Текст книги "Белоснежка должна умереть"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

– Как зовут друга, который попросил вас об этом одолжении? – спросил Боденштайн.

Хассе ответил не сразу.

– Грегор Лаутербах… – признался он наконец, помявшись, и опустил голову.

* * *

В «Черном коне» некуда было яблоку упасть. Вся деревня собралась здесь после похорон на поминки, но за кофе и бутербродами говорили не столько о Лауре Вагнер, сколько о пожаре у Терлинденов, строили догадки и версии. Михаэль Домбровски был начальником добровольной пожарной команды и руководил тушением пожара. На обратном пути в пожарную часть он велел высадить его у «Черного коня». От него еще пахло дымом.

– Полиция не исключает версию о поджоге, – сообщил он своим друзьям Феликсу Питчу и Йоргу Рихтеру, которые с мрачными лицами сидели за маленьким столиком в углу. – Хотелось бы мне знать, кому понадобилось поджигать эту оранжерею… – Он только теперь обратил внимание на мрачное настроение приятелей. – Чего вы насупились?

– Надо найти Тоби… – ответил Йорг. – И покончить с этим делом раз и навсегда.

Феликс кивнул.

– Что ты хочешь сказать? – недоуменно спросил Михаэль.

– Ты что, не видишь, что здесь опять начинается? Все как тогда! – Йорг Рихтер положил недоеденный бутерброд на тарелку и с отвращением покачал головой. – Еще один раз я этого не вынесу!

– Я тоже, – поддержал его Феликс. – Нам, собственно, ничего другого не остается.

– Вы уверены? – Михаэль мрачно посмотрел на одного, потом на другого. – Вы знаете, что это означает. Для каждого из нас…

Они кивнули. Им не надо было объяснять возможные последствия их плана.

– А что говорит Надя?

– Мы не можем больше считаться с ее мнением, – сказал Йорг и глубоко вдохнул. – Ждать больше нельзя. Иначе случится еще какое-нибудь несчастье.

– Лучше ужасный конец, чем ужас без конца, – поддержал его Феликс.

– Блин!.. – Михаэль потер рукой лицо. – Я не могу! Я… Это же все было черт знает когда! Неужели нельзя просто плюнуть на все и…

Йорг удивленно уставился на него. Потом решительно покачал головой.

– Нет, нельзя. Надя говорила на кладбище, что Тоби сейчас дома. Я поеду к нему и поставлю точку.

– Я с тобой, – сказал Феликс.

Михаэль все медлил, пытаясь найти какую-нибудь возможность оттянуть решение.

– Мне надо потом еще раз заехать на место пожара, – произнес он наконец.

– Успеешь, – сказал Йорг. – Мы там долго не задержимся… Пошли!

* * *

Даниэла Лаутербах, скрестив руки на груди, смотрела на мужа. Ее взгляд выражал презрение, смешанное с удивлением. Когда она вернулась от соседки, он сидел за кухонным столом, бледный, постаревший сразу на несколько лет. Не успела она снять пальто, как он заговорил – об анонимных письмах с угрозами, об имейлах и фотографиях. Его слова, пропитанные горечью, отчаянием, жалостью к себе и страхом, обрушились на нее, как водопад. Она молча, с растущим удивлением слушала его, не перебивая. В конце своих причитаний он высказал просьбу, от которой она на несколько секунд лишилась дара речи.

– Чего ты от меня хочешь? – произнесла она холодно. – Видит бог, я и так тогда сделала для тебя больше, чем следовало.

– Лучше бы ты этого не делала… – глухо откликнулся он.

При этих словах в ней вспыхнула жгучая, неукротимая ярость, дремавшая все эти годы. Чего она только не делала для этого беспозвоночного нытика, для этой тряпки, для этого святоши, который только и мог, что корчить из себя гения и сотрясать воздух словесами! Как только у него возникали проблемы, он приползал к ней и, жалобно скуля, цеплялся за ее юбку. Раньше ей нравилось, что он в трудные минуты слушал ее советы и просил о помощи. Он был ее хорошенький «ученик чародея», [28]28
  Намек на балладу И. В. фон Гёте «Ученик чародея» (ученик мага, подсмотрев некоторые обряды своего учителя, однако, не поняв их сущности, вызывает к жизни некие темные силы, но, не зная, как справиться с ними, погибает).


[Закрыть]ее «вечный источник юности», ее детище. Когда они познакомились, более двадцати лет назад, она сразу распознала в этом юноше, который был на двадцать лет моложе ее, все его таланты. Сама она, к тому времени уже преуспевающий врач, прочно стояла на ногах благодаря полученному наследству. Сначала она рассматривала его просто как игрушку для любовных утех, но потом оплатила ему, безденежному сыну рабочего, учебу, приобщила его к искусству, культуре и политике. Используя свои обширные связи, она организовала ему должность учителя гимназии, проторила дорогу в политику. Венцом всех ее усилий стал пост министра культуры. Но после той истории, произошедшей одиннадцать лет назад, ей надо было вышвырнуть его. Он оказался недостоин этих усилий. Трус и неблагодарная свинья, так и не оценивший ее стараний и инвестиций.

– Если бы ты тогда послушался моего совета и закопал домкрат в лесу, а не схватил бы его голыми руками и не бросил в навозную яму Сарториусов, ничего бы с тобой не случилось, – сказала она. – Но ты же был умнее всех! Из-за тебя Тобиас сел в тюрьму. Из-за тебя, а не из-за меня!

Он сжался под ее словами, как под ударами.

– Я совершил ошибку, Дани! Мне было так страшно, так страшно, что я… Боже мой!..

– Ты спал со своей несовершеннолетней ученицей… – напомнила она ему ледяным тоном. – А теперь всерьез просишь меня устранить свидетеля, да еще моего пациента и сына наших соседей!.. Что же ты за человек?..

– Нет, этого я не прошу… – шепотом произнес Грегор Лаутербах. – Я просто хочу поговорить с Тисом. И больше ничего. Я хочу, чтобы он и дальше держал язык за зубами. Ты его домашний врач, тебя к нему пустят.

– Нет! – Даниэла Лаутербах решительно покачала головой. – Я в этом не участвую. Оставь парня в покое, ему и так нелегко живется. И вообще, лучше всего тебе было бы испариться на какое-то время. Поезжай в Довиль, побудь там, пока здесь все не утихнет.

– Полиция арестовала Клаудиуса! – воскликнул он.

– Знаю, – кивнула она. – И мне никак не понять почему. Что вы с ним делали в субботу вечером? Только честно!

– Пожалуйста, Дани! – взмолился он, потом сполз со стула и встал перед ней на колени. – Дай мне поговорить с Тисом!

– Он не захочет с тобой говорить.

– А может, захочет, если ты будешь рядом.

– При мне – тем более не захочет.

Она смотрела на мужа, стоявшего перед ней на коленях, как испуганный ребенок. Он всю жизнь безбожно врал ей, обманывал ее снова и снова. Ее друзья предсказывали ей это еще в день свадьбы. Грегор был на двадцать лет моложе ее, сногсшибательно выглядел, обладал талантом оратора и явной харизмой. Девушки и женщины сходили от него с ума, видя в нем то, чем он на самом деле никогда не был. Только она одна знала, насколько он был слаб. В этом, а еще в его зависимости от нее она черпала силы. Она простила его тогда при условии, что это больше никогда не повторится. Связь с ученицами должна была стать абсолютным табу. Его бесчисленные любовницы, напротив, мало ее интересовали. Они даже забавляли ее. Только она одна знала его тайны, его страхи и комплексы, она знала его лучше, чем он сам.

– Пожалуйста!.. – клянчил он, умоляюще глядя на нее своими большими глазами. – Помоги мне, Дани. Не бросай меня в беде! Ты же знаешь, чем я рискую!

Даниэла Лаутербах тяжело вздохнула. Ее намерение не помогать ему на этот раз словно испарилось. Как всегда. Она не могла долго злиться на него. К тому же на кону действительно стояло слишком много, тут он был прав. Она наклонилась к нему, взяла его голову в ладони, запустила руку в густые мягкие волосы.

– Ну хорошо, – сказала она. – Я подумаю, что можно сделать. А ты сейчас же соберешь вещи и поедешь во Францию. Пока все не образуется. Понял?

Он поднял на нее глаза, схватил ее руку и поцеловал.

– Спасибо… – прошептал он. – Спасибо, Дани! Я не знаю, что бы я вообще без тебя делал!

Она улыбнулась. Ее гнев иссяк. Она чувствовала, как из глубины души поднимается тихая радость. Все опять пришло в равновесие, они вместе без труда смогут устранять любые угрозы извне – пока Грегор будет ценить то, что она для него делает.

* * *

– Министр культуры?.. – Пия ожидала услышать совсем другой ответ и была ошарашена. – А откуда ты его знаешь?

– Его жена – двоюродная сестра моей жены, – пояснил Андреас Хассе. – Мы время от времени встречались на разных семейных торжествах. Кроме того, мы с ним оба члены альтенхайнского мужского певческого клуба…

– Замечательно! – произнес Боденштайн. – Вы себе даже представить не можете, как вы меня разочаровали, Хассе!

Андреас Хассе посмотрел на него, лицо его приняло выражение гордого упрямства.

– Что вы говорите! – саркастически воскликнул он дрожащим голосом. – А я и не знал, что могу вас разочаровать – вы ведь интересовались мной не больше, чем прошлогодним снегом.

– Что?.. – изумился Боденштайн.

И тут Хассе, понимавшего, что его дни в отделе сочтены, прорвало.

– Вы ни разу не сказали мне больше трех фраз подряд! Меня собирались назначить начальником отдела, а тут приезжаете вы, из Франкфурта, высокомерный и заносчивый, и первым делом перестраиваете все на свой лад, как будто все, что было сделано до вас тупыми деревенскими полицейскими, ни на что не годилось. Вам же на всех нас наплевать! Мы для вас – серые, безмозглые менты, недостойные общества высокородного господина фонБоденштайна!.. – Хассе все больше распалялся. – Но ничего, вы еще не раз вспомните мои слова! Под вас тоже уже давно копают – да еще как копают! Экскаватором!..

Боденштайн смотрел на Хассе так, как будто тот плюнул ему в лицо. Пия первой пришла в себя.

– Послушай, ты что, совсем уже ничего не соображаешь?.. – попыталась она осадить коллегу.

Тот желчно рассмеялся.

– И до тебя тоже очередь дойдет! В комиссариате все уже давно знают про ваши шуры-муры! А это как минимум такое же нарушение, как и халтура Франка, которую, кстати, его сиятельство тоже прошляпило!

– Заткнись, идиот!..

Хассе язвительно ухмыльнулся.

– Я-то вас с самого начала раскусил. А остальные врубились, только когда вы перешли друг с другом на ты.

Боденштайн молча повернулся и вышел. Пия еще сказала Хассе пару ласковых и последовала за шефом. Того не было в машине. Она пошла по улице и через несколько минут увидела его на скамейке у опушки леса. Он сидел, закрыв лицо руками. Пия постояла несколько секунд в нерешительности, потом молча села рядом с ним на влажную от тумана скамейку.

– Не слушай ты этого идиота! Мало ли что болтает какой-то обозлившийся на весь свет неудачник! – произнесла она.

Боденштайн не отвечал.

– Интересно, я хоть что-нибудь делаю правильно?.. – глухо пробормотал он через какое-то время. – Хассе за моей спиной выслуживается перед министром культуры и ворует для него протоколы допросов из дела, Бенке несколько лет работает по совместительству в кабаке, и я даже не подозреваю об этом, а моя жена уже несколько месяцев изменяет мне с другим…

Он поднял голову, и Пия судорожно проглотила комок в горле при виде безысходного отчаяния на его лице.

– Почему я ничего этого не вижу? Неужели я действительно такой заносчивый? И как мне вообще работать дальше, если я с собственной жизнью не могу разобраться?

Пия смотрела на четкие очертания его профиля и болезненно ощущала искреннее сострадание. То, что Хассе и другие воспринимали как высокомерие и заносчивость, было всего-навсего его манерой общения: он никогда ни во что не вмешивался, не пользовался своей властью. И даже в особых случаях он никогда не позволял себе задавать подчиненным вопросы чересчур личного характера. Это было не равнодушие, а сдержанность.

– Я ведь тоже ничего не знала о халтуре Бенке… – тихо сказала Пия. – И то, что Хассе ворует протоколы допросов, было для меня такой же неожиданностью, как и для тебя. – Она ухмыльнулась. – Даже о нашем тайном романе я до этой минуты не подозревала.

Боденштайн издал какой-то невнятный звук, не то рассмеялся, не то вздохнул. Потом покачал головой.

– У меня такое чувство, что вся моя жизнь рухнула… – произнес он, глядя перед собой. – Я уже не могу думать ни о чем другом, кроме как о том, что Козима изменяет мне с другим. Почему? Чего ей недоставало? Что я делал не так?

Он подался вперед и сцепил ладони на затылке. Пия закусила губу. Что она могла ему сказать? Существуют ли вообще утешения в таких ситуациях? После короткого раздумья она положила руку ему на предплечье и тихонько пожала его.

– Может, ты действительно делал что-нибудь не так, – сказала она. – Но когда между мужчиной и женщиной возникают проблемы, то виноваты всегда оба. Вместо того чтобы искать объяснения, ты бы лучше подумал о том, как вам быть дальше.

Боденштайн потер затылок и выпрямился.

– Мне пришлось смотреть в календарь, чтобы вспомнить, когда я в последний раз с ней спал, – произнес он вдруг с горечью. – Правда, с маленьким ребенком, который может прибежать в любую минуту, это немудрено…

Пии стало не по себе. Хотя они с Боденштайном очень сблизились за последний год, говорить с шефом о таких интимных вещах ей по-прежнему было неловко. Она достала пачку сигарет и протянула ему. Он взял сигарету, прикурил, сделал несколько затяжек.

– Сколько это уже продолжается? Сколько ночей она, лежа рядом со мной, наивным болваном, думала о другом? Эта мысль сводит меня с ума!

Ага, отчаяние постепенно переходит в злость! Это хорошо. Пия тоже закурила.

– Спроси ее, – посоветовала она. – Спроси ее сегодня же. И эта мысль больше не будет тебя сводить с ума.

– И что потом? Что, если она возьмет и скажет правду? Ах, будь оно все проклято! Я бы с удовольствием тоже ее… – Он умолк, растоптал окурок каблуком.

– Ну так сделай это. Может, тебе после этого станет легче.

– Что за советы ты мне даешь?

Боденштайн бросил на нее удивленный взгляд; на лице его при этом промелькнуло что-то вроде улыбки.

– Других советчиков у тебя, похоже, нет… У меня в школе был парень, который меня потом бросил. Я так страдала, что готова была повеситься. А моя подруга Мириам заставила меня пойти с ней на вечеринку. И там ко мне прицепился какой-то тип. Он, собственно, просто сделал мне пару комплиментов. Ну, короче, после этого мне полегчало. Как говорится, и у других матерей бывают хорошенькие сыновья. Или дочери…

У Боденштайна зазвонил телефон. Он сначала не обращал на него внимания. Потом, вздохнув, все же достал его из кармана и ответил.

– Это была Фахингер, – сообщил он Пии, – закончив разговор. – Звонил Хартмут Сарториус. Тобиас вернулся домой.

Он поднялся со скамейки.

– Будем надеяться, что мы его еще застанем. Сарториус звонил два часа назад, но дежурный только что ей передал.

* * *

Ворота на участок Сарториусов были раскрыты настежь. Они пересекли двор, поднялись на крыльцо и позвонили в дверь, но никто не открыл.

– Не заперто… – заметила Пия и толкнула дверь. – Алё-о! Господин Сарториус! Есть тут кто-нибудь?..

Ответа не последовало. Она прошла дальше по коридору и еще раз позвала.

– Похоже, он опять смылся, – разочарованно произнесла она и вернулась к Боденштайну, который ждал на крыльце. – И отца тоже нет. Вот зараза!

– Давай посмотрим за домом, – предложил Боденштайн и достал мобильный телефон. – Я вызову патрульную машину.

Пия прошла за угол дома. Тобиас Сарториус вернулся в Альтенхайн в день похорон Лауры Вагнер. На кладбище его, конечно, не было, но во время похорон загорелась мастерская Тиса на участке Терлинденов. От зажигательной смеси, как уже установили местные пожарные и эксперты. Сама собой напрашивалась версия о том, что Тобиас поджег оранжерею и опять скрылся.

– …но без сирены, понятно? – услышала Пия слова Боденштайна.

Она дождалась шефа и поделилась с ним своими соображениями:

– Тобиас знал, что вся деревня на похоронах, и сообразил, что может незаметно поджечь оранжерею. Я не понимаю только одного: почему его отец позвонил в полицию?

– Я тоже не понимаю… – признался Боденштайн.

Он осмотрелся во дворе. Во время их прошлых визитов ворота и все остальные двери были заперты. Что было вполне понятно после всех угроз и нападения на Тобиаса. Почему же сейчас все нараспашку? В тот момент, когда они поворачивали за угол, они заметили в дальнем конце участка какое-то движение. Двое мужчин выскочили в верхние ворота, через несколько секунд хлопнули дверцы машины, взревел мотор. У Пии появилось недоброе предчувствие.

– Это были не Тобиас и не его отец… – Она сунула руку в карман куртки и достала пистолет. – Тут что-то не то…

Они осторожно открыли дверь в подсобное помещение, через которое можно было попасть в дом, и заглянули внутрь. Потом прошли в бывший коровник. Перед открытой дверью они молча обменялись условными знаками. Пия подняла пистолет и вошла в хлев. Она осмотрелась и похолодела: в углу на табурете сидел Тобиас Сарториус. Глаза его были закрыты, голова откинута назад.

– Блин!.. – пробормотала Пия. – Кажется, мы опоздали…

* * *

Восемь шагов от двери до стены. Четыре шага от противоположной стены до шкафчика. Ее глаза давно привыкли к темноте, а нос – к сырому, гниловатому запаху. Днем сквозь крохотную щель наверху узенького подвального окошка, которое было чем-то закрыто снаружи, пробивался свет. Благодаря этому тоненькому лучику она хотя бы могла отличить день от ночи. Обе свечи уже давно сгорели, но она и так знала, что есть в ящике на полке стеллажа. Воду надо было беречь, осталось четыре бутылки, а сколько ей здесь еще предстояло просидеть, она не знала. Печенье тоже кончалось, как и мясные консервы и шоколад. Ничего другого у нее не было. Ну что ж, зато хотя бы сбросит пару килограммов.

Большую часть времени она проводила в полузабытье. Ее так неудержимо клонило в сон, что она просто засыпала, не пытаясь противиться усталости. Проснувшись, она временами испытывала приступы глубокого отчаяния, принималась колотить в дверь кулаками, кричать, звать на помощь и плакать. Потом опять впадала в апатию, часами лежала на вонючем матраце, представляла себе жизнь на свободе, лица Тиса и Тобиаса. Чтобы не сойти с ума в этом сыром подземелье, она читала вслух стихи, которые помнила наизусть, отжималась от пола, выполняла упражнения тайцзицюань – хотя держать равновесие в темноте было не так-то просто – или во все горло распевала песни. Рано или поздно кто-нибудь придет и выпустит ее отсюда. Она твердо в это верила. Она просто не могла себе представить, что Боженька, не дожидаясь ее совершеннолетия, вот так вот взял и обрек ее на медленную смерть.

Амели свернулась клубком на матраце и уставилась в темноту. Один из последних кусочков шоколада таял у нее на языке. Просто прожевать и проглотить его казалось ей кощунством. По телу медленно разливалась свинцовая усталость, засасывала ее воспоминания и мысли в какую-то черную дыру. Она вновь и вновь ломала себе голову, пытаясь понять, что произошло. Как она очутилась в этом жутком каменном мешке? Последнее, что она помнила, это то, как она отчаянно пыталась дозвониться до Тобиаса. Но зачем ей это было надо, она никак не могла вспомнить.

* * *

Пия испуганно вздрогнула, когда Тобиас Сарториус открыл глаза. Он не шевелился, а просто молча смотрел на нее. Синяки на его лице побледнели, но вид у него был усталый и больной.

– Что случилось? – спросила Пия, пряча пистолет в кобуру. – Где вы были все это время?

Тобиас не отвечал. Под глазами его залегли темные круги, он сильно похудел с тех пор, как она видела его в последний раз. С трудом, как будто это стоило ему огромных усилий, он поднял руку и протянул ей сложенный лист бумаги.

– Что это?

Он молчал. Пия взяла лист, развернула его. Боденштайн подошел к ней, и они вместе прочли написанные от руки строки.

Тоби, ты, конечно, удивишься, что я через столько лет пишу тебе. За последние одиннадцать лет не было дня, чтобы я не думал о тебе и не мучился сознанием своей вины. Ты вместо меня отсидел десять лет в тюрьме, а я допустил это. Я превратился в карикатуру на человека, в ничтожество, которое сам глубоко презираю. Я служу не Богу, как хотел когда-то, я стал слугой идола. Одиннадцать лет я бежал прочь, заставляя себя не оглядываться на Содом и Гоморру. Но теперь я оглянулся. Мое бегство позади. Я потерпел крах. Я предал все, что мне было дорого. Я заключил сделку с дьяволом, когда по совету своего отца в первый раз соврал. Я предал и продал тебя, своего лучшего друга. За это я заплатил страшными муками. Каждый раз, глядя на себя в зеркале, я видел тебя. Какой же я был трус! Это я убил Лауру. Не намеренно, это была нелепая случайность, несчастный случай. Но я послушался отца и скрыл это. Я молчал даже тогда, когда стало ясно, что тебя осудят. Я тогда повернул не на ту дорогу, и она привела меня прямо в ад. С тех пор я никогда не был счастлив. Прости меня, Тоби, если можешь. Сам я себя простить не могу. Пусть меня судит Бог.

Ларс

Пия опустила руку с письмом. Ларс Терлинден датировал свое прощальное письмо позавчерашним днем и использовал фирменную почтовую бумагу банка, в котором работал. Но что стало поводом, послужило толчком для этого признания и самоубийства?

– Ларс Терлинден вчера покончил с собой, – произнес Боденштайн и прокашлялся. – Мы сегодня утром нашли его труп.

Тобиас Сарториус не реагировал. Он продолжал застывшим взглядом смотреть прямо перед собой.

– Ну что ж… – Боденштайн взял письмо в руку. – Теперь мы хотя бы знаем, почему Клаудиус Терлинден взял на себя долги ваших родителей и посещал вас в тюрьме.

– Пойдемте! – Пия тронула Тобиаса за руку. Он был в одной футболке и в джинсах. У него была ледяная кожа. – Вы здесь заработаете воспаление легких. Пойдемте в дом.

– Они изнасиловали Лауру, когда она вышла из нашего дома… – произнес он вдруг бесцветным голосом. – Прямо здесь, в хлеву…

Пия и Боденштайн переглянулись.

– Кто? – спросил Боденштайн.

– Феликс, Йорг и Михаэль. Мои друзья… Они были пьяные. Лаура весь вечер заводила их. Они потеряли над собой контроль… А потом Лаура выскочила из хлева и столкнулась с Ларсом. Она споткнулась, упала и ударилась головой о камень… – Он говорил совершенно бесстрастным тоном, почти равнодушно.

– Откуда вы это знаете?

– Они только что были у меня и все рассказали.

– С опозданием на одиннадцать лет… – заметила Пия.

Тобиас тяжело вздохнул.

– Они положили Лауру в багажник моей машины, отвезли на старый аэродром и бросили в топливный бак. А Ларс убежал… С тех пор я его ни разу не видел. Моего лучшего друга… И тут вдруг это письмо…

Его голубые глаза устремились на Пию. Она только теперь поняла, что была права в своем ни на чем не основанном предположении, что Тобиас Сарториус невиновен.

– А что было со Штефани? – спросил Боденштайн. – И где Амели?

Тобиас глубоко вдохнул и потряс головой.

– Не знаю. Честно. Ни малейшего представления!

Кто-то вошел за их спинами в хлев. Пия и Боденштайн оглянулись. Это был Хартмут Сарториус. У него было белое как мел лицо, и ему стоило огромных усилий держать себя в руках.

– Ларс умер, папа… – тихо произнес Тобиас.

Хартмут Сарториус присел перед сыном на корточки и неловко обнял его. Тот, закрыв глаза, прижался к отцу. При виде этого зрелища у Пии застрял ком в горле. Когда же их хождения по мукам наконец кончатся? Тишину нарушил телефон Боденштайна. Он нажал на кнопку и вышел во двор.

– Вы… вы… сейчас арестуете Тобиаса? – неуверенным голосом спросил Хартмут Сарториус и посмотрел на Пию снизу вверх.

– У нас к нему несколько вопросов… – произнесла она почти извиняющимся тоном. – К сожалению, пока еще есть основания подозревать его в причастности к исчезновению Амели, и пока это подозрение не опровергнуто…

– Пия! – позвал со двора Боденштайн.

Она повернулась и вышла из хлева. Тем временем прибыла вызванная Боденштайном патрульная машина. Оба полицейских вышли из машины и подошли к ним.

– Звонил Остерманн, – сообщил Боденштайн, набирая какой-то номер. – Ему удалось прочесть тайнопись в дневнике Амели. В своей последней записи она пишет, что Тис показал ей в подвале под своей мастерской мумию Белоснежки… Алло! Это Боденштайн! Крёгер, вы мне нужны со своими людьми на вилле Терлииденов в Альтенхайне. Там, где только что потушили пожар… Да, сейчас, немедленно!

Он посмотрел на Пию, и та сразу же поняла его мысль.

– Ты хочешь сказать, что Амели может быть там?

Он кивнул, потом задумчиво потер подбородок и наморщил лоб.

– Позвони Бенке, пусть доставит этих троих – как их там? Питча, Рихтера и Домбровски, кажется? – в комиссариат, – велел он Пие. – Одну машину надо послать к Лаутербаху, к нему домой и в его офис в Висбадене. Я сегодня же намерен поговорить с ним. С Клаудиусом Терлинденом тоже надо повидаться, он ведь еще не знает о смерти сына. А если мы и в самом деле найдем этот подвал, то нам понадобятся судмедэксперты.

– Ты же уволил Бенке со службы, – напомнила ему Пия. – Но этим может заняться Катрин. А что будем делать с Тобиасом?

– Я скажу коллегам, чтобы они отвезли его в Хофхайм. Пусть ждет нас там.

Пия кивнула и взялась за телефон, чтобы сделать соответствующие распоряжения. Она продиктовала Катрин имена и фамилии Феликса Питча, Михаэля Домбровски и Йорга Рихтера, потом вернулась в хлев. Тобиас медленно, с трудом поднялся, опираясь на отца.

– Мои коллеги сейчас отвезут вас в Хофхайм, – сказала она Тобиасу. – Они подождут во дворе, пока вы соберетесь.

Он молча кивнул.

– Пия! – нетерпеливо позвал снаружи Боденштайн. – Давай скорее!

– Ну, увидимся позже!

Пия кивнула Сарториусам и вышла.

* * *

Когда Пия с Боденштайном подъехали к вилле Терлинденов, перед воротами как раз остановилась патрульная машина. Они въехали в открытые ворота, вышли из машины и прошли по газонам к дымящимся развалинам оранжереи. Почерневшие боковые стены еще стояли, крыша наполовину обрушилась.

– Нам нужно внутрь, прямо сейчас! – сказал Боденштайн одному из пожарников, оставшихся, чтобы охранять место пожара.

– Совершенно исключено! – ответил тот и покачал головой. – Стены могут в любой момент рухнуть. Крыша тоже держится на честном слове. Так что сейчас туда ни в коем случае нельзя.

– Еще как можно! – не сдавался Боденштайн. – У нас есть сведения, что под зданием имеется подвал, и в этом подвале, возможно, находится пропавшая девушка.

Это сообщение изменило ситуацию. Пожарник переговорил с коллегами, связался с кем-то по телефону. Боденштайн тоже разговаривал по телефону, нервно шагая взад-вперед вокруг оранжереи. Он не мог стоять на месте. Проклятое ожидание! Прибыли технические эксперты, чуть позже подъехали пожарная машина и темно-синяя машина службы технической помощи в чрезвычайных ситуациях. Патрульные сообщили Пии, что у Лаутербахов никого нет дома. Она через Остерманна узнала номер канцелярии Министерства культуры в Висбадене, и там ей сказали, что господин министр уже три дня болен и не появлялся в офисе. Где же он в таком случае мог быть? Пия, прислонившись к крылу машины, закурила и стала ждать, когда Боденштайн хотя бы на несколько секунд сделает перерыв в своем телемарафоне. Тем временем пожарники и сотрудники ТПЧС приступили к осмотру стен и остатков крыши оранжереи. С помощью тяжелой техники они осторожно сдвинули в сторону груды дымящихся обломков и мусора и установили прожектора, потому что уже начинало смеркаться.

Позвонила Катрин Фахингер и доложила о выполнении приказа: Феликс Питч, Михаэль Домбровски и Йорг Рихтер доставлены в комиссариат. Никто из троих при задержании не пытался оказывать сопротивление. Но у нее была еще одна новость, от которой Пия пришла в чрезвычайное возбуждение. Остерманн просмотрел около пятисот фотоснимков на iPod Амели Фрёлих и обнаружил среди них несколько переснятых картин, которые вполне могли быть теми самыми пропавшими картинами, полученными ею от Тиса.

В поисках Боденштайна Пия пошла по раскисшему газону, превратившемуся под колесами грузовиков в болото. Шеф стоял с застывшим лицом перед оранжереей и курил. Не успела она рассказать ему о фотографиях на iPod, как пожарники и техники стали звать их криками и жестами. Боденштайн, очнувшись от своего оцепенения, бросил сигарету на землю и вошел внутрь. Пия последовала за ним. В здании, которое всего пару часов назад пылало, как факел, было все еще жарко.

– Мы тут кое-что нашли! – сообщил пожарник, взявший на себя руководство работами, поскольку начальник добровольной пожарной команды так и не появился. – Люк! И даже открывается!

* * *

Дорога была сухая, пробка на А-5 за Франкфуртской развязкой рассосалась. Проехав знак «Отмена ограничения скорости», Надя прибавила газу и увеличила скорость до двухсот километров в час. Тобиас сидел рядом, закрыв глаза, и не произнес еще ни слова с того момента, как они выехали. Все эти события оказались серьезной нагрузкой для его нервной системы. Его мысли бежали по кругу, перемалывая все, что он узнал в этот день. Феликс, Миха и Йорг… Он считал их своими друзьями! А Ларс, который был ему вместо брата?.. Они убили Лауру, бросили ее труп в топливный бак на старом аэродроме и все эти годы прикидывались невинными овечками. Да, они сознательно загнали его в ад и одиннадцать лет молчали. Почему они теперь вдруг решили проявить честность? Его разочарованию не было предела. Еще несколько дней назад они пили с ним, смеялись и делились воспоминаниями – зная, чт оони натворили и чт осделали с ним! Он тяжело вздохнул. Надя взяла его руку и пожала ее. Тобиас открыл глаза.

– Я никак не могу поверить, что Ларс мертв… – прошептал он и несколько раз кашлянул, чтобы проглотить застрявший в горле комок.

– Да, все это не укладывается в голове… – откликнулась она. – Но я всегда верила, что ты невиновен.

Он с трудом улыбнулся. На фоне всех этих разочарований, горечи и злости в его душе распускался крохотный росток надежды. Может, у них с Надей и в самом деле что-нибудь получится? Может, у них появится реальный шанс, когда исчезнут эти тени прошлого и станет известна вся правда?

– У меня будут проблемы с ментами… – сказал он.

– Да брось ты! – Она весело подмигнула ему. – Ты же вернешься через пару дней. А у твоего отца есть номер моего мобильника, на всякий случай. Я думаю, они тоже понимают, что тебе сейчас необходимо прийти в себя.

Тобиас кивнул. Ему удалось немного расслабиться. Неусыпная, гложущая боль в груди отступила.

– Я так рад, что ты со мной… – сказал он. – Правда! Ты просто удивительная женщина!

Она опять улыбнулась, не отрывая глаз от дороги.

– Мы с тобой предназначены друг для друга, – ответила она. – Я всегда это знала.

Тобиас поднес ее руку к губам и нежно поцеловал. Впереди у них было несколько дней покоя. Надя отменила все свои дела и встречи. Никто им не помешает, ему не надо будет никого опасаться. Тихая музыка, приятное тепло, мягкие кожаные сиденья. Он чувствовал, как сон одолевает его. Вздохнув, он закрыл глаза и вскоре глубоко и крепко уснул.

* * *

Вниз вела крутая и узкая ржавая железная лестница. Он нащупал на стене выключатель. Подслеповатая лампочка на двадцать пять ватт медленно залила помещение тусклым светом. Сердце у Боденштайна билось уже у самого горла. Прошло несколько часов, прежде чем в полуразрушенном здании оранжереи были проведены соответствующие работы и в него можно было войти, не рискуя жизнью. Экскаватор сдвинул обломки в сторону, стальной люк общими усилиями был наконец поднят. Один из сотрудников ТПЧС в защитном костюме спустился по лестнице вниз и убедился, что там все порядке. Подвал не пострадал от пожара.