Текст книги "Белоснежка должна умереть"
Автор книги: Heлe Нойхаус
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
Среда, 19 ноября 2008 года
Будильник, как обычно, прозвонил ровно в 6.30. Но в это утро, как и все последние дни, звонок Грегору Лаутербаху не понадобился. Он уже давно проснулся сам. Страх перед вопросами Даниэлы не давал ему снова уснуть. Лаутербах выпрямился, спустил ноги с кровати. Он весь вспотел и чувствовал себя, как будто на нем три дня воду возили. Мысль о начинающемся дне с бесчисленными делами и встречами лишила его последних остатков оптимизма. Как ему сосредоточиться на работе, когда в подсознании у него зловеще тикает эта коварная бомба? Вчера опять пришло анонимное письмо, еще более устрашающее, чем первое:
Интересно, можно ли еще обнаружить твои отпечатки пальцев на домкрате, который ты бросил в навозную яму? Ничего, полиция разберется, и тебе – крышка!
Кому могли быть известны такие детали? Кто писал эти письма? И почему только теперь, через одиннадцать лет? Грегор Лаутербах встал и потащился в ванную. Опершись руками о раковину умывальника, он уставился на свое небритое, осунувшееся лицо. Может, сказаться больным, лечь на дно, пока это поднимающееся на горизонте цунами не пронесется мимо? Нет, это невозможно. Он должен жить как жил, нельзя позволить себя запугать. Его карьерные планы не ограничиваются постом министра культуры, в политическом смысле он может достичь гораздо большего, если сейчас не спасует перед какими-то призраками прошлого. Он не может допустить, чтобы одна-единственная ошибка, совершенная к тому же одиннадцать лет назад, разрушила его жизнь. Лаутербах распрямил плечи и придал лицу выражение решительности. В конце концов, его пост министра дает ему такие возможности и средства, о которых он тогда не мог и мечтать. И он ими воспользуется.
* * *
Было еще темно, когда Пия нажала на кнопку звонка у ворот виллы Терлинденов. Несмотря на ранний час, через несколько секунд в разговорном устройстве раздался голос фрау Терлинден, а вслед за этим, как по мановению волшебной палочки, открылись и ворота. Пия села в служебную гражданскую машину, за рулем которой сидел Боденштайн, и, сопровождаемые патрульным автомобилем и эвакуатором, они поехали к дому по извилистой дороге, покрытой девственно-белым, нетронутым покровом первого снега. Кристина Терлинден встретила их у двери с радушной улыбкой, такой же уместной при данных обстоятельствах, как и галантное приветствие. Пия, со своей стороны, от любезности воздержалась. Добрым это утро быть не обещало, во всяком случае для господина Терлиндена.
– Мы хотели бы поговорить с вашим мужем.
– Я уже сказала ему, он сейчас выйдет. Проходите, пожалуйста.
Пия молча кивнула, Боденштайн тоже не произнес ни слова. Вчера вечером она позвонила ему, а потом еще полчаса говорила по телефону с прокурором, который, отказав в санкции на арест, согласился выдать ордер на обыск и проведение экспертизы в машине Терлиндена. И вот они стояли в респектабельном вестибюле и ждали. Хозяйка куда-то ушла, где-то в отдаленном помещении лаяли собаки.
– Доброе утро!
Пия и Боденштайн подняли головы – сверху по лестнице спускался Терлинден, безукоризненно одетый, в костюме и в галстуке. Его взгляд на Пию больше не действовал.
– Рано у вас начинается рабочий день. – Он улыбнулся, остановившись перед ними и не протянув им руку.
– Откуда на крыле вашего «мерседеса» вмятина? – спросила Пия без всякого вступления.
– Что? – Он удивленно поднял брови. – Я не понимаю, о чем вы.
– Ну что ж, если вы забыли, я напомню вам, откуда взялась эта вмятина. – Пия не спускала с него глаз. – В воскресенье один из жителей Альтенхайна, проживающий на Хауптштрассе, заявил в полицию о водителе, скрывшемся с места дорожно-транспортного происшествия, в результате которого пострадал его автомобиль. Он припарковал его без десяти двенадцать ночи у своего дома и в тридцать три минуты первого, случайно выйдя на балкон, чтобы выкурить сигарету, услышал звук столкновения машин. Он успел увидеть автомобиль виновника ДТП и даже запомнил его номер: МТК-Т 801.
Терлинден молчал. Его улыбка погасла. Лицо, снизу от шеи, медленно заливала краска стыда.
– На следующее утро в доме этого гражданина раздался телефонный звонок… – Пия видела, что попала прямо в цель, и беспощадно нанесла следующий удар. – Звонили вы. Вы предложили уладить дело без лишних бюрократических процедур. И пострадавший действительно забрал свое заявление. Но, увы, оно осталось в компьютерной базе данных.
Клаудиус Терлинден, не отрываясь, смотрел на Пию ничего не выражающим взглядом.
– Чего вы от меня хотите? – спросил он наконец, с трудом сдерживаясь.
– Вчера вы сказали нам неправду, – ответила она с любезной улыбкой. – Поскольку мне не надо вам объяснять, где находится Фельдштрассе, я спрашиваю вас еще раз: проезжали ли вы на обратном пути из офиса мимо «Черного коня» или вы ехали окольным путем, через поле, а потом по Фельдштрассе?
– Что это все значит? – обратился Терлинден к Боденштайну, но тот молчал. – В чем вы меня подозреваете?
– В ту ночь пропала Амели Фрёлих, – ответила за Боденштайна Пия. – В последний раз ее видели у «Черного коня», приблизительно в то самое время, когда вы проезжали там по пути в свою фирму, а именно в половине одиннадцатого. А вернулись вы в Альтенхайн только через два часа, в половине первого, причем, вопреки вашим словам, совсем с другой стороны.
Он выпятил нижнюю губу, посмотрел на нее, прищурив глаза.
– И из этого вы делаете вывод, что я подкараулил дочь своего сотрудника, затащил ее в свою машину и убил?
– Могу я расценивать это как признание? – холодно произнесла Пия.
К ее досаде, он почти весело улыбнулся.
– Ни в коем случае.
– Тогда скажите нам, что вы делали между половиной одиннадцатого и половиной первого ночи. Или, может быть, это было не половина, а четверть одиннадцатого?
– Это было половина одиннадцатого, и я находился у себя в офисе.
– Вам потребовалось два часа, чтобы положить в сейф драгоценности вашей жены? – Пия покачала головой. – Вы что, считаете нас идиотами?
Ситуация поверглась на сто восемьдесят градусов. Клаудиус Терлинден оказался прижат к стенке и хорошо это понимал. Но даже сейчас ему удавалось хранить самообладание.
– С кем вы ужинали? – спросила Пия. – И где?
Упорное молчание. Тут она вспомнила про камеры видеонаблюдения, на которые недавно, на обратном пути от Вагнеров, обратила внимание у ворот фирмы «Терлинден».
– Мы ведь можем просмотреть запись видеокамер на воротах вашей фирмы, – сказала она. – И если вы говорите правду, то эта запись станет доказательством вашей непричастности к преступлению.
– А вы знаете свое дело! – одобрительно произнес Терлинден. – Мне это нравится. Но к сожалению, наша система видеонаблюдения месяц назад вышла из строя.
– А камеры у ворот при въезде на вашу виллу?
– Они не записывают.
– Да… Скверно. Очень скверно. Для вас. – Пия покачала головой с наигранным сочувствием. – У вас нет алиби на тот момент, когда пропала Амели. А ваши руки расцарапаны, как будто вы с кем-то боролись…
– Так-так… – Терлинден, по-прежнему спокойный, поднял брови. – И что дальше? Вы что, арестуете меня только за то, что я возвратился домой другой дорогой?
Пия стойко выдержала его вызывающий взгляд. Он был лжецом, возможно – преступником, который, однако, прекрасно знал, что ее предположения слишком зыбки и не могут быть основанием для ареста.
– Вы не арестованы, а задержаны. – Ей удалось выдавить из себя улыбку. – И не потому, что вы возвратились домой другой дорогой, а потому, что вы нам солгали. Как только вы дадите нам убедительные объяснения по поводу того, чем занимались в указанное время, которые можно будет проверить, вы сразу же сможете уйти.
– Хорошо. – Клаудиус пожал плечами. – Только давайте обойдемся без наручников. У меня аллергия на никель.
– Я не думаю, что вы собираетесь убежать, – сухо ответила Пия. – А вообще-то у нас наручники из специальной, нержавеющей стали.
* * *
Телефон на письменном столе Ларса Терлиндена зазвонил как раз в тот момент, когда он собирался покинуть кабинет. Он с нетерпением ждал звонка торговца дериватами из банка Crédit Suisse, с помощью которого в свое время пристроил большую часть ценных бумаг для этого жулика Мутцлера, прежде чем его вызвали на ковер в правление. Он положил папку на стол и взял трубку.
– Ларс, это я, – услышал он голос матери. Ему захотелось сразу же положить трубку.
– Мама, пожалуйста, оставь меня в покое! – ответил он. – У меня сейчас нет времени.
– Сегодня утром арестовали твоего отца.
Ларс сначала похолодел, потом его бросило в жар.
– Лучше позже, чем никогда, – ответил он с горечью. – Значит, он все-таки не господь бог, который может делать в Альтенхайне все, что захочет, только потому, что у него больше денег, чем у всех остальных… Его давно уже пора было вывести на чистую воду.
Он обошел вокруг стола и сел в кресло.
– Ларс!.. Твой отец всегда желал тебе добра!
– Ошибаешься, – холодно возразил Ларс. – Он всегда желал добра себе и своей фирме. А тогда он воспользовался ситуацией – как он это делает каждый раз! – и загнал меня в профессию, которой я никогда не хотел… Мама, поверь мне: мне насрать, что с ним будет!
Прошлое вдруг опять подступило совсем близко. Отец снова ставит его жизнь на уши – сейчас, когда ему нужны все силы, все внимание, вся выдержка, чтобы спасти свою работу и свое будущее! В нем закипал гнев. Почему они никак не могут оставить его в покое? Давно, казалось, забытые картины и образы теснились в его сознании, как непрошеные и нежеланные гости, а он был бессилен против воспоминаний и чувств, которые они вызывали. Он знал, что в отсутствие матери отец регулярно трахал в мансарде, в комнате для гостей, их экономку, мать Лауры. Но ему этого показалось мало, ему понадобилось затащить в койку и дочь своей крепостной, одной из многих крепостных, каковыми он привык считать всех своих служащих и вообще всю деревню, – ius primae noctis, [24]24
Ius primae noctis ( лат.) – право первой ночи.
[Закрыть]как феодал в Средневековье!
Пока мать что-то болтала своим плаксивым голосом, Ларс вспоминал тот вечер. Он как раз вернулся из церкви с занятий для конфирмантов и в коридоре чуть не столкнулся с зареванной Лаурой, которая, пробежав мимо него, выскочила в дверь. Он тогда ничего не понял, когда отец вышел из гостиной с багровым лицом и растрепанными волосами, заправляя рубашку в штаны. Скотина! Лауре тогда только что исполнилось четырнадцать. Лишь через несколько лет он обвинил отца в том, что тот спал с Лаурой. Но он все отрицал. Девчонка, мол, сама в него влюбилась, а он отверг ее домогательства. И Ларс поверил ему. Кому в семнадцать лет охота думать о собственном отце плохое? Позже он усомнился в невиновности отца. Тот слишком часто лгал ему.
– Ларс! – опять пробился в его сознание голос матери. – Ты слушаешь?
– Мне надо было тогда сказать полиции правду, – произнес он, с трудом сдерживая себя. – Но отец заставил меня врать – только чтобы не запятнали его доброе имя!.. А сейчас? Что там у вас опять случилось? Он и на этот раз оприходовал девицу, которая пропала?
– Как ты можешь говорить такие чудовищные вещи? – Голос матери выражал возмущение и ужас. Она была большим мастером самообмана. На то, чего ей не хотелось видеть или слышать, она просто закрывала глаза и уши.
– Мама, открой наконец глаза! – резко произнес Ларс. – Я мог бы сказать еще больше, гораздо больше, но не хочу. Потому что для меня эта история закончена, ты можешь это понять? Все, мне пора идти. Не звони мне больше.
* * *
Ресторан, в котором Клаудиус Терлинден провел субботний вечер с женой и друзьями, находился на Гиолетштрассе, напротив стеклянных башен-близнецов «Дойче банка», это Пии вчера сказала его жена.
– Давай я выйду, а ты ищи место и приходи, – решил Боденштайн, после того как Пия в третий раз повернула на Гиолетштрассе с Таунус-анлаге.
Припарковаться перед фешенебельным «Эбони-клаб» было невозможно, поэтому молодые люди в униформе встречали гостей клуба у входа и размещали их «экипажи» в подземном гараже. Пия остановилась у тротуара, Боденштайн вылез из машины и, втянув голову, под проливным дождем побежал к двери. Его никто не остановил, когда он проходил мимо таблички «Please wait to be seated». [25]25
«Please wait to be seated» ( англ.) – «Подождите, пожалуйста, пока вас разместят».
[Закрыть]Метрдотель и половина персонала бегали как угорелые вокруг какой-то VIP-персоны и ее свиты, не заказавших заранее столика. Ресторан пользовался большим спросом в обеденное время; экономический кризис явно не отразился на приверженности менеджеров близлежащих банков к гурманству.
Боденштайн с любопытством осматривался. Он уже много слышал об «Эбони-клаб», этот ресторан в индийском колониальном стиле принадлежал к самым дорогим и популярным заведениям в городе. Взгляд Боденштайна упал на парочку, сидевшую за столиком на двоих на втором этаже, в глубине зала. У него чуть не остановилось сердце. Козима! Она, как зачарованная, слушала своего собеседника, тошнотворно эффектного мужчину, который, страстно жестикулируя, что-то объяснял ей. От того, с каким выражением на лице и как она сидела – слегка подавшись вперед, опершись локтями о стол и положив подбородок на сложенные вместе пальцы, – в его мозгу мгновенно сработала аварийная сигнализация. Козима убрала прядь со лба, рассмеялась каким-то словам этого типа, а потом еще и положила ладонь ему на руку! Боденштайн, окаменев, стоял посреди зала; вокруг, не обращая на него внимания, словно он был невидимкой, сновали официанты. Утром Козима сказала, что ей сегодня опять придется провести весь день в Майнце, в монтажной. Может, ее планы неожиданно изменились? Или она опять сознательно наврала ему? Разве ей могло прийти в голову, что расследование приведет его именно в этот день именно в этот ресторан, один из тысяч франкфуртских ресторанов?
– Я могу вам чем-нибудь помочь?
Перед ним остановилась молодая пухленькая женщина и улыбнулась немного натянутой, выдающей нетерпение улыбкой.
Его сердце опять включилось, и в груди грянул тяжелый набат. Он дрожал всем телом, ему было худо, так худо, что, казалось, его вот-вот вырвет.
– Нет, – ответил он, не сводя глаз с Козимы и ее спутника.
Официантка недоуменно посмотрела на него, но ему было плевать на ее реакцию. В каких-нибудь двадцати метрах от него сидела его жена в обществе мужчины, радость от предстоящей встречи с которым она выражала тремя восклицательными знаками. Боденштайн судорожно попытался сосредоточиться на дыхании – вдох, выдох… Ему хотелось пройти прямо к их столику и без всяких предисловий двинуть этому типу в рожу. Но поскольку его с детства усиленно приучали к железному самообладанию и прививали ему хорошие манеры, он стоял как столб и ничего не делал. Тонкий, опытный наблюдатель в нем чисто механически констатировал факт их явной близости. Вот они склонились друг к другу и обменялись проникновенными взглядами… Краем глаза он заметил, как официантка что-то говорит про него метрдотелю, который уже успел подобающим образом разместить где-то свою VIP-персону. Теперь ему нужно было либо подойти к Козиме и ее кавалеру, либо немедленно смыться. Но он чувствовал, что не в состоянии разыгрывать невинное удивление и радость встречи, и выбрал последнее. Круто развернувшись, он пошел к выходу. Выйдя на крыльцо, он на секунду ошарашенно уставился на строительный забор на противоположной стороне улицы, потом, как оглушенный, пошел по Гиолетштрассе. Сердце у него колотилось, а к горлу и в самом деле подступала настоящая тошнота. Образ Козимы и ее спутника неизгладимо врезался в его сетчатку. Вот и случилось то, чего он так боялся: теперь он точно знал, что Козима ему изменяет.
Неожиданно кто-то преградил ему дорогу. Он попытался обойти препятствие, но женщина с раскрытым зонтиком сделала шаг в ту же сторону, и ему пришлось остановиться.
– Ты уже обратно? – Голос Пии Кирххоф пробился сквозь туман в его мозгу и вернул к действительности. – Ну что, выяснил? Был там Терлинден в субботу?
Терлинден! Он совершенно забыл про него.
– Я… я даже не спрашивал… – признался он.
– Что с тобой? Ты в порядке? – Пия пытливо посмотрела на него. – У тебя такой вид, как будто ты только что пообщался с инопланетянами.
– Там, в ресторане, сидит Козима… – произнес он бесцветным голосом. – С мужчиной… Хотя утром говорила, что…
Он не смог договорить, ему как будто кто-то сдавил рукой горло. Он дотащился на ватных ногах до ближайшего дома и, несмотря на дождь, уселся прямо на ступеньку крыльца. Пия молча и, как ему показалось, сочувственно наблюдала за ним. Он опустил глаза.
– Дай мне сигарету, – попросил он хриплым голосом.
Пия порылась в карманах куртки и достала пачку сигарет и зажигалку. Боденштайн не курил уже пятнадцать лет и не испытывал от этого никакого дискомфорта, но сейчас вдруг понял, что жажда никотина все еще живет где-то в недрах его организма.
– Машина стоит на углу Кеттенхофвег и Брентаноштрассе, – Пия протянула ему ключи. – Иди и посиди лучше в машине, а то еще схватишь тут воспаление легких.
Боденштайн не ответил и не взял ключи. Ему было плевать, что он промокнет, что на него таращатся прохожие. Ему было абсолютно на все наплевать. Хотя втайне он давно предчувствовал этот финал, он все же отчаянно надеялся на какое-нибудь безобидное объяснение вранья Козимы и ее эсэмэски и был совершенно не готов к тому, чтобы встретить ее в обществе другого мужчины. Он жадно затягивался, стараясь вдохнуть дым как можно глубже, как будто курил не «Мальборо», а марихуану. Карусель его лихорадочных мыслей постепенно замедлила свое бешеное кружение и наконец совсем остановилась. В голове воцарилась глубокая, мертвая тишина. Он сидел посреди улицы в центре Франкфурта, на лестничной ступеньке и чувствовал себя самым одиноким человеком на свете.
* * *
Ларс Терлинден грохнул трубку на рычаг и несколько минут сидел в полной неподвижности. Наверху его ждало правление. Эти господа специально приехали из Цюриха, чтобы послушать, как он собирается возвращать триста пятьдесят миллионов, которые по его вине вылетели в трубу. А у него, увы, не было готового решения. Они выслушают его, а потом с фальшиво-приветливыми улыбками разорвут на куски, эти спесивые скоты, которые год назад одобрительно похлопывали его по плечу за «сделку века».
Снова зазвонил телефон, на этот раз внутренний. Ларс Терлинден проигнорировал звонок. Он открыл верхний ящик стола, достал лист бумаги для деловых писем, авторучку «Монблан», подарок шефа из лучших времен, которой он пользовался только для подписания договоров. С минуту он сидел, уставившись на пустой лист кремового цвета, потом начал писать. Закончив, он, не перечитывая написанное, сложил лист и сунул его в конверт с подкладкой. Потом написал на конверте адрес, встал, взял папку и пальто и вышел из кабинета.
– Это отправьте сегодня же, – сказал он секретарше и бросил письмо ей на стол.
– Разумеется, – ответила она с плохо скрываемым раздражением. Когда-то она была ассистентом председателя правления и до сих пор считала должность секретарши руководителя отдела ниже своего достоинства. – Вы помните, что вас ждет правление? – полувопросительно-полуутвердительно прибавила она.
– Естественно. – Он прошел мимо, не удостоив ее взглядом.
– Вы опаздываете уже на семь минут!
Он вышел в коридор. Двадцать четыре шага до лифта, который, раскрыв двери, казалось, нетерпеливо ждал его. Наверху, на двенадцатом этаже, уже семь минут сидели члены правления. От них зависели его будущее, его репутация, вся его жизнь. Вслед за ним в лифт юркнули две девицы из бэк-офиса. Он знал их в лицо и кивнул им с отсутствующим видом. Ответив на его приветствие, они захихикали и зашептались. Дверь бесшумно закрылась. Он ужаснулся, увидев в зеркале свое осунувшееся лицо, тупые, потухшие глаза. Он не чувствовал ничего, кроме смертельной усталости и пустоты.
– Вам куда? – спросила брюнетка с круглыми глазами. – Наверх или вниз?
Ее палец с накладным ногтем завис над электронным табло. Ларс Терлинден не мог оторваться от своего отражения.
– Мне вниз, – ответил он наконец. – До конца. До упора…
* * *
Пия Кирххоф вошла в «Эбони-клаб» и благодарно кивнула портье, услужливо открывшему ей дверь. Они с Кристофом совсем недавно ужинали здесь вместе с Хеннингом и Мириам. Хеннинг выложил целых пятьсот евро. На ее взгляд, это было чистое пижонство. Она не любила «элитные» рестораны с их выпендрежными меню и винными картами, которые не прочтешь без переводчика и в которых цена за одну-единственную бутылку может выражаться четырехзначным числом. Поскольку она выбирала вино не по этикетке, а по личному вкусу, то для полного счастья ей вполне хватало бардолино или кьянти в ближайшей пиццерии.
Метрдотель слез со своего трона и устремился к ней с ослепительной улыбкой. Пия молча сунула ему под нос служебное удостоверение. Температура его улыбки упала сразу на несколько градусов. Потенциальная клиентка, которую можно было раскрутить на эксклюзивный ланч, на глазах превратилась в кобру, грозившую, наоборот, распугать всех посетителей. Появление уголовной полиции мало кого обрадует, и уж меньше всего метрдотеля фешенебельного ресторана в разгар обеденного перерыва.
– Могу я узнать, в чем дело? – приглушенным голосом спросил метрдотель.
– Нет, – лаконично ответила Пия, – не можете. Где заведующий?
Улыбка испарилась окончательно. А вместе с ней искусственная вежливость.
– Подождите здесь.
Он удалился, а Пия осторожно осмотрелась. Действительно! За одним из столиков на двоих, в интимной обстановке, сидела Козима с мужчиной явно моложе ее лет на десять. Он был в мятом повседневном костюме и в рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами, без галстука. Его небрежная поза выдавала самоуверенность. Буйная темно-русая грива ниспадала на плечи, угловатое, заросшее пятидневной бородой лицо с агрессивно выступающим подбородком и орлиным носом было выдублено солнцем и ветром. А может, алкоголем, не без злорадства подумала Пия. Козима фон Боденштайн что-то оживленно говорила ему, а он смотрел на нее с восхищенной улыбкой. Это был неделовой обед и не случайная встреча старых знакомых – исходившие от них эротические волны не могли не броситься в глаза даже незаинтересованному, случайному наблюдателю. Либо они только что из койки, либо собираются улечься в нее и этим обедом продлевают удовольствие предвкушения. Пия искренне сочувствовала шефу, и все же в определенной мере она понимала Козиму, которая после двадцати пяти лет замужества могла не устоять перед соблазном маленького любовного приключения.
Появление заведующего прервало ее наблюдения. Ему было не больше тридцати пяти лет, но он казался старше из-за своих жидких песочных волос и одутловатого лица.
– Я не хочу вас надолго отвлекать, господин… – начала Пия, глядя на тучного заведующего, который не удосужился представиться или хотя бы поздороваться.
– …Ягельски, – произнес он, глядя на нее сверху вниз, и властным движением руки отогнал в сторону метрдотеля, который поспешил занять свое рабочее место на троне. – В чем дело? У нас много работы.
Ягельски… Эта фамилия вызвала у Пии какие-то смутные ассоциации.
– Что вы говорите! – иронически парировала Пия. – А вы что, совмещаете свою должность с обязанностями шеф-повара?
– Нет.
Он изобразил кисловатую улыбку, его странно бегающий взгляд то и дело скользил по залу. Неожиданно обернувшись, он остановил проходившую мимо официантку и что-то прошипел ей, отчего та мгновенно покраснела.
– Обученный персонал – это сегодня большая проблема, – пояснил он, обращаясь к Пии уже с серьезным лицом. – Эти девчонки – просто катастрофа! Никакого представления о том, как надо работать.
Прибывали все новые посетители, Пия с Ягельски все еще стояли в проходе и мешали и гостям, и персоналу. Пия вдруг вспомнила, что фамилию Ягельски она уже слышала: у хозяйки «Черного коня» в Альтенхайне та же фамилия. Она спросила об этом своего собеседника, и тот подтвердил, что они не просто однофамильцы. Ему, Андреасу Ягельски, принадлежит и «Эбони-клаб», и «Черный конь», и еще один ресторан во Франкфурте.
– Ну так в чем дело? – спросил он.
Вежливость не была его отличительной чертой. Как и деликатность.
– Я хотела бы узнать, ужинал ли здесь в прошедшую субботу господин Клаудиус Терлинден с женой.
Он поднял брови.
– А зачем это понадобилось полиции?
– Затем, что это ее интересует. – Пии постепенно начинала действовать на нервы его снисходительно-пренебрежительная манера общения. – Итак?
Он с секунду помедлил, потом кивнул.
– Да, ужинал.
– Он был только с женой?
– Не знаю, не помню.
– Может быть, ваш метрдотель помнит? У вас ведь наверняка есть книга бронирования.
Ягельски с видимой неохотой жестом подозвал метрдотеля и велел ему подать книгу бронирования. Вытянув руку, он молча ждал, пока тот, снова взгромоздившись на свой трон, достанет книгу и услужливо вручит ее своему хозяину. Лизнув указательный палец, он медленно принялся перелистывать страницы книги в кожаном переплете.
– А, вот, есть, – сказал он наконец. – Они были вчетвером. Теперь припоминаю.
– Кто с ними был еще? Фамилии? – спросила Пия.
Несколько человек, сидевшие за одним столом, поднялись и направились к выходу. Только теперь Ягельски наконец соблаговолил провести Пию к стойке.
– А это еще зачем? Вас это не касается.
Терпение Пии лопнуло.
– Послушайте!.. Я расследую дело о пропаже вашей официантки Амели, которую в последний раз видели в субботу в «Черном коне». И мы ищем свидетелей, которые могли видеть девушку после этого.
Ягельски уставился на нее, подумал несколько секунд и, очевидно, решил, что назвать фамилии все же придется.
– С ними были супруги Лаутербах.
Пия удивилась. Зачем Терлиндену понадобилось скрывать, что они ужинали со своими соседями? В офисе он говорил исключительно о себе и о своей жене и ни словом не обмолвился о Лаутербахах. Странно.
Спутнику Козимы тем временем принесли счет. Получая деньги, официантка просияла как начищенный медный котелок. Клиент явно не поскупился на чаевые. Он встал и обошел вокруг стола, чтобы отодвинуть стул Козиме. Хотя внешне он и представлял собой полную противоположность Боденштайна, у него, по крайней мере, были такие же хорошие манеры.
– Вы знаете спутника вон той рыжеволосой дамы? – неожиданно спросила Пия Андреаса Ягельски.
Тому не надо было даже поднимать голову и смотреть в указанную сторону, чтобы понять, кого она имела в виду. Пия отвернулась, чтобы, проходя мимо, Козима случайно не узнала ее.
– Естественно! – В голосе Ягельски прозвучало легкое недоумение, как будто ему было трудно поверить, что кто-то мог не знать этого человека. – Это Александр Гаврилов. Он что, тоже имеет отношение к вашему расследованию?
– Возможно, – ответила Пия и улыбнулась. – Спасибо за помощь.
* * *
Боденштайн все еще сидел на ступеньке и курил. У его ног лежало четыре окурка. Пия молча постояла перед шефом, переваривая необычное зрелище.
– Ну что? – поднял он голову. Его лицо было бледным.
– Представь себе: Терлиндены ужинали вместе с Лаутербахами! – сообщила Пия. – А директор «Эбони-клаб» одновременно является владельцем «Черного коня» в Альтенхайне. Правда, интересное совпадение?
– Я не об этом.
– А о чем? – притворно удивилась Пия.
– Ты ее… видела?
– Видела. – Она наклонилась, взяла пачку сигарет, которую он положил рядом с собой на ступеньку, и сунула ее в карман. – Пошли. У меня нет желания отморозить себе задницу.
Боденштайн тяжело поднялся, сделал последнюю затяжку и щелчком отбросил окурок на мокрый асфальт. По дороге к машине Пия незаметно бросила на него сбоку пытливый взгляд. Неужели он все еще надеется на безобидное объяснение этого рандеву своей жены с чужим привлекательным мужчиной?
– Александр Гаврилов… – произнесла она и остановилась. – Полярник и альпинист…
– Что? – Боденштайн удивленно уставился на нее.
– Это он, мужчина, с которым Козима была в ресторане… – пояснила Пия и мысленно закончила фразу: «И с которым она, без всяких сомнений, трахается…»
– Ну конечно. – Боденштайн провел ладонью по лицу. Он говорил скорее с самим собой. – То-то мне этот тип показался знакомым. Козима сама познакомила нас… Кажется, на ее последней кинопремьере. Они несколько лет назад планировали какой-то совместный проект, из которого ничего не получилось.
– Может, это действительно просто деловая встреча? – попыталась Пия успокоить его, вопреки собственной уверенности в обратном. – Может, они как раз обсуждали этот проект, а ты навыдумывал бог знает чего…
Боденштайн посмотрел на нее, подняв брови. В его глазах на секунду мелькнула ироническая искра, но тут же погасла.
– Я не слепой, – ответил он. – И я видел больше чем достаточно. Моя жена спит с этим типом. И давно. Может, это и хорошо, что мне больше не надо себя обманывать.
Он так стремительно пошел дальше, что Пии пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отстать от него.
* * *
Тис все знает, а полиция очень заинтересовалась этой историей. Ты должен что-нибудь сделать. Тебе есть что терять!
Буквы на мониторе расплывались перед его глазами. Этот мейл пришел на его официальный адрес в министерство! Страшно даже представить себе, что было бы, если бы это прочитала секретарша! Обычно она утром распечатывала его мейлы и оставляла их у него на столе. А сегодня он случайно оказался в кабинете раньше ее. Грегор Лаутербах, закусив губу, кликнул на адрес отправителя: [email protected]. Кто же за этим скрывается? Кто? Кто? Кто? Этот вопрос не давал ему покоя с того момента, как он получил первое письмо. Он ни днем ни ночью не мог думать ни о чем другом. Страх обрушился на него, как лихорадка.
От стука в дверь он вскочил, как будто его ошпарили кипятком. При виде его лица ежеутреннее приветствие застряло у Инес Шюрманн-Лидтке в горле.
– Вы себя неважно чувствуете, шеф? – с тревогой спросила она.
– Да… – прохрипел Лаутербах и тяжело опустился в кресло. – Кажется, подхватил грипп.
– Может, отменить все ваши сегодняшние встречи и звонки?
– А есть что-нибудь важное?
– Нет, ничего срочного. Я вызову Фортхубера, и он отвезет вас домой.
– Хорошо. Спасибо, Инес.
Лаутербах кивнул ей и немного покашлял. Секретарша вышла. Он опять уставился на мейл. Белоснежка… Его мысли неслись по кругу. Он закрыл сообщение, щелчком правой кнопки мыши блокировал отправителя и переслал сообщение на его адрес как не достигшее адресата.
* * *
Барбара Фрёлих сидела за кухонным столом и тщетно пыталась сосредоточиться на кроссворде. После трех дней и ночей неизвестности ее нервы были на пределе. В воскресенье она отправила малышей к своим родителям в Хофхайм, а Арне в понедельник пошел на работу, хотя шеф предлагал ему остаться дома. Но что ему делать дома? С тех пор время словно остановилось. Амели как в воду канула – никаких следов и известий. Ее мать три раза звонила из Берлина, движимая скорее чувством долга, чем тревогой за дочь. Первые два дня к ней еще заходили женщины, утешить и поддержать ее, но, поскольку они были мало знакомы, гостьи чувствовали себя неуютно и, посидев немного на кухне и не зная, о чем говорить, спешили поскорее уйти. А вчера вечером они с Арне к тому же еще и крепко поссорились. Это была их первая ссора за всю совместную жизнь. Она упрекнула мужа в том, что его мало волнует судьба его старшей дочери, и, распалившись, в гневе сказала ему, что он, наверное, даже будет рад, если она больше не появится. В сущности, это была не ссора, потому что Арне только смотрел на нее и молчал. Как всегда.