Текст книги "Белоснежка должна умереть"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Они поехали по извилистой, окаймленной низкими фонарями дороге, ведущей через парк с роскошными старыми деревьями, самшитовыми изгородями и по-зимнему голыми цветочными клумбами. За очередным поворотом из туманных сумерек раннего осеннего вечера выступил дом, большая старинная вилла в фахверковом стиле, с эркерами, башнями, остроконечными фронтонами и приветливо горящими окнами. Пия въехала во внутренний двор и остановилась прямо перед лестницей. Из-под козырька крыльца, опиравшегося на мощные деревянные столбы, им ухмылялся целый ансамбль тыкв-чудовищ, вырезанных для Хеллоуина. Пия нажала на кнопку звонка, и за дверью грянул многоголосый собачий оркестр. Сквозь старомодные матовые стекла она видела размытые силуэты целой своры собак, которые с лаем бросались на дверь. Выше всех прыгал и особенно страстно заливался длинноногий джек-рассел-терьер.

Холодный ветер заносил под козырек мелкий дождь, капли которого постепенно превращались в колючие маленькие снежинки. Пия позвонила еще раз, и собачий лай резко перешел в оглушительное крещендо.

– Выйдет наконец кто-нибудь или нет? – сердито проворчала Пия и подняла воротник куртки.

– Рано или поздно кто-нибудь откроет, – откликнулся Боденштайн, с невозмутимым видом облокотившийся о деревянные перила.

Пия бросила на него сердитый взгляд. Его олимпийское терпение иногда бесило ее. Наконец послышались шаги, собаки умолкли и исчезли, как по мановению волшебной палочки. Дверь отворилась, на пороге показалась по-девичьи изящная блондинка в жилетке с меховой опушкой, свитере с высоким воротником, юбке до колен и модных сапогах на высоком каблуке. На первый взгляд ей можно было дать лет двадцать пять. У нее было гладкое, вневозрастное лицо и большие голубые, как у куклы, глаза. Она с вежливым любопытством посмотрела сначала на Пию, потом на Боденштайна.

– Фрау Терлинден? – Пия порылась в карманах жилетки-пуховика и джинсовой куртки в поисках своего служебного удостоверения. – Моя фамилия Кирххоф, а это мой коллега Боденштайн. Уголовная полиция, Хофхайм. Ваш муж дома?

– К сожалению, нет. – Женщина с приветливой улыбкой протянула им руку, которая выдала ее истинный возраст. Ей было хорошо за пятьдесят. Молодежный аутфит сразу показался маскарадом. – Чем могу быть полезна?

Она явно не собиралась приглашать их в дом. Но через открытую дверь Пия успела бросить взгляд внутрь и увидела широкую парадную лестницу, устланную темно-красным ковром, просторный холл, мощенный черными и белыми мраморными плитами в шахматном порядке, и мрачные картины маслом на шафрановых стенах.

– Вы, конечно, уже слышали, что пропала дочь ваших соседей. Вчера служебные собаки несколько раз находили ее следы вблизи вашего дома, и нам хотелось бы услышать ваши комментарии по этому поводу.

– Это неудивительно: Амели часто бывала у нас, – ответила фрау Терлинден и перевела взгляд от Пии к Боденштайну и обратно. Ее голос напоминал птичий щебет. – Она дружит с нашим сыном Тисом.

Едва заметным, как бы неосознанным движением она коснулась своей безупречной стрижки под пажа и опять бросила короткий и чуть растерянный взгляд на Боденштайна, который молчал и держался на втором плане. Белый пластырь у него на лбу ярко выделялся в сумрачном свете.

– Дружит? Вы хотите сказать, что Амели – подружка вашего сына?

– Нет-нет, я не это имела в виду. Просто они хорошо понимают друг друга, – сдержанно ответила фрау Терлинден. – Амели – очень общительная девушка, и она не дает ему понять, что он… не такой, как все.

Хотя разговор она вела с Пией, взгляд ее то и дело устремлялся на Боденштайна, словно она ждала от него поддержки. Пия хорошо знала этот тип женщин, эту профессионально составленную и вошедшую в плоть и кровь смесь женской беспомощности и кокетства, которая почти в каждом мужчине пробуждает инстинкт защитника. Органично сочетаются эти два свойства лишь у очень немногих женщин, большинство просто открывают их для себя с возрастом и берут на вооружение как эффективное средство воздействия.

– Мы хотели бы поговорить с вашим сыном, – сказала Пия.

– К сожалению, это невозможно. – Кристина Терлинден коснулась мехового воротника жилетки, опять провела рукой по своей белокурой «шляпке». – Тис очень плохо себя чувствует. Вчера у него был рецидив, нам пришлось вызвать доктора.

– Что за рецидив? – не унималась Пия.

Если эта мадам думает, что полиция удовлетворится какими-то намеками и недомолвками, то она ошибается!

Вопрос Пии, судя по всему, был фрау Терлинден неприятен.

– Видите ли… у Тиса очень неустойчивая психика. Даже самые незначительные изменения в его окружении могут совершенно выбить его из равновесия.

Ее слова прозвучали так, как будто она выучила их наизусть. Отсутствие какого бы то ни было личного отношения к произносимым словам было в ней поразительным. Ее, похоже, мало интересовал и факт пропажи соседской дочери. Она даже из вежливости не попыталась что-нибудь спросить или сказать об этом событии. Это было странно. Пия вспомнила о гипотетических заявлениях женщин в деревенском магазине, которые считали вполне возможным, что Тис, шатающийся по ночам, «как привидение», мог что-то сделать с девушкой.

– А чем ваш сын занимается целый день? – продолжала Пия. – Он где-нибудь работает?

– Нет. Чужие люди – это непосильная нагрузка для его нервной системы. Он занимается нашим садом и садами кое-кого из соседей. Он очень хороший садовник.

Пии невольно вспомнилась старая песня Рейнхарда Мея, [21]21
  Рейнхард Мей (р. 1942) – немецкий музыкант, певец и композитор, один из известнейших бардов Германии.


[Закрыть]которую тот написал в качестве пародии на фильмы, снятые по книгам Эдгара Уоллеса [22]22
  Эдгар Уоллес (1875–1932) – английский писатель, драматург, киносценарист и журналист. Основоположник литературного жанра «триллер». По его произведениям создано более 160 фильмов.


[Закрыть]в шестидесятые годы. «Убийца – всегда садовник»… Может, все очень просто? Может, Терлиндены знают больше, чем говорят, и прячут своего душевнобольного сына, чтобы уберечь его от изоляции?

* * *

Дождь окончательно перешел в снег. Асфальт покрылся тонким белым налетом, и Пии стоило немалых усилий остановить тяжелый «БМВ» на летней резине перед воротами фирмы «Терлинден».

– Тебе бы не мешало уже наконец перейти на зимнюю резину, – сказала она шефу. – Золотое правило: с октября до Пасхи.

– Что? – рассеянно спросил Боденштайн, медленно возвращаясь из каких-то своих невеселых грез.

Зазвонил его мобильный телефон.

– Да, фрау доктор Энгель, – сказал он в трубку, взглянув на дисплей.

– С октября до Пасхи… – пробормотала Пия и, опустив стекло, показала вахтеру удостоверение. – Господин Терлинден ждет нас.

Это было не совсем так, но вахтер кивнул, поспешил в свою теплую будку и поднял шлагбаум. Пия осторожно дала газу, чтобы машину не занесло, и поехала через пустые парковки к стеклянному фасаду главного корпуса. Прямо перед входом стоял черный «мерседес» класса S. Пия припарковалась за ним и вышла из машины. Сколько же Оливер еще будет болтать с Энгель? У нее уже ноги превратились в ледышки. За те несколько минут, что они ехали через Альтенхайн, салон не успел прогреться. Снег валил все гуще. А ей потом еще надо будет как-то доехать до Хофхайма и не улететь в кювет! Взгляд ее упал на уродливую вмятину на заднем крыле «мерседеса». Она всмотрелась в нее внимательней. Повреждение было довольно свежим – на нем еще не успела образоваться ржавчина.

За спиной у нее хлопнула дверца, она обернулась. Боденштайн открыл перед ней дверь, и они вошли в холл. За стойкой из полированного орехового дерева сидел молодой человек. На белой стене за ним красовалась надпись, выполненная золотыми буквами: «Терлинден». Скромно и в то же время солидно. Пия сообщила молодому человеку цель их визита, и после короткого телефонного звонка он проводил их к лифту в задней части холла. Они молча поднялись на пятый этаж, где их уже ожидала элегантная дама среднего возраста. Она явно собиралась покинуть свое рабочее место, потому что была в пальто, с сумкой на плече и шарфом на шее, но, верная служебному долгу, провела их в кабинет шефа.

После всего, что Пия успела услышать о Клаудиусе Терлиндене, она ожидала увидеть этакого снисходительно-благожелательного патриарха и была сначала даже немного разочарована. За столом, заваленным бумагами и заставленным всевозможными предметами, сидел мужчина с довольно заурядной внешностью, в костюме и в галстуке. Когда они вошли, он поднялся, застегнул пиджак и пошел им навстречу.

– Добрый вечер, господин Терлинден, – поздоровался окончательно проснувшийся Боденштайн. – Извините за поздний визит, но мы уже несколько раз пытались дозвониться до вас.

– Добрый вечер, – ответил Терлинден и улыбнулся. – Секретарша передала мне, что вы звонили. Я собирался завтра утром связаться с вами.

Ему было лет пятьдесят пять – пятьдесят семь. Густые темные волосы на висках уже поседели. Вблизи его внешность никак нельзя было назвать заурядной, отметила Пия. Красавцем Клаудиус Терлинден не был; его портили слишком большой нос, слишком угловатый подбородок, слишком полные для мужчины губы. И все же его облик излучал какую-то особую, притягательную силу.

– Боже, какие у вас холодные руки! – озабоченно произнес он, пожав ее руку своей приятно теплой, сухой ладонью, и прикрыл ее на секунду другой рукой.

Пия вздрогнула от этого прикосновения, как от удара током. В глазах Терлиндена даже мелькнуло удивление.

– Принести вам кофе или горячего какао, чтобы вы поскорее согрелись?

– Нет-нет, спасибо, – ответила Пия, смущенная пронзительностью его взгляда, от которой у нее даже вспыхнули щеки.

Их зрительный контакт продлился чуть дольше, чем это было необходимо. Что же это было? Простой, вполне объяснимый законами физики статический разряд или что-то совсем другое?

Прежде чем Пия или Боденштайн успели задать первый вопрос, Терлинден осведомился об Амели.

– Я очень волнуюсь за нее, – с серьезным лицом произнес он. – Она дочь моего прокуриста, и я хорошо ее знаю.

Пия собиралась вести разговор жестко и сразу атаковать его в лоб заявлением о том, что он активно подбивал под Амели клинья. Но это намерение вдруг как-то незаметно улетучилось.

– Пока мы не располагаем новыми сведениями, – ответил Боденштайн и без долгих предисловий перешел к делу. – Нам говорили, что вы несколько раз навещали Тобиаса Сарториуса в тюрьме. Зачем вам это было нужно? И почему вы взяли на себя долги его родителей?

Пия сунула руки в карманы жилетки и попыталась вспомнить, что она хотела спросить Терлиндена в первую очередь. Но ее мозг вдруг стал пустым, как отформатированный жесткий диск компьютера.

– После той жуткой истории от Хартмута и Риты все в деревне вдруг отвернулись, как от прокаженных, – ответил Терлинден. – А я против семейной ответственности. [23]23
  Семейная ответственность – судебная ответственность всех членов семьи за деяния, совершенные одним из ее членов (в фашистской Германии).


[Закрыть]Что бы там ни натворил взрослый сын – его родители не виноваты.

– И это несмотря на то, что Тобиас тогда высказывал предположение о вашей причастности к пропаже одной из девушек? И у вас из-за этого были большие неприятности?

Терлинден кивнул, сунул руки в карманы и склонил голову набок. Похоже, его уверенность в себе не мог поколебать даже тот факт, что Боденштайн был выше его на целую голову и ему приходилось смотреть на него снизу вверх.

– Я не держу зла на Тобиаса. Он тогда находился под чудовищным стрессом и старался защищаться любыми способам и. К тому же я действительно дважды оказывался в очень неприятных ситуациях из-за Лауры. Ее мать работала у нас экономкой, она часто бывала у нас в доме и вообразила себе, что влюблена в меня.

– И что это были за ситуации? – уточнил Боденштайн.

– Один раз она взяла и улеглась в мою постель, пока я был в ванной, – ответил Терлинден деловым тоном. – Второй раз разделась передо мной догола в гостиной. Моя жена была как раз в отъезде, Лаура это знала. Она прямо заявила мне, что хочет со мной спать.

По каким-то непонятным ей причинам слова Терлиндена действовали Пии на нервы. Избегая встречаться с ним глазами, она разглядывала обстановку кабинета. Мощный письменный стол из цельного дерева с импозантной резьбой по бокам покоился на огромных львиных лапах. Вероятно, это был старинный и ценный стол, но Пия давно не видела ничего более уродливого. Рядом со столом стоял стилизованный под старину глобус, а на стенах висели мрачные экспрессионистские картины в простых позолоченных рамах, напоминающие те, что Пия увидела через плечо фрау Терлинден в вестибюле виллы.

– И что было потом? – спросил Боденштайн.

– Когда я отклонил ее домогательства, она в слезах выбежала из комнаты. Именно в этот момент в гостиную вошел мой сын.

Пия прочистила горло. Она уже успела взять себя в руки.

– Вы часто подвозили Амели Фрёлих на своей машине, – сказала она. – Об этом она писала в своем дневнике. У нее было такое впечатление, что вы каждый раз поджидали ее.

– Поджидать я ее не поджидал, – улыбнулся Терлинден, – но несколько раз действительно подвозил ее до автобусной остановки или, наоборот, до дома, когда она случайно попадалась мне на дороге.

Он говорил спокойно и непринужденно и не производил впечатления человека, у которого нелады с совестью.

– Вы помогли ей устроиться на работу официанткой в «Черного коня». Почему?

– Амели нужны были деньги, а хозяин «Черного коня» искал официантку. – Он пожал плечами. – Я знаю в деревне каждого человека, и если могу кому-нибудь чем-нибудь помочь, то с удовольствием делаю это.

Пия внимательней всмотрелась в его черты. Они на секунду встретились глазами, и она выдержала его пытливый взгляд. Она задавала вопросы, он отвечал на них. В то же время между ними происходило что-то еще. Но что? В чем заключалось это странное воздействие, которое оказывал на нее этот человек? Может, все из-за его темных глаз? Или из-за приятного, звучного голоса? Из-за уверенности в себе, которую он излучал? Неудивительно, что он произвел впечатление на такую молоденькую девушку, как Амели, если ему удалось выбить из равновесия даже ее, Пию, взрослую женщину.

– Когда вы видели Амели в последний раз? – вновь вступил Боденштайн.

– Точно не помню.

– А где вы были в субботу вечером? Между двадцатью двумя и двумя часами?

Терлинден вынул руки из карманов и скрестил их на груди. На тыльной стороне его левой ладони темнела свежая царапина.

– Мы с женой ужинали во Франкфурте, – ответил он, подумав несколько секунд. – У Кристины разболелась голова, поэтому я сначала высадил ее у дома, а потом приехал сюда и положил ее драгоценности в сейф.

– Когда вы вернулись из Франкфурта?

– Примерно в половине одиннадцатого.

– Значит, вы дважды проезжали мимо «Черного коня», – заметила Пия.

– Да.

Он смотрел на нее с таким вниманием, с каким участник телевикторины смотрит на ведущего, когда тот задает последний, решающий вопрос, в то время как на вопросы Боденштайна он отвечал почти небрежно. Это внимание сбивало ее с толку, и Боденштайн, похоже, тоже успел это отметить.

– И вы при этом ничего особенного не заметили? – спросил он. – Может быть, вы видели кого-нибудь на улице? Какого-нибудь любителя вечерних прогулок?

– Нет, ничего особенного я не заметил, – задумчиво ответил Терлинден. – Но я езжу по этому маршруту каждый день по несколько раз, так что не очень-то обращаю внимание на прохожих.

– А откуда у вас эта царапина на руке? – спросила Пия.

Лицо Терлиндена помрачнело. Улыбка погасла.

– У меня был конфликт с сыном.

Тис! Ну конечно! Пия чуть не забыла, зачем она вообще сюда приехала! Боденштайн, судя по всему, тоже упустил это из вида, но ловко вышел из положения.

– Верно, – подхватил он. – Ваша жена сказала нам, что у вашего сына вчера было что-то вроде приступа.

Терлинден помедлил секунду, потом кивнул.

– А что это был за приступ? Ваш сын эпилептик?

– Нет, он аутист. Живет в собственном мире, каждое изменение в своем окружении воспринимает как угрозу и реагирует на него аутоагрессивным поведением. – Терлинден вздохнул. – Боюсь, что исчезновение Амели и стало причиной его рецидива.

– В деревне ходит слух, что Тис мог иметь отношение к исчезновению Амели.

– Чушь, – ответил он без всякого возмущения, скорее равнодушно, так, словно ему хорошо были известны эти разговоры. – Тис очень привязался к Амели. Просто кое-кто в деревне считает, что его место в сумасшедшем доме. Конечно, никто мне этого в глаза не говорит, но я знаю.

– Мы бы хотели поговорить с ним.

– К сожалению, сейчас это невозможно. – Терлинден сочувственно покачал головой. – Нам вчера пришлось отправить его в психиатрическую больницу.

– А что там с ним делают?

Пии сразу же полезли в голову страшные картины: как больных, привязанных к кушеткам, обрабатывают током.

– Пытаются успокоить.

– И сколько это может продлиться? Когда мы сможем с ним поговорить?

Терлинден поднял плечи.

– Не знаю. Такого тяжелого рецидива у Тиса не было уже много лет. Боюсь, что из-за этого события он будет отброшен в своем развитии далеко назад. Это было бы настоящей катастрофой. Для него и для нас.

Он пообещал немедленно сообщить Пии и Боденштайну, как только врачи сочтут возможным разговор с Тисом. Провожая их до лифта и пожимая им руки, он снова улыбался.

– Рад был с вами познакомиться, – сказал он.

На этот раз прикосновение его руки не вызвало у Пии удара током, и все же, когда дверь лифта закрылась и они поехали вниз, у нее осталось какое-то странное ощущение. Она постаралась поскорее стряхнуть с себя это наваждение.

– Он явно запал на тебя. Да еще как! – заметил Боденштайн. – А ты на него. – В его голосе слышалась легкая ирония.

– Чушь! – ответила Пия и застегнула молнию на куртке до самого подбородка. – Я просто пыталась понять, что он за человек.

– И к какому результату ты пришла?

– Мне кажется, он не лукавил.

– Что ты говоришь! – с иронией воскликнул Боденштайн. – А мне кажется – именно лукавил.

– Почему? Он же, не задумываясь, отвечал на все вопросы, даже на неприятные. Он ведь мог, например, не рассказывать нам, что Лаура дважды ставила его в неловкое положение.

– В этом-то и заключается его хитрость! – возразил Боденштайн. – Тебе не кажется странным, что его сын оказывается вне пределов досягаемости как раз в тот момент, когда исчезает Амели?

Лифт остановился, двери открылись.

– Как бы то ни было, мы не продвинулись ни на шаг вперед, – печально подытожила Пия.

Они пересекли холл, кивнули на прощание молодому человеку за стойкой и вышли на улицу. В лицо им дунул ледяной ветер. Пия нажала на кнопку брелка с ключами, дверцы машины разблокировались.

– Мы должны еще раз поговорить с фрау Терлинден, – сказал Боденштайн, остановившись перед машиной и глядя на Пию поверх крыши.

– То есть ты подозреваешь Тиса и его отца?

– Во всяком случае, это вполне реальная версия. Тис что-то сделал с девушкой, и папаша, желая замять дело, сует сына в психиатрическую больницу.

Они сели в машину, Пия включила мотор и выехала из-под навеса. Снег сразу же залепил лобовое стекло, дворники сами заработали по команде чувствительных датчиков.

– Я хочу знать, какой врач лечил Тиса, – задумчиво произнес Боденштайн. – И действительно ли Терлиндены в субботу вечером ужинали во Франкфурте.

Пия молча кивнула. Встреча с Клаудиусом Терлинденом вызвала в ней какое-то двойственное чувство. Обычно она редко так быстро поддавалась чьему-либо обаянию, но этот человек произвел на нее сильное впечатление, и ей хотелось понять, что именно на нее так подействовало.

* * *

Когда в половине десятого Пия вошла в здание регионального управления полиции, там уже осталась только охрана. Снег в районе Келькхайма опять перешел в дождь, и Боденштайн, несмотря на свою рану, настоял на том, что поедет домой один. Пия тоже не прочь была закончить рабочий день; Кристоф наверняка уже ждал ее, но встреча с Клаудиусом Терлинденом не давала ей покоя. А Кристоф с пониманием относился к тому, что ей иногда приходилось работать допоздна. Она прошла по пустым коридорам и лестницам в свой кабинет, включила свет и села за свой рабочий стол. Кристина Терлинден назвала им фамилию врача, который уже много лет лечил Тиса. Они не удивились, когда этим врачом оказалась фрау доктор Даниэла Лаутербах. Она как-никак была соседкой Терлинденов и в кризисных ситуациях могла оперативно оказать Тису помощь.

Пия ввела свой пароль и вошла в систему. С тех пор как она покинула офис Терлиндена, она уже несколько раз мысленно повторила весь их разговор, стараясь припомнить каждое слово, каждую формулировку, каждую деталь. Почему Боденштайн так уверен в том, что Терлинден имеет отношение к исчезновению Амели, а она, наоборот, совершенно не может себе это представить? Может, это странное воздействие, которое он оказал на нее, отразилось на ее объективности?

Она ввела фамилию Терлинден в одну из поисковых систем и получила сразу несколько тысяч результатов. За полчаса она много узнала о его фирме и семье, о социальной деятельности и благотворительности Клаудиуса Терлиндена. Он был членом надзирательных и учредительных советов бесчисленных и всевозможных объединений и организаций, раздавал стипендии одаренным молодым людям из малообеспеченных семей. Терлинден много делал для молодежи. Почему? Официально он объяснял это тем, что как человек, к которому судьба более чем благосклонна, он хочет поделиться плодами своего труда с обществом. Вполне благородный мотив, ничего не скажешь. Но может быть, за этим кроется что-нибудь еще? Он утверждает, что дважды отклонил сексуальные домогательства Лауры. Так ли это было на самом деле? Пия листала снимки, которые выдала поисковая система, и задумчиво разглядывала лицо этого мужчины, который вызвал в ней такие сильные эмоции. Знает ли его жена, что он неравнодушен к молоденьким девушкам и поэтому предпочитает подчеркнуто молодежный стиль одежды? Может, он убил Амели, потому что та оказала ему отчаянное сопротивление, когда он пытался овладеть ею? Пия в задумчивости закусила нижнюю губу. Нет, ей совершенно не хотелось в это верить.

Она вышла из Интернета и ввела его фамилию в полицейскую компьютерную базу данных. Тоже ничего интересного. Не судим, никаких конфликтов с законом. И вдруг ее взгляд упал на ссылку, появившуюся справа внизу. Она даже выпрямилась. В воскресенье, шестнадцатого ноября 2008 года, некто подал на Клаудиуса Терлиндена жалобу в полицию… Пия нажала на ссылку и загрузила документ, и чем дольше она читала, тем сильнее билось ее сердце.

– Нет, ну надо же!.. Кто бы мог подумать! – пробормотала она.