Текст книги "Бездна (Миф о Юрии Андропове)"

Автор книги: Игорь Минутко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

И – удручал вид самой советской столицы: миновали центр, более или менее приближающийся к облику больших европейских городов,– начались кварталы обшарпанных убогих домов, развороченные работами улицы, и похоже так и не оконченными, длинные заборы, неогороженные свалки, унылые пустыри… опять одинаковые ряды казарменных домов; никакой рекламы, убогое освещение (уже смеркалось), серо, однообразно, тускло, выть хочется…

– Универсам,– сказал таксист. И добавил, естественно, по-русски: – Он в Тушино один.

– Да, да! Здесь!…– обрадовался Рафт: он сразу узнал этот огромный продовольственный магазин, похожий на спортивный комплекс под крышей или бассейн.

Шофер вышел из машины, распахнул перед ним дверь.

Жозеф щедро расплатился с таксистом, похлопал по плечу.

– Спасибо! – сказал он по-русски.

Теперь Рафт спешил – вон дом, в котором живет Лиза,– второй слева от универсама, на широком проспекте, обсаженном молодыми хилыми деревцами. Третий подъезд, подняться лифтом на седьмой этаж, дверь в коридорчик, пройти направо – и упираешься в ее дверь. Номера квартиры журналист не помнил, но у него была безупречная зрительная память.

Он спешил, почти бежал не оглядываясь.

А «таксист» поднял капот машины, наверно что-то забарахлило в моторе, и копался в нем до того момента, пока Рафт не вошел в подъезд. После этого «таксист», хлопнув капотом, сел за руль, закрыл дверцу, вынул из-под сиденья телефон и быстро набрал номер.

– Говорите,– прозвучал мужской голос.

– Это Седьмой.

– Слушаю тебя, Седьмой.

– Объект сразу нашел дом, вошел в третий подъезд. Сейчас, наверно, поднимается на лифте.

– Понятно. Передай его Двенадцатому. Он на верхней чердачной площадке третьего подъезда.

– Слушаюсь!

– И мы на всякий случай тебя продублируем.

Рафт поднимался на седьмой этаж. Да, он не ошибся – это ее подъезд: впервые оказавшись с Лизой в лифте,– неужели это было всего несколько дней назад?…– он обратил внимание на смешной рисунок, небрежно, но выразительно исполненный черным жирным фломастером, рисунок украшал панель лифта: Жозефу улыбалась и подмигивала лукавая, даже, пожалуй, ехидная рожица.

И сейчас рожица улыбалась ему, подмигивая и вроде бы подбадривая: «Не робей, парень! Все будет о'кей!»

Лифт остановился. Разошлись дверцы. Американец вышел на лестничную площадку. Застекленная дверь в коридорчик, тускло освещенный, повернуть направо… Сердце бешено колотилось, и унять его клокотание в груди было невозможно.

Вот она, ее дверь! Ее! Он узнал, вспомнил: дверь обита черной клеенкой, и возле замочной скважины кусок обивки оторвался, висит рваным клоком, и у него белая изнанка.

И сейчас он висит, этот кусок обивки…

Минуту, может быть, две, Жозеф смотрел на этот клок клеенки, собрав всю свою волю: «Успокойся, успокойся, успокойся!…»

Наконец он нажал кнопку звонка. За дверью застрекотало, громко и требовательно. Тишина… Глазка в двери не было.

Жозеф позвонил еще раз.

И за дверью послышались неторопливые шаги.

«Она дома! – Жаркая волна счастья с головой накрыла его.– Лиза! Моя любимая…»

Дверь открылась. В ее проеме стояла старая женщина, простоволосая, неряшливая, в затертом байковом халате, застегнутом на две пуговицы; полы халата разошлись, и была видна нижняя рубашка голубого цвета.

«Родители… Наверно, к Лизе приехали родители…»

Женщина, щурясь, подозрительно смотрела на американца.

– Вам кого? – спросила она; голос был хриплый, простуженный.

По интонации, может быть интуитивно, он понял смысл вопроса.

– Лиза…– сказал Жозеф,– Лиза…

– Какая еще Лиза? – Женщина попыталась закрыть дверь, но Рафт, вцепившись в ручку, удержал ее.

– Здесь живет Лиза… Позовите ее. Лиза! – крикнул он громко.– Лиза!…

– Дед! – в свою очередь закричала старуха дурным голосом.– Тут хулиган какой-то, иностранный! Ой! Помогите!

В передней появился жилистый старик в пижамном мятом костюме (потом Рафт сделал предположение, что он вылез из-под одеяла) с перекошенным злобой и решительностью лицом, иссеченным глубокими морщинами. Он оттолкнул старуху, дернул на себя дверь, и теперь через узкую щель была видна только его голова. На Жозефа смотрели злые, насмешливые глаза.

– Ну? Чего надо, бусурманская рожа? – Старик говорил почти спокойно, и в его спокойствии ощутил американский журналист некую темную победную силу.– Чего надо, спрашиваю?

Не зная слов, Рафт понял смысл сказанного.

– Мне нужна Лиза.– Он уже понимал всю бессмысленность и безнадежность своих усилий, бессмысленность говорить с ними по-английски.

– Нет тут никакой Лизы! И никогда не было! Понял?

Дверь захлопнулась. За ней прогремела цепочка.

В полном отчаянии Рафт опять нажал кнопку звонка и не отпускал с нее палец. За дверью звонок звонил, звонил… А Рафт умолял:

– Да откройте же! Нам нужно объясниться… Скажите, где Лиза, и я уйду…

– Хулиган! – завизжала старуха, похоже, крича в замочную скважину,– Бандит! Я сейчас в милицию позвоню!…

Слово «милиция» Жозеф понял.

«Все! – приказал он себе.– Успокойся. Угомонись!»

Спускаясь в лифте вниз, он решил: «Я найду ее. Я найду ее во что бы то ни стало!»

Бодался теляти с дубом…

Как только американец вышел к проезжей части широкого проспекта (он был пуст, слабо освещен тусклыми фонарями, машины проезжали редко), метрах в ста от него показался зеленый глазок такси. Рафт поднял руку. Машина остановилась.

Садясь на заднее сиденье, Жозеф, даже не взглянув на водителя, сказал:

– Отель «Националь».

– Будет сделано, шеф. Нон проблем.

В аптеке на улице Горького недалеко от отеля Рафт купил сильнодействующее снотворное (так он и объяснил одной из продавщиц, которая говорила по-английски: «Нужно сильнодействующее». Ему назвали лекарство, объяснили: «Одну таблетку за полчаса до сна»).

Дежурному администратору «Националя» он сказал:

– Завтра утром разбудите меня, пожалуйста, телефонным звонком в восемь тридцать.

– Непременно, господин Рафт. Конверт ваши друзья получили. Сказали, что вечером будут звонить.

– Спасибо.

Жозеф принял ванну, в девять часов вечера поужинал в кафе на четвертом этаже, там была итальянская кухня – он любил острые специфические блюда из рыбы. У себя в номере, в спальне, поставил телефон на тумбочку рядом с подушкой, отыскал в спортивной сумке нужную ему на утро записную книжечку, положил ее рядом с телефоном.

«Все. Спать. Необходимо хорошо выспаться».

Он проглотил таблетку снотворного, запив ее стаканом боржоми, разделся, лег в кровать, погасил свет и… не заметил, не ощутил, как упал, провалился в крепкий, беспробудный сон.

3 августа 1982 года

…Его разбудил телефонный звонок. Не открывая глаз, он (сразу вспомнив разработанный вечером план) нашарил трубку, прижал ее к уху:

– Я слушаю.

– Доброе утро, господин Рафт. Время – половина восьмого.

– Благодарю.

– Вчера вечером вам несколько раз не могли дозвониться. Справлялись у нас, у себя ли вы в номере.

– Я очень крепко спал.

– Мы так и объяснили. Удачного дня, господин Рафт.

– Благодарю.

«Полчаса на туалет, одеться надо соответственно, официально».

В восемь часов утра Жозеф в строгом черном костюме-тройке, в белой рубашке, воротничок которой подчеркнуто аккуратно стягивал тоже черный галстук с еле заметными золотыми блестками, взял в спальне записную книжку с нужными ему телефонными номерами и прошел в кабинет.

Так… Сначала позвонить в наше посольство, атташе по культуре. Во второй день визита Рафт был доставлен сопровождающими Яворским и Воеводиным в невзрачное по внешнему виду многоэтажное желтое здание на Садовом кольце и был принят респектабельным господином лет сорока – это и был атташе по культуре,– который в конце дружеской беседы сказал: «Планы у вас, Жозеф, грандиозные. И – нелегкие. Возникнут проблемы, нужна будет помощь – звоните, заезжайте». Затем корреспондент журнала «Дейли ньюс» Артур Вагорски, аккредитованный в Москве (они не были знакомы, Рафт только читал статьи своего коллеги, посвященные их общему герою – Юрию Андропову, и они его весьма заинтересовали); московский телефон Вагорски достали в Штатах, в редакции «Дейли ньюс». Еще четыре телефона американских журналистов, работающих в советской столице. Телефон Гарри Файлера, хорошего товарища по колледжу, здесь он в торговом представительстве США, на какой-то большой должности («Гарри позвоню в крайнем случае, он в России давно, лет пять или шесть»).

«Начнем с атташе по культуре,– решил Рафт.– Договориться о встрече… желательно – немедленной встрече. На ней я изложу суть проблемы, ничего не скрывая».

Он стал набирать номер американского посольства, вызов сорвался на третьей цифре, пошли короткие гудки. Рафт повторил набор – та же картина: после третьей цифры в телефонной трубке щелкнуло, возник шипящий тон, и на нем начались короткие гудки. Так повторялось еще несколько раз.

Рафт стал набирать номер Артура Вагорски – то же самое: после третьей цифры начинались короткие гудки.

Жозеф последовательно пытался набирать номера всех, кому собирался звонить, уже понимая, что делать это бесполезно.

«Так, может быть…– схватился американский журналист за предположение, как утопающий хватается за соломинку,– может быть, у меня просто сломался телефон?»

И, взяв карту-проспект отеля «Националь», Рафт, найдя нужную страницу, стал набирать номер дежурного администратора. Вызов сорвался на второй цифре – возник бьющий в барабанную перепонку зуммер высокого тона.

«Спущусь вниз, узнаю, в чем дело там. В конце концов, есть главный администратор».

Но голос, возникший внутри его, как бы помимо воли Рафта сказал: «Этого нельзя делать».

«Да, этого нельзя делать,– уже осмысленно повторил про себя Жозеф Рафт.– Опасно. Только можно навредить. Так… Сейчас сообразим. Вот что!… Немедленно поеду без всякого звонка в посольство. Поймаю такси – и поеду. Впрочем… Немедленно – отменяется. Надо успокоиться, взять себя в руки. Вот что, самое время позавтракать. И позавтракать плотно. А уже потом…»

Американский журналист, сдерживая себя, не торопясь отправился в кафе на своем этаже.

…Жозеф уже расправился с остатками весьма вкусного блюда под названием «котлета по-киевски», намереваясь еще съесть жареного карася в сметане – он уже облюбовал себе небольшую рыбку, аппетитно потрескивающую на жаровне,– когда увидел недавнего знакомца, английского музыканта; позавчера они беседовали здесь, надо признаться, как два профана, особенно он, Жозеф, о русской музыке. Музыкант нес в руках по приземистой рюмке, судя по цвету, с коньяком, налитым на две трети, следуя прямехонько к американцу и широко улыбаясь.

– Доброе утро, мой друг, доброе утро! – Житель туманного Альбиона сиял радостью и благодушием. Только дышал часто, похоже, спешил куда-то.– Рад вас видеть. Прекрасно, что обнаружилась знакомая душа. Вы разрешите присесть рядом с вами?

– Пожалуйста.

Англичанин тяжело сел на стул напротив Жозефа. За столиком они были одни. В этот еще ранний час – без четверти девять – в кафе посетителей оказалось совсем мало. От музыканта остро попахивало потом.

– И может быть, вы не откажетесь выпить со мной глоток коньяку? Чудный коньяк, «Арарат», армянский, марочный, лучший в этой стране.– Он говорил возбужденно, спеша, захлебываясь.– Есть замечательная причина. Можете поздравить меня!

– Да что произошло? – спросил заинтригованный американский журналист.

– Вчера с огромным успехом прошел мой первый концерт. Рахманинов, Второй концерт для фортепиано с оркестром! Мое соло! – Голос музыканта дрожал от волнения.– С перерывом через десять лет!… Почти десять без двух месяцев… Боже мой!…

– Я вас не совсем понимаю,– сказал Жозеф Рафт, испытав внезапную тревогу.– Что же произошло десять лет назад?

– Произошло! Произошло… Хотите услышать печальную новеллу? Маленькую исповедь? Вам будет интересно. Тем более вы – журналист, писатель.

– Да, конечно. Я вас слушаю.

– Но сначала давайте выпьем. Простите за нескромность – за мой вчерашний успех.

– Я вас поздравляю… Чарльз…

– Беккер.

– Я вас поздравляю, господин Беккер, с успехом у русской публики.

– Благодарю! И давайте отведаем этот нектар.

Подняв рюмки и посмотрев в глаза друг другу, они сделали по глотку армянского коньяка «Арарат». Напиток действительно был великолепен.

– Ну, а история вкратце такова…– Во время рассказа английский музыкант Чарльз Беккер не отрываясь смотрел перед собой, упершись взглядом в стол и иногда похрустывая пальцами, наверно, от нахлынувших ностальгических воспоминаний.– Десять лет назад мне посчастливилось попасть на гастроли в Советский Союз. Впервые! Двенадцать концертов: четыре здесь, в Москве, и по четыре в Ленинграде и Киеве. Тогда я был еще относительно молод, строен, как вы, нравился женщинам. Гастроли начинались в Москве, в Концертном зале Консерватории. И, мой друг, какой же был успех уже на первом концерте! Как вчера… Второй концерт, третий… Опять успех, триумф! Предстоял четвертый концерт в советской столице. А жил я здесь, в «Национале»… И сейчас постарался устроиться здесь… Боже! Как жгут эти воспоминания!… Дело в том, что с первого же дня, вернее с первой ночи, у меня начался бурный, я бы сказал, испепеляющий роман с очаровательным, волшебным существом. Потом, когда все осталось позади, для себя я назвал все происшедшее «русским романом». Если бы я был писателем! Сюжет для Шекспира, Диккенса! Ее звали Настей. Фантастическая Настя, я знал только ее имя, больше ничего. Она работала в ночном баре, кажется, на четвертом этаже. Я в первый же вечер увидел ее за стойкой, освещенную матовым нереальным светом, заговорил с ней, коснулся руки – и искра, пожар, извержение вулкана! В эту же ночь она уже была у меня в постели. Мы оба потеряли голову, сошли с ума от восторга! Так продолжалось в последующие дни и ночи. Когда Настя не работала, мы ехали с ней куда-то за город, в холодной электричке. Зима, глубокий снег, луна над соснами, старая дача, жарко топится печь, русская водка, широкая жесткая кровать, и мы одни, больше никого… Неужели все это было?… А за два дня до четвертого концерта в Москве Настя пропала, исчезла…

– Исчезла? – впервые перебил «музыканта» Жозеф Рафт.

– Да, исчезла. Она не появлялась за стойкой бара два дня. Никто из тех, кто работал с ней, ничего мне объяснить не могли. «Наверно, заболела» – вот и все, что они говорили. Я отправился на ту самую старую дачу… Я разыскал ее. Кажется, станция называется Фирсановка. Дача оказалась заколоченной, нежилой. Только на снегу, который занес тропинку, я увидел много следов… Наверно, там были и наши с Настей следы. Я предпринял следующий шаг: обратился за разъяснениями к администрации отеля. Мне сказали: Настя… Назвали ее полное имя, фамилию… Не могу сейчас вспомнить фамилию. Все-таки десять лет тому… Словом, мне сказали: она уволена за аморальное поведение. Что это значит, не объяснили. Не захотели объяснить: «Извините, господин Беккер, подобные проблемы с жильцами отеля не обсуждаем». Я не успокоился, я решил найти Настю. Мне тогда показалось, что дальше жить без нее я не смогу,– Возникла пауза. Английский музыкант хрустнул пальцами.– Как мы слепы и наивны, когда влюбляемся вот таким образом. «Все проходит…» Кажется, так сказали древние мудрецы? Словом, в задуманном плане я сделал первые шаги: решил обратиться за помощью и советом в наше посольство, были у меня в ту пору хорошие знакомые среди английских дипломатов, по телефону договорился о встрече. И меня предупредили: прекратите бессмысленные поиски вашей проститутки…

– Кто предупредил? – перебил Рафт; он старался говорить спокойно.– Каким образом?

– Позвонили по телефону и вполне вежливо предупредили. Я не внял, счел телефонный звонок мелкой провокацией. Не внял, мой друг! Продолжал свое частное расследование, вовлекая в него соотечественников, работавших тогда в Москве. И – грянул гром: были прерваны мои гастроли в Союзе – ни Ленинграда, ни Киева я не увидел, буквально в течение суток я был выдворен из страны, можно сказать, выпихнут. Уже в аэропорту, минут за десять до посадки в самолет, отлетающий в Лондон, мне дали недвусмысленно понять, что гастроли в Советском Союзе для меня аннулируются навсегда. Понадобилось десять лет, чтобы запрет был снят. Но это еще не все. Непонятным, непостижимым образом у меня начались неприятности в Англии: я стал получать отказы в сотрудничестве с оркестром, с которым уже была предварительная договоренность, отменялись гастроли, в прессе появились мерзкие рецензии и статьи, в которых я объявлялся бездарем, неучем, дилетантом, не имеющим своего музыкального мышления, намекалось на мои какие-то физические отклонения и прочее. Короче говоря, они достали меня и на родине, отравили жизнь, музыкальную карьеру, которая начиналась блестяще. Они достанут кого угодно, если это им надо, и сделают с ним что захотят…

– Кто – они? – перебил Рафт, стараясь поймать взгляд неожиданного утреннего собеседника.

Взгляд ускользал – Чарльз Беккер упорно смотрел в стол.

– Я не знаю, кто они,– сказал «англичанин» с напором.– Но у меня такое ощущение, что они не только здесь, в России, они – всюду! Не удивлюсь, если встречусь с ними на том свете – или в раю, или в аду.

«Вы встретитесь в аду»,– хотел сказать Жозеф Рафт и с колоссальным усилием сдержался.

Дело был сделано. Господин Беккер взглянул на часы.

– О! – воскликнул он с явным облегчением.– Однако мы заболтались. У меня в десять часов репетиция, надо подготовиться,– Коньяк «Арарат» был допит одним глотком.– Думаю, мы еще не раз встретимся и поболтаем.

«Английский музыкант» Чарльз Беккер заспешил к выходу, налетая на стулья.

Оставшись один, Рафт некоторое время сидел в неподвижности. Есть уже не хотелось, и от карася, зажаренного в сметане, он отказался. Жозеф, поднявшись со стула и подойдя к стойке раздачи, попросил подать ему чашечку черного кофе, сваренного в раскаленном сером песке, по-турецки, вернулся с ней к своему столику и медленно, не торопясь выпил кофе, перемежая его маленькими глотками армянского коньяка.

«Я чего-то не понимаю,– думал он, стараясь быть сосредоточенным и хладнокровным.– И мне, скорее всего, не надо стремиться понять ЭТО. Главное – в другом. Первое. Я никогда не найду Лизу. ОНИ этого не хотят, и, значит, я ее не найду, какие бы отчаянные шаги ни предпринимал. А только наврежу себе… Может быть, она сама найдет меня,– не веря самому себе, думал американский журналист.– Когда-нибудь. Позже… Второе… И это самое главное. Самое-самое! Я собрал уникальный сенсационный материал. Статьи о Юрии Андропове в журнале «Нью-йоркер» наверняка станут сенсацией. Надо смотреть правде в глаза: если ОНИ захотят, все может рухнуть, публикации моих статей не состоятся. Теперь я понимаю: это ОНИ смогут сделать, это в их власти. И тогда – конец моей журналистской карьере, которая так блестяще началась. Но зачем? Господи, зачем ОНИ так поступают? Не задавать, не задавать этого вопроса! – приказал себе Рафт.– И не искать на него ответа…»

Он вернулся к себе в номер, упал в мягкое кресло перед телевизором и чувствовал себя мерзавцем, предателем, одиноким, беспомощным, крохотной песчинкой, которую по своей воле носят в океане бессмысленного бытия черные могущественные силы.

Однако постепенно Жозеф Рафт успокоился, взял себя в руки, стал мыслить спокойно и трезво, и в логических рассуждениях его в разных вариациях повторялся один тезис: надо работать, делать свое дело.

«Любовь – на час, дело – на всю жизнь». У кого это я прочитал?»

Окончательно успокоившись, американский журналист обнаружил, что его роскошный номер тщательно прибран («Значит, горничная Маша уже приходила»); на столе, перед ним, в хрустальной вазе благоухают белые розы. Он их зачем-то сосчитал – семь штук.

Наверно, ему дали ровно столько времени, сколько нужно было, по их расчетам, чтобы американский гость Союза журналистов СССР полностью пришел в норму и мог думать трезво и здраво,– зазвонил телефон.

Жозеф Рафт поднял трубку.

– Доброе утро, Жозеф,– зазвучал бодрый энергичный голос Валерия Яворского.

– Доброе утро.

– Как спалось?

– Отлично.

– Вы уже позавтракали?

– Да, позавтракал,– подавив вздох, сказал американец, безропотно принимая правила игры, предложенной ему.

– И великолепно! Значит, вы в полной физической и творческой форме?

– Стопроцентно.

Рафту показалось, что трубка издала вздох облегчения.

– Значит, такие обстоятельства,– деловито продолжал «переводчик» Яворский – К сожалению, две оставшиеся встречи так и не состоятся, а замену нашим академикам мы найти не смогли, слишком мало времени на раскрутку. Но! – В голосе «работника» Министерства иностранных дел зазвучали игривые нотки.– Мы у вас в долгу. И вот какое предложение… Вы как-то обмолвились, что, если представится возможность, хорошо бы попасть в Ленинград. Такая возможность есть! Через два часа начинается ваша двухдневная поездка в северную российскую столицу…

– Но я…– начал было Рафт.

– Никаких «но», Жозеф! – напористо перебил Яворский.– Подумайте, когда еще у вас будет такая возможность! Сам город, театры, музеи, Эрмитаж, экскурсии в Петродворец, в Пушкин, то бишь в Царское Село. Да куда пожелаете! Отведаете питерской кухни в лучших ресторанах…– Рафт ясно представил, как «переводчик» плотоядно пошлепал своими мокрыми губами.– В Питер мы летим самолетом. И рейс через два часа. Так что на сборы вам тридцать минут, крайнее – сорок. Мы с машиной внизу. Или подняться к вам, помочь собрать необходимое для предстоящего путешествия?

– Мне на сборы достаточно двадцати минут. Впрочем… Поднимайтесь вместе с Ником. Может быть, вы хотите перед дорогой выпить по рюмочке вашей замечательной водки?

– Вы отличный парень, Жозеф. У нас это называется «на посошок». Через несколько минут мы будем у вас.