Текст книги "Шоу непокорных"
Автор книги: Хейли Баркер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Хошико
Рано утром я рывком сажусь в постели, разбуженная приглушенными голосами, которые доносятся снаружи. Джек и Грета тоже не спят. Мы с опаской переглядываемся.
Медленно-медленно картонная стена сдвигается на миллиметр, и на меня смотрят два маленьких темных глаза, а потом исчезают. Через секунду они появляются снова, затем под ними возникает еще одна пара, и обе смотрят в узкую щелку.
– Это она, – шепчет голос. – Говори!
– Нет, ты говори! – отвечает другой. Теперь мы все улыбаемся. Это всего лишь пара детей. Слава богу.
Грета наклоняется вперед, лицом к трещине, и глаза вновь исчезают.
– Они нас заметили! – шепчет один из голосов. – Ты мог бы и заговорить.
Через секунду картонка снова сдвигается, на этот раз чуть дальше. Перед нами мальчик и девочка. Они смотрят на нас с любопытством и опаской. Похоже, они одного возраста, судя по их виду, им лет восемь-девять. Это явно брат и сестра; у них темные, блестящие глаза, одинаковые улыбки и худенькие, жилистые тела.
– Говори! – Девчушка подталкивает мальчика. Он в свою очередь подталкивает ее.
– Нет, ты!
Это начинает действовать на нервы.
– Ну, хорошо, мы вас увидели, не пора ли что-то сказать? Кто вы такие? – спрашиваю я. – И что вам нужно?
Они переглядываются. Наконец, девчушка открывает рот:
– Ты ведь Хошико? Та самая канатоходка?
Я киваю.
– И ты знаешь Бенедикта Бейнса?
Я снова киваю.
Они в очередной раз переглядываются.
На несколько секунд воцаряется молчание, затем девочка глубоко вздыхает и говорит снова:
– Я – Нила, а это – Нихал. Бенедикт Бейнс знает нашу маму. Ее зовут Прия, Прия Патель, и мы хотим узнать, где она.
Бен
Для такого коротышки, как Сильвио, у него нереальный аппетит. Стол ломится от деликатесов. Он методично, по порядку, пробует все. Время от времени делая паузу, но лишь для того, чтобы напомнить мне:
– Ешь, мой мальчик, ешь!
Наконец последний кусочек проглочен. Сильвио делает глоток кофе из своей фарфоровой чашки, после чего откидывается на спинку стула и довольно потирает туго набитый живот.
– Какое восхитительное пиршество! Ты согласен? А вам понравился ваш завтрак? – слащаво обращается он к артистам. Те стоят, сбившись в кучу. Эммануил и другие взрослые по краям, дети в центре. Сильвио недовольно качает головой.
– Честное слово, из этих людей даже слова не вытянешь! А ведь я так надеялся услышать от них слова благодарности! – Он сокрушенно вздыхает. – Некоторым людям невозможно угодить! Да, я бы не прочь остаться здесь на весь день, но меня ждут дела! – Он встает и жестом велит мне сделать то же самое. – Завтра премьера! – громко объявляет он. – А еще не все готово!
Сабатини щелкает пальцами. Вперед выходят мужчина и женщина в зеленых комбинезонах и начинают убирать со стола. Сильвио наблюдает за ними критическим взглядом. Они явно нервничают. Я их не виню. Пока не появилась моя мать, он привык быть полновластным хозяином в цирке, сейчас же у него, похоже, еще больше власти, чем раньше.
Он ловит мой взгляд и как будто читает мои мысли. Он наклоняется ко мне и говорит так тихо, чтобы никто его не услышал.
– Наверняка для тебя это небывалое потрясение, Бейнс. Ты думал, что твоя подружка убила меня, но я восстал из мертвых. Более того, теперь я намного сильнее, и у меня больше власти и решимости защитить мой цирк от разрушительных воздействий. Я знаю, что ты думаешь. Тебе кажется, что ты ненавидишь меня, но ты даже не знаешь, что такое ненависть, пока еще нет. – Он говорит еще тише. – Я заставлю тебя ненавидеть меня. Ненавидеть и бояться. Ты еще пожалеешь о том, что сделал. Это я тебе обещаю. У меня на тебя прекрасные планы. – Он усмехается и шепчет мне на ухо. Его жаркое дыхание щекочет мне лицо. – Твоя мать четко распорядилась, чтобы ты не выступал на сцене. Но она не запретила тебе помогать за кулисами.
Я поворачиваю голову, и мы пару секунд смотрим друг на друга. Затем он отодвигает свой стул.
– Отлично. Все вон отсюда! Быстро! Выполняйте свои поручения. Все, кроме клоунов. Эти остаются здесь.
Артисты молча выходят из сарая. В конце концов, остается лишь небольшая кучка людей. Лия и группа парней, друзей Шона, – тех, что и так ненавидели меня еще до того, как уволокли их товарища, а после этого я у них на глазах еще и сел завтракать с Сильвио. Они стоят, угрюмо уставившись в пол.
– Как вы все знаете, нам давно мешала одна неприятная проблема с вашим маленьким клоунским номером, хотя он и обещает быть интересным. Мне уже давно был нужен кто-то, кто помогал бы с реквизитом и… – Сильвио делает паузу, – управлял требуемыми эффектами. Кто-то за кулисами, кто следил бы за тем, чтобы все шло гладко. До сих пор я был вынужден полагаться на самых разных людей, от которых будет больше пользы в других местах. Но теперь все изменилось. Бог внял моим молитвам и послал мне Бенедикта. Я уверен, вы согласитесь, что есть нечто особенное в том, что теперь эти обязанности будет выполнять тот, кто еще недавно был не просто Чистым, а самым Чистым из Чистых! Во время этой финальной репетиции я буду зорко наблюдать за тем, чтобы Бенедикт четко выполнял свои обязанности. О боже! – Сабатини подпрыгивает и в прыжке стукает каблуками друг об друга. – Вот это будет веселье!
Хошико
Я смотрю на полные надежды лица детей Прии, и мое сердце сжимается от боли. Что я должна им сказать? В таких вопросах я ужасная трусиха. Я несколько недель набиралась мужества, чтобы сказать Грете про Амину.
Закрываю глаза и вижу, как тело Амины раскачивается под куполом цирка. Я вижу его каждую ночь и каждый день, иногда в самые неподходящие моменты. Затем вспоминаю несчастное лицо Греты, когда я наконец сказала ей правду. Я старалась не вдаваться в подробности, но от нее было не так-то просто отделаться: она задавала вопрос за вопросом, пока не вытащила из меня всю правду об этой ужасной истории.
Бен горевал по Прии так же сильно, как я горевала по Амине. Мы даже не сразу смогли поговорить об этом, но когда, в конце концов, рассказали друг другу о наших утратах и чувстве вины, о том, что терзало нас обоих, сблизились еще сильнее. По словам Бена, если бы не он, Прия осталась бы жива. Ее бы не настигло столь ужасное наказание. И если бы не я, моя Амина до сих пор была бы жива. Она погибла, защищая меня, защищая Бена.
Я ненавидела себя за это, еще как ненавидела, но Бен раз за разом повторял одни и те же слова: «Амину убил Сильвио. Сильвио и цирк, а не ты». Он говорил это так часто, что постепенно я начала понимать, что он прав: не моя вина в том, что Амину убили, это дело рук Сильвио, а Сильвио уже мертв. Что бы ни случилось, я его уничтожила, и душа Амины может упокоиться с миром.
Я же раз за разом говорила Бену:
– Ты тоже не убивал Прию. Это не твоя вина. Это твоя мать, твоя мать и цирк. Твоя вина лишь в том, что тебе было не все равно. Ты разглядел за ложью правду.
Думаю, ему было даже тяжелее, чем мне. То, какой он увидел Прию в конце, увидел, что они с ней сделали, было выше человеческого понимания.
И теперь ее дети здесь, они смотрят на меня и хотят знать, почему их мама не вернулась домой.
Бен много говорил о них, хотя сам никогда не встречал. Когда Прия умерла, он пообещал самому себе найти их. Он рассказал мне, что говорила о них Прия и как светилось при этом ее лицо. Бен хотел рассказать об этом им, чтобы они тоже знали. Он чувствует ответственность за них. Чувствует, что он перед ними в долгу.
Теперь его здесь нет, потому что он сдался властям ради меня, а они здесь и просят меня сказать, где она, и я знаю, что должна сообщить им правду.
Лица Греты и Джека серьезные и задумчивые, как и мое. Но это не их забота, а моя. Только моя. Я должна это сделать ради Бена.
– Я слышала про вас, – говорю я, и мой голос чуть-чуть дрожит. – И я должна вам кое-что рассказать. Как вы смотрите на то, чтобы нам втроем прогуляться?
Так мы и порешили.
Я выхожу из лачуги. Мы идем по узкой тропинке, садимся на поросший травой курган на окраине трущоб, и я рассказываю им правду об их матери. Но не всю. Я не рассказываю им про тот ужас, который сотворили с ней после смерти, лишь ту правду, которую они должны услышать. Но даже так, их лица перекошены от горя, они прижимаются друг к дружке, прижимаются ко мне. Эта правда заставляет нас всех расплакаться. Правда о том, что их мать никогда не вернется. Правда о том, что она мертва.
Бен
Сильвио остается за столом, а охранники выводят меня вместе с Лией и остальными из сарая. Они гонят нас, как скот, через поле, через ворота, мимо десятков аттракционов и каких-то странных зданий к голове огромного клоуна на вершине одного из маленьких холмов.
Когда мы подходим ближе, я понимаю, что это здание. Яркий, красно-белый купол, который я видел издали, когда приехал сюда, – это остроконечная шляпа клоуна. Его огромное раскрашенное лицо – фасад. Впереди – блестящий красный нос, по бокам из-под шляпы выбиваются кудрявые рыжие волосы. В огромных белых зубах – дверь.
Как только мы ступаем на узкую красную дорожку, что ведет к нему, начинает играть музыка.
Я смотрю на широкую клоунскую улыбку.
Жаль, что здесь нет Хоши.
То есть как хорошо, что ее здесь нет. На самом деле я не хочу, чтобы она была здесь. Надеюсь, она уже за много миль отсюда. Надеюсь, она свободна.
Но если бы она перенеслась сюда всего на одну секунду, только и всего. Если бы я мог увидеть ее прямо сейчас, ко мне бы вернулась храбрость. Она всегда делала меня храбрее. Рядом с ней мне хочется быть хорошим человеком. Она делала меня лучше. Если бы я мог увидеть ее, обнять на мгновение, она бы поделилась со мной своей силой. Трудно быть храбрым, когда не знаешь, где она, не знаешь, что она делает, не знаешь, в опасности она или нет.
Что бы она сказала, узнай она, что я ел за одним столом с Сильвио Сабатини, пока ее друзья хлебали помои из корыта?
Поняла бы она, почему я так поступил? Поняла бы она, что у меня не было выбора? Что я был лишен возможности сопротивляться? Что не подчинись я ему, он бы и дальше продолжил издеваться над другим человеком? И как бы она поступила на моем месте? Оказалась бы она сильнее меня? Нашла бы в себе силы дать отпор Сильвио? Посмотрела бы она на меня тем же взглядом, что и Шон? Взглядом, полным ненависти?
Через пару секунд до меня доносится знакомое жужжание, и Сильвио появляется на своем гольфмобиле.
Подъехав, он выключает мотор и осторожно выходит из машины.
– Подождите снаружи! – приказывает он охранникам и нажимает на часах кнопку. Рот клоуна разевается. Сильвио тростью подталкивает нас к нему.
Мы подходим ближе. Клоун будто глотает нас одного за другим. Меня мучает вопрос: выйдем ли мы отсюда или кто-то будет съеден заживо?
Хошико
Спустя какое-то время слезы кончаются, мы просто сидим молча.
– Я знал, что она мертва, – наконец говорит Нихал. – Она бы никогда нас не бросила. Что бы они с ней ни делали, она все равно возвращалась к нам.
– Я не знаю, важно это для вас или нет, но Бен тоже любил ее.
– Но ведь она не была его мамой! – гневно восклицает Нила. – Она была нашей мамой, а теперь ее не стало.
– Ты несправедлива, – одергивает Нихал сестру. – Бена мама тоже любила, – говорит он мне. – Она рассказывала нам о нем. По ее словам, он никогда не обижал ее. Она говорила, что у него добрая душа. Благодаря ему она надеялась, что в один прекрасный день все изменится.
– Мы хотели познакомиться с ним, – говорит Нила. – Мама всегда говорила, что когда-нибудь мы сможем это сделать.
– Так и будет. Он тоже хочет познакомиться с вами. – Я улыбаюсь, хотя внутри чувствую холод и страх. Где же Бен? Что он сейчас делает?
– Как ты думаешь, мама на небесах? – спрашивает меня Нила.
Что мне на это ответить? Должна ли я сказать ей, что на самом деле я думаю: что рай – это просто сказка, которую люди придумали лишь затем, чтобы попытаться убедить себя, что в этом паршивом существовании, которое называют жизнью, есть некий высший смысл? Даже если Бог существует, почему он постоянно посылает нам испытания? Не пора ли ему очнуться и устранить все гадости в этом ужасном мире, который он сам же и создал?
– Да, – решительно отвечаю я. – Я так думаю. И думаю, она гордится вами обоими.
Нила печально улыбается:
– Надеюсь, однажды я увижу ее снова.
– Непременно, – заявляю я с уверенностью, которой, по правде говоря, на самом деле не чувствую. И тотчас спешу добавить то, во что действительно верю. – На самом деле она никуда не ушла. Она здесь: она часть тебя. Закрой глаза. Почувствуй, как бьется твое сердце.
Я показываю им, как это сделать. Я чувствую Амину глубоко внутри меня. Она навсегда осталась со мной. Я чувствую ее любовь, чувствую ее доброту. А вот Бена я не чувствую. Это хорошо. Это значит, что он жив.
– Когда-то в цирке мы зажигали свечи, чтобы вспомнить тех, кого с нами нет, – говорю я им дрожащим голосом. – Мы благодарили их за все хорошее, что они принесли в этот мир. Думаю, мы могли бы сделать то же самое и для вашей мамы.
– Где же нам найти свечу?
– Не знаю. Но если хотите, я попробую достать.
– Нужно устроить похороны, – серьезно говорит Нихал. – Дядя сказал, что давно пора это сделать. Он и тетя спорили по этому поводу. Мы слышали как-то раз ночью, когда они думали, что мы спим. Дядя сказал, что мы должны как положено попрощаться с ней. Тетя сказала, что это неправильно, потому что вдруг мама еще жива, а похороны – это отказ от надежды.
Нила снова всхлипывает.
– Мы должны ей сказать. Нашей тете. Что мы ей скажем?
– Я пойду с вами, – говорю я. – Мы вместе все расскажем вашей тете.
– А на похороны ты тоже придешь? И зажжешь свечу, как сказала?
Моя первая реакция – паника. Я ведь не знала Прию. На ее похоронах я чужой человек. Как я могу скорбеть о ней, если я ни разу ее не видела? Это фальшиво.
Увы, посмотрев на их несчастные детские личики, я знаю: у меня нет выбора. Конечно, я могу скорбеть о ней. Слезы, которые я только что пролила, я пролила не по себе, не по моей жизни. Я пролила их по ней, по Прии и ее прекрасным детям. Я не знала ее, но они ее любили, и Бен ее тоже любил. Благодаря ей Бен стал хорошим, нежным, добрым и храбрым. Она открыла ему правду. Я должна почтить ее память, должна вспомнить, кем она была. Ради него, ради них, ради нее.
– Да. Если остальные члены вашей семьи не будут против, – отвечаю я. – Пойдемте, я провожу вас домой.
Бен
Клоунский зал очень большой. Он не такой огромный, как Аркадия, но все же внушительнее, чем главная арена старого цирка. Новая версия драматичнее, экстравагантнее, ярче прежней. Все сделано с расчетом на толпы зрителей.
Свет выключен, но даже при тусклом освещении цвета яркие, насыщенные. Они тотчас бросаются в глаза – красный, зеленый, синий, желтый. Мы как будто попали в детский сад.
– Надевайте свои костюмы и скажите Минни, что я требую полный макияж! – рявкнул Сабатини на остальных. Артисты покорно поднимаются на сцену и торопливо идут за кулисы.
– А теперь я объясню вашу новую роль, Бенедикт, – фамильярно обращается ко мне Сильвио. Вы должны поблагодарить меня – для вас нашлось бы самое разное применение. Я мог бы поручить вам убирать за животными, и вы бы весь день возились с кучами вонючего навоза, или же я мог подобрать для вас физический труд: колоть, строить, подметать. Но я добрый человек, и хотел, чтобы вы почувствовали, что вносите действительно важный вклад в общее дело. Даже если вы не можете выступать на сцене, я позаботился о том, чтобы вы все равно сыграли ключевую роль в одном из наших самых зрелищных номеров!
Он провожает меня в заднюю часть зала, в небольшую квадратную будку со стеклянными стенами, из которой отлично видна сцена. Внутри пластиковые панели, полные рычагов и кнопок, в центре – какой-то большой черный предмет. Он немного смахивает на пианино; там также есть табурет, на который можно присесть. Разница в том, что у него нет клавиш; он покрыт пластиком, вдоль которого тянется ряд больших голубых кнопок, помеченных буквами в алфавитном порядке: A, B, C, вплоть до N. Я робко протягиваю руку к ближайшей.
Сильвио спешит встать между мной и машиной.
– Не надо спешить, Бенедикт, всему свое время! Как только вернутся ваши коллеги, можно будет начинать. От вас требуется лишь одно: сидеть и наслаждаться представлением, время от времени нажимая одну из кнопок. – Он вручает мне буклет. – Пока вы не разобрались, вот вам сценарий. Просто следуйте подсказкам: в соответствии со сценарием нажмите в нужный момент кнопку A, затем следите за действием и, когда потребуется, нажмите кнопку B, и так далее.
Я смотрю на сценарий у меня в руке, потом перевожу взгляд на машину. От дурного предчувствия желудок моментально скручивается в тугой узел.
– Что делают эти кнопки? – с тревогой спрашиваю я.
– Все увидите сами, Бенедикт, все увидите сами.
Один за другим появляются другие: пока это темные фигуры на сцене. Когда Сильвио нажимает кнопку на одной из боковых панелей, мгновенно включается свет. Перед нами группа пестро разряженных клоунов.
Я смотрю на них: их теперь не узнать.
Вот, например, придворный шут в дурацком колпаке. Он ловко жонглирует шарами.
А вот Пьеро. Он чем-то похож на Сильвио – в белом костюме и с нарисованным лицом, за исключением черной шапочки на голове. На его щеках нарисованы маленькие черные слезы. Уголки рта печально опущены вниз.
Рядом Арлекин в клетчатом наряде.
В центре – цирковой клоун с рекламных плакатов, тот, чье лицо намалевано на воротах. То самое лицо, которое мы представляем себе, когда думаем о клоунах. Белое, с густо прорисованными бровями, большой искусственный красный нос и дурацкий кудрявый рыжий парик. Его блестящие лакированные туфли огромные, словно лодки. На нем широкие, ярко-желтые шелковые панталоны, красная куртка и синий жилет, а также галстук в яркий разноцветный горошек. Несмотря на костюм, я вижу, что это Шон. Его выдает хмурый взгляд, который не может скрыть даже эта огромная красная нарисованная улыбка.
Слава богу, он цел и невредим. Меня захлестнула волна облегчения; в первый раз за сегодняшний день я могу вздохнуть полной грудью.
На Лии приталенное платье в цветочек с пышной юбкой, отчего кажется, будто она сидит на торте. На голове парик: белокурые косы приподняты вверх петлями, а их концы торчат по бокам. Лицо ярко раскрашено: неестественно огромные ресницы и круглые розовые пятна на щеках, отчего кажется, будто она пребывает в состоянии постоянного шока.
Искусственные улыбки не слишком хорошо выполняют свою работу. Клоуны выглядят отнюдь не весело. Даже отсюда я вижу на их лицах страх. А вот лицо Сильвио, напротив, светится кровожадным волнением. Он стреляет глазами то на меня, то на них, то на машину с большими голубыми кнопками.
В моей голове мелькает десяток воспоминаний.
Хошико балансирует под самым куполом без всякой страховочной сетки. Львы. Близнецы в резервуаре с акулами. Бедный Анатоль, которым выстрелили из пушки и бросили умирать. Прия.
Паника тугим обручем сжимает мне грудь.
– Я бы предпочел убирать за животными, – говорю я. – Или, как ты сказал, помогать там, где нужен физический труд. Я согласен работать, причем усердно. Буду копать, строить. Я сделаю все, что ты хочешь. Я сильный, ты не будешь разочарован.
Сабатини хохочет.
– Дорогой Бенедикт, вы действительно чересчур добры! Нет-нет, это будет идеальная роль для человека вашего происхождения. – Он поворачивается ко мне. Улыбка мигом пропадает с его лица, а холодная ненависть в глазах заставляет меня вздрогнуть. – Пока я не получу шанс прикончить тебя окончательно, я все равно отыграюсь на тебе по полной программе! – шипит он. – Ты моя пешка, Бенедикт. Твоими руками я причиню этим фиглярам, этим Отбросам, столько мучений, сколько смогу.
Он хлопает в ладоши.
– Музыка! – Парнишка, которого я раньше не замечал, садится за органолу в углу зала и играет мелодию, которая является звуковой визитной карточкой цирка. Ее бодрые аккорды порхают над сценой.
– Отлично. – Садистская улыбка Сильвио снова расплылась по его мерзкой физиономии. – Репетиция начинается!
Хошико
Нила и Нихал ведут меня извилистыми тропинками трущоб к их лачужке. Завидев нас, какая-то женщина выбегает наружу.
– Где вы были?! – кричит она, крепко хватая обоих. – Я места себе не находила от страха!
– Мамы больше нет, – с ходу сообщает ей Нила. – Это она нам сказала.
Женщина тут же валится на землю.
– Моя сестра! – заходится она в крике. – Моя младшая сестренка!
Я не знаю, что мне делать.
Из лачуги выходит мужчина и наклоняется над ней.
– Пойдем, – мягко говорит он. – Давайте войдем в дом.
Женщина вопросительно смотрит на меня.
– Как? – спрашивает она. – Как?
– Ее наказали, – говорю я. – За дружбу с Чистым.
Она кивает, как будто я подтверждаю известную информацию.
– Это точно? Он это видел своими глазами?
Я не решаюсь сказать, что Бен видел на самом деле.
– Он видел ее потом, – говорю я. – По его словам, у нее был умиротворенный вид.
Женщина горестно начинает выть. От ее стенаний холодеет сердце. Она хватает за руки Нилу и Нихала. Они прижимаются к ней и вновь начинают лить слезы. Мужчина обнимает их. Он смотрит на меня и улыбается. Это грустная улыбка, но в ней нет укоризны.
– Спасибо, – говорит он. – Уж лучше знать правду, чем жить догадками.
Я киваю, затем поворачиваюсь и медленно ухожу.
– Хошико, ты куда? – кричит Нила, и ее голос звенит паникой.
– Я вернусь, – говорю я. – Обещаю.
Я вскидываю на прощанье руку, оставляя их, сбившихся в комок боли. Не хочу им мешать. Им нужно время оплакать свою утрату.
