Текст книги "Пятая женщина"

Автор книги: Хеннинг Манкелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

17

Они напряженно вглядывались в контуры, проступающие на пленке. Чего ждал или на что надеялся Валландер, стоя рядом со своими коллегами в темной комнате, неизвестно. Красноватый свет придавал происходящему оттенок непристойности. Проявкой занимался Нюберг. Нога еще болела, и он повсюду прыгал на костылях. Едва Валландер появился в подвале на Харпегатан, Анн-Бритт шепнула ему, что Нюберг пребывает в необыкновенно дурном расположении духа.

Пока Валландер сражался с журналистами, они тоже не сидели сложа руки. Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что Ёста Рунфельдт занимался частным сыском. И, судя по документации, не менее десяти лет. Самые ранние из найденных документов датированы сентябрем восемьдесят третьего года.

– Его деятельность была достаточно ограниченной. Семь-восемь клиентов в год, не больше. Такое впечатление, что это было для него своего рода хобби.

Предварительный анализ клиентуры позволил Сведбергу сделать следующие выводы:

– Больше половины случаев связаны с обвинениями в неверности, – сказал он, проглядев свои записи. – Причем, как ни странно, его клиенты в основном мужчины.

– А почему это странно? – спросил Валландер.

Сведберг не сразу нашелся, что ответить.

– Мне это показалось странным, – наконец буркнул он. – Но я в таких делах не разбираюсь.

Сведберг не был женат, и никто не слышал, чтобы у него был роман с какой-нибудь женщиной. Ему уже перевалило за сорок, и, похоже, холостяцкая жизнь вполне устраивала его. Валландер кивнул Сведбергу, предлагая продолжить.

– Пару раз в год к Рунфельдту обращались предприниматели, подозревающие своих сотрудников в хищениях. Несколько раз ему поручали слежку, в связи с чем – пока непонятно. В целом картина достаточно однообразная. Подробную документацию он не вел. Но платили ему хорошо.

– Вот вам и ответ на вопрос, откуда он брал деньги на свои дорогостоящие поездки, – сказал Валландер. – Несостоявшееся путешествие в Найроби обошлось ему в тридцать тысяч крон.

– Когда его убили, он вел какое-то дело, – сказала Анн-Бритт.

Она положила на стол ежедневник Рунфельдта. Валландер опять вспомнил, что не заказал себе очки. И не стал в него смотреть.

– Дело было самое обычное, – продолжала Анн-Бритт. – Некая дама, которую он называет «госпожа Свенсон», подозревает мужа в неверности.

– Здесь, в Истаде? – спросил Валландер. – Или он работал и в других местах?

– В 1987 году у него был клиент в Маркарюде, – ответил Сведберг. – Дальше на север он не забирался. В основном вел дела здесь, в Сконе, и, кроме того, в 1991-м дважды ездил в Данию и один раз в Киль. Я еще не все успел посмотреть подробно. Но речь идет о каком-то машинисте, у которого были шуры-муры с официанткой, работавшей на том же пароме. Похоже, подозрения его жены подтвердились.

– Значит, большая часть его клиентов проживает в районе Истада?

– Не совсем так, – уточнил Сведберг. – Скорее, в южной и восточной Сконе.

– Хольгер Эриксон есть в его списках?

Анн-Бритт посмотрела на Сведберга. Тот покачал головой.

– А Харальд Бергрен?

– Тоже нет.

– Удалось ли найти что-нибудь, указывающее на связь между Ёстой Рунфельдтом и Хольгером Эриксоном?

Ответ снова был отрицательным. Они ничего не нашли. «А должны были, – подумал Валландер. – Вряд ли эти два преступления совершили разные люди. И вряд ли жертвы выбраны случайно. Есть связь, наверняка есть. Только мы ее пока не видим».

– Что он за человек – не понимаю, – произнесла Анн-Бритт. – Вроде бы помешан на цветах. И при этом занимается частным сыском.

– Люди редко соответствуют мнению о них, – ответил Валландер, успев подумать, что данное утверждение, наверное, относится и к нему самому.

– Агентство приносило ему доход, – добавил Сведберг. – Но, если не ошибаюсь, он не декларировал свои заработки. Может, он держал эту деятельность втайне, чтобы о ней не проведали налоговые службы?

– Вряд ли, – ответил Валландер. – Просто в глазах многих частный сыск – занятие весьма сомнительное.

– Или ребяческое, – сказала Анн-Бритт. – Игра для мужчин, которые так и не повзрослели.

Валландеру захотелось возразить ей. Но он не знал, что сказать, и решил промолчать.

На пленке появилось изображение мужчины. Его сфотографировали где-то на улице. Но где – они понять не могли. Мужчине было лет пятьдесят. Волосы редкие, коротко подстриженные. Нюберг сказал, что фотографировали с большого расстояния. Некоторые кадры оказались смазанными. Возможно потому, что Ёста Рунфельдт пользовался камерой с очень чувствительным телеобъективом.

– Госпожа Свенсон обратилась к Рунфельдту девятого сентября, – сказала Анн-Бритт. – Четырнадцатого и семнадцатого Рунфельдт сделал отметки о выполнении поручения.

– За несколько дней до предполагаемого отъезда в Найроби, – добавил Валландер.

Они вышли из фотолаборатории. Нюберг сел к письменному столу и стал изучать папки с фотографиями.

– Кто был его последним клиентом? – спросил Валландер. – Кто такая «госпожа Свенсон»?

– Списки его клиентов и документация очень невразумительны, – сказал Сведберг. – Наш частный детектив на редкость немногословен. Нет даже адреса этой госпожи Свенсон.

– Как частный детектив находит себе клиентов? – спросила Анн-Бритт. – Значит, он все-таки где-то сообщает о своей деятельности?

– Я видел объявления в газетах, – сказал Валландер. – В городской, по-моему, нет. А вот в центральных – точно. Как бы нам все-таки установить, кто такая эта госпожа Свенсон?

– Я говорил с консьержем. Он всегда думал, что у Рунфельдта в подвале склад. Во всяком случае, при нем к Рунфельдту сюда никто не приходил.

– Значит, он встречался с клиентами где-то еще, – сказал Валландер. – Не хотел, чтобы они знали про этот офис.

В молчании все размышляли над словами Валландера. Он же пытался решить, что́ в данный момент является самым главным. Одновременно мысли его то и дело возвращались к пресс-конференции. Его беспокоил разговор с репортером из «Наблюдателя»: неужели в стране действительно создается координационный центр для руководства деятельностью народных дружин? Если это правда, то дальше его члены попытаются взять на себя отправление правосудия. Валландеру очень хотелось рассказать Анн-Бритт и Сведбергу о том, что случилось на пресс-конференции. Но он решил пока подождать. Лучше обсудить это всем вместе на следующем совещании. И, в принципе, сделать это надлежит не ему, а Лизе Хольгерсон.

– Нужно найти госпожу Свенсон. Вопрос только, как это сделать, – сказал Сведберг.

– Да, найти ее нужно, – повторил Валландер. – И мы ее найдем. Посадим на телефон человека – отвечать на звонки. Заново просмотрим бумаги. Где-нибудь она должна всплыть. Я уверен. Вы займитесь этим делом, а я поеду поговорю с сыном Рунфельдта.

Оставив позади Харпегатан, Валландер выехал на Эстерледен. Ветер не утихал. Улицы были пустынны. На Хамнгатан Валландер повернул и припарковался у почты. Он вышел из машины, ветер снова ударил ему в лицо. Образ показался Валландеру весьма символичным: осень, вымерший город и полицейский в тонюсеньком джемпере борется с ветром. «Это и есть шведское правосудие, – думал Валландер. – Вернее то, что от него осталось. Так оно и выглядит: продрогшие, не по погоде одетые полицейские».

Он повернул возле банка налево и пошел по улице, ведущей к гостинице «Секельгорден». Здесь он надеялся найти сына Ёсты, Бу Рунфельдта. За стойкой администратора сидел молодой человек и читал. Валландер кивнул.

– Здравствуйте, – сказал юноша.

Валландер подумал, что знает его. Однако потребовалось еще несколько секунд, прежде чем он вспомнил, что перед ним старший сын его бывшего шефа, Бьёрка.

– Давно не виделись, – сказал Валландер. – Как отец?

– Ему не нравится Мальмё.

«Ему не Мальмё не нравится, – подумал Валландер. – Ему не нравится быть начальником».

– Что читаешь?

– Про фракталы.

– Фракталы?

– Книгу по математике. Я учусь в университете, в Лунде. А здесь просто подрабатываю.

– Молодец, – сказал Валландер. – А я здесь, конечно, не потому, что ищу номер в гостинице, мне нужен один из ваших гостей, Бу Рунфельдт.

– Он только что вернулся.

– Есть здесь место, где мы можем спокойно посидеть и поговорить?

– Гостиница сейчас пустует, – ответил молодой человек. – Вы можете расположиться в столовой. Вот там, прямо по коридору.

– Я буду в столовой, – сказал Валландер. – Позвони Бу Рунфельдту в номер и передай, что я его жду.

– Я читал в газетах обо всем, что случилось… – начал юноша. – Скажите, ведь раньше такого не было?

Валландер с интересом посмотрел на молодого человека.

– Что ты имеешь в виду?

– Таких жестокостей. Что еще я могу иметь в виду?

– Не знаю, – ответил Валландер. – Не знаю, почему такое происходит. И не знаю, верю ли я в то, что сейчас говорю. Наверное, в глубине души все мы знаем ответ на эти вопросы.

Сын Бьёрка хотел продолжить разговор. Но Валландер остановил его движением руки и указал на телефон. А сам пошел в столовую. Мысленно он продолжал вести неоконченный разговор. Почему раньше не было такой жестокости? Почему ему самому так не хотелось обсуждать эту тему? Он же прекрасно знал ответ на вопрос молодого человека. Стабильность послевоенной Швеции, Швеции его детства и молодости, оказалась мнимой. Она строилась на зыбучих песках. Еще тогда, когда только-только начали появляться первые районы новостроек, были специалисты, называвшие их «антигуманными». Как можно было ожидать, что жители этих районов сохранят свою «гуманность»? Люди очерствели. Страна проявила к ним безразличие или даже пренебрежение, люди в ответ проявляют злобу и агрессию. «Бессмысленного насилия не бывает, – думал Валландер. – Тот, кто его осуществляет, видит в нем смысл. Лишь признав это, мы можем надеяться что-то изменить в обществе». Валландер размышлял о том, что с каждым годом работать в полиции становится все труднее. Он знал: многие его коллеги всерьез подыскивают себе другое занятие. Мартинсон часто об этом говорил. Хансон тоже как-то раз обмолвился, когда они вместе пили кофе. Да и сам Валландер несколько лет назад вырезал из газеты объявление о вакантной должности начальника охраны на крупном предприятии в Треллеборге.

Он подумал об Анн-Бритт Хёглунд. Она еще молода, может работать в полиции лет тридцать, а то и больше.

Валландер решил поговорить с ней. Узнав, что она думает, он, может быть, разберется в себе самом.

В то же время он понимал, что картина, нарисованная им в воображении, была неполной. В последние годы среди молодежи стало очень популярным работать в полиции. Похоже, эта тенденция сохранится и впредь. Значит, проблема совсем в другом: в разнице поколений.

Это смутное ощущение уже давно не покидало Валландера, и он все больше убеждался в своей правоте.

Еще в начале девяностых они с Рюдбергом проводили долгие летние вечера на балконе Валландера, обсуждая, какой будет полиция будущего. Эти беседы продолжались и позже – во время болезни Рюдберга и незадолго до его смерти. К согласию им прийти не удалось. Они много спорили. Правда, всегда сходились в одном: работая в полиции, нужно хорошо чувствовать время, замечать все изменения, понимать процессы, происходящие в обществе.

Уже тогда Валландеру приходило в голову, что, хотя во многом он прав, но ошибается в главном: вчера работать в полиции было ничуть не легче, чем сегодня.

В коридоре послышались шаги, и Валландер отвлекся от своих мыслей. Он поднялся со стула и стоя приветствовал Бу Рунфельдта. Это был высокий, широкоплечий человек лет двадцати семи-двадцати восьми. Он крепко пожал Валландеру руку. Валландер предложил ему сесть. И тут же вспомнил, что, как всегда, забыл взять с собой блокнот, а может быть, даже и ручку. Быстро прикинув, не сходить ли ему за бумагой и ручкой к сыну Бьёрка, решил не делать этого, положиться на свою память. Однако ситуация раздосадовала его. Такая безалаберность просто недопустима.

– Позвольте выразить вам мое соболезнование, – сказал Валландер.

Бу Рунфельдт кивнул. Но промолчал. У него были ярко-синие глаза, слегка прищуренные. Валландер подумал, что он, наверное, близорук.

– Я знаю, что вы уже беседовали с моим коллегой, инспектором Хансоном, – продолжал Валландер. – Но я бы хотел задать вам еще несколько вопросов.

Бу Рунфельдт все так же молчал. Валландер чувствовал на себе его пронзительный взгляд.

– Если я не ошибаюсь, вы живете в Арвике, – сказал Валландер, – и работаете ревизором.

– Я работаю на «Прайс Уотерхаус», – сказал Бу Рунфельдт. Манера говорить выдавала в нем человека, привыкшего четко формулировать свои мысли.

– Это что-то иностранное?

– Да. «Прайс Уотерхаус» – одна из крупнейших в мире аудиторских фирм. Трудно назвать страну, в которой не было бы нашего представительства.

– Но вы работаете в Швеции?

– Не все время. Я часто выезжаю в Африку и в Азию.

– Зачем им аудиторы из Швеции?

– Не из Швеции, а из «Прайс Уотерхаус». Мы осуществляем контроль за реализацией проектов развития. Следим за тем, чтобы деньги попадали по назначению.

– Ну и как, попадают?

– Не всегда. Это имеет отношение к случившемуся с моим отцом?

Валландер отметил, что его собеседник считает ниже своего достоинства разговаривать с полицейским и почти не скрывает этого. Обычно в таких случаях Валландер злился. К тому же всего несколько часов назад ему уже пришлось испытать нечто подобное. Однако в обществе Рунфельдта он чувствовал себя неуверенно. Что-то в его поведении заставляло Валландера сдерживаться. А может, он унаследовал от отца комплекс неполноценности? На отца так же действовали люди в сверкающих американских автомобилях – покупатели его картин. Раньше Валландер об этом не задумывался. А вдруг у них, и правда, в роду комплекс неполноценности, едва прикрытый демократическим флером?

Он в упор посмотрел на собеседника.

– Ваш отец убит. И сейчас я определяю, что важно, а что нет.

Бу Рунфельдт пожал плечами.

– Должен признаться, у меня довольно смутное представление о работе полиции.

– Я разговаривал сегодня с вашей сестрой, – продолжал Валландер. – Среди вопросов, которые я задавал ей, один имеет особое значение. Сейчас я задаю его вам. Знали ли вы о том, что помимо продажи цветов ваш отец занимался частным сыском?

Бу Рунфельдт сидел неподвижно. Потом захохотал.

– Я давно не слышал столь идиотских предположений.

– Идиотское оно или нет, но это правда.

– Частный сыщик?

– Частный детектив, если хотите. Он снимал офис и выполнял разного рода поручения по сбору информации о клиентах. Занимался этим не менее десяти лет.

Бу Рунфельдт наконец понял, что Валландер не шутит. Его удивление было неподдельным.

– Ёста начал заниматься этой деятельностью примерно тогда, когда утонула ваша мать.

И снова к Валландеру вернулось чувство, возникшее у него во время разговора с Леной Лённерваль. На долю секунды лицо собеседника чуть заметно изменилось, словно Валландер ступил на запретную территорию.

– Вы знали, что ваш отец собирается в Найроби, – продолжал Валландер. – Вы сказали об этом по телефону одному из моих коллег. И выразили недоумение по поводу того, что отец не появился в «Каструпе».

– Я разговаривал с отцом за день до отъезда.

– Какое он тогда произвел на вас впечатление?

– Он был такой, как всегда. Говорил о своем путешествии.

– Не был ли он чем-нибудь обеспокоен?

– Нет.

– Вы наверняка думали над тем, что случилось. Мог ли ваш отец по какой-нибудь причине добровольно отказаться от поездки? Или специально ввести вас в заблуждение?

– У меня нет на этот счет никаких предположений.

– Судя по всему, он сложил дорожную сумку и вышел из квартиры. Дальше след обрывается.

– Значит, его кто-то поджидал.

Помедлив мгновение, Валландер задал следующий вопрос.

– Кто?

– Не знаю.

– У вашего отца были враги?

– Насколько я знаю, нет. Уже нет.

Валландер встрепенулся.

– Что вы имеете в виду? Что значит «уже нет»?

– То, что я сказал. Я думаю, сейчас у него уже нет врагов.

– Не могли бы вы выражаться яснее?

Бу Рунфельдт достал из кармана пачку сигарет. Валландер отметил, что руки у него слегка дрожали.

– Вы не против, если я закурю?

– Нет, прошу вас.

Валландер ждал. Он знал, что сейчас последует продолжение. И чувствовал, что приблизился к чему-то важному.

– Я не знаю, были ли враги у моего отца, – сказал Бу Рунфельдт. – Но я знаю человека, который имел все основания его ненавидеть.

– Кто?

– Моя мать.

Бу Рунфельдт ждал, что Валландер задаст ему вопрос. Но вопроса не последовало. Он выдержал паузу.

– Мой отец страстно любил орхидеи, – продолжил наконец Бу Рунфельдт. – Кроме того он прекрасно их изучил. Можно сказать, был ботаником-самоучкой. Но это только одна его сторона.

– А другая?

– Он был жестоким человеком. Бил мать все годы, что они были женаты. Иногда так сильно, что ей приходилось обращаться в больницу. Мы уговаривали ее уйти от него. Но все тщетно. Он бил ее. Потом унижался, просил прощения, и она сдавалась. Казалось, этот кошмар будет продолжаться вечно. Закончился он только с ее смертью.

– Кажется, она провалилась под лед?

– Так считается. Со слов Ёсты.

– Вам эта версия кажется не очень убедительной?

Бу Рунфельдт затушил в пепельнице недокуренную сигарету.

– Может быть, она сама заранее подготовила эту полынью? Чтобы разом положить конец своим мучениям?

– Вы думаете, это возможно?

– Она говорила, что хочет наложить на себя руки. Нечасто, несколько раз, особенно в последние годы. Но никто из нас ей не верил. Это казалось невероятным. Самоубийства всегда происходят неожиданно для тех, кто был рядом и, казалось бы, должен был видеть, к чему идет дело.

Валландер думал про колья в канаве. Про подпиленные доски. Ёста Рунфельдт был жестоким человеком. Он бил свою жену. Валландер лихорадочно пытался осознать значение того, о чем только что рассказал Бу Рунфельдт.

– Я не жалею о смерти отца, – продолжал Рунфельдт. – Думаю, сестра тоже. Он был жестоким. И он виноват в смерти мамы.

– Был ли он жесток по отношению к вам?

– Нет. Только к матери.

– Почему он ее бил?

– Не знаю. Да и не принято о мертвых говорить плохо. Но он был чудовищем.

Валландер задумался.

– Скажите, вам никогда не приходило в голову, что Ёста Рунфельдт убил вашу мать? Что это не был несчастный случай?

Бу Рунфельдт ответил сразу и очень уверенно.

– Много раз. Но ведь этого никак не докажешь. Свидетелей не было. В тот зимний день они были на озере одни.

– Как называется озеро?

– Стонгшё. Оно находится недалеко от Эльмхульта. В южном Смоланде.

Валландер молчал. А что еще он может спросить у Бу Рунфельдта? Было такое чувство, будто расследование само себе наступило на горло: вопросов должно быть много, и их действительно много, но отвечать на них некому.

– Имя Харальда Бергрена вам о чем-нибудь говорит?

Бу Рунфельдт подумал, прежде чем ответить.

– Нет. Ничего. Но я могу ошибаться. Это довольно распространенное имя.

– Были ли у вашего отца какие-нибудь контакты с наемниками?

– Насколько я знаю, нет. Но когда я был маленьким, он часто рассказывал мне об Иностранном легионе. Сестре нет, только мне.

– А что он рассказывал?

– Всякие приключения. Мне кажется, в юности он мечтал завербоваться в Иностранный легион. Но я уверен, что в действительности он никогда не имел с ним дела, как и с другими наемниками.

– Хольгер Эриксон. Вы слышали это имя?

– Человек, которого убили за неделю до моего отца? Я читал про него в газетах. Нет, насколько я знаю, они с Ёстой не были знакомы. Хотя я, разумеется, могу ошибаться. Мы с отцом были не слишком близки.

Валландер кивнул. Беседа подходила к концу.

– Сколько вы думаете пробыть в Истаде?

– До похорон нам нужно уладить все формальности. Нужно решить, что делать с цветочным магазином.

– Вероятно, я еще позвоню вам, – сказал Валландер и встал.

Он вышел из гостиницы. Ветер рвал и раздувал его куртку. Было около девяти часов, и Валландеру хотелось есть. Зайдя за угол, он попытался решить, что делать дальше. Во-первых, нужно поесть. А потом сесть и разобраться в своих мыслях. Расследуя два параллельных дела, они вступили в порочный круг. Как бы теперь не потерять почву под ногами. Валландер все еще не знал, где, в какой точке, пересеклись жизни Хольгера Эриксона и Ёсты Рунфельдта. «Пусть это покрыто мраком прошлого, но ведь что-то же было, – говорил он сам себе. – Может быть, я видел это, но прошел мимо, не заметил».

Он вернулся к машине и поехал в полицию. По дороге набрал номер мобильного Анн-Бритт Хёглунд. Они все еще были в офисе Рунфельдта. Только Нюберг уехал домой – у него сильно разболелась нога.

– Я только что закончил интересный разговор с сыном Рунфельдта, – сказал Валландер. – Еду к себе. Нужно осмыслить то, что он рассказал.

– Не всем же рыться в бумагах, – ответила Анн-Бритт. – Кто-то должен и головой работать.

Повесив трубку, Валландер засомневался, всерьез или с иронией произнесла Анн-Бритт последние слова. Но он отогнал эти мысли. Были дела и поважнее.

Он заглянул к Хансону. Тот сидел в своем кабинете и изучал материалы расследования. Валландер остановился в дверях. В руках он держал чашку кофе.

– Где протоколы судебно-медицинской экспертизы? – вдруг спросил он. – Они уже должны были прийти. Во всяком случае, в отношении Хольгера Эриксона.

– Я думаю, они у Мартинсона. По-моему, он про них что-то говорил.

– А он здесь?

– Ушел домой. Скинул списки клиентов на дискету и будет работать дома.

– А разве так можно делать? – задумчиво спросил Валландер. – Я имею в виду, брать домой материалы расследования?

– Не знаю, – ответил Хансон. – Для меня это не актуально. У меня дома даже компьютера нет. Хотя может это в наши дни считается должностным преступлением?

– Что считается должностным преступлением?

– Не иметь дома компьютера.

– Тогда и я в нем повинен, – сказал Валландер. – Мне нужно завтра утром посмотреть эти протоколы.

– Как вы поговорили с Бу Рунфельдтом?

– Сегодня вечером я напишу отчет о нашем разговоре. Но, в целом, он рассказал вещи, которые могут оказаться очень важными. Кроме того, теперь мы наверняка знаем, что Ёста Рунфельдт занимался частным сыском.

– Я знаю. Сведберг звонил, рассказывал.

Валландер вынул из кармана свой телефон.

– Как мы без них обходились? – спросил он. – Я уже и не помню.

– Так же как и с ними, – ответил Хансон. – Только все занимало больше времени. Приходилось искать телефоны-автоматы. Много ездить. Но, в общем, делали то же самое, что и теперь.

Валландер прошел по коридору к себе. Возле буфета увидел патрульных, кивнул им. Войдя в кабинет, сел на стул, даже не расстегнув куртку. Лишь спустя примерно четверть часа он наконец разделся и придвинул к себе новый блокнот.

Не меньше двух часов ушло у Валландера на то, чтобы обобщить все известное о двух преступлениях. Приходилось лавировать, словно управляя двумя судами одновременно. Он снова и снова пытался найти ту точку соприкосновения, которая, он знал, где-то должна быть. В одиннадцать Валландер отшвырнул в сторону карандаш и откинулся на стуле. Он понял, что больше не в состоянии ничего придумать.

Но все же он был уверен: общее есть. Они просто пока не нашли его.

И есть еще кое-что. Валландер вспомнил слова, сказанные Анн-Бритт. В действиях преступника есть нечто демонстративное.

В том, как он убил Хольгера Эриксона, устроив ему западню с заостренными бамбуковыми кольями, в том, как задушил и оставил привязанным к дереву Ёсту Рунфельдта.

«Что-то есть. Но оно ускользает от меня». Он старался понять, что это может быть, и не находил ответа.

Стрелки часов приближались к полуночи, когда он погасил свет в своем кабинете. И замер в темноте.

Слабое, почти неразличимое ощущение опасности шевельнулось в нем. Валландеру показалось, что преступник готовится ударить еще раз. Он вдруг вспомнил, что в какой-то момент размышлений за столом его словно кольнуло.

Все случившееся оставляет впечатление незаконченности.

Объяснить это чувство он не может.

Но интуиция подсказывает ему, что он прав.