Текст книги "Белоснежка должна умереть"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Пятница, 14 ноября 2008 года

– Доброе утро!

Грегор Лаутербах кивнул секретарше Инес Шюрманн-Лидтке и вошел в свой большой кабинет в гессенском Министерстве культуры на Луизенплац в Висбадене. У него сегодня был напряженнейший график. В восемь – совещание с государственным секретарем, в десять речь на пленуме, в которой он должен был представить бюджет на будущий год. Потом короткий совместный обед с представителями делегации учителей из штата Висконсин, с которым у Гессена был договор о дружбе и сотрудничестве. На письменном столе уже лежала почта, рассортированная по степени важности и разложенная соответственно по разноцветным прозрачным папкам. На самом верху стопки лежала корреспонденция на подпись. Лаутербах расстегнул пиджак и сел за стол, чтобы поскорее разобраться с самыми важными бумагами. Без двадцати восемь. Государственный секретарь, конечно же, как всегда, явится минута в минуту.

– Ваш кофе, господин министр.

Инес Шюрманн-Лидтке вошла и поставила перед ним дымящуюся чашку с кофе.

– Спасибо, – улыбнулся Лаутербах.

Эта женщина была не только умной и необыкновенно толковой секретаршей, но к тому же еще и красавицей: великолепная фигура, темные волосы, большие темные глаза и удивительная золотисто-молочная кожа. Она немного напоминала ему Даниэлу, его жену. Иногда он позволял себе похотливые дневные грезы, в которых Инес играла главную роль, но в реальности его поведение по отношению к ней было безукоризненным. Два года назад, вступая в должность, он имел возможность заменить весь персонал своей канцелярии, но Инес сразу же ему понравилась, и она отблагодарила его за то, что он оставил ее, беззаветной преданностью и невероятным усердием.

– Вы сегодня опять потрясающе выглядите! – сказал он и сделал глоток кофе. – Зеленый цвет вам очень к лицу.

– Спасибо! – Она польщенно улыбнулась, но уже через секунду опять приняла сугубо деловой вид и быстро прочитала ему список звонивших, которые просили с ними связаться.

Подписывая составленные Инес письма, Лаутербах слушал вполуха. Когда она закончила, он протянул ей стопку писем. Она вышла, и он принялся разбирать почту. Четыре письма были адресованы ему лично. Он вскрыл все четыре конверта ножом для разрезания бумаги, быстро пробежал глазами первые два письма и отложил их в сторону. Открыв третье, он похолодел от ужаса:

Если ты и дальше будешь держать пасть на замке, с тобой ничего не случится. Вздумаешь болтать – полиция узнает, что ты тогда потерял в сарае, в котором трахал свою несовершеннолетнюю ученицу.

Привет от Белоснежки!

Во рту у него вдруг все пересохло. К письму прилагалась ксерокопия фотографии связки ключей. Страх могильным холодом пополз по его жилам, и в то же время его бросило в пот. Это письмо было не шуткой, это была реальная, серьезная угроза. Кто же его написал? Кто мог знать о его мимолетном приключении с этой девочкой? И почему, черт возьми, это письмо пришло именно сейчас? Сердце бешено колотилось и, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Одиннадцать лет он успешно вытеснял из сознания те события. И вот все вдруг ожило и стало таким близким, как будто это произошло вчера. Он встал, подошел к окну и уставился на пустынную площадь Луизенплац, постепенно выступающую из предрассветной мглы хмурого ноябрьского утра. Он медленно вдохнул и так же медленно выдохнул. Только не терять самообладания! В одном из ящиков письменного стола он откопал старую записную книжку. Взявшись за трубку телефона, он с досадой отметил, что рука его дрожит.

* * *

Старый корявый дуб стоял в передней части обширного парка, метрах в пяти от стены, окружавшей участок. Она только сейчас обнаружила домик на дереве. Наверное, потому, что летом его скрывала густая листва. В мини-юбке и в колготках непросто было карабкаться наверх по не внушающим доверия скользким от дождя ступенькам дряхлой лесенки. Не дай бог, Тису стукнет в голову именно сейчас выйти из своей мастерской! Он, конечно, сразу поймет, зачем она сюда лезет. Наконец она добралась до домика и на четвереньках вползла внутрь. Это была довольно прочная деревянная будка наподобие охотничьих вышек в лесу. Амели осторожно выпрямилась и посмотрела вниз через переднее окошко. Так и есть, все сходится! Она достала из кармана куртки свой iPod и загрузила картины, которые сфотографировала ночью. Это была та самая точка съемки. Отсюда почти вся деревня была как на ладони, а верхняя часть усадьбы Сарториусов с сараем и хлевом находилась прямо под ней. Каждую деталь можно было видеть даже невооруженным глазом. Если принять во внимание, что лавровишня одиннадцать лет назад была еще маленьким кустиком, то автор картин должен был наблюдать события именно с этой точки. Амели прикурила сигарету и уперлась ногами в деревянную стенку. Кто же здесь сидел? Во всяком случае, не Тис – он был изображен на трех из восьми картин. Может, кто-то сделал отсюда фотоснимки, которые он потом срисовал? Еще больше ее занимал вопрос, кто были остальные. Лаура Вагнер и Штефани Шнеебергер (Белоснежка) – это понятно. И мужчину, который развлекался с Белоснежкой, она тоже знала. Но кто были эти парни? Амели задумчиво курила и размышляла, что ей делать со всей этой информацией. Полиция автоматически исключается. С легавыми у нее был только отрицательный опыт. Из-за них-то ее и упекли в эту дыру, к предку, о котором она до этого двенадцать лет ничего не слышала, если не считать поздравлений с днем рождения и с Рождеством. Второй вариант, отец и мачеха, тоже неизбежно кончится полицией, поэтому тоже отпадает.

Какое-то движение на участке Сарториусов привлекло ее внимание. Тобиас вошел в сарай, через какое-то время затарахтел мотор старого трактора. Наверное, решил воспользоваться относительно сухой погодой и продолжить «расчистные работы». А что, если рассказать о картинах ему?

* * *

Хотя фрау доктор Энгель недвусмысленно дала понять, что никаких новых расследований по делу о двойном убийстве двенадцатилетней давности не будет, Пия продолжала штудировать те шестнадцать папок. Не в последнюю очередь, чтобы отвлечься от угрозы, скрытой за лаконичными словами строительной комиссии. Мысленно она уже обставила новый дом в Биркенхофе и превратила его в элегантно-уютное жилище, о каком давно мечтала. Кое-что из мебели Кристофа прекрасно вписывалось в эти архитектурные фантазии: старинный, исцарапанный обеденный стол, за которым спокойно разместятся двенадцать персон, мятый кожаный диван из его зимнего сада, антикварный декоративный шкаф, изящная кушетка-рекамье… Пия вздохнула. Может, все еще обернется к лучшему и строительная комиссия даст разрешение на перестройку.

Она вновь сосредоточилась на лежавшей перед ней папке, прочла один отчет и выписала себе две фамилии. У нее осталось странное чувство от последней встречи с Тобиасом Сарториусом. А что, если он все эти годы говорил правду? Что, если он действительно не убивал этих девушек? И настоящий убийца до сих пор разгуливает на свободе, не говоря уже о том, что судебная ошибка отняла у Тобиаса Сарториуса десять лет жизни и разорила его отца? Рядом со своими записями она рисовала схему Альтенхайна. Кто где жил? Кто с кем дружил? На первый взгляд Тобиаса Сарториуса и его родителей в то время все в деревне уважали и даже любили. Но если внимательно читать между строк, то в словах свидетелей явно сквозит зависть. Тобиас Сарториус был видным, красивым парнем, умным, хорошо развитым физически, щедрым. Казалось бы, его ждало прекрасное будущее. Никто не говорил ничего плохого о лучшем ученике в классе и лучшем спортсмене, за которым бегали толпы поклонниц. Пия просмотрела несколько фотографий. Как же должны были чувствовать себя на его фоне неприметные друзья со своими лоснящимися, прыщавыми физиономиями? Которые всегда были в тени, всегда шли вторым сортом, недостойные внимания самых красивых девочек? Вряд ли тут обошлось без зависти и ревности. И вот многим из них представляется возможность отомстить за все свои маленькие обиды и поражения: «…Да, вообще-то Тобиас вспыльчивый парень, его иногда здорово заносит, особенно когда он выпьет. Тогда с ним шутки плохи…» – показал один из его друзей. Его бывший учитель охарактеризовал его как очень способного ученика, который все схватывал на лету, но умел и трудиться, а порой проявлял невероятную усидчивость и дисциплинированность. Лидер по природе, уверен в себе, порой заносчив, довольно зрелый для своего возраста. Единственный ребенок в семье, любовь и гордость родителей. Правда, очень трудно переносил соперничество, поражения и неудачи. Черт, где же она это читала? Пия перелистала страницы взад и вперед. Протокол допроса учителя, у которого в то время учились и обе девушки, исчез. Пия недоуменно застыла на несколько секунд, потом отыскала на столе среди бумаг свои записи, сделанные на прошлой неделе, и сравнила перечень фамилий со списком, который составила сегодня.

– Вот это номер! – произнесла она растерянно.

– Что такое? – Остерманн, жуя, посмотрел на нее поверх своего монитора.

– Я не нахожу в папке протоколы допроса Грегора Лаутербаха по делу Штефани Шнеебергер и Тобиаса Сарториуса, – ответила она, продолжая листать материалы дела. – Как такое может быть?

– Наверное, они в другой папке. – Остерманн сунул в рот очередное печенье и продолжил работу.

У него была почти патологическая страсть к жирному сливочному печенью, и Пия уже не один год удивлялась, как это ее коллега до сих пор еще не растолстел. У него должен был быть феноменальный обмен веществ, чтобы сжигать эти тысячи калорий, которые он вбивал в себя каждый день. Она бы на его месте уже, наверное, не ходила, а каталась, как футбольный мяч.

– Нет! – Пия покачала головой. – Они просто исчезли. Испарились!

– Пия! – с ленивой укоризной произнес Остерманн. – Мы находимся в полиции! Здесь никто не может так просто войти и стащить у тебя протокол из папки!

– Знаю. Но факт есть факт: их нет. Они исчезли. На прошлой неделе я их еще читала.

Пия наморщила лоб. Кого могло заинтересовать старое дело? Зачем и кому могло понадобиться воровать какие-то уже никому не нужные протоколы допросов? На столе у нее зазвонил телефон. Она взяла трубку. В Валлау грузовик улетел в кювет и, несколько раз перевернувшись, загорелся. Водитель тяжело ранен, а среди обломков автомобиля пожарные обнаружили два обгоревших до неузнаваемости трупа. Вздохнув, она захлопнула папку и положила свои записи в ящик стола. Ползать под дождем по грязи – удовольствие ниже среднего.

* * *

Ветер завывал за стенами сарая, свистел в стропилах на чердаке и остервенело тряс ворота, словно просясь внутрь. Тобиас не обращал на это внимания. После обеда он говорил по телефону с одним агентом по недвижимости и договорился, что тот на следующей неделе в среду приедет посмотреть их хозяйство. Так что к среде двор, сарай и хлев должны были быть в идеальном порядке. Он с силой швырял одну за другой старые автомобильные покрышки в прицеп трактора. Они горой высились в углу сарая. Отец держал их, чтобы придавливать брезент, которым накрывал прессованные кипы сена и соломы в поле. Ни сена, ни соломы давно уже не было, и покрышки только зря занимали место.

Тобиаса целый день преследовала тень одного мимолетного воспоминания, и он уже измучился, тщетно пытаясь вспомнить, что именно не давало ему покоя. Кто-то из его друзей вчера вечером в гараже сказал что-то такое, что вызвало в его мозгу одну интересную ассоциацию, но это маленькое впечатление провалилось куда-то в глубь подсознания, и, как он ни старался, ему никак не удавалось извлечь его оттуда.

Запыхавшись, он остановился, чтобы перевести дух, вытер тыльной стороной ладони пот со лба. От двери потянуло холодом. Заметив боковым зрением какое-то движение, он повернулся и испуганно вздрогнул. В сарай вошли трое в зловещих черных ку-клукс-клановских колпаках с прорезями для глаз; одеты они были тоже во все черное. Один из вошедших запер дверь на тяжелый железный засов. Они молча стояли у входа и смотрели на него сквозь прорези. Бейсбольные биты, которые они держали в руках, не оставляли сомнений относительно их намерений. Адреналин мгновенно заполнил все клетки его организма, с головы до пят. Он не сомневался, что двое из них были теми самыми «непрошеными гостями», которые избили Амели. Они пришли, чтобы наконец накрыть главную цель – его. Он медленно отступал назад, лихорадочно соображая, как выйти из положения. В сарае не было ни окон, ни второго выхода. Зато была приставная лестница, ведущая на бывший сеновал! Это его единственный шанс. Он заставил себя не смотреть на нее, чтобы не выдать своих мыслей. Несмотря на внутреннюю панику, ему удалось сохранить спокойствие. Он должен был во что бы то ни стало первым добежать до лестницы. Когда расстояние между ними сократилось метров до пяти, он бросился бежать. Через несколько секунд он уже карабкался наверх что было сил. Мощный удар битой обрушился на его левую ногу выше колена. Боли он не почувствовал, но нога сразу же занемела, словно отнялась. Стиснув зубы, он полез дальше, но один из преследователей оказался проворнее других. Он успел крепко вцепиться ему в ногу. Тобиас, держась за перекладину, пнул его свободной ногой. Тот издал приглушенный крик и отпустил ногу. Рука Тобиаса вдруг схватила пустоту, он чуть не упал вниз: впереди не хватало трех ступенек! Он бросил взгляд вниз, почувствовал себя кошкой на голом дереве, спасающейся от трех кровожадных ротвейлеров. Изловчившись, он дотянулся до следующей ступеньки и отчаянным рывком подтянулся на руках; левая нога почти не работала.

Наконец он вскарабкался наверх. Двое поднимались по лестнице вслед за ним, третий куда-то пропал. Тобиас затравленно озирался по сторонам. Лестница была прикручена болтами к балкам, так что оттолкнуть ее он не мог! Он доковылял до самого низкого места покатой кровли, выдавил черепицу, потом еще одну, каждые две секунды оглядываясь на лестницу. Показалась голова первого преследователя. Зараза! Дыра все еще была слишком маленькой, чтобы протиснуться в нее. Убедившись в бессмысленности этой затеи, он метнулся к люку, под которым стоял прицеп трактора с покрышками. С отчаянием обреченного он прыгнул вниз. Один из преследователей стал быстро спускаться обратно по лестнице, как огромный черный паук. Тобиас, соскользнув с покрышек на землю, лихорадочно шарил вокруг в поисках хоть какого-нибудь предмета, который можно было использовать в качестве оружия. Сердце бешено колотилось в груди. Он на секунду замер в раздумье, потом, поставив все на одну карту, помчался к двери сарая.

Они настигли его в тот момент, когда он уже схватился за засов. Удары посыпались на него градом, обжигая болью плечи, спину, руки. Колени у него подогнулись, он упал и закрыл руками голову. Они молча, без единого слова или возгласа, лупили его битами и ногами. Наконец, схватив его за руки, они силой развели их в стороны, стащили с него свитер и футболку. Тобиас стиснул зубы, чтобы не стонать или, чего доброго, не взмолиться о пощаде. Один из них принялся делать петлю из бельевой веревки. Как Тобиас ни пытался вырваться, перевес сил был на их стороне. Они связали ему ноги и руки за спиной, надели на шею петлю, протащили его голым телом по грубому, ледяному полу к противоположной стене сарая, сунули в рот вонючий кляп и завязали глаза. Он тяжело дышал, сердце его колотилось. Стоило ему пошевелиться, как веревка перекрывала доступ воздуха. Он прислушался, но не услышал ничего, кроме завывания ветра снаружи. Может, они решили, что с него хватит? Может, они и не собирались его убивать? Может, они уже ушли? Его напряжение немного спало, мышцы расслабились. Но радость его была преждевременной. Он вдруг услышал шипение и почувствовал запах краски. Потом на него обрушился первый удар, который пришелся прямо по переносице. Она сломалась с тихим треском, который прогремел в его сознании, как выстрел. Из глаз у него брызнули слезы, кровь хлынула в нос. Тряпка во рту почти не пропускала воздуха. Его опять охватила паника. На этот раз во сто крат сильнее, чем прежде, потому что теперь он не видел своих врагов. На него опять посыпались удары и пинки, и за эти секунды, растянувшиеся для него на часы, дни и недели, он окончательно убедился в том, что они все-таки пришли, чтобы убить его.

* * *

В «Черном коне» в этот вечер царил штиль. Обычная компания игроков в скат за столом завсегдатаев была не в полном составе. Не было и Йорга Рихтера, отчего настроение его сестры, Йенни Ягельски, упало до нулевой отметки. Она сегодня собиралась на родительское собрание в детский сад, но уйти в отсутствие брата, оставив заведение на произвол персонала, она не могла. Тем более что и Розвита отпросилась, потому что плохо себя чувствовала, и они с Амели обслуживали посетителей вдвоем.

Йорг Рихтер и его приятель Феликс Питч явились в половине десятого. Они сняли мокрые куртки и сели за один из свободных столов. Вскоре к ним присоединились еще двое мужчин, которых Амели частенько видела с братом своей начальницы. Йенни, как ангел мщения, тяжело двинулась на брата, но тот дал ей решительный и лаконичный отпор. Она вернулась за стойку, сжав губы; шея ее от ярости покрылась красными пятнами.

– Дай нам четыре пива и четыре рюмки водки! – крикнул Йорг Рихтер Амели.

– Перебьешься!.. – зло прошипела Йенни. – Скотина безрогая!

– Но остальные-то – гости, – заметила Амели невинно.

– Они что, уже заплатили тебе? – отрезала Йенни.

Амели покачала головой.

– «Гости»! – передразнила Йенни. – Паразиты это, а не гости!

Минуты через две Йорг сам протопал за стойку и нацедил четыре кружки пива. Настроение у него было не намного лучше, чем у сестры. Между ними вспыхнула короткая яростная перепалка полушепотом. Амели гадала, что могло произойти. Воздух в трактире был словно пропитан агрессией. Толстый Феликс Питч побагровел, остальные тоже сидели с мрачными минами. Из задумчивости Амели вывели трое запоздавших любителей ската, громко ввалившиеся в зал и еще на пути к круглому столу заказавшие ей два шницеля с жареным картофелем, ромштекс и пшеничное пиво. Сбросив свои мокрые куртки и плащи, они расселись за столом. Один из троих, Лютц Рихтер, сразу же начал что-то тихо рассказывать. Остальные внимательно его слушали. Когда Амели подошла к столу с пивом, он умолк и дождался, когда она отойдет на безопасное расстояние. Амели не придала особого значения странному поведению мужчин. Она опять задумалась о картинах Тиса. Может быть, все же лучше выполнить просьбу Тиса и держать язык за зубами?

* * *

Он вошел в прихожую, снял промокшую куртку и грязные ботинки. В зеркале возле вешалки он встретился взглядом со своим отражением и невольно опустил глаза. Зря они это сделали. Зря. Если Терлинден узнает – мало им не покажется. Он пошел в кухню, достал бутылку пива из холодильника. Мышцы у него болели, а завтра наверняка еще и проявится куча синяков на руках и ногах. Здорово тот брыкался! Но это ему не помогло, с троими ему не справиться.

За спиной у него послышались шаги.

– Ну что? – спросила жена с любопытством. – Как все прошло?

– Нормально, – ответил он, не оборачиваясь.

Взяв открывашку из ящика стола, он приставил ее к горлышку бутылки. Металлическая пробка прошипела, чпокнула и отскочила. Он поежился. С таким же звуком сломалась переносица Сарториуса под его кулаком.

– Он… того?.. – Жена не решилась произнести вслух это слово.

Он обернулся и посмотрел на нее.

– Наверное… – ответил он, садясь на шаткий кухонный стул, тяжело заскрипевший под его тяжестью.

Он сделал глоток пива. Оно показалось ему выдохшимся. Те хотели оставить потерявшего сознание Сарториуса с тряпкой во рту, чтобы он медленно задохнулся, но он, уходя, незаметно вытащил кляп.

– Во всяком случае, мы его хорошо проучили…

Его жена подняла брови и отвернулась.

– «Проучили»!.. Молодцы! – произнесла она с презрением.

Он вспомнил, как Тобиас смотрел на них, вспомнил страх смерти в его глазах. Только после того, как они завязали ему глаза, он тоже смог участвовать в избиении. И всю злость на себя за свою мягкотелость вложил в удары и пинки. Теперь ему было стыдно за это. Нет, зря они это сделали! Зря!

– Трусы несчастные! – прибавила жена.

Он с трудом подавил вспышку гнева. Чего она от него хотела? Чтобы он убил человека? Соседа? Им здесь сейчас только легавых недоставало, чтобы они рыскали по всей деревне, вынюхивали и выспрашивали! Здесь и так хватало тайн, которые лучше было бы похоронить навсегда…

* * *

Хартмут Сарториус проснулся около полуночи. Телевизор все еще работал, шел какой-то зверский, кровавый триллер: обезумевшие от ужаса тинейджеры с визгом разбегались от маньяка в маске, который отправлял их одного за другим на тот свет с помощью топора и бензопилы. Сарториус нащупал пульт дистанционного управления и выключил телевизор. Потом тяжело поднялся, превозмогая боль в коленях. На кухне горел свет, накрытая крышкой сковорода со шницелем и жареным картофелем стояла на плите нетронутой. Часы на стене показывали четверть первого. Куртки Тобиаса на вешалке не было, но ключи от машины лежали на полочке перед зеркалом в прихожей, значит, он не уехал. Парень явно перегибает палку в своем хозяйственном рвении. Вбил себе в голову, что, кровь из носа, должен на следующей неделе представить маклеру усадьбу в идеальном состоянии. Сам он, хотя и во всем соглашался с сыном, знал, что насчет маклера он обязан сначала поговорить с Клаудиусом. Тот как-никак был единственным, полновластным хозяином всего их недвижимого имущества.

Хартмут Сарториус сходил по малой нужде в уборную, потом выкурил за кухонным столом сигарету. Было уже без двадцати час. Тяжело вдохнув, он встал, пошел в прихожую, надел старую вязаную кофту, потом открыл дверь и шагнул в темную, дождливую и ветреную ночь. К его удивлению, прожектор на углу дома не включился при его появлении, хотя Тобиас всего три дня назад установил датчик движения. Он пересек двор и увидел, что в сарае и в хлеву тоже было темно. Но машина и трактор стояли на месте. Может, Тобиас пошел к друзьям. Он нажал на кнопку выключателя в коровнике, но свет не загорелся. Выключатель щелкал, но света не было. У Сарториуса стало тревожно на душе. Не случилось ли чего-нибудь с Тобиасом, пока он безмятежно спал в доме перед телевизором?

Он отправился в кухню, где находился блок предохранителей. Кнопки трех предохранителей торчали наружу. Он утопил их, и в ту же секунду ярко вспыхнули прожектора над дверью хлева и над воротами сарая. Он опять пересек двор, чертыхнулся, угодив в лужу ногой, обутой в войлочный шлепанец.

– Тобиас!

Он остановился, прислушался. Ни звука. Хлев был пуст, никаких следов сына он там не обнаружил. Он пошел дальше. Ветер трепал его волосы, пронизывал насквозь. Вязаная кофта не спасала от холода. Буря разорвала густую завесу облаков; обрывки туч неслись мимо месяца. В бледном лунном свете три огромных мусорных контейнера, стоявшие в дальнем конце двора, казались вражескими танками. Его чувство тревоги усилилось, когда он увидел, что одна створка ворот сарая со скрипом раскачивается на ветру. Он попытался удержать ее, но она, словно живая, рвалась из рук. Он изо всех сил потянул ее за собой и закрыл. Прожектор над воротами погас, но он мог ориентироваться на своем участке даже с закрытыми глазами и мгновенно нащупал выключатель.

– Тобиас!

Неоновые лампы загудели и вспыхнули. В глаза ему ударили красные буквы на стене: ЧТО ПОСЕИШ, ТО И ПОЖНЕШ! Сначала ему бросились в глаза орфографические ошибки, и только потом он увидел скорчившееся на земле тело. Его охватил такой ужас, что он затрясся. Нетвердыми шагами он прошел к противоположной стене, опустился на колени и похолодел от представившегося ему зрелища. На глаза у него навернулись слезы. Тобиас был связан по рукам и ногам, веревка была затянута так туго, что глубоко врезалась ему в шею. Глаза были завязаны, на лице и голом туловище пестрели многочисленные следы жестокой расправы. По-видимому, это произошло несколько часов назад, потому что кровь уже успела засохнуть.

– Боже мой, боже мой, Тоби!..

Он принялся дрожащими пальцами развязывать узлы. На спине Тобиаса было написано красной аэрозольной краской: УБИЙЦА! Он коснулся рукой плеча сына, и у него перехватило дыхание от страха: кожа Тобиаса была ледяной.