Текст книги "Замок Фрюденхольм"

Автор книги: Ханс Шерфиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

54

Нильс Мадсен приносил жертву, отпуская обоих парней перед самой страдой. Он имел право держать их до ноября, пока не будет выкопана свекла. Но он был идеалистом и отказывался от дешевой рабочей силы во имя интересов Дании.

В оставшиеся до отъезда дни Гарри и Ore батрачили, как обычно. Времени на мечты о красивой форме и блестящих сапогах не оставалось. Они стучали своими деревянными башмаками по брусчатке двора, возили тачки и разбрасывали навоз. Они не должны были предаваться лени и безделью в эти последние дни. После войны им дадут собственные усадьбы там, в России, они будут командовать и приказывать своим батракам, и поэтому важно, чтобы они сами поняли, какое благословение – труд. Никто не скажет о Нильсе Мадсене, что он приучил своих воспитанников к безделью.

На стене, окружавшей белый хутор Нильса Мадсена, висит плакат, извещающий, что здесь находится контора но вербовке в добровольческий корпус «Дания». Сюда! Здесь мужчины, способные носить оружие, могут записаться в ряды добровольцев. На борьбу с врагом всего мира! Тебя ждут. Твоя жена, твои дети не будут испытывать нужды, пока тебя нет. О них позаботятся, каждый очаг будет сохранен и будет ждать возвращения солдата.

Но туго приходилось тем семьям, кормильцы которых были арестованы датским государством. Тут власти не брали на себя ни заботы, ни ответственности.

Комиссии по социальным делам отклоняли их просьбы о помощи. Арест коммунистов осуществлялся неофициально, и не было дано никаких инструкций об оказании материальной помощи их семьям.

Маргрете стоило огромного труда заставить себя обратиться к председателю комиссии по социальным делам в местном управлении. Ей наотрез отказали в помощи. Расмус Ларсен объяснил ей, что подобная помощь не входит в сферу деятельности комиссии.

– Если семьям арестованных коммунистов следует оказывать особую помощь, то об этом должно заботиться правительство, – заявил Расмус Ларсен.

– Но как ты думаешь, чем нам жить? – спросила Маргрета.

– Об этом я не думал. Да. Я не обязан думать за вас. Вы сами должны были подумать о себе. А вы приходите и просите помощи. Комиссия по социальным делам не обязана платить за последствия вашей политической деятельности. Вы взрослые люди и должны были знать, на что вы идете.

– А на что мы идем? Мы не совершали ничего незаконного. Разве запрещалось иметь свои политические взгляды? Можно было с одинаковым правом быть коммунистом, социал-демократом, членом партии «венстре» пли еще кем-нибудь.

– Коммунисты всегда были чужеродным телом в Дании, – возразил Расмус Ларсен. – Коммунизм чужд датскому образу мыслей. Он противоречит ему. Проповедуемые им методы насилия вызывают лишь отвращение в нашем народе. Вся деятельность коммунистической партии – этого центра агитации, получающего приказы непосредственно из Москвы, – вырыла пропасть между коммунистами и свободолюбивыми датчанами.

– Коммунисты не нарушали конституции, – сказала Маргрета. – Мы не делали ничего противозаконного,

– А разве законно совершать покушения?

– Какие покушения?

– Гм, например, в тридцать восьмом году, когда были брошены бомбы на испанские тральщики во Фредериксхавне.

– Ты прекрасно знаешь, что коммунистическая партия тут ни при чем! Это была провокация.

– Этого я не знаю. Но я знаю, что здесь, в нашем управлении, мы намерены всегда и во всем соблюдать законы страны. А такого закона, чтобы оказывать особую помощь семьям коммунистов, нет. Скажите по совести, неужели приятно приходить сюда и просить общество о помощи? То самое общество, на которое вы постоянно нападали и с которым вели борьбу всеми средствами?

Маргрета с трудом удерживала слезы.

– Я ни о чем не прошу, – сказала она, – Я требую! Вы не имеете права незаконно бросать в тюрьму кормильца и отказывать в помощи тем, кого он содержал своим трудом!

– Управление никого не бросало в тюрьму,

– Моего мужа посадили в тюрьму без суда и следствия. Я осталась одна с четырьмя детьми! На что нам жить? Неужели дети должны голодать?

– Ни один ребенок в Дании не голодает, – веско произнес Расмус Ларсен, – Если люди не могут или но хотят содержать своих детей, то у нас есть организация по охране детей, которая о них позаботится.

Маргрета смотрела на него в изумлении. Она не находила слов.

– Дерьмо ты, Расмус! – только и сказала она,

Расмус Ларсен поднялся из-за своего письменного стола. Он был спокоен и в совершенстве владел собой.

– Мне известно, что дамы-коммунистки располагают особым запасом слов, – сказал он. – Я не намерен соревноваться с ними в этом. Будьте любезны, фру Ольсен, уходите!

Да, все было бесполезно. Маргрете пришлось уйти. Она надеялась, что Расмус Ларсен не видел ее слез, когда она через садовую калитку выходила на шоссе.

Мимо проехал автомобиль. Он свернул с шоссе на узкую проселочную дорогу, ведущую через болото. Кто бы это мог быть? На него обратили внимание, ибо теперь редко можно было увидеть автомобиль с бензиновым мотором. Бензин был только у доктора, графа и у немцев. У автобусов и грузовиков сзади дымились генераторные печи, а молочник снял со своего автомобиля мотор и впряг в него лошадь.

Маргрета кивнула старой Эмме, собиравшей ягоды в своем саду, они поговорили о погоде. Эмма стала совсем маленькая и сморщенная, но содержала сад в таком порядке, что он мог служить примером соседям. Живая изгородь была подрезана как по линейке, а поленница дров казалась чудом архитектуры. Откуда только у старой женщины силы брались? Правда, она воткнула стальные ножницы под куст крыжовника и была уверена, что нечистая сила у нее в кармане. И действительно, можно было поверить, что домовые или еще какая-нибудь нечисть работает на нее по ночам. Дом ее был отремонтирован. На чердачном окне появились занавески. Всюду царили порядок и чистота. Рыжий кот разжирел.

Маргрета спешила к молочному заводу, к Йоханне. По дороге она встретила Мариуса Панталонщика, и ей пришлось пройти мимо него. В блестящей фуражке и сапогах, он шагал так, будто направлялся прямо на войну. На Маргрету он посмотрел с ненавистью.

Он ушел из дому, потому что жена варила варенье и хотела заставить его чистить ягоды. Откуда люди берут талоны на сахар? И к чему столько варенья?

Около усадьбы Нильса Мадсена стояли несколько молодых людей и читали плакат о вербовке. «Есть еще ценности в мире, за которые стоит бороться! Вступай в борьбу за честь и свободу родины!»

Молодые люди плюнули на плакат. Может быть, Нильс Мадсен сам наденет немецкую форму и отправится воевать за честь Дании? А может быть, Мариус Панталонщик будет знаменосцем? Или трубачом? А граф мог бы записаться в танковую часть! Ведь когда он едет на своем тракторе, он давит все вокруг!

Йоханна была возбуждена и расстроена.

– Они были здесь! Они только что были здесь!

– Кто?

– Полицейские!

– Рылись они в доме? Был ли у них ордер на обыск?

– Нет. Они не обыскивали. Были очень вежливы и любезны. Их было двое. Оба в штатском, красивые.

– Они предъявили полицейские карточки?

– Нет. Сказали, что они сержанты полиции.

– Значит, не показали удостоверений?

– Нет. Но назвали себя: Хансен и Тюгесен.

– Хансен и Тюгесен. Я с ними разговаривала в Полицейском управлении. Они меня спросили, знаю ли я, где Оскар.

– Вот видишь! Удостоверения не были нужны!

– Всегда нужно требовать у них удостоверения, – стояла на своем Маргрета. – Не известно, кто к тебе может прийти в наше время. Это с одинаковым успехом могут быть и нацисты, и обычные грабители.

– Нет. На грабителей они не похожи. Это было видно сразу!

– По внешности не определишь.

– Хорошо, что я только что вымыла полы и вытерла пыль, – сказала Йоханна. – Здесь все было в порядке.

Маргрета оглядела комнату. Да, всюду было прибрано. Йоханна опять стала следить за порядком. Она только в первое время, оставшись одна, сидела, ничего не делая.

– Чего они хотели? Они думали, что Оскар дома?

Нет. Его они не искали. Оскар мог бы прекрасно спрятаться в спальне или на чердаке. «Мы не сделаем вашему мужу ничего плохого, – сказал тот, кого зовут Тюгесен. – Поймите, фру, что вашего мужа не преследуют за какое-либо нарушение закона. Мы только хотим поговорить с ним. Было бы лучше всего, если бы ваш муж пришел к нам. Если у вашего мужа совесть чиста, ему незачем скрываться. А так создается ложное положение. Разве вы этого не видите, фру? В Дании нельзя долго скрываться». А тот, кого зовут Хансен, сказал: «К тому же это и материальный вопрос. На что вы будете жить, фру?»

– Да, – проговорила Маргрета. – Послушала бы ты, что сказал мне Расмус Ларсен. Он грозил организацией по охране детей.

– И потом они сказали, что коммунисты совсем не арестованы. Их просто временно интернировали, как и английских подданных. Все это сделано для того, чтобы немцы не вмешивались. Они сказали, что, будь он под охраной датского правительства, с Оскаром ничего плохого не случилось бы. Кроме того, его вскоре бы выпустили.

– Неужели ты этому веришь?

– Нет… Да… Не знаю. Может быть, они правы, когда говорят, что это только интернирование, к тому же в хороших условиях. Они сказали, что англичан интернировали в одном поместье, там они живут очень свободно, могут гулять в парке и быть вместе со своими семьями. Они сказали, что в подобных условиях будут находиться и интернированные коммунисты.

– Они не спросили, знаешь ли ты, где Оскар?

– Нет. Не спросили. Тюгесен только посоветовал, чтобы при свидании я сказала мужу, что будет лучше для нас всех, если он сам придет в полицию. «Если немцы возьмутся за дело, то на карту будет поставлена голова вашего мужа!» – сказал Тюгесен.

– Вот хитрые бестии! – возмутилась Маргрета.

– Не знаю. Они были очень милы и подружились с Вилли. Ты бы видела, как один из них ползал по полу и возился с зеленым автомобильчиком Вилли. Это был Хансен. Он смеялся так заразительно. И Вилли смеялся. Какая же тут хитрость? Он обязательно хотел узнать, когда у Вилли день рождения. Тюгесену пришлось ему напомнить, что нельзя же играть целый день. «Он с ума сходит по детям», – сказал Тюгесен.

– Хотелось бы мне знать, почему они так назойливы, – сказала Маргрета. – Тут что-то неладно. Они приезжают из Копенгагена и терпят столько беспокойств из-за Оскара!

Йоханна бросила на нее быстрый взгляд.

– А почему им не терпеть беспокойства из-за Оскара? Разве он хуже Мартина?

– Я хотела только сказать, что огромный аппарат приведен в движение из-за одного человека.

– Может быть, потому, что Оскар был в Испании? – предположила Йоханна. – Они, наверно, тогда еще взяли его на заметку.

– Странными вещами занимается полиция. Живешь и не подозреваешь обо всем этом. Как будто за всем, что ты видишь, скрывается какой-то другой, тайный мир.

– Это ужасно, – согласилась Йоханна. – Отвратительно, что происходят какие-то вещи, о которых ты ничего не знаешь.

– Я думаю сейчас о Полицейском управлении в Копенгагене! Огромное, мрачное учреждение. Там можно заблудиться. Разные коридоры, пишущие машинки, бумаги! Люди сидят там и заносят в книги все, что мы делаем. Это, наверно, стоит больших денег!

– Наверно.

– На это деньги есть. А для тех, против кого направлен весь этот аппарат, нет ничего!

– Ты не сказала, что было в комиссии по социальным делам? – спросила Йоханна. – Что сказал Расмус?

– Отказал. «Подобная помощь не входит в сферу деятельности комиссии», – сказал он. Ты себе представить не можешь, какой он мерзавец! «Вы сами должны подумать о себе! А вы приходите и просите помощи! Вы должны были знать, на что идете!» И стал говорить о покушении во Фредериксхавне, подлец! А потом спросил: «Неужели вам приятно приходить сюда и просить о помощи». А еще, знаешь, что он сказал? Он сказал, что если мы не можем содержать своих детей, то о них позаботится организация по охране детей!

– Какая же он дрянь! А что ты ему ответила?

– Я только старалась не зареветь. Я была так зла. А ты знаешь, когда злишься, не находишь нужных слов. Я сожалею, что не сдержалась. Я сказала, что он – дерьмо.

– Он и есть дерьмо!

55

– Мужа нет дома, – сказала фру Эневольдсен двум полицейским, – Сюда нельзя.

Но сержант Тюгесен уже занес ногу за порог. Странный запах шел из дома. Оба сыщика повели носом, они привыкли ко всяким запахам, но запах жженого желтоглава был им незнаком.

– Мы не хотим ничего плохого вашему мужу, фру. Не волнуйтесь, – сказал сержант Хансен. – У вашего мужа совесть, несомненно, чиста. Мы хотим только поговорить с вами и немного осмотреть дом.

– Вы не смеете осматривать дом! – крикнула фру Эневольдсен и попыталась вытолкнуть Тюгесена.

– Мы вынуждены это сделать. Будьте благоразумны, фру!

– А ордер у вас есть? Вы не имеете права производить обыск без ордера!

– Нет. Но мы хотим только заглянуть в квартиру и задать вам несколько вопросов.

Фру Эневольдсен загородила им путь и позвала собаку:

– Проп! Бери его, Проп!

Проп медленно и важно вышел из комнаты.

– Ату его!

Маленький толстый фокстерьер благожелательно посмотрел на сыщика. Обрубок хвоста завертелся от восторга. Потом пес лег на сипну перед Хансеном и поднял лапки. И Хансен, друг детей и друг животных, присел на корточки и пощекотал ему живот.

– Ну, ну, песик!

Проп лизнул сыщику руку.

Якоб Эневольдсен решил, что самое время ему выйти к посетителям.

– Здравствуйте, господин Эневольдсен, – сказал Тюгесен. – Извините, что мы вас побеспокоили. Мы не надолго.

– Какая у вас умная собачка, – похвалил Хансен, – Теперь редко встретишь фокстерьера с гладкой шерстью. Люди предпочитают лохматых собак, а они очень нервные. Гладкошерстные гораздо умнее. Ну, ну, Проп! Ты хороший песик!

– Мы бы хотели заглянуть в квартиру, – сказал Тюгесен.

– У вас есть ордер? – спросил Якоб.

– Нет. Мы пришли неофициально, – ответил Тюгесен. – Мы хотим только задать вам несколько вопросов.

И вот оба сыщика в доме. Якоб их не останавливал. Пусть войдут в квартиру, лишь бы не поинтересовались сараем, где у него стоит ящик, не предназначенный для посторонних глаз.

– Вы чудесно живете, господин Эневольдсен, – похвалил Тюгесен.

– Вы так думаете?

– Да. У вас просто прелестно. Вот так надо жить! Никто вас не беспокоит, соседей нет. Среди природы. Болота и поля, лес вдали, прекрасный свежий воздух. О, это совсем не то, что в большом городе!

– Здесь тоже могут побеспокоить, – сказал Якоб.

– Я сам живу на пятом этаже в Копенгагене, – продолжал. сыщик. – В современных домах большая слышимость. Слышно решительно все, что делают соседи. А кругом только камень да цемент. Да шум большого города: трамваи, машины. Дышишь скверным городским воздухом! Это очень нездорово.

Якоб не ответил. Он зажег свою старую трубку и выдыхал клубы ужасающего дыма.

– За городом свежий воздух люди получают бесплатно! – сказал Тюгесен и закашлялся.

– Пожалуйста, садитесь! – предложил Якоб.

– Спасибо. – Тюгесен сел на диван.

– А я пока похожу вокруг дома, посмотрю, – сказал Хансен.

– Что вы хотите посмотреть?

– Хочу заглянуть в ваш сарай.

– Там нечего смотреть.

– Наверно, нечего. Я сейчас же вернусь.

– Проводи его, Петра, – сказал Якоб жене, – если только он не направляется в уборную.

– Нет, – ответил Хансен, – я только похожу вокруг дома. Я не возражаю, чтобы фру меня проводила.

– Вы боитесь, что мой коллега украдет что-либо? – улыбнулся Тюгесен.

– Нет. Наоборот. Может быть, он оставит что-то, что вы в следующий раз придете и найдете.

– Нет, нет. Мы не такие, господин Эневольдсен! Мы – датчане. Мы не хотим зла землякам. Мы живем в грустное время, но мы переживем его легче, если все истинные датчане будут помогать друг другу.

Якоб не ответил.

– Мы ведь знаем, что немцы, слава богу, не выиграют войну, – сказал сыщик.

Собака последовала за Петрой и Хансеном.

– Я вижу, это сучка, – констатировал друг животных. – Сучки гораздо умнее кобелей. И преданнее. Ну, идешь с нами, Проп?

– Живут ли у вас посторонние? – спросил Тюгесен.

– Нет.

– Вы здесь с женой одни?

– Да.

– У вас никто никогда здесь не жил? Я хочу сказать, не бывают ли у вас гости?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Давайте будем откровенны друг с другом, господин Эневольдсен. Я спрашиваю потому, что мы хотим поговорить с вашим товарищем по партии Оскаром Поульсеном. Разве он не живет у вас?

– Нет.

– Но он жил у вас?

– Нет.

– И вы не знаете, где он находится?

– Нет.

– Поульсен не преступник, – сказал сыщик, – Его не разыскивают за нарушение закона. Ни в чем не обвиняют. Он может спокойно жить у вас, господин Эневольдсен. Никто вам за это ничего не сделает.

– Вот как.

– Да. Обычное дело – дать приют другу пли товарищу. Это ваше полное право.

– Но если вы найдете Оскара Поульсена в моем доме, вы его арестуете?

– Мы попросим его последовать за нами. Но вы ничуть не пострадаете от того, что он жил у вас.

– А по какому параграфу закона вы его арестуете, если его не обвиняют в нарушении закона? – спросил Якоб и выдохнул дым в лицо сыщику.

– Честно говоря, господин Эневольдсен, такого параграфа нет. Нет никаких юридических оснований для задержания некоторых членов коммунистической партии. Я говорю это вполне честно. Дело идет о вынужденной мере, дабы избежать худшего.

– Чего вы хотите избежать?

– Мы хотим избежать того, чтобы немцы взяли дело в свои руки. Если немцы возьмутся за коммунистов, то полетят головы.

– А вы думаете, немцы знают Оскара Поульсена?

– Если бы немцы занялись этим делом, вы, господин Эневольдсен, не жили бы свободным человеком в вашем прелестном доме! Это вы прекрасно знаете.

– А что немцы знают о моем доме?

– Если удалось ограничиться арестом сравнительно небольшого числа активных коммунистов, то только потому, что контроль в руках датских властей. Задержанные находятся под защитой датского правительства. Правда, это сделано в нарушение некоторых правовых норм, но исключительно в интересах датских коммунистов.

– Я ничего не смыслю в работе полиции, – сказал Якоб Эневольдсен. – Я не знаю, как вы выясняете, кто коммунист, а кто не коммунист. А немцам, должно быть, еще труднее узнать, каково политическое лицо того или иного датчанина и за кого он голосовал на последних выборах.

– Дорогой господин Эневольдсен. Вы сидите здесь, как свободный человек, и беседуете со мной. Вы можете сказать мне все, что вам угодно. Вы можете критиковать полицию и власти, если пожелаете. Но неужели вы не понимаете, что вы на свободе и в своем доме исключительно благодаря заботе полиции? Ведь вы – один из многих коммунистов, кого мы смогли пощадить.

– Дорогой господин полицейский, а из чего вы заключаете, что я коммунист?

– Перестаньте, господин Эневольдсен! Мы знаем, что вы коммунист. Но мы не приняли никаких мер против вас, и мне кажется, вам следовало бы помнить об этом.

– А почем вы знаете, что я не член партии «венстре»?

– Вы отрицаете, что вы коммунист?

– Нет, не отрицаю. Но откуда вы это знаете? Я с таким же успехом мог быть консерватором или социал-демократом.

– Но вы все-таки коммунист!

– Да. Но об этом я не сообщал ни немцам, ни полиции.

Якоб выбил трубку, и сыщик поспешно вынул пачку сигарет. У него болела голова и шумело в ушах от дыма жженого желтоглава.

– Разрешите предложить вам сигарету, господин Эневольдсен?

– Нет, благодарю. Я предпочитаю курить свою трубку, – сказал Якоб, поднимаясь с места.

Он вынул из шкафа большую коробку с табаком из зкелтоглава и стал тщательно набивать свою старую видавшую виды трубку. Сыщик наблюдал за ним с беспокойством.

– Извините, что это вы курите?

– Табачную смесь собственного изготовления, – ответил Якоб, выпуская дым, – Прекрасный табак. Если у вас есть трубка, можете попробовать.

– Нет, спасибо.

– Очень любопытно. Оказывается, полиции известны политические взгляды частных лиц, – медленно заговорил Якоб. – Я иду на выборы, беру бюллетень, удаляюсь в закрытую комнату и ставлю на нем крестик. Кладу бюллетень в конверт и опускаю в запечатанный ящик. Ни немцы, ни датчане не видели, за кого я голосую. По этой причине мне нечего бояться немцев. Вы ведь тоже за кого-нибудь голосуете, господин полицейский?

– Сержант, – поправил Тюгесен.

– Извините, господин сержант! У вас ведь тоже есть политические взгляды? Я не знаю, кто вы – консерватор, социал-демократ или нацист. Я не знаю, за кого вы голосуете. Но мне кажется странным, что вы так точно знаете, за кого голосую я.

Сыщик поднялся с дивана и вышел из дымовой завесы.

– Я не понимаю, чего вы добиваетесь? Вы же сами признались, что вы коммунист.

– Видимо, существует очень широкая сеть шпионажа, если вы так хорошо осведомлены о политических взглядах частных лиц. Вы приходите сюда и спрашиваете об Оскаре Поульсене. Откуда вам известно, что я с ним знаком?

– В таком маленьком местечке все коммунисты, очевидно, знают друг друга.

– А откуда вы знаете, что Оскар Поульсен коммунист?

– Оскар Поульсен подвергался наказанию. В полиции имеется его анкета.

– И в анкете написано, что он коммунист?

– Поульсена наказывали за участие в военных действиях на стороне иностранного государства. Он участвовал добровольцем в гражданской войне в Испании. А добровольцами в Испании были коммунисты.

– Нет. Там были и другие честные люди, помогавшие законному испанскому правительству в борьбе с фашистами.

– Это были коммунисты и сочувствующие коммунистам.

– И за это их наказывали?

– Нет. Их наказывали за то, что они были на военной службе за границей.

– Но ведь были и такие люди, которые участвовали в финской войне два года назад. Я не слышал, чтобы их наказывали.

– Дорогой господин Эневольдсен, я пришел сюда не для того, чтобы беседовать с вами о политике. Я пришел узнать, где находится Оскар Поульсен.

Якоб задумался. Затем решительно сказал:

– Я очень хочу помочь полиции. Если вы поедете по проселочной дороге и повернете на юг к помещичьей усадьбе, вы увидите на правой стороне белый дом с черными полосами. Владельца зовут Нильс Мадсен. Поговорите с ним. Он открыл контору и занимается незаконной вербовкой людей на иностранную военную службу. Вы увидите на его доме плакат, соблазняющий неопытных молодых людей совершать противозаконные действия.

– Вы шутник, господин Эневольдсен, ха-ха, – засмеялся сыщик.

Сержант Хансен и фру Эневольдсен вернулись. Якоб взглянул на них. Как там насчет ящика? Обнаружили его? Нет, Петра казалась довольной и спокойной.

Проп в восторге бросился к Якобу, прыгал, лизал его и в припадке преданности лег кверху брюхом. Преданное существо. Он был предан всем.

– Нашли что-нибудь интересное? – спросил Якоб.

– У вас чудесные цыплята, – сказал друг животных.

– О, вы были и в курятнике?

– Он был везде, – сообщила Петра. – В курятнике, в дровяном сарае, в прачечной, в погребе. Полицейский только не захотел полезть в ульи.

– Сержант, – поправил ее Якоб. – Запомни. Он сержант! А вам, господин сержант, следовало бы взглянуть на пчел! Это вас заинтересовало бы. Там целых шесть-десять тысяч кавказских пчел, и все они – большевички.

– Господин Эневольдсен большой шутник, – сказал Тюгесен.

– Ха, ха, – засмеялся Хансен. – Нам осталось только заглянуть на чердак.

– Пожалуйста! – предложила Петра. – Идите сюда, в переднюю. Только осторожно, лестница крутая.

– У нас там старый сундук, – сказал Якоб. – Не спрятался ли в нем Оскар Поульсен? Там еще большой платяной шкаф, в котором он может жить.

– Ха, ха, – хохотал Хансен. – Все-таки заглянем туда, раз мы уж здесь!

– Пойди ты лучше с ними, Петра! – посоветовал Якоб.

– Вы все еще настроены подозрительно, господин Эневольдсен? – поинтересовался сержант Тюгесен.

Собачка чувствовала себя несчастной от того, что не могла последовать за другом животных. Она бегала взад и вперед по комнате. Подняться на чердак она не могла и предпочла остаться с Якобом и быть верной ему.

Пол на чердаке гнулся от тяжести Петры и Хансена, в комнате сыпалась пыль с потолка. Слышно было, как наверху подняли крышку сундука. Его осмотрели основательно.

– А не понюхаете ли вы, чем пахнет в спальне? – обратился Якоб ко второму сыщику.

– Да. Ради порядка я с удовольствием загляну и туда. Но вообще-то я верю вам, господин Эневольдсен, когда вы говорите, что Оскара Поульсена здесь нет.

Сыщик потрогал толстые перины на двухспальной кровати. Заглянул за цветной полог. Приподнял покрывало и бросил взгляд под кровать.

– Я не думаю, чтобы он прятался в серванте, – сказал Якоб. – Оскар Поульсен довольно высокий мужчина. Но на всякий случай взгляните!

Хансен и Петра спустились сверху, и Проп был счастлив, что вся семья опять в сборе.

– Ну, нашли вы его? – спросил Якоб.

– Нет, – ответил сыщик. – На чердаке его тоже нет.

– Вот ловкий дьявол, как умеет прятаться! воскликнул Якоб.

– Извините за беспокойство, – сказал Тюгесен. – Поульсена здесь нет. Но я все же уверен, что вы имеете представление о том, где он скрывается, господин Эневольдсен! Я считаю, что интернирование в хороших условиях под датской охраной следует предпочесть опасному блужданию и перспективе рано или поздно попасть в руки немцев. Мне думается, что помочь датским властям арестовать Оскара Поульсена – значит оказать ему большую услугу. Может быть, кто-нибудь из его товарищей окажет ему эту услугу. Он ведь никогда не узнает, кто это сделал. Никто этого не узнает.

Якоб молчал.

– Да, господин Эневольдсен. Вас мы, к счастью, смогли избавить от неприятностей и надеемся, что сможем это делать и впредь! Но поймите, что поведение Оскара Поульсена может стать опасным для его товарищей по партии.

– Каким же образом?

– Мы – датская полиция – хотим пощадить как можно больше коммунистов, хотя нам известны и их настроения, и прежняя деятельность. Но такие люди, как Оскар Поульсен, мёшают нам. Мы очень хотим помочь людям, но считаем, что услуга должна оплачиваться услугой.

– Я вас не понимаю, – сказал Якоб.

– Да, да. Подумайте о том, что я сказал. И если у вас есть что-то на сердце, вы всегда можете обратиться к Хансену или Тюгесену, Полицейское управление в Копенгагене, Отделение «Д», второе инспекционное бюро копенгагенской полиции.

– Большое спасибо.

– Запишите этот адрес, господин Эневольдсен!