Текст книги "Бездна (Миф о Юрии Андропове)"

Автор книги: Игорь Минутко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

Но я-то знаю, за семь лет набрался опыта. Это в столицах прочего мира все на виду. Или почти все. Но и здесь, в Москве, есть эта «ночная жизнь», только она загнана глубоко в подполье. Бордели, обставленные по высшему классу, со всеми видами услуг, с дивами, которым и Париж позавидует. Игорные притоны – там идет игра по ставкам, на которые не решится иной миллионер, мой соотечественник. Воровские «малины», тайные дома свиданий, подпольные кабаки, где гульба идет всю ночь – со стриптизом, кабинетами, разборками мафиозных групп. И всю ночь работают подпольные цеха так называемой «теневой экономики», где дельцы невидимого бизнеса, тесно связанные с чиновниками самого высокого ранга, с членами правительства, с функционерами Центрального Комитета КПСС, с прокурорами, судьями, милицейскими высшими чинами (все они у них на содержании), куют свои несметные капиталы. А на загородных правительственных дачах, в привилегированных квартирах, таких, которую мы только что покинули (нет, в таких невозможно… но похожих), – пируют подобные компании, вершат свои дела, заключают сделки, считая себя, наверное, подлинными хозяевами этой несчастной страны…

Да, все это происходит сейчас, в этот момент, пока мы мчимся по пустой оккупированной русской столице, и «тойота» ныряет под мост, на котором написано аршинными буквами: «Партия и народ едины».

…Мы приехали. Сеня распахнул дверцу машины:

– Прошу!

– Спасибо.

– Не стоит.

Синяя «тойота», пыхнув дымком отработанного бензина, умчалась.

Вика устало провела рукой по глазам, сказала, зевнув:

– С ног валюсь. Сколько времени?

– Четверть четвертого.

– Загуляли.– Она внимательно, долго, с тревогой посмотрела на меня.– Ты ему отказал.

– В чем?

– Ты знаешь, в чем. Он многих об этом просит. Ну… Тех, у кого есть возможности.

– Я ему отказал,– сказал я и начал злиться.– Ты знала, что он заговорит об этом?

– Предполагала. Но я знаю тебя.– Вика слабо улыбнулась,– И, милый, разве тебе было не интересно?

– А если я напишу в свою газету обо всем…

– Напишешь? – перебила меня Вика и стала серьезной. Задумалась.– Напиши. Какой будет результат? Во-первых, если говорить о Галине, она плюет на подобные публикации. Уже кое-что там у вас печатали. Во-вторых… У тебя могут быть неприятности. Вплоть до лишения лживого пасквилянта Артура Вагорски, после соответствующих опровержений, аккредитации в Москве. Это как они решат. Впрочем, думаю, подобного не произойдет. Настало удивительное время: всем на все наплевать. Так что пиши. Но вот меня… И это, в-третьих, ты подставишь. Уж со мной-то они разберутся, можешь не сомневаться. Раздавят, как клопа. Я еще удивляюсь, как они терпят. Там, в Пятом управлении у Андропова, на меня много чего накопилось. Твоя статья будет последней каплей.

– Ничего я не буду писать! Дурочка ты моя.

– Тогда спать, спать! – Вика опять сладко зевнула.

Над крышей нашего пятнадцатиэтажного дома еле заметно посветлело небо.

Но в остаток той осенней ночи мы с Викой так и не заснули.

Я чувствовал, что Вика, лежа со мной рядом, не спит, хотя она не двигалась, замерла.

– Ты знаешь, почему мы пропали? – нарушила она молчание.

– Кто – мы?

– Мы, Россия, все народы, населяющие советскую империю. Впрочем, разных народов уже нет. Есть некое единство. Как это он определил? Общность под названием «советский народ». Интересно, кто это Леониду Ильичу придумал? Кто-то из новых советников. Свежие мозги, молодая кровь. Наверно, орден вручили за эту «общность». Нет, не орден. Презентовали дачу, новую квартиру или повышение в должности.– Вика помолчала.– Дай закурить.

– Ты же не куришь.

– Иногда курю. Тебе это известно. Дай!

Мы закурили оба.

– А пропала Россия…– Как интересно она держит сигарету: почти в кулаке. Маленькие обезьянки подобным образом держат банан.– Вы этого не поймете.

– Вы – это кто?

– Европейцы, американцы, люди свободного мира. Вам не постичь глубину маразма нашей жизни. Маразма, нравственного и духовного падения. Для этого надо тут родиться, вырасти…– Она глубоко затянулась.– И остаться человеком. Впрочем… А, ладно! Не хочу говорить…

Вика отвернулась к стене.

– Нет, все-таки объясни,– как можно мягче попросил я.

– Что объяснять? – Она резко поднялась, села, поджав колени к подбородку,– Что объяснять… Вот все, что ты сейчас видел у Бори… Это, мой дорогой американец, советский идеал жизни. Сверхидеал. Роскошные квартиры, дачи, машины. Да… Вот-вот…– Похоже, Вика разговаривала больше с собой, чем со мной.– Жрать черную икру большими ложками. Еще – связи, протекции на самом верху. Сверхуспех – возможность ездить за границу, в любой момент, когда захочется, лучший вариант – двойное гражданство…

– К чему и стремится Борис Буряце? – перебил я.

– К двойному гражданству? Да что ты! Если Бореньке удастся драпануть за «бугор», кое-что прихватив с собой, он сюда больше носа не сунет. Заляжет где-нибудь на островке среди теплого океана, сменит фамилию, сделает пластическую операцию. Только они его все равно достанут, везде. Найдут и прикончат. Конечно, если сочтут это необходимым.

– Не велика ли честь? – спросил я.

Но Вика, похоже, не слышала моего вопроса.

– И самое ужасное… Вот такой животный идеал не только у простого советского человека, винтика задрипанного. У него он, в массе своей, естественно, таков. Нет! Это идеал людей самого верха. Дочь главы государства! Не хрен собачий,– Вика вскочила с тахты и, голая, стройная, напоминающая сейчас хищного зверя, молодого и красивого, загнанного в клетку, быстро ходила по спальне,– А все остальные, кто там был?… Исключая обслугу и трех проституток. Жить так посреди забитого народа, всею этого мрака?… Господи! Одни убогие представления, цели у преступников и всяких там министров и генералов…уевых. Поэтому они и вместе, слились в смертном объятии. Уже не расцепишь, не отличишь одного от другого. А знаешь, почему так?

– Нет, не знаю. И прошу тебя, успокойся…

– Еще чего! – резко, даже грубо перебила Вика.– Успокойся… Есть, есть главная причина.

– Какая?

– Никакая! «Успокойся…» Нет, Арик, ничего ты не понимаешь в нашей дерьмовой жизни. И вообще… Чего ты засиделся в Москве?

Это была отдельная тема, которая иногда возникала, когда Вика впадала в крайнее раздражение. Или у нее резко портилось настроение.

– Все-таки в чем главная причина всего происходящего в России? – настойчиво повторил я вопрос.

– Все-все! – Вика смяла в пепельнице окурок.– В другой раз расскажу.– Она остановила меня требовательным жестом руки.– Обещаю: в другой раз! – Подошла к окну, открыла форточку, глубоко вздохнула.– Смотри, уже совсем светло. Пойду на кухню, сварю кофе.

Вика накинула мой халат и вышла из спальни.

Я лежал, не шевелясь, смотрел в потолок. Тоска сжимала мое сердце.

– …Куда прешь, козел?! – заорал наш водитель Гарик Сапунов, приоткрыв дверцу своего «Москвича».– Скотина безмозглая!

Мы выбрались из подземного туннеля и опять оказались зажатыми машинами со всех сторон.

– Видит же, ублюдок, что я в правый ряд иду, на поворот.

Цель была рядом: слева в снежной круговерти смутно вздымалась громада высотки на площади Восстания. Сейчас, если нашему художнику-абстракционисту удастся выбраться в правый ряд и свернуть на улицу Воровского…

– А что Борис…– спросил я.– Как его?

– Борис Буряце? – подсказала Вика.– Давно мы с тобой, Арик, в Большом театре не были. Теперь Борис Буряце под кликухой Борис Цыган – солист Большого. Сам понимаешь, чьими хлопотами…

– Ничего себе! – вырвалось у меня.

Гарик таки влез в правый крайний ряд, и наш «Москвич» повернул на улицу Воровского.

Я взглянул на часы: было без двадцати двух одиннадцать.

В ЦДЛ, то есть в Центральном Доме литераторов имени А. А. Фадеева, или попросту в писательском клубе Москвы, дым стоял коромыслом: переполнены оба зала ресторана, дубовый и так называемая «веранда», битком и в подвальном кафе, и в верхнем, известном своими шаржами и шутками художников на стенах и эпиграммами поэтов, тоже украшавших стены. Почему-то сейчас вспомнил такой опус:

 
Идя в свой клуб, бери жену,
Не подражай буржую:
Свою, а не чужую.
 

Гвалт, смех, гул возбужденных голосов, изрядное количество пьяных. Все друг друга знают. Или почти все. Говорят, здесь нередко выясняются творческие и прочие отношения весьма бурно, вплоть до русского мордобоя, но мне видеть подобное не доводилось, хотя в клубах творческой интеллигенции русской столицы – здесь, в ЦДЛ, в домах композиторов и архитекторов, в Доме журналистов, наконец, в ЦДРИ, то есть в Центральном Доме работников искусств, я бываю довольно часто. Все по той же формуле: профессия обязывает.

В этих закрытых клубах – вход по членским книжкам творческих союзов (гости по советскому обычаю: небрежное «Эти со мной»), как правило, хорошая кухня, вежливые официанты, не грохочат дикие джазы и «группы», как в прочих московских ресторанах, куда, кстати, попасть просто так, предварительно не заказав столик, по вечерам невозможно. Картина везде одинаковая: ворчащая очередь у входа, традиционная вывеска «Свободных мест нет», неприступный хмурый швейцар в дверях, больше смахивающий на вышибалу.

Ни в ресторане, ни в обоих кафе мы Игоря Андропова с компанией не обнаружили. Однако скоро Гарик Сапунов встретил Сашу Коренева. Поэт в изрядном подпитии одиноко сидел в большом холле первого этажа в удобном мягком кресле у окна и, похоже, пребывал в философской меланхолии. Это был худой, подвижный человек лет шестидесяти с нервным интеллигентным лицом, которому стрелки седых усов придавали некую таинственность. Мне говорила Вика, что он фронтовик, и свои первые стихи написал в окопах теперь такой далекой войны. Это для моего поколения далекая история. А они, участники тех боев, походов, и сейчас живут там. Похоже, это главная их жизнь. Навсегда… Я это особенно почувствовал, попав года два назад в Минск, на какую-то литературную декаду, где провел несколько дней и ночей с белорусскими писателями.

– А, это вы,– без всякого удивления сказал Александр Кириллович Коренев,– Опоздали.

– В каком смысле опоздали? – спросила Вика.

– Вся компания Игорька Андропова, бросив стол, поднялась по боевой тревоге и рванула…

– Что за тревога? – четко, профессионально поставил вопрос Николай Кайков.

– Бросили стол, вопли-сопли… С Антониной, официанткой, правда, рассчитались. И все – на меня. Пришлось допивать. Хорошо, отловил тут двух молодых стихоплетов. Помогли,– Александр Коренев обвел нас внимательным насмешливым взглядом и продолжал уже совершенно трезво: – А вы ничего не знаете? – Возникла пауза. Мы ждали,– Конец света. Тут кутеж, дым коромыслом… Да и в прочих подобных заведениях. Пир во время чумы…

– Да в чем дело, наконец? – нетерпеливо перебила Вика,– Саша!

– Дело в следующем… Вот мы тут прожигаем жизнь… Впрочем, такую жизнь и надо прожигать.– Поэта явно тянуло на философию.

– Ну! Ну! – Гарик Сапунов еле сдерживал себя.

– Не нукай, не запрягал. «Ну…» Словом, дамы и господа, со вчерашнего дня в Москве идет грандиозная операция под названием «Каскад». Осуществляют ее совместно силы милиции и КГБ. Но, как сказал примчавшийся в поту к нашему застолью один деятель, по наводкам кагебешников. Метут теневиков самого высокого пошиба. Наносится сокрушительный удар по теневой экономике нашей замечательной столицы.

– А при чем тут Игорь Андропов? – спросил литсотрудник «Вечерней Москвы» Николай Кайков.

– Он ни при чем.– Опять последовала пауза.– Гарик, дай закурить.– Поэту Кореневу доставляла удовольствие игра на наших нервах. Задымив сигаретой, он продолжал: – С нами тут сидел один не то генерал, не то полковник. В штатском. Вот потный гонец и принес ему весть: замели его друга-приятеля, цеховика. Как я понял, миллионами парень ворочал. Генерал… Пусть он будет генералом, вскочил как ошпаренный: «Надо вытаскивать. Игорь, поможешь?»

– Что…– Я подыскивал русские слова.– Что, Игорь Юрьевич за помощью обратится к отцу? – И поймал осуждающий взгляд Коли Кайкова.

– Ни в коем случае,– поспешно, оглянувшись по сторонам, ответил Александр Коренев,– У него наверняка есть другие возможности, предполагаю, весьма эффективные.

– В Домжур! – скомандовала Вика

Мы спешно покинули писательский клуб, оставив поэта Коренева в некотором недоумении. Он только успел крикнуть нам вслед:

– Экспроприаторов экспроприируют!

…В Доме журналистов обстановка была та же: везде битком народу, гвалт и шум, пьяные красные физиономии.

– Нас ждут,– сказала Вика.

Мы спустились в подвальный пивной бар, и, хотя там, как говорят русские, было яблоку негде упасть, столик для нас действительно нашелся в углу под розовым плафоном в виде тарелки, вмонтированной в стену. За столиком сидели два неприметных джентльмена, оба лет тридцати пяти – сорока, чем-то неуловимым похожие друг на друга, потягивали пиво из кружек; рядом стояла тарелка с креветками.

Нас быстро познакомили, и пока художник-абстракционист и журналист из «Вечерней Москвы» таскали от буфетной стойки кружки пива, креветки, бутерброды с рыбой, Вика пошепталась с одним из джентльменов. (Он был белобрыс, с короткой стрижкой.)

Скоро с белобрысым мы оказались в самом углу стола у прохладной серой стены. Остальная компания, центром которой неожиданно стала «просто Зоечка», как бы отгородила нас от остального мирка пивного бара: бывшая манекенщица, несмотря на свою субтильность, с удовольствием пила пиво, лихо, умело расправляясь с креветками, сверкая острыми зубками, жевала бутерброды, на нее сыпались мужские комплименты.

Пока за столом менялась мизансцена, Вика успела шепнуть мне на ухо:

– Он с Лубянки. Информация будет точной. Проверено. Цену он назовет сам.

Итак, мы сели с ним рядом, тоже попивая прохладное темное пиво с экзотическим названием «Двойное золотое».

– Что вас интересует? – тихо, бесцветно спросил мой собеседник, глядя в свою кружку пива.

Подумав, я задал несколько вопросов.

Он тоже погрузился в размышления.

– Что касается последней беседы Цагана и Суслова,– сказал он, не поднимая глаз,– у меня ее нет. И, могу вас заверить, ни у кого нет. Но суть их разговора легко просчитывается. Как и ответ на ваш последний вопрос: о расстановке сил в Политбюро после ухода Суслова,– Он сделал большой глоток пива и подвел черту: – Вам полученная информация обойдется в сто «зеленых».

– Договорились,– сказал я.

…Когда мы с Викой вышли из Дома журналистов, было без пяти минут двенадцать.

Еще в пивном баре Гарик Сапунов сказал:

– Ребята, я не удержался, сто пятьдесят граммов водяры принял. «Тачку» тут на приколе оставлю, а до дому – пехом. Я же рядом, на Кропоткинской. Так что придется вам левака поймать.

Левака поймали сразу. Им оказался разбитной чернявый паренек кавказского типа, водитель черной «Волги», явно принадлежащей какому-нибудь министерству. Похоже, ночной отхожий промысел. Узнав, куда ехать, паренек поцокал языком, сказал гортанно:

– Далеко, слушай. Такой снег, панымаешь…

– Не томи,– прервала его Вика,– Сколько?

Кавказец заломил как минимум тройную цену.

– Поехали,– сказал я.

В салоне машины было тепло, тихо пела французская певица. «Наверняка про любовь и разлуку»,– подумал я. Пахло дымком дорогих сигар.

– Что твой шеф курит? – спросила Вика.

– Пцхе! – Водитель, кратко оторвавшись от руля, пренебрежительно всплеснул руками.– Гаванские сигары, панымаешь! Пижон!

Нас, завывая сиреной и пробликивая синей мигалкой, обогнали две милицейские машины, наверняка с форсированными двигателями.

– Шакалы! – процедил сквозь зубы наш водитель.– По всей Москве рыщут, панымаешь. Вторую ночь.

«Операция «Каскад»,– подумал я и прошептал Вике на ухо:

– Мне напряженной работы на час. Поможешь?

– Конечно.– Моя женщина нежно, щекоча, поцеловала меня в ухо.

20 января 1982 года

Внеочередное заседание Коллегии КГБ СССР было назначено на пятнадцать часов.

Юрий Владимирович Андропов вызвал к себе для бесед с глазу на глаз начальника Шестого управления по решению экономических проблем Федора Александровича Щарака на четырнадцать часов пятнадцать минут и начальника Пятого управления по работе с интеллигенцией Фрола Дмитриевича Попкова на четырнадцать часов сорок минут.

Эти два мощных управления были детищами Председателя КГБ – в структурную перестройку первого и создание второго, в подбор руководящих кадров, в разработку стратегии и тактики их деятельности Юрий Владимирович вложил немало инициативной энергии, сил, изобретательности. Первое управление при его руководстве Комитетом расширилось, второе было образовано по личной инициативе Андропова.

Шестое управление занимается борьбой с экономическими преступлениями и связанной с ними коррупцией, проникшей во все структуры политической и государственной жизни страны с самого верха, по принципу пирамиды. За деликатным названием Пятого управления – работа с интеллигенцией – скрывается борьба с диссидентским движением во всех его проявлениях.

В соединении этих двух зол: экономических преступлений, а суть их – возникновение внутри социалистической экономики подпольного, фактически частного сектора, помноженного на коррупцию, с интеллектуальной оппозицией или, если угодно, антисоветской деятельностью «части» отечественной интеллигенции, Юрий Владимирович видел главную угрозу системе.

Часы показывали десять минут третьего.

Хозяин кабинета неторопливо подошел к окну. Тяжелые портьеры были раздвинуты. Снегопад еще ночью закончился, но небо над Москвой было по-прежнему в тучах. Вокруг памятника основателю ЧК кружили снегоуборочные машины, похожие на желтых навозных жуков, поглощая в свои чрева снежные горы.

И еще из окна своего кабинета Юрий Владимирович видел темно-серые цековские здания на Старой площади, и чуть-чуть подальше – над московскими крышами возвышались башни Кремля.

Зазвонил телефон, связывающий кабинет с приемной.

Андропов переключился на селектор.

– Слушаю.

– Товарищ Щарак, Юрий Владимирович,– четко прозвучал голос дежурного помощника.

– Просите.

Тяжелая дверь из светлого дуба открылась, и в кабинете возник генерал-лейтенант Федор Александрович Щарак, в отглаженном, как всегда, темном костюме, с черным кейсом в руке.

– Здравствуйте, Юрий Владимирович.

– Добрый день, Федор Александрович. Присаживайтесь вот здесь,– Начальник Шестого управления оказался почти напротив Андропова; только просторное поле письменного стола разделяло их,– В нашем распоряжении двадцать минут. И поэтому – сразу к делу. Те данные по первым результатам «Каскада», в которых фигурирует Цаган, ко мне попали позавчера утром. Тогда же они попали и к Михаилу Андреевичу?

– Чуть позже, Юрий Владимирович. Около двенадцати часов дня. Еще точнее – между двенадцатью и часом. Некоторое время ушло на систематизацию фактов. Мы их подали товарищу Суслову по «нарастанию» улик.

– То есть? – спокойно спросил Председатель КГБ.

– Ну…– Федор Александрович помедлил, подбирая слова.– Мы их выстроили в такой последовательности, чтобы информационный эффект нарастал…

– У вас есть копия? – перебил Андропов.

– Так точно! – Генерал-лейтенант Щарак щелкнул замками кейса и извлек из него лист бумаги с убористым машинописным текстом,– Прочитать?

– Да, пожалуйста.

Чтение с краткими комментариями заняло более десяти минут.

Сначала – телефонные номера Цагана, включая номера конспиративных явочных квартир (что уже преступление), обнаруженные в записных книжках, изъятых у арестованных в первые сутки проведения операции «Каскад»; затем в тех же книжках – крупные суммы денег, которые Сергею Кузьмичу были вручены «из рук в руки» за «оказанные услуги»; далее – выдержки из первых допросов арестованных, в которых те перечисляли «подарки», полученные от них первым заместителем Председателя КГБ все за те же «услуги». Показания некой дамы, любовницы Цагана, которой он помог открыть свое дело, связанное с перепродажей драгоценностей; при обыске квартиры этой подпольной миллионерши был обнаружен тайник, где хранились изделия из золота, серебра, драгоценных камней, и Дарья Ксенофонтовна – так звали даму – показала, что «все это принадлежит не ей, а Сергею Кузьмичу Цагану».

«Да,– подумал Андропов,– есть от чего сыграть в ящик. Суслов поручает Цагану «закрыть» или, по крайней мере, надолго заморозить «бриллиантовое дело», а сам Цаган…»

– Читать дальше, Юрий Владимирович?

– Благодарю, Федор Александрович. Достаточно. Картина ясна. Вы мне сделайте копию.

– Она уже готова,– Начальник Шестого управления извлек из кейса ксерокопию.

– На заседании в эти подробности входить не будем. Доложим суть проблемы.

– Понимаю, Юрий Владимирович.

Часы показывали четырнадцать часов сорок три минуты.

Начальник Шестого управления покинул кабинет, и тут же в дверях появилась грузная фигура генерал-майора Фрола Дмитриевича Попкова:

– Разрешите, Юрий Владимирович?

– Прошу.

Они давно понимали друг друга с полуслова.

– Пошли-ка за наш привычный столик.

Андропов поднялся из кресла, вышел навстречу Попкову. Крепкое энергичное рукопожатие. Хозяин Лубянки приобнял Фрола Дмитриевича за плечо и повел к двери справа от письменного стола. Они очутились в небольшой комнате («гостиная»,– называл ее иногда Юрий Владимирович). Вокруг низкого журнального столика стояли четыре удобных кресла и диван «на троих», как выразился один из заместителей Председателя КГБ, обтянутые плюшем терракотового цвета. Телевизор на голом письменном столе у глухой стены напротив. У стены, за которой находился кабинет Председателя КГБ, почти во всю ее длину – добротный книжный стеллаж. Последнее издание Полного собрания сочинений Ленина, тома стенограмм партийных съездов, книги Брежнева в темно-синих переплетах, труды Дзержинского. На отдельных полках – вся диссидентская литература,– пресловутый «тамиздат» на русском и английском языках: «КГБ», «Номенклатура», «Третий класс», «Большой террор», «Загадка смерти Сталина», «Зияющие высоты», «Горький-парк»; запрещенная литература, за чтение и распространение которой «простой советский человек» может схлопотать срок до семи лет, по статье 70 (с несколькими прим.) Уголовного Кодекса СССР за «антисоветскую агитацию и пропаганду».

На столике лежали свежие номера американских газет «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс» и лондонская «Таймс», как бы подтверждая, что хозяин кабинета владеет английским языком.

На столике стояли открытая бутылка боржоми и два тонких стакана. Андропов разлил воду по стаканам, сказал:

– Прошу,– И, сделав несколько глотков, продолжал: – Собственно говоря, Фрол Дмитриевич, меня интересует только один вопрос: как с американским журналистом?

– Думаю, все в порядке, Юрий Владимирович. Этому Артуру Вагорски передана вся необходимая информация.

– Кто с ним работал?

– Непосредственно Светлый.

– Это такой белобрысый, с низким лбом? – перебил Андропов.

– Вот-вот. А страховал Светлого Еж. Они у меня в паре.

– Где проходила встреча? – спросил Председатель КГБ.

– В Доме журналистов, вчера, ближе к полночи. Так что, думаю, в его газете «Дейли ньюс» уже сегодня что-то появится.

Последовала пауза. Юрий Владимирович листал лондонскую «Таймс».

– Так, может быть, этого Артура…– Андропов помедлил.– Как только неминуемое произойдет, немедленно надо начать кампанию в их прессе. И первая, акцентирующая публикация…

– Вагорски не годится,– перебил Попков.

– Почему?

– Он вращается в среде наших интеллектуалов, так называемой творческой интеллигенции резко выраженного диссидентского толка. А его пассия – некая Виктория Садовская, журналистка без постоянной работы. Только членский билет Союза журналистов и спасает. А то можно было бы за тунеядство… Впрочем, она у нас проходит по делу подпольного религиозного журнала «Благовест»…

– Так в чем проблема? – перебил Андропов.

– В Артуре Вагорски. Возьмемся за Садовскую – потеряем американца. А он очень удобен как проводник в их так называемую свободную прессу нашей информации. И пока ничего не подозревают ни он, ни Садовская. С ними работает наша молодая сотрудница, весьма перспективная, талантливая особа…– Попков ненадолго задумался.– Да и «Благовест» пока ворошить, думаю, не стоит. Пусть вокруг журнальчика соберется побольше соответствующего народца.

– Значит, этот Вагорски не годится.– Андропов отложил в сторону газету.

– Еще и потому, Юрий Владимирович, что американец у нас в стране скоро семь лет. Многое знает, многое видел. А учитывая окружение…

– Ну и? – перебил Андропов.

– Будем искать кандидатуру.– Фрол Дмитриевич посмотрел в глаза своего шефа. За притемненными стеклами очков выражение их было трудно определить.– Здесь нужен новый и не искушенный в наших российских делах человек.– Начальник Пятого управления задумался: такая у него привычка. Андропов ждал.– Поищем и найдем.

– Уже пора действовать,– сказал хозяин кабинета.

– Сегодня и начнем, Юрий Владимирович.

Андропов взглянул на часы – ровно три. Пора!

Юрий Владимирович Андропов поднялся из кресла и, направляясь к двери, сказал:

– Пошли, Фрол Дмитриевич. Сейчас начнем.

Войдя в кабинет, Председатель КГБ нажал клавишу селектора.

– Слушаю, Юрий Владимирович,– прозвучал четкий голос помощника Андропова.

– Пригласите товарищей.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ВНЕОЧЕРЕДНОГО ЗАСЕДАНИЯ КОЛЛЕГИИ КГБ СССР

20 января 1982 года

1. Выступления в протокол не заносить.

2. Принять к сведению сообщение тов. Андропова Ю. В. о том, что самоубийство тов. Цагана С. К произошло в результате малодушия.

3. Принять к исполнению указание правительства о нежелательности компрометации правительственных органов и руководства КГБ как внутри страны, так и за рубежом фактом самоубийства члена ЦК КПСС зам. Председателя КГБ СССР тов. Цагана С. К.

В связи с этим:

а) строго засекретить факт самоубийства тов. Цагана С. К.;

б) изготовить медицинское заключение о смерти тов. Цагана С. К. в результате тяжелой болезни;

в) на основе этого медицинского заключения поручить ТАСС опубликовать некролог о смерти первого заместителя Председателя КГБ СССР тов. Цагана С. К.;

г) произвести косметическую обработку лица тов. Цагана С. К. с тем, чтобы скрыть следы пулевого ранения;

д) выставить тело Цагана С. К. на два часа 22 января 1982 года в клубе имени Дзержинского только для прощания с ним близких родственников и сотрудников покойного, не допуская в зал посторонних лиц и иностранных корреспондентов;

е) захоронить тело тов. Цагана С. К. на Ваганьковском кладбище. Похороны произвести по второму разряду с отданием воинской чести.

4. Должностные функции первого заместителя Председателя КГБ СССР временно распределить между тов. Циневым, Чебриковым и Пирожковым…

5. Принять решение об отказе в возбуждении уголовного дела по факту гибели тов. Цагана С. К. ввиду ясности случая.

Подписано:

Председатель Коллегии Комитета государственной безопасности СССР

Ю. Андропов, генерал армии.

Секретарь Коллегии Ю. Баранов, генерал-майор.