Текст книги "Замок Фрюденхольм"

Автор книги: Ханс Шерфиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

– Да, товарищи, Оскар сказал, что эта война империалистическая, и он совершенно прав. Он сказал также, что нам следует желать и стремиться к тому, чтобы Германия потерпела поражение, и это тоже верно. Конечно, писать об этом в «Арбейдербладет» нельзя, мы понимаем. Хочу только добавить, товарищи, что надо всегда помнить о классовой борьбе. Существует два класса. Высший класс, живущий трудом других людей. И низший класс, который работает на высший и кормит его. Так обстоит дело в Дании, и так обстоит дело и в Германии. Если мы будем бороться против немецких оккупационных властей и против нацизма, то потому, что мы, как рабочие, боремся против высшего класса, который живет нашим трудом.

Нацизм или фашизм вовсе не является чем-то новым или какой-то третьей силой, как некоторые хотят его представить. Это всего-навсего капитализм на известной стадии развития. Вот как выглядит капитализм! Вот какова его подлинная рожа, когда он снимет маску и отбросит демократические манеры.

Борясь против немецких оккупационных властей, мы тем самым боремся с капитализмом. Насчет империалистической войны Оскар сказал правильно. Я только хочу напомнить вам о классовой борьбе. Не забывайте классовой борьбы, товарищи! В ней вся суть!

Вот это я и хотел вам сказать. Спасибо!

24

Мартин и Маргрета ехали с собрания домой на велосипедах, обернув свои фонарики синей папиросной бумагой. Они с трудом различали тропинку вдоль болота. Иногда приходилось слезать и вести велосипеды. Было тепло и тихо, на ясном небе горели звезды. С болота слышалось кваканье лягушек, вились комары.

Из расположенных поблизости домов не прорывался ни один луч света, затемнение было полное. И лишь за высокими деревьями графского парка виднелся свет. Замку Фрюденхольм не было нужды затемнять окна. Каждый вечер замок по-праздничному светился огнями…

Некоторое время Мартин с женой вели велосипеды по заросшей тропинке, трава была сырая, зудели и кусали комары…

– Мне кажется, мы живем в ужасное время, – сказала Маргрета.

– Собрание прошло очень удачно, – отозвался Мартин, он шел впереди. – Хорошо выступил Якоб. Он немного медлительный и чересчур дотошный. Даже на таком маленьком собрании он хотел бы иметь председательский колокольчик и повестку дня. Однако он всегда говорит то, что нужно. А о классовой борьбе чем чаще твердить, тем лучше.

Маргрета не прислушивалась к словам Мартина, она думала о своем.

– Если, просыпаясь по утрам, не чувствуешь радости, значит, что-то мешает жить.

Не поняв, что она хотела этим сказать, Мартин повернулся к ней:

– Почему ты не чувствуешь радости, Маргрета? Что творится с тобой по утрам?

– Утром надо радоваться. Надо радоваться, когда просыпаешься, потому что впереди у тебя целый день, много дней…

– Конечно. Но чем ты недовольна?

– Мы живем в ненормальное время. Сначала этот Гитлер. Потом Испания. То одно, то другое. А теперь у нас немцы. Как будто иначе и быть не могло. Это просто ужасно. Все время чего-то боишься… Ночью мне снятся отвратительные сны. А утром проснешься и сразу вспомнишь, что немцы здесь. Чем только все это кончится?

– Ты уж не думаешь ли, что немцы выиграют войну?

– Нет. Но что будет с нами, Мартин?

– Мы ведь живы. И нам хорошо. Мы живы. День прожили – и хорошо.

– Да, прожили – и хорошо. Ты считаешь, мы должны радоваться каждому дню? Человеку надо радоваться утром, когда он просыпается и впереди у него весь день.

Тропинка стала более заметной, они опять сели на велосипеды и быстро поехали. Впереди ехал Мартин. Вдоль тропинки темнели тополя с обрезанными верхушками, резко выделяясь на фоне звездного неба. Упала звезда, прочертив светлую полоску.

– Ты видела, Маргрета?

– Да, видела.

– Задумала желание?

– Да.

– Что ты задумала?

– Об этом говорить нельзя. Иначе желание не исполнится.

Они быстро ехали в темноте при слабом свете синих велосипедных фонариков и добрались наконец до шоссейной дороги. В том месте, где тропинка кончалась, росло несколько больших ясеней. Неожиданно Мартин свернул в сторону и затормозил.

– Эй! Осторожнее, там кто-то есть!

Маргрета соскочила с седла и, увидев в темноте контуры человека, почувствовала, как тревожно забилось у нее сердце.

– Да это вы, учитель Тофте, что это вы стоите в темноте и пугаете людей! – сказал Мартин. – Что вы тут делаете ночью?

Тофте поправил брюки.

– Любуюсь звездами. Я плохо сплю и выхожу погулять. Здесь стало так тихо с тех пор, как перестали ездить машины. Хорошо, что мы от них избавились. И так красиво небо, когда вокруг темно. Смотрите, какой ясный восходит Орион! Вот он, Орион, великий охотник. Три светлые звезды – это его пояс, в Северных странах его называют прялкой Фрейи. А это – Плеяды, молодые девушки, дочери Атласа. Орион преследовал их, и они превратились в голубей, а затем в звезды, но он по-прежнему их преследует. В созвездии семь звезд, но можно различить только шесть; седьмая прячется, ей стыдно, потому что она отдалась королю Сизифу, простому смертному.

– Мы видели, как упала звезда, – сказала Маргрета.

– Я видел много падающих звезд сегодня вечером. Это слезы святого Лаврентия. Астрономы говорят, что это рой метеоритов, осколков от распавшейся кометы…

Ведя велосипеды, они следовали за старым учителем. Он научил их обоих читать, научил множеству псалмов и не раз стукал Мартина библией по голове.

– Ну как вы оба поживаете? – спросил Тофте. – У вас целая куча детей, так ведь? Да, вы еще в школе были влюблены друг в друга, как мне помнится.

– У нас только четверо детей, – ответила Маргрета. – Старшая уже ходит в школу.

– Вы оба так молоды. У вас будут еще дети! – сказал учитель.

– Доктор Дамсё говорит, что у нас и так слишком много.

– Нет. Не много. Вам нужно иметь больше детей. Это хорошо. Когда взрослые убивают друг друга, надо, чтобы на свет появлялось как можно больше детей. Сейчас люди с ума посходили. Но, возможно, дети будут лучше нас. Вот на что нам следует надеяться. Надо всегда верить в детей. Одни только дети способны сделать мир лучше. Мы на это уже не годимся. Как у вас дела, вы по-прежнему коммунисты? Или поумнели?

– Поумнели и потому стали коммунистами, – ответил Мартин.

– Ах, ах! Уж эти мне умники, которые хотят насильственным путем сделать мир лучше! Национал-социалисты, коммунисты, или как вас всех там звать.

– Нацисты хотят сделать мир хуже, – сказал Мартин.

– Нет. Никто не хочет сделать мир хуже. Вы все хотите улучшить мир насильственным путем. Верно лишь одно: вы, сами того не желая, делаете мир еще хуже.

– Коммунисты не хотят применять насилие, – сказал Мартин.

– Конечно, хотят! В их манифесте сказано, что они применят силу.

– Рабочий класс применит силу лишь в том случае, если его к этому вынудит господствующий класс. Рабочие никогда первые не прибегнут к насилию. Вы помните, господин Тофте, гражданскую войну в Испании? Коммунисты и другие прогрессивные партии отнюдь не силой взяли власть в Испанской республике. Однако именно насилием уничтожил Испанскую республику испанский господствующий класс совместно с немецкими и итальянскими фашистами!

– Всегда зачинщиком является противная сторона. «Это не из нашего класса». Так говорят всегда, когда дерутся. Это не я первый ударил, это он! Я ведь помню, как мальчишки дрались на площадке для игр. «Это он первый начал!» – орали оба, когда я разнимал их. Такова уж человеческая природа.

Они приблизились к красному дому напротив школы, в котором жил учитель Тофте, и остановились у садовой калитки.

Маргрета сказала:

– Мне думается, неправильно говорить о человеческой природе, когда разговор идет о войне. По-моему, война не имеет отношения к человеческой природе. Война не является внутренней потребностью человека, она воплощает в себе бесчеловечность, присущую капитализму. Капитализм лишен человечности.

– Капиталист – такой же человек, как ты и я, – сказал старый учитель.

– Да, отдельный капиталист. Отдельный богач. Разумеется, он человек. Возможно, он даже хороший человек. Но капитализм не человечен. Он представляет собой нечто, за что каждый отдельно взятый человек не отвечает. Капитализм с его войнами и жестокостью не присущ человеческой природе.

– Нам надо искоренить зло в нас самих, – сказал учитель Тофте. – Мы должны каждый в отдельности стремиться быть добрыми. Когда люди добры, война исключена.

– Мне думается, коммунизм – это сама доброта, – заметила Маргрета.

– Нельзя силой сделать мир лучше. Мы сами должны стать лучше.

Мартин хотел было сказать что-то, но спохватился. Нет, бесполезно устраивать диспут о марксизме в темноте на проезжей дороге.

– Надо начинать с детей, – сказал учитель, – Они – наша надежда. Береги своих детей, Маргрета! И сами будьте осторожнее! Спасибо, что проводили меня и выслушали своего старого учителя! Покойной ночи!

Они пожали в темноте руки.

– Покойной ночи, господин Тофте!

– Вот если бы можно было объяснить как следует свои мысли, – сказала Маргрета, когда они снова сели на велосипеды. – Это очень просто, но как трудно объяснить это словами.

– Трудно, потому что другие и не представляют, в чем тут дело, – ответил Мартин, – Они не понимают классовой борьбы. Надо начинать чуть ли не с сотворения мира, когда хочешь им растолковать что-либо. Я хотел было объяснить это Тофте, но потом раздумал. Не могу же я, среди ночи, на проезжей дороге, делать длинный доклад. И все равно это было бы бесполезно.

– А ведь учитель Тофте умный человек. Он знает о звездах все, что только возможно – об Орионе, Плеядах и метеоритах. Решительно все ему известно.

– Но он ничего не знает о классовой борьбе.

Они вошли в свой дом и заперли дверь. В комнате громко тикали часы. Слышно было, как в соседней комнате дышат дети. Маргрета укрыла их получше, они не проснулись. Кошка спала в кроватке Розы. Девочка лежала неудобно, как-то наискосок, потому что кошка любила спать посредине кровати и во сне раскидывалась. Маргрета отпихнула ее в сторону.

Вот еще один день прошел, подумала Маргрета. Все вокруг было тихо и спокойно. В траве возле дома сопели ежи, – в эту пору года у них появлялось потомство. И звезды сияли на небе, но как знать, может, и там, в вышине, тоже нет мира. Вот, например, этот охотник Орион, он никак не хочет оставить в покое несчастных Плеяд.

В замке Фрюденхольм все еще горел в окнах свет.

25

На обширных полях поместья Фрюденхольм бравые охранники собирали урожай драгоценного зерна. Граф верхом на коне объезжал свои владения, и две чистокровные овчарки носились возле всадника, высунув красны.? языки, с которых стекала слюна, и пугали работником, убиравших урожай.

– Датский фронт! – вскинув вверх кнут, приветствовал граф охранников. А они хором отвечали:

– Датский фронт!

Ни окружной начальник штурмовиков граф Розенкоп-Фрюденскьоль, ни местный – Нильс Мадсен не имели причин быть недовольными. Они выступали против существующей государственной системы. Однако оба они нажили кучу денег на законе о поставках зерна, принятом ригсдагом к их выгоде. Их состояния все росли и росли. В лесах графа буковые деревья подорожали еще до наступления зимы. И на болоте Нильса Мадсена торф поднялся в цене, хотя батраки даже не начинали резать его на прямоугольные куски.

Союз земледельцев Нильса Мадсена и национал-социалистская рабочая партия Дании объединились в силу братской общности и на почве непримиримой борьбы против существующей системы и ее приверженцев – против той парламентской формы государства, которую они требовали заменить государственным строем с персональной ответственностью.

На первых порах они получили лишь экономические преимущества. Их политические расчеты на девятое апреля не оправдались. Мариус Панталонщик не стал министром.

Граф Пребен и Нильс Мадсен единодушно пришли к выводу, что приверженцы существующей системы коварно пытаются опередить их, чтобы не допустить захвата власти национал-социалистами. Их фюрер писал в газете «Федреландет»:

«С неописуемым бесстыдством приверженцы существующей системы отрицают теперь все, что до сего времени защищали, и с жалкой беспомощностью пытаются сделать из себя поборников идей, за которые мы, национал-социалисты, боролись свыше десяти лет».

В июле месяце правительство было реорганизовано. Это произошло в результате тайных переговоров между руководителями партий, финансистами и королевской властью. Правительственное большинство вынуждено было пойти на уступки своим политическим противникам ради духа национального сотрудничества. Большинство населения голосовало за социал-демократов, однако из двенадцати министров нового правительства лишь четверо были социал-демократами. Три министра не были даже депутатами парламента. Одним из таких людей, не принимавших ранее участия в политической жизни страны, был прокурор по особым делам Нильс Хернилль, который неожиданно для него самого был выдвинут на пост министра юстиции. Министром иностранных дел назначили пожилого помещика юнкерского типа. Ему принадлежала часть акций акционерного общества «Дагбладет», и он являлся его председателем. Помещик слыл дружелюбно настроенным к немцам, хотя вообще-то он человек недоброжелательный, – сказал про него старый премьер-министр. На пост министра общественных работ выдвинули более молодого, миллионера из Цементного треста. Он был известен своими симпатиями к Англии, но проявил себя как многосторонняя личность и умел приспосабливаться к обстоятельствам. Вступив на свой пост, он счел необходимым сообщить общественности о мотивах, которые им двигали:

– Если я, не политик, согласился на предложение войти в реорганизованное коалиционное правительство, то это объясняется тем, что я руководствовался лишь интересами нации, считая своим долгом содействовать перестройке экономической и общественной жизни в Дании. Это диктуется изменившимися условиями, вызванными новым положением в Европе, при которых датскому народу придется в дальнейшем работать и жить.

От имени коалиционного правительства министр иностранных дел составил заявление, ставшее историческим:

«…Благодаря великим немецким победам, поразившим и восхитившим мир, в Европе началась новая эра… Отныне задача Дании – занять свое место в необходимом для нее активном сотрудничестве с Великой Германией».

Это заявление было не только передано для опубликования в прессе, но в виде ноты послано в Берлин с директором Министерства иностранных дел, который совместно с датским посланником в Берлине вручил ноту немецкому правительству, что приравнивалось к государственному акту.

Главой правительства по-прежнему оставался старый социал-демократический премьер-министр. Знакомый всей стране бас звучал в репродукторах. Министр проникновенно говорил об изменениях в привычном течении жизни и о чрезвычайных обстоятельствах, вызванных происшедшими в стране событиями, и пр. и пр.

Не без волнения писал в «Дагбладет» редактор Енс Ангвис:

«Никогда еще с момента создания июньской конституции[26]26
  Первая конституция Дании принята 5 июня 1849 года.


[Закрыть] ни одно датское правительство не выступало с такой глубоко продуманной политической и хозяйственной программой, как теперешнее… В Европе нового порядка, чьи контуры все отчетливее начинают вырисовываться, Дания охотно внесет свой вклад в экономическое сотрудничество с Великой Германией».

Некоторые датчане охотно соглашались внести свой вклад в экономическое сотрудничество с Великой Германией. Например, на это согласились тридцать фирм. Они хотели ускорить победу Германии, строя для нее бомбоубежища и укрепления, покрывая цементом пахотные земли Дании для аэродромов и стартовых площадок немецких бомбардировщиков. Сначала было тридцать фирм. Потом их стало больше, и делали они это не ради выгоды, а в интересах родины. И лишь скрепя сердце брали прибыли – десять, пятьдесят, сто процентов. Правительство заявило, что именно по его просьбе датские фирмы производили работы для немецкого вермахта. Однако исключительно на добровольных началах, как сказал директор Министерства иностранных дел Союзу предпринимателей в ответ на их просьбу дать им директивы. И фирмы добровольно принесли себя в жертву.

Гражданское самосознание и самоотверженность были лозунгом дня. Исходя из национальных интересов, руководитель Цементного треста занял пост министра общественных работ. Народ прозвал его «цементным министром». Один из директоров этого треста работал в Министерстве иностранных дел совершенно бескорыстно, не получая жалованья. Он приходился дядей «цементному министру»[27]27
  Автор подразумевает Гуннара Ларсена, генерального директора цементного концерна, сотрудничавшего с гитлеровцами. По окончании войны его приговорили к тюремному заключению за измену родине.


[Закрыть].

Крупные цементные работы велись главным образом в Ютландии. Бетонировали целые участки от Скагена до Эсбьерга. Сравнивали холмы, рубили лесные насаждения и заливали эти места бетоном для будущих стартовых площадок. Ландшафт сильно изменился. Никогда еще перед датскими инженерами не стояли такие огромные задачи, но надо сказать, что они выполняли их успешно и со знанием дела. В Южной Зеландии подобные работы не проводились, и Расмус Ларсен отсылал многих отмеченных безработных на немецкую биржу труда, откуда их отправляли на работу в Германию. Два молодых парня из округа Престё подали заявления и были направлены в Гамбург с транспортом в шесть тысяч человек. Им устроили торжественные проводы, которые передавались по радио.

– К счастью, есть еще смелые люди, которые не боятся отправиться в широкий мир и взяться за дело! – воскликнул Расмус Ларсен.

– И есть, к счастью, люди, которые задумываются над этим и не хотят ехать туда, чтобы помогать немцам, – сказал Якоб Эневольдсен.

– Они не немцам помогают! А датчанам! Нам они помогают! Они обещают нам уголь. Они заботятся, чтобы мы не мерзли и чтобы машины не останавливались. Короче, мы сможем получать немецкий уголь, если предоставим рабочую силу. Кроме того, в ходе переговоров удалось добиться, чтобы датские рабочие работали не на угольных шахтах, как это предполагалось, а лишь заняли места немецких рабочих, которых направят на добычу угля.

– А не значит ли это работать на Германию?

– Нет. Это значит работать на Данию, чтобы мы могли пережить это трудное время.

– А когда это трудное время минует, то нацистская Германия выиграет войну. Так, по-твоему, выходит?

Расмус Ларсен подумал и медленно, тщательно подбирая выражения, сказал:

– Правильнее всего поступать, считаясь с фактическим положением. А в данный момент Германия господствует над значительными территориями Европы. Мы не можем знать, сколько времени это будет продолжаться, но трудно представить себе обратный ход событий. Новый порядок, осуществляемый Германией, будет не мимолетным явлением, но устойчивым европейским порядком,который останется господствующим и в будущем. Этот новый порядок потребует сотрудничества наций в Европе, и лучше всего, если мы спокойно и по доброй воле будем содействовать взаимному приспосабливанию. Вредно и глупо идти против поступательного движения, которое диктуется временем и обстановкой.

Расмус Ларсен говорил не столько для Якоба Эневольдсена, сколько для тех, кто не разделял предвзятого мнения Якоба. Они терпеливо слушали его речь, припоминая, что все это слышали где-то раньше. Возможно, по радио. В выступлении премьер-министра.

Якоб не мог сдержаться. Он вскинул свою забинтованную трубку, точно револьвер.

– Содействовать приспосабливанию! – закричал он. – Спокойно и по доброй воле! Всегда спокойно и по доброй воле! Да если бы в оккупированной Европе все были так дьявольски спокойны и готовы идти навстречу, как кое-кто у нас в Дании, то Гитлер давно бы выиграл войну! И победил бы сумасшедший! И новый нацистский порядок установился бы надолго, пропади он пропадом!

– Не нужно так горячиться, Якоб! Не о тебе речь. Ты слишком стар для работы в Германии. Люди старше пятидесяти лет не могут рассчитывать получить там работу. Это под силу лишь молодым и здоровым.

Но и молодые здоровые люди ехать в Германию не хотели. Например, Карл Енсен, с давних пор безработный, человек холостой и независимый. Он отказался обратиться за получением работы на немецкую биржу труда. Расмус Председатель и местная комиссия по социальным делам расценила действия Енсена как вообще отказ от работы. Поэтому они обратились в Министерство труда и социальных дел с запросом, как поступать с не желающими работать на основании циркуляра министерства от 27 марта 1934 года.

На этот запрос от Министерства труда и социальных дел пришел циркуляр, действие которого распространялось на всю Данию. Многим он стоил жизни.

Министром труда и социальных дел был Ханс Дам, товарищ Расмуса Председателя по социал-демократической партии, бывший ранее председателем Союза кузнецов.

Министр сообщал для сведения и руководства, что при учете желания безработных получить работу следует исходить из имеющихся возможностей. А поскольку добровольная отправка рабочей силы в Германию приняла довольно широкий размах, отказ от работы там, по мнению министра, должен играть решающую роль при решении вопроса о выплате пособия…

Тщательно изучив циркуляр министра Ханса Дама, комиссия по социальным делам не могла усмотреть, почему к Карлу Енсену надо подходить иначе, чем ко многим другим, находящимся в равном с ним положении, и Енсену предоставили выбор: голодать или ходатайствовать о пособии по бедности с соответствующими правовыми ограничениями или согласиться на работу в Германии.

Вместе с группой других рабочих он в августе уехал в Киль. Контракт был заключен на девять месяцев. В случае если он, не получив удостоверения от своего немецкого работодателя, вернется «по собственному желанию» в Данию, то в силу параграфа 17, часть первая, пункт 3, закона о безработице это даст основание считать его виновным в оставлении работы, что лишает его права получать пособие по безработице.