожжена не то местными крестьянами, не то чоновцами во время революции. Было у Яна Яновича, кстати, представьте, Юрий Владимирович, учителя белорусского языка и литературы, трое детей – сын и две дочери – судьба их тривиальна и к нашей истории не имеет отношения. А вот сын, Казимир, Казя… Словом, Ян Янович при немцах оказался садистом: в застенках своего полицейского участка с особыми изуверствами «выбивал» показания из попавших в его руки партизан и тех, кто подозревался в связях с партизанами. И самое невероятное… Уже в конце войны, в сорок четвертом году, стал Ян Янович брать на свои допросы подросшего сынка, Казю. Это так его матушка называла – Казя. Жена Яна Яновича, безответная Анна Леоновна, умерла от туберкулеза месяца за два до освобождения Белоруссии от немцев. Так вот… Стал пятилетний Казя присутствовать при отцовских истязаниях пленных партизан. Ну и других…

– И что же? – напряженно спросил Андропов.

Попков поднял голову и встретил прямой, жесткий взгляд Андропова. Под толстыми стеклами очков, казалось, вспыхивают стальные искорки. Вспыхивают и туг же гаснут.

– Этот Казя… Он вошел во вкус: ему нравилось наблюдать изощренные пытки, особенно над женщинами,– Попков замолчал.

– Что же вы, Фрол Дмитриевич? Продолжайте.– Голос Андропова был холодно-спокойным.

– Это мы уже потом раскопали, когда Ян Зацембо-младший был завербован в Вене и на него собирался материал. Нашлись выжившие, кого Зацембо-старший не замучил до смерти. Свидетели. Свидетели любого дела, как подсказывает практика, Юрий Владимирович, всегда находятся.

Андропов молчал.

– Вот они, выжившие свидетели… Если быть точным, свидетельницы, рассказывали… Иногда Казя, наблюдавший со стула за происходящим, вдруг вскакивал с пылающим лицом и кричал: «Папа! Дай мне!»

– И что же папа? – живо спросил Юрий Владимирович.

– Папа давал.

– И вырос из Кази садист, извращенец. Так, что ли?

– Не знаю,– Попков помедлил,– Вырос женоненавистник, вот это точно.

– Что было дальше с семейством Зацембо?

По голосу Андропова Фрол Дмитриевич почувствовал, что хозяин кабинета утомлен его рассказом. Или раздражен… Попков заспешил:

– Похоронил Ян Янович жену, а тут – уже фронт рядом. Бежал от возмездия с сыном и дочерьми в Европу, осел в Вене. Открыл, представьте себе, массажный мужской кабинет, где сам был первым специалистом. Словом, оказался Зацембо-старший мастером на все руки. Скоро это заведение стало популярно. Дочери повыходили замуж, уехали от родителя. А Казимир прилежно учился вначале в каком-то русском частном и, надо сказать, престижном лицее, обнаружив блестящие способности к языкам. Тут только один примечательный эпизод. Достали Яна Яновича белорусские эмигранты. Хотя и по нашей линии шел его поиск. Белорусы добрались до него первыми. И вот, когда пришли… Ян Янович снимал дом на окраине Вены, в Хютгельдорфе. Их было трое. И в этот момент Казимир оказался дома. Ну… Началась свалка. Сын бросился на выручку отца. Вот с тех пор у Казимира Яновича шрам от ножа на правой руке…

– Они его убили? – глухо спросил Андропов.

– Зацембо-старшего? Убили. А Казя получил могучий удар по голове «тяжелым предметом», как было записано в полицейском протоколе.

– И как после смерти отца складывалась судьба Казимира Зацембо?

«Нет,– понял Попков.– Не утомлен его рассказом хозяин Лубянки, не раздражен. Наоборот: он полон нетерпения и хочет что-то узнать во всей этой достаточно мрачной истории. Вот что?…»

– Дальше, Юрий Владимирович, наш герой сам ковал свою судьбу. После окончания лицея поступил на филологический факультет Венского университета, старательно и с увлечением занимался языками, он прирожденный полиглот. По окончании учебы что-то пописывал в газетки и журналы, занимался переводами, сочинил несколько пьес для радио, весьма удачных, и вошел в среду венской богемы, а там и в нашу эмигрантскую среду. Вот тогда… Это было в середине шестидесятых, я уже во главе Пятого управления. Мои ребята его и заприметили. Вербовка прошла, можно сказать, легко. В его натуре присутствует склонность к авантюризму, приключениям. Он оказался блестящим, надо добавить, азартным агентом. Однажды ему на хвост сели австрийские спецслужбы. Провал был неминуем. Мы предложили господину Зацембо на выбор несколько европейских стран. А он вдруг запросился в Россию, в Москву. Вот почему? Я и сейчас не знаю ответа на этот вопрос. Просьбу тут же удовлетворили. Согласитесь: какая удача! Уже в Москве он у нас прошел дополнительную подготовку, и сейчас Казимир Янович один из лучших агентов, работающих в Европе.

– Он женат? – неожиданно перебил Попкова Председатель КГБ.

– Его никогда не интересовали женщины. Думаю, еще со старших классов лицея. Вы понимаете…

– Да, да! – поспешно перебил Андропов,– Вот что… ему обязательно надо убрать этот шрам с руки. Лучшей приметы…

– Наше упущение, Юрий Владимирович. Завершится «Нарцисс», и прооперируем молодца.

– Отлично! – с некоторым возбуждением сказал Председатель КГБ,– Действительно, редкий работник. Я с ним, пожалуй, встречусь… После этого дела. Такими кадрами надо дорожить.

«Он не услышал от меня того, что хотел»,– подумал генерал.

…Забегая вперед, следует сказать, что встреча Юрия Владимировича Андропова и Казимира Яновича Зацембо не состоялась: через полтора месяца, если быть точным, 16 апреля 1982 года, труп Мозгляка был обнаружен в его московской холостяцкой квартире. Казимир Янович повесился в ванной на модном английском галстуке. Вскрытие и медицинская экспертиза констатировали самоубийство. Никакой предсмертной записки лучший агент Пятого управления КГГ (или один из лучших) не оставил.

– …Теперь, Фрол Дмитриевич,– сказал Андропов,– последнее.– Председатель КГБ взял в большую холеную руку с отполированными ногтями свою чашку остывшего чая, но, так и не сделав глотка, поставил ее обратно на блюдце,– Меня интересует работа над статьями. Она продвигается?

Попков вынул из кейса сколотые скрепкой несколько листов бумаги.

– Первая почти завершена. Нужна только редактура. Собственно, это не статья, а расширенная корреспонденция. Над второй работа завершается.

– Понятно…– задумчиво проговорил Андропов.– Будем надеяться, что вторая статья не понадобится.– Председатель КГБ помолчал.– Вы мне оставьте эти странички. Я с ними поработаю.

– Для этого и принес, Юрий Владимирович.

– Спасибо.