Текст книги "Шоу непокорных"
Автор книги: Хейли Баркер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Бен
– Всем занять свои места! – рявкает Сильвио, и артисты разбегаются по краям сцены. Он подталкивает меня к маленькому табурету и больно впивается мне в плечи пальцами, заставляя сесть. Я сбрасываю его руки, но продолжаю ощущать их прикосновение, будто мне никогда не избавиться от него, даже если в один прекрасный день я смогу наконец встать под душ или залезть в ванну.
– Давай же! – нетерпеливо бросает он мне. – Я же сказал: это элементарно, просто следуй сценарию.
Я смотрю на листы бумаги у меня в руке. Прекрасный солнечный день, говорится на первой странице, а затем, в скобках, напечатана буква A.
Сильвио тычет мне в спину тростью. Я оглядываюсь. Его большой палец застыл над зловещей маленькой кнопкой на ее набалдашнике. Я делаю глубокий вдох, наклоняюсь вперед и осторожно нажимаю кнопку A.
Опускается задник. На нем изображены уходящие вдаль поля. На досках сцены, плавно покачиваясь на нежном ветерке, откуда ни возьмись вырастают желтые кукурузные початки. Гул электричества сменяется пением птиц на далеких деревьях, и если сосредоточиться, то можно услышать вдали рокот комбайнов. Кажется, что изменился даже воздух: когда я делаю вдох, мои легкие наполняются нежным весенним воздухом. Я вдыхаю душистые ароматы цветов и свежескошенной травы. Над моей головой пушистые облачка лениво плывут по васильковому небу, и весь мир омыт золотыми солнечными лучами.
Я смотрю, как зачарованный. Все настолько реально, что на пару мгновений я забываю, почему мы здесь. Я как будто нахожусь под действием колдовских чар.
Увы, внезапное движение на краю поля возвращает меня в реальность. Шон, веселый клоун, который так ненавидит меня, выезжает на сцену и катит вдоль извилистой дороги в красно-желтом автомобильчике с открытым верхом – похожем на старомодный игрушечный автомобиль, только чуть большего размера. Впрочем, автомобиль все равно слишком мал для него: он сгорбился внутри, его длинные ноги выглядят нелепо, а огромные ботинки болтаются по краям, когда он изо всех сил крутит педали.
Затем появляется Лия. Она весело прыгает по полю, собирая цветы, которые внезапно вырастают из ниоткуда. Когда клоун видит ее, он зажимает нос и пронзительно бибикает, подражая клаксону. Он буквально поедает Лию глазами. Неудивительно, что его машинка врезается прямо в дерево, которое возникает у него на пути.
Бац! Хрясь! Барабанная дробь означает, что машина разбита вдребезги, вся помята и покорежена.
Трость Сильвио вновь упирается мне в плечо.
– Смотри в сценарий! – шипит он. Я опускаю взгляд на лист бумаги. Августин видит Коломбину, написано там. Он так сражен ее красотой, что даже врезается в дерево: (Б.)
– Боже мой! – рычит Сабатини и тянется через меня к кнопке. От автомобиля в воздух тотчас поднимается дым, а сама машина начинает мигать и издавать похожие на сирену звуки.
Все понятно, я отвечаю за спецэффекты. Может, все не так уж и плохо.
Я смотрю на Сильвио; его глаза светятся предвкушением.
Это не обычный цирк, напоминает голос в моей голове.
Несчастный клоун Шон вылезает из машины и, озадаченно почесывая голову, открывает капот. Лия, заметив, что происходит, направляется к нему. На сцене неожиданно появляется еще одна фигура. Сидя на неустойчивом одноколесном велосипеде, она жонглирует. Это шут. Увидев Лию, он восхищенно свистит, бросает свои шары, спрыгивает с одноколесного велосипеда и, буквально из ниоткуда, достает огромный букет цветов. Тем временем Лия уже подошла к машине и, похоже, предлагает Шону свою помощь. Шон выпячивает грудь и сует руку в капот автомобиля. На долю секунды он выходит из роли и смотрит в зрительный зал на Сильвио и меня. Видеоэкраны по обе стороны сцены крупным планом показывают его лицо. В его глазах читается паника, лоб в испарине.
Я смотрю на страницу сценария. Августин поднимает капот (C), написано там.
Я смотрю на кнопку с надписью C, затем поворачиваюсь к Сильвио.
– Для чего она? – спрашиваю я.
– О, ради бога, парень, просто нажми на нее, и все! – отвечает он.
Моя рука зависает над кнопкой.
Хошико
Я медленно бреду по дорожке назад.
Тучи над моей головой сгущаются и темнеют с каждой секундой. Надо мной тянутся ввысь тени большого города. Я поднимаю взгляд на Правительственный центр. На нем все еще светятся наши фотоснимки. Я думаю обо всем том, что это здание символизирует. Здесь будет жить семья Бена, если Вивьен Бейнс победит. Эти огромные стеклянные глаза будут окнами в ее кабинете. Я смотрю на них и представляю себе, что она стоит там, с гордостью обозревая свои владения.
По другую сторону города я вижу новый цирк.
Он совсем не похож на старый. Вагончиков больше нет, как нет и клубка воздушных туннелей, которыми мы пользовались, чтобы не путаться под ногами у почтенной публики; туннелей, по которым мы сбежали. Старой арены тоже нет – после того как я, взорвав гранату, устроила в ней огромную дыру, она уже не подлежала восстановлению.
Теперь на ее месте выросла другая арена – или даже несколько, судя по внешнему виду. В новом цирке десятки зданий любых цветов и форм, какие только можно себе представить, огромное колесо обозрения и множество других аттракционов.
Я была настолько наивна, что какое-то время считала, что мы уничтожили нашего врага, но он поднялся снова, став еще сильнее, чем раньше.
Мы ничего не добились, Бен, Грета и я. Все, что мы сделали, это привлекли внимание мира к тому, что происходило в цирке. Мы превратили его в поле битвы. Если бы правительство смирилось с тем, что какая-то там канатоходка-Отброс взорвала это место и раз и навсегда уничтожила его, это была бы наша победа. Увы, никто никогда этого не допустит.
Теперь же, похоже, все готово к грандиозному открытию нового цирка. Я не вижу лесов, никаких кранов, никаких признаков строительных работ.
Интересно, там ли сейчас Эммануил, готовится ли к выступлению? А Иезекиль? А все остальные?
Бедная Рози. Бедный Феликс. Какая же это мука для них, знать, что их сын и брат, их Шон, там, и они бессильны что-либо сделать для него. Даже не представляю себе, как они это выносят. Я бы вряд ли смогла.
Наверное, то же самое чувствовала и моя семья, когда меня отняли у них. И что они чувствуют сейчас – если все еще живы. Мико, мой брат, вряд ли меня помнит. Ему уже двенадцать, почти подросток. Что родители говорят ему обо мне? Возможно, ничего. Наверное, слишком сложно сказать слова: у тебя была старшая сестра, но ее забрали в цирк. Возможно, он вообще не знает о моем существовании. Возможно, родители делают вид, что меня никогда не было.
Когда-нибудь я их разыщу, если, конечно, проживу достаточно долго, чтобы выбраться из этого города. Правда, как это сделать? Я даже не знаю, откуда я. Я была слишком мала, когда меня забрали. Знаю только, что это где-то в Англии, но где именно? На севере или юге, востоке или западе? Я ничего не знаю.
Что они чувствовали, когда меня забрали? Наверняка они думали, что я, как и многие другие, умру в этом страшном месте. Но случись такое, они бы не узнали, когда и как. Предположу, что они каждую ночь думали, что это моя последняя ночь на земле.
А может, и нет. Может, они следили за моей судьбой. До того как взорвать цирк, я на протяжении нескольких лет была его лицом, его главным аттракционом. Возможно, они видели меня на плакатах. Цирк мог выступать в моем родном городе, я же об этом даже не догадывалась.
Но даже если они не знали тогда, то теперь наверняка в курсе того, что случилось.
Это была громкая новость: самая громкая, и не только в местных масштабах, но и в масштабах страны, а может, и всего мира. Что они чувствуют, зная, что маленькая девочка, которую забрали у них, оказалась закоренелой преступницей, к тому же безнаказанно сбежавшей от полиции? Думаю, они никому не говорят, что я их дочь. Наверное, им слишком стыдно в этом признаться.
Как это ужасно – не знать правды. Постоянно мучиться вопросами, без конца искать ответы, которые никогда не находятся. По крайней мере, дети несчастной Прии больше не будут терзаться неведением.
Нет, я не права. Теперь им хуже, гораздо хуже, чем мне. Раньше у них была надежда, нечто такое, за что они цеплялись. Теперь у них есть лишь горе и пустота. Теперь им нужно каким-то чудом обрести силу, чтобы противостоять холодной, жестокой реальности, в которой они будут расти без матери.
Смерть – это конец всякой надежды.
Слезы застилают мне глаза, угрожая вот-вот скатиться по щекам. Я вытираю их. Я должна быть сильной. Должна сосредоточиться на позитиве. По крайней мере, в цирке больше нет Сильвио. Кто бы там теперь ни заправлял, каким извращенцем ни был, сомневаюсь, что он такой же зверь, каким был Сабатини.
Я больше не буду думать об этом жутком месте.
Увы, это дается мне с трудом – цирк крепко засел в каждой ячейке моей памяти. Всякий раз, вспоминая его, я злюсь на себя за мою предательскую слабость.
Я так далеко унеслась в своих мыслях, что даже не смотрю, куда иду. Я сворачиваю на дорожку, которая, как мне кажется, ведет к нашей маленькой картонной лачуге, но ее там нет.
Я пытаюсь найти путь назад, но еще больше и больше запутываюсь. Я плутаю туда-сюда и, в конце концов, даже не знаю, в каком направлении я двигаюсь и откуда пришла. Эти трущобы представляют собой бесконечный лабиринт крошечных, сбившихся в кучки хижин, и спустя какое-то время они все кажутся мне одинаковыми.
Тучи над моей головой сгущаются еще больше. Стремительно темнеет. Начинают появляться группы людей, они вновь собираются вокруг костров. Никто не заговаривает со мной. Когда я прохожу мимо, они просто умолкают и безмолвно таращатся на меня.
Должно быть, прошлой ночью они слышали истошные вопли, доносившиеся из дома Кадира. Ужасные, мучительные крики, не смолкавшие несколько часов подряд. А потом ничего. Тишина, которая, казалось, длится вечно. Знают ли они, что это из-за меня?
Мимо, едва не сбив меня с ног, пролетает ватага детей, а потом дорогу мне перебегает огромная крыса с блестящими глазками.
Между тем начинается дождь, сначала слегка накрапывает, но затем становится все сильней и сильней. Холод проникает под мою тонкую одежду, пробирая до самых костей. Люди, собравшиеся было вокруг костров, быстро расходятся по своим лачугам. Я в полном одиночестве бреду по опустевшим дорожкам в поисках Греты и Джека.
Неужели Бен сейчас где-то в этом огромном городе? Есть ли у него крыша над головой? Он в безопасности?
Я понимаю, что окончательно заблудилась. Я вновь оказываюсь на дальней окраине трущоб, недалеко от того места, где мы вошли сюда вчера и куда прошлым вечером меня привели похитители. Я подхожу к огромному мусорному террикону и поворачиваюсь лицом к центру трущоб. Думаю, теперь я сориентируюсь.
Тишину нарушает какой-то звук, появляется группа темных фигур, которые скользят вдоль забора. Я отступаю, прижимаясь к тени вонючей насыпи позади меня, стараясь не думать о крысах и гниющих объедках. Не знаю почему, но для меня вдруг становится жизненно важно, чтобы они меня не увидели. Наверное, потому, что у них зловещий вид и они явно что-то замышляют.
Они говорят приглушенным шепотом, но я так близко, что мне хорошо слышно каждое их слово.
– Итак, все в курсе, кто что делает? И никому ни слова. Если это станет известно, нам всем хана.
– Что-то мне это не нравится, – говорит другой. – Мы не готовы. Какой смысл торопиться в такое место, не подготовившись полностью. Там на каждом шагу охрана, особенно после того, что случилось в прошлом году. Все пойдет наперекосяк, вот увидите.
– Мы должны сделать это сейчас, – говорит первый парень. – Или ты забыл, что там его брат? Мы обещали ему. И вообще, мы готовы. Феликс несколько недель изучал это место, а Билли сегодня вечером отправился напоследок взглянуть на него.
– Что, если его поймают?
– Не поймают. Сами знаете, как он хорош в таких делах.
Короткое молчание.
– Завтра вечером, – говорит первый парень. – Согласны?
– Согласны, – отвечают ему другие, после чего все обмениваются коротким рукопожатием. – Братство! – говорят они в унисон и один за другим расходятся.
В одном из них есть нечто знакомое, даже в темноте. То, как он засунул руки в карманы, как сутулит плечи. Выждав пару секунд, я, крадучись, следую за ним. Я подбираюсь все ближе и ближе, пока наконец не убеждаюсь в том, кто это такой.
– Феликс, стой!
Дождь льет еще сильнее прежнего. Феликс резко оборачивается, и дождевые капли веером слетают с его капюшона.
– Я слышала вас, – говорю я. – Там, за кучей мусора. Что вы задумали?
Он смотрит на меня непонимающим взглядом.
– Я не знаю, о чем ты говоришь. Я ничего не задумал.
– Только не надо лгать. – Я подхожу к нему ближе. – Вы собираетесь напасть на цирк.
Бен
Где-то внизу живота затаилось дурное предчувствие. Я не знаю, что произойдет, если я нажму эту кнопку, но чувствую, что ничего хорошего не будет.
Внезапно Сильвио резко выбрасывает руку вперед и, ударив сверху по моей ладони, прижимает ее к кнопке.
Следует ослепительная вспышка, и Шон, дернувшись, падает вперед. Его тело сотрясают судороги, глаза готовы вылезти из орбит.
Я смотрю на лицо Лии на экране. Она бросает быстрый взгляд вверх, и ее губы что-то шепчут. Может, молитву? Затем она обнимает Шона за талию. Стоило ей прикоснуться к нему, как через ее тело пробегает электрический разряд. Оба беспомощно падают и в судорогах катаются по сцене: дергаются, трясутся.
Они больше не похожи на людей.
Я выдергиваю руку из-под руки Сильвио, но, увы, слишком поздно. Шон и Лия продолжают биться в конвульсиях.
Мой желудок подкатывается к самому горлу.
У них обоих перевязаны руки. Они уже прошли через это раньше, и будут проходить каждый вечер, начиная с завтрашнего дня. Каждый вечер, до тех пор, пока?.. Видимо, пока не умрут. Сколько электрических разрядов способен выдержать человеческий организм, прежде чем лишится последних сил?
Наконец конвульсии прекращаются, и они оба тяжело падают на пол. Я даже не уверен, что они живы.
– Да ладно, пора привыкнуть! – кричит Сильвио и театрально закатывает глаза. – Подумаешь, легкий шок. Эти людишки чересчур хилые!
Шут уставился на их неподвижные тела. На его лице на экранах читается весь спектр переполняющих его эмоций – жалость, горе, ужас…
– Живо продолжайте номер! – рявкает Сильвио. – Вы знаете, какие будут последствия! Это не номер, а жалкое недоразумение! К этому времени у вас все должно быть без сучка без задоринки!
Лия медленно принимает сидячее положение. Шут торопливо выходит вперед и вручает ей букет цветов.
Пару мгновений она растерянно смотрит на него, затем, похоже, овладевает собой, потому что берет цветы и поднимается на ноги. Она слегка покачивается, однако стоит прямо и даже целует шута в щеку. Тот делает вид, что страшно этому рад.
Шон по-прежнему лежит на полу. Он даже не шелохнулся.
Неужели это тоже часть номера? Он притворяется? Я очень на это надеюсь.
Видя, как он лежит там, я вспоминаю Анатоля, бедного мальчугана, искалеченного, обгоревшего, умирающего во дворе цирка. Мне впервые в жизни приходит в голову мысль, что, возможно, даже лучше, что тогда он погиб. Потому что сейчас он по-прежнему был бы здесь. И его все так же истязали бы по любому капризу Сильвио.
Из-за кулис появляется третий клоун – Пьеро, одетый во все белое. Увидев Лию и шута вместе, он кулаками трет глаза, делая вид, будто плачет, и веселая музыка тотчас сменяется печальным пением одинокой скрипки. Пьеро возвращается за кулисы и вытаскивает нечто громоздкое, похожее на гигантскую мышеловку. Осторожно поставив ее на сцену, он смотрит вверх, после чего подвигает мышеловку так, чтобы та оказалась прямо под люком в потолке.
Шут берет Лию за руку, и они вместе идут через всю сцену. Пьеро провожает их ревнивым взглядом. Шон так и не пошевелился.
Счастливая парочка притворяется, будто не замечает огромного капкана на их пути. Оба одновременно наступают на него. Пружина тотчас срабатывает, и мышеловка захлопывается вокруг их лодыжек. Ни ему, ни ей не хватает актерского мастерства, чтобы скрыть охвативший их ужас. Лица их искажены страхом, оба съеживаются и втягивают головы в плечи, не зная, что последует, когда я открою люк над их головами.
– Нажимай на кнопку! – шипит на меня Сильвио. – Нажимай чертову кнопку! – и через меня тянет к ней руку.
Во мне вспыхивает ярость. Горячая, раскаленная докрасна. Я отпихиваю табурет, отталкиваю Сильвио и поворачиваюсь к нему лицом.
– Нет, – говорю я. – Я не собираюсь нажимать ни на какие кнопки. Но я скажу тебе кое-что еще: ты тоже на них не нажмешь!
Хошико
– Закрой рот, дурочка! – шипит Феликс и, резко развернувшись, быстро шагает прочь.
– Постой! – кричу я ему вслед. – Скажи мне, что происходит!
Он ускоряет шаг. Я бегу за ним, шлепая по лужам.
– Если ты мне не скажешь, я сдамся полиции и расскажу им все, что только что услышала. – Я повышаю голос. – Вот увидишь, я это сделаю!
Он оборачивается и сердито смотрит на меня, затем хватает за руку и, оглядываясь по сторонам, тащит в один из узких переулков.
– Немедленно прекрати орать! Братство готовило это в течение нескольких месяцев. Мы не позволим тебе в самый последний момент разрушить все наши планы.
– У меня там друзья! – сердито отвечаю я. – Люди, которые мне небезразличны! Ты считаешь, что я просто кивну головой и позволю кучке террористов взорвать их ко всем чертям?
Он толкает меня дальше по переулку.
– «Братство» – это не террористы! – говорит он. – Мы – борцы за свободу!
– Борцы за свободу? Послушать тебя, убийство людей – это что-то из разряда героизма.
Он скептически смотрит на меня. Капли дождя скатываются по нашим лицам и холодными ручейками стекают по моей спине.
– А разве ты сама не пыталась сделать то же самое? – со злостью спрашивает он. – Ты не слишком-то думала о других, когда швырнула гранату на цирковую арену.
– Это несправедливо, – говорю я. – Там никого не было. То есть был только один человек, но он заслуживал смерти.
Передо мной вновь всплывает лицо Сильвио, его устремленный на меня взгляд, его выпученные глаза в тот момент, когда я бросила гранату.
Феликс вновь беспокойно оглядывается.
– Что, по-твоему, ты делала, когда бросила ту гранату? Боролась за свободу, вот что! Ты вдохновила нас – ты сделала именно то, что сделали бы мы все, будь у нас такая возможность. Разве у тебя был выбор? Разве ты могла допустить, чтобы он и дальше обращался с вами, словно с дрессированными животными? Чтобы убивал вас и дальше? – Его глаза пылают негодованием. – Вежливо просить у власти изменений, ждать, пока кто-нибудь из Чистых, у которых есть совесть, чудом захватит власть и хоть немного улучшит нашу жизнь? Тебе нужно это? Нет, этого недостаточно. Если мы хотим настоящих перемен, надо порвать этот мир в клочья, разрушить его! Думаю, тебе, как никому другому, хотелось бы это видеть.
Его слова – как пощечины. От них у меня темнеет в глазах. Возможно, он прав. Я действительно взорвала арену и убила Сильвио. И я ни на секунду не пожалела об этом. Кто я теперь после этого? Террористка или борец за свободу? Если цель оправдывает средства, если это действительно важно, разве вы не будете вести борьбу всеми доступными вам средствами, даже если это означает, что кто-то пострадает в этой передряге?
Вот ключевые слова: «кто-то пострадает».
Для таких группировок, как «Братство», гибель людей – это не злополучное стечение обстоятельств. Это их цель. Их единственное стремление.
– Послушай, никто не умрет, – увещевает меня Феликс. – По крайней мере, никто из Отбросов. – Он тяжело вздыхает. – Если я скажу тебе, что мы готовим, ты обещаешь хранить это в тайне?
– Я не уверена. Может быть.
– «Братство» собирается напасть на цирк. Как только он откроется, мы намерены полностью взять его под свой контроль. Ты ведь наверняка будешь этому рада? Сначала мы выведем оттуда Отбросов, освободим всех до одного. Мы уже все тщательно спланировали.
Я качаю головой:
– Даже не пытайтесь. Вы даже не представляете, какие будут предприняты меры безопасности, особенно по случаю премьеры.
– Вот увидишь, у нас все получится. Мы в курсе того, что там происходит. У нас внутри есть свои люди, они сообщают нам о том, что там происходит. И я скажу тебе кое-что еще: это только начало. Грядет революция. Переворот неизбежен.
Мое сердце замирает в груди. Конечно же я хочу, чтобы цирк был разрушен раз и навсегда. Конечно же я хочу, чтобы Отбросы получили свободу, но уж слишком опасной и рискованной кажется мне вся эта затея.
– Послушай, – говорит Феликс. – Мы знаем расположение цирковых зданий. Мы знаем, как туда пробраться. У нас есть пистолеты. У нас есть бомбы. У нас все должно получиться. Вся эта лапша, которую нам вешают на уши, про то, что Лора Минтон выиграет выборы и что все закончится миром – все это чушь собачья. И она это тоже знает, она не такая святоша, какой прикидывается, скажу я тебе. Мы должны захватить власть, а не идти к Чистым с протянутой рукой и просить подаяния.
Мы пару мгновений молчим. Я пытаюсь переварить услышанное. Я даже не пытаюсь возражать, хотя вся эта затея мне не нравится.
– Кадир знает, что вы замышляете? – спрашиваю я.
Феликс смеется холодным, жестоким смехом.
– Кадир – бандит и убийца. Надеюсь, ты уже это поняла, несмотря на романтические сказки моей матери. – Он пристальным немигающим взглядом смотрит мне в глаза. – Если ему станет хотя бы что-то известно – нам всем крышка, так что тебе лучше помалкивать, понятно?
Я неохотно киваю.
– Наша единственная цель – это Чистые. Ведь ты ненавидишь их так же, как и я. Разве не так? Иначе и быть не может после всего того, что они с тобой сделали.
– Ты же знаешь, не все они негодяи, – говорю я.
– Нет, все! Все до единого! Посмотри, каких взглядов они придерживаются. Ненависть надо побеждать ненавистью, огонь – огнем. По-другому никак.
– Неправда. Джек был Чистым, Бен был Чистым. Они – не негодяи. Таких храбрецов еще нужно поискать!
– Чистый всегда остается Чистым, – презрительно отвечает Феликс. Я вспоминаю его лицо, когда я попросила его впустить Джека, вспоминаю, как он отказался поздороваться с ним за руку, как его губы кривились в презрительной ухмылке всякий раз, когда он смотрит на него. – Я знаю немало людей, которые скажут тебе, что твой Бенедикт Бейнс именно таков, как о нем думают, Чистый, который положил глаз на одну из наших девушек. Пусть лучше общается с себе подобными.
– А вот это уже не просто оскорбление! – возмущаюсь я. – На одну из наших девушек? Можно подумать, я чья-то собственность. Вот в этом-то и проблема. Мы все люди! Есть немало Чистых, которым тоже не нравится такое положение вещей. И мы должны попытаться исправить его сообща, совместными усилиями, по-другому просто не получится. Планируя нападение, вы становитесь на одну ступень с теми, кого вы ненавидите!
– Они будут в цирке, разве не так? Они будут наслаждаться представлением. Разве это справедливо? Чистые убили моего отца и забрали моего брата. Я даже не знаю, жив он или нет. – Его голос дрожит. – Знаешь что? Я надеюсь, что мы убьем их всех – мужчин, женщин, детей – всех! С каждым убитым Чистым на нашей планете станет чище.
Феликс поворачивается ко мне спиной. Он зол. Я знаю, что такое злость. Я ношу ее внутри себя всю жизнь, особенно с тех пор, как убили Амину. И ее причина – любовь. Любовь и страх. Его сердце разбито, и он скорбит. Потерянный и испуганный мальчишка, который хочет помочь своему брату.
Что бы я делала, окажись я на месте Феликса? Что, если бы там была Грета? Или Бен? На какие подвиги я решилась бы, чтобы спасти их?
На любые. Я бы, ни на секунду не задумываясь, пожертвовала своей жизнью. Я бы уничтожила любого, кто встал бы на моем пути, лишь бы защитить тех, кто мне дорог. Как же ужасно знать, что это жуткое место откроется вновь, гадать, там ли Эммануил, Иезекиль, все мои друзья, готовятся ли они выйти на арену. Если же их там нет, то они, вероятно, уже мертвы.
Я протягиваю руку и осторожно кладу ее ему на плечо. Он сердито ее стряхивает и резко поворачивается ко мне лицом.
– Убери руки! – огрызается он, но затем неуклюже делает шаг вперед и бросается ко мне.
Я заключаю его в объятия.
– Я просто хочу вернуть брата, – жалобно говорит он, совсем как ребенок. Я чувствую, как его тело содрогается от беззвучных рыданий.
В конце концов, он успокаивается. Отстранившись от меня, он рукавом вытирает лицо, оставляя на нем грязные полосы. Когда он снова смотрит на меня, всю его печаль, всю ранимость как будто ветром сдуло.
– Лучшее, что ты можешь сделать, это не совать нос в наши дела, – говорит он. На его лицо вернулась маска крутого парня. – Не высовывайся, забудь то, что слышала. У нас есть план, очень хороший. И очень важный. Но он не имеет к тебе никакого отношения. Единственные, кто пострадают в цирке, – это Чистые. Это все, что тебе нужно знать. Ты первая должна это одобрить. Но я скажу тебе вот что: ради победы мы готовы на все. Повторяю, на все. В том числе мы без колебаний убьем любого, кто попробует встать у нас на пути.
Он холодно смотрит на меня.
– Пора определиться, циркачка. На чьей ты стороне? Их или нашей? На этот вопрос есть лишь один ответ, верно? – Сказав это, он поворачивается и спешит прочь.
