Текст книги "Голодная (ЛП)"

Автор книги: Х. А. Суэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Я изучаю толпу. Какое-то мгновение каждый парень выглядит, как Бэзил, но приглядевшись внимательнее, я вижу разницу. Когда Разумобиль подъезжает к обочине, замечаю мужчин и женщин, старых и молодых, даже нескольких детей. Как я вообще найду его здесь? Если бы у него был Гизмо, я бы смогла выследить его. Пока я раздумываю, выйти мне или сдаться и уехать, кто-то стучит мне в окно. Я подпрыгиваю, поворачиваюсь и вижу Бэзила. Дрожащим голосом я приказываю окну опуститься.

– Эппл? – спрашивает он, внимательно рассматривая меня.

Когда я слышу как он называет меня Эппл, я тут же вспоминаю «АРОМАТЫ» и начинаю улыбаться. Он усмехается в ответ, как будто у нас есть какая-то общая шутка. Он даже более красив, чем я помню, и на мгновение я лишаюсь дара речи, потому что он смотрит на меня с такой тоской, которую я чувствую каждый день. Затем он вытаскивает руки из карманов коричневых брюк, откидывает волосы с глаз и неуверенно смотрит на меня, пока я сижу как немая идиотка. С усилием я заставляю себя пропищать: – Я сделала это, – и передергиваюсь от дрожи в голосе. Что, чёрт возьми, со мной происходит? Я тяжело дышу и пытаюсь собраться с силами.

– Я боялся, что мог напугать тебя тем вечером, – говорит он серьёзным и встревоженным голосом.

– Нет! – вырывается у меня. – Нисколько. Я ждала этого вечера всю неделю. – Моя кожа вспыхивает оттого, что я призналась в этом, но лицо Бэзила освещается, как солнцем, выглянувшим из тёмных облаков, и мне становится легче.

– Я тоже, – говорит он и ждёт. Мы пялимся друг на друга и глупо улыбаемся. – Так ты собираешься выбираться из машины?

– Отличная идея! – отвечаю я, как идиотка. Я приказываю двери открыться и отправляю Разумобиль на парковку, но оглядываясь, вижу, что никто больше не приехал на машине. – А где все другие авто?

Бэзил смотрит на меня краем глаза с непонятной ухмылкой. – Не у всех есть личное автоматизированное средство передвижения, Эппл. Есть и другие способы передвигаться. – Прежде чем я успеваю спросить какие, он касается моего локтя. Я покрываюсь гусиной кожей, и по мне пробегает волна дрожи, которая на миг подавляет грызущий меня голод. – Давай зайдём.

Мы идём к двери, где люди расходятся в две очереди чтобы пройти между мужчиной и женщиной, которые тщательно осматривают всех, прежде чем позволить им войти.

– Зачем все это? – спрашиваю я.

– Ради безопасности, – отвечает он.

Я чуть не рассмеялась. – От чего?

– Он неправильных элементов.

– Титан? Гелий? Или ужасный натрий?

Он удивлённо улыбается. – Это какая-то химическая шутка?

– Да! – говорю я, и моё сердце ёкает. – Мало кто воспринимает мой скучный юмор.

– Звучит так, как будто ты общаешься не с теми людьми, – говорит он.

– Это ещё слабо сказано, – шучу я, и он смеётся в ответ,

Мы подходим к двери. Женщина кивком пропускает Бэзила, а мужчина протягивает руку, останавливая меня. – Она со мной, – говорит Бэзил. Мужчина смотрит на женщину, она слегка кивает. Мужчина опускает руку, и я иду за Бэзилом внутрь.

* * *

Помещение внутри пустынное и сырое. Пол сделан из серого бетона, а стены из настоящего кирпича. Под потолком нависают деревянные балки. Комната освещена только вечерним солнцем, пробивающимся сквозь окна. Здесь не видно даже признаков экрана или хотя бы малейших признаков наличия техники, но при этом комната кажется более живой и интересной, чем любой PlugIn или АР в которых я была. – Вау, – говорю я, – это место прекрасно.

– Мне нравится здесь, – произносит Бэзил, – Раньше мы встречались в мрачном подвале под машинным цехом в Северном Круге, как будто мы скрывались, но затем Ана нашла это место.

– Кто такая Ана?

– Увидишь, – ответил Бэзил.

Мы обошли комнату по периметру, и я поняла, что меня озадачило в этом месте. – Слушай, – говорю я, указывая на группу людей. – Все говорят друг с другом. Если бы мы были в любом другом месте, все они бормотали бы, уткнувшись в экраны.

– Именно поэтому Гизмо здесь запрещены.

Я останавливаюсь, Ошарашенная этим, я едва сдерживаюсь, чтобы не выдать: Ты хочешь сказать, что ни у кого из присутствующих здесь нет Гизмо! Вместо этого я запускаю руку в мешочек отключаю свой.

Бэзил легонько подталкивает меня в спину. Я хочу, чтобы его рука задержалась подольше. – Давай найдём себе место.

Тут должно быть около сотни мест, где можно присесть, и большая их часть уже занята, но мы находим парочку шатких металлических стульев, скорее всего ровесников моей бабушки. Я поворачиваюсь к Бэзилу и шепчу: – Здесь у каждого, ну, ты знаешь…?

– Что у каждого? – шепчет он в ответ.

– Как и у нас? – мямлю я. – Ну, ты знаешь, чувство голода.

– Есть много видов голода. – Хитро говорит он. В комнате наступает тишина. Он указывает вперёд. – Сейчас начнётся.

Перед нами появляется женщина в пышном цветастом платье. – Привет и добро пожаловать, Аналоги! – радостно приветствует она.

– Привет, – хором отвечают остальные, что пугает меня.

Бэзил кладёт руку мне на колено и усмехается. – Ты в порядке? – шепчет он.

Слегка смущённая, я киваю. – Это Ана?

Он отрицательно трясёт головой, затем наклоняется ближе к моему уху. Его дыхание щекочет мне кожу. – Сначала будет небольшое развлечение, затем она выступит с речью.

– Мы запланировали замечательную программу, – говорит женщина. – Множество развлечений от наших талантливых Аналогов. Сначала выступит наша прекрасная Рэдиш[10]10
  Radish – редис (англ.)


[Закрыть].

Маленькая юркая женщина в воздушных зелёных одеждах проходит вперёд. Она осматривает толпу и объявляет. – Это называется Посадкой в Полнолуние. Это пояснительный танец, который рассказывает о том, как фермеры высаживали рассаду под светом полной луны.

Все вежливо аплодируют, кроме меня, потому что я слишком занята тем, что пытаюсь понять, что такое "пояснительный танец". Рэдиш наклоняет голову и на мгновение закрывает глаза. Затем она смотрит вверх и поднимает руки, образовывая круг. Она кружится, а края её платья развиваются в стороны. Она скользит по полу, притворяясь, что вынимает что-то из маленькой воображаемой корзины и осторожно разбрасывает это по земле. Выглядит так, как будто она играет в танцевальную игру, но это не анимированный 3D мир с выдуманными созданиями. Затем она останавливается и сворачивается в клубочек. Она прижимается к земле, медленно поднимая руку в солнечном луче, проникающем сквозь пыль.

Я понятия не имею, что она делает. Какая-то часть меня сбита с толку, но другая загипнотизирована её движениями. Я хочу рассмеяться, потому что наблюдение за ней похоже на наблюдение за ребенком, у которого разыгралось воображение, хотя она взрослая женщина. С другой стороны, её движения прекрасны и пластичны. И когда я перестаю задавать себе вопрос, зачем она это делает и начинаю просто наблюдать за ней, я начинаю думать о своем дедушке Гекторе, удобряющем свои зелёные растения. Или о бабушке, собирающей овощи в её саду. Когда Рэдиш поднимается, её руки над головой и тянутся к солнцу, она сияет от счастья, и я чувствую её радость. Она кланяется и все, включая меня, аплодируют.

– Благодарим тебя, Рэдиш – женщина в цветастом платье перекрикивает наши аплодисменты. – Спасибо тебе за то, что ты поделилась с нами красотой человеческого тела. Тебе и твоему вдохновению.

Затем женщина называет мужчину по имени Кумкват[11]11
  Кумкват – представитель рода Цитрусовых


[Закрыть], который играет на старой деревянной гитаре и поёт: – Однажды было дерево. Маленькое дерево. Самое красивое из когда-либо виденных. Дерево в яме, а яма в земле. – Затем все начинают подпевать, – И вокруг росла зелёная трава, и вокруг росла зелёная, зелёная трава.

Я чувствую себя глупо, как новичок в социальной группе, когда мы сидим в круге и вместе поём песни. Мне вроде как нравится, когда наши голоса смешиваются и все счастливы. Но это было тогда, когда мне было три года. Я не могу заставить себя поверить в то, что все эти взрослые искренни в проявлении чувств. Я бросаю взгляд на Бэзила, который увлеченно поёт. На следующем куплете я думаю, какого чёрта, и вливаюсь в хор, напевая так, как я не пела с тех пор, когда была маленькой. – И вокруг росла зелёная трава, и вокруг росла зелёная, зелёная трава!

Я радостно смеюсь от возможности так свободно проявлять свои чувства на публике. Я надеюсь, никто не снимает это. Я представила все возможные язвительные комментарии о нас на чьём-нибудь ЛРК или чате. Затем я вспоминаю – никаких Гизмо. Что значит, никаких камер. Из чего следует, что только люди, присутствующие здесь, разделят эти чувства. Здесь. Сию секунду, как сказала бы моя бабушка Эппл. А затем мы уйдём, и не будет никакой сохранившейся записи. Какое замечательное чувство.

Ещё одна женщина, приблизительно в возрасте моих бабушек, читает стихотворение о птицах. Парень, чуть старше нас с Бэзилом, играет на скрипке, пока маленькая девочка с кудрявыми волосами танцует то, что она назвала джигой. Когда представление закончено, все долго аплодируют. Даже я хлопала, пока не заболели ладони. Я в восхищении от увиденного и пережитого с этими людьми, и мне не нужен алгоритм, чтобы объяснить то, что я чувствую.

Сейчас перед нами снова стоит женщина в цветастом платье. На мгновение она наклоняет голову, затем хлопает в ладоши, что оказывается сигналом тишины для всех. Она делает глубокий вдох, и все вдыхают вслед за ней. Она выдыхает, и остальные тоже выпускают воздух. Затем, как по команде, все поднимаются. Я поднимаюсь на ноги, смотрю вокруг и думаю, откуда они все знают, что нужно делать. Женщина осматривает всех нас и говорит. – А сейчас, пожалуйста, присоединяйтесь ко мне и давайте поприветствуем нашу прекрасную и восхитительную Ану.

* * *

Все сохраняют абсолютное молчание, когда высокая женщина с распущенными каштановыми волосами заходит в комнату через боковую дверь. Солнце на небе опустилось ниже, осветив комнату золотистым светом. Женщина кажется совсем воздушной в изумрудно зелёном одеянии расшитом замысловатыми изображениями вымерших форм жизни – и растениями, и животными. Она широко улыбается своим поклонникам, часть из которых кажется совсем на пределе. Когда она проходит между стульями, она пожимает руки и смотрит людям в лицо, но ни с кем не заговаривает, идёт дальше. У неё уходит несколько минут на то, чтобы пройти мимо всех людей, которые хотят к ней прикоснуться, и за всё это время никто не произносит ни звука.

Я хочу задать Бэзилу миллион вопросов. Кто она? Почему она молчит? Что это за трюк со взглядами? И почему все так почтительны с ней? Бэзил спокойно стоит рядом со мной, руки сложены за спиной, он вежливо улыбается, затем снова поворачивается к передней стороне комнаты. Ана приподнимает край одеяния, поднимается по лестнице, поворачивается к толпе.

Я жду, но ничего не происходит. Ана просто стоит на платформе и осматривает людей, которые стоят и смотрят на неё. Она медленно поворачивает голову справа налево, как будто сканируя комнату в замедленном режиме. Как и все остальные присутствующие, я не могу отвести от неё взгляд. Я даже не могу понять, почему. Я боюсь упустить что-нибудь важное? Например, что она внезапно исчезнет или воспламенится? Или это просто от непривычки находиться среди людей, которые молча и по-настоящему рассматривают друг друга? Между нами нет никаких экранов. Никаких отвлекающих нас приборов.

Через несколько минут она снова смотрит прямо перед собой, а её руки, словно без малейших усилий с её стороны, плывут по воздуху. Люди начинают шевелиться. Некоторые стонут или тихонько хныкают. Некоторые наклонили голову и закрыли глаза, пока по их щекам стекают слёзы. Бэзил стоит в точности, как и до этого, пока руки Аны не начинают опускаться. Я ощущаю укол разочарования, как будто не хочу, чтобы этот момент заканчивался. Когда её глаза полуприкрыты, а руки свободно опускаются, она делает глубокий вдох. Люди вокруг меня повторяют это движение. Затем, как по невидимому знаку, все одновременно выдыхают, как будто кто-то разрушил заклятие, нависшее над комнатой.

По толпе проносится лёгкое бормотание когда люди различными способами стараются прикоснутся друг к другу. Они обнимаются, пожимают руки, похлопывают друг друга по плечу.

– Невероятно, – говорит кто-то рядом со мной.

– Столько любви и света, – отвечает женщина.

– Моё сердце снова переполнено.

Я подпрыгиваю, когда мужчина кладёт руку мне на плечо. – Намасте[12]12
  Индийское и непальское приветствие и прощание, произошло от слов «намах» – поклон, «те» – тебе. Намасте как жест представляет собой соединение двух ладоней перед собой.


[Закрыть], – говорит он

– Да, да, конечно...– бормочу я, выскальзывая из-под его руки и ощущая неудобство от его прикосновения. – И вам того же.

– Ну и что ты думаешь? – тихо спрашивает меня Бэзил.

– Честно говоря, – отвечаю я, – я даже не знаю, что я думать.

Он наклоняется ближе и произносит уголком рта. – Немного странно, не так ли?

У меня вырывается удивленный смешок. – Не то слово.

– Но и одновременно это сильно, – добавляет он и тянется к моей руке. Когда он переплетает свои пальцы с моими, сквозь мои пальцы проходит заряд молнии, как протоны в лучах света. Это прикосновение я с радостью принимаю. Затем он кивает в сторону сцены. – Шоу ещё не закончено.

Мы садимся на наши стулья, держась за руки, Ана спускается с платформы, которую откатывают мужчина и женщина, стоявшие на страже у входа. Ана гордо оглядывает своих последователей и произносит: – Добро пожаловать, Аналоги, прекрасные представители человечества. – У неё сильный голос, но он кажется усталым, как будто все эти взгляды, направленные на неё, отнимают какую-то её часть. – Мы снова собрались здесь, – говорит она, слегка пожимая плечами, как будто она не удивлена этим обстоятельством. – Не связанные, раскованные, свободные.

Аудитория в восхищении начинает кричать.

– Мы здесь!

– Они не смогут разделить нас!

– Мы связаны воедино нашей энергией, – Ана прижимает руки к груди. – Навечно объединены величайшим изобретением. – Когда она замолкла, я едва не застонала.

Вот оно, началось, думаю я, чувствую себя одураченной, услышав слово «изобретение». Теперь всё обретает смысл. Это что, какая-то тщательно выверенная постановка, способ заставить нас что-нибудь купить? Я слышала о таких штуках. У неё определённо есть свой ЛРК. Я должна была догадаться.

Ещё мгновение Ана хранит молчание, затем выступает вперёд. – Дамы и господа, – произносит она, – Я представляю вам, – она широко раскрывает руки – человечество!

Толпа начинает безумствовать. Люди свистят, хлопают и кричат.

– Что это? – спрашиваю я Бэзила сквозь шум толпы. – О чём она говорит?

Он сжимает мою руку. – О нас.

– Ты и я? – я показываю на меня с ним.

– Нет. – Он обводит рукой комнаты. – Все мы. Вместе.

Ана, кажется, вобрала в себя энергию толпы, начинает расхаживать и останавливается возле маленькой девочки. – Иди сюда, моя дорогая, – говорит она, протягивая ребёнку руку. – Девочка встаёт и следует за Аной к сцене. Ана опускается перед ней на колени. Я вытягиваю шею, чтобы лучше видеть. – Как тебя зовут, золотко, – спрашивает Ана.

– Мейджорам[13]13
   Майоран (англ. Marjoram) – вид многолетних травянистых растений из рода Душица.


[Закрыть], – отвечает девочка.

– А что у тебя в руках? – Ана берет лист из рук девочки.

– Рисунок, который я нарисовала, – отвечает девочка.

Ана встает и поднимает рисунок над головой. Это изображение животных на том, что кажется настоящей бумагой. – Он прекрасен, – говорит Ана, поглаживая девочку по волосам. – Могу я позаимствовать его на время?

Мейджорам кивает с широко открытыми глазами, затем бежит обратно в объятия отца. Ана несколько секунд изучает рисунок, затем, принимая глубоко встревоженный вид, спрашивает, – Куда исчезла вся красота? – её лицо мрачнеет. – Когда-то это называлось яблоком, – указывает она на круглое красное пятно с зелёными листьями.

Бэзил пихает меня в бок и ухмыляется.

– Я знаменита, – шепчу я.

– А это был кукурузный початок, – продолжает Ана, указывая на другие части рисунка. – А вот это – подсолнух. Это выглядит как цыплёнок, – говорит она, показывая пальцем на красно-белую птицу, которую нарисовал ребёнок. – Это называли рыбой, – она прикасается к созданию с вытянутыми губами. – Спорю, что некоторые из наших старожилов помнят всё это. Когда-то давно рыбы плавали в море. Так же как и люди. Точнее в океане. – Она подходит к пожилому человеку и говорит, – Держу пари, что ты ходил на пляж, когда был маленьким, ведь так, Спинич[14]14
  Spinach – шпинат (англ.)


[Закрыть]? – он счастливо кивает.

– Так куда всё это делось? – Ана продолжает прохаживаться, набирая скорость и размахивая перед собой листком бумаги.

– Расскажи нам! – выкрикивает кто-то.

– Вся эта красота? Исчезла! Стёрта с лица Земли. Но это не было результатом падения метеорита.

– Нет, нет!

– Не было деянием Бога.

– Не Бог!

При слове "бог" я вздрагиваю и задумываюсь, может ли всё это стать ещё страннее. Может быть, я случайно попала в группу религиозных фанатиков, которые всё ещё продолжают держаться за остатки своей веры?

– Куда исчезло всё это? – снова спрашивает она. Даже самые маленькие знают историю. Она что, из скептиков? Одна из тех закоренелых скептиков, которые не верят в то, что наши несведущие, эгоистичные предки нанесли непоправимый урон климату, а затем они же боролись за оставшиеся ресурсы, что привело к истреблению части населения? Она что, собирается стоять здесь и рассказывать нам, что практически полное глобальное разрушение было коварным планом Единого Мира ради получения доминирования на рынке? Я не самый большой поклонник Единого мира, но даже я не настолько цинична.

– Рыбы, птицы, четвероногие мохнатые животные были истреблены в нашей окружающей среде, а с чем же мы остались? Голограммы? – Её смех горький и неприятный. – Разве это полноценная замена? Но дело не только в фауне. Флора тоже исчезла. Самовоспроизводящийся, роскошный зелёный пейзаж, который делал Землю самой удивительной планетой в солнечной системе. Животные и растения на Земле жили, как единое целое. Это было симбиотическое существование. – Она сцепляет пальцы вместе. – Давай. И бери взамен. – Она раскачивается. – Наш углекислый газ взамен на их кислород. Наш кислород вместо их углекислого газа. Мы питали друг друга каждым вдохом и выдохом. – Она останавливается, закрывает глаза и глубоко дышит.

– И мы чувствовали. В глубине нашего тела. Голод. – Она прижимает руки к животу. – И желание. – Она передвигает руку чуть ниже пупка, я вздрагиваю. – И в наших сердцах. – Теперь она прижимает обе руки к груди… – потому что сердце, мои дорогие, это не просто мускул. Мы понимали это, когда были единым целым с Землей. Когда наша энергия была взаимосвязана. Мы умели сочувствовать. Мы умели любить. У нас была злость и ревность. И, что ещё важнее, мы наслаждались непредсказуемостью всех проявлений. Мы могли переживать весь спектр эмоций, которые не были предусмотрены каким-нибудь химическим коктейлем, который создали учёные в лабораториях, и сказали что это ради нашего же блага.

Толпа презрительно смеётся, а я ёрзаю на своем стуле, надеясь, что никто не догадается, что она говорит о моей матери.

– Мы должны быть полны тоски и сострадания. Если только дадим себе шанс снова ощутить это.

– Я чувствую это, Ана! – выкрикивает кто-то.

– Ты пробудила моё сердце, – звучит ещё один выкрик.

– Эти эмоции делают нас людьми. Они отличают нас от машин, которые мы создали. И не важно, что они говорят, становиться единым целым с машинами, это не выход.

Я вздрагиваю, потому что в этот раз под "они" она подразумевает моего отца.

Она сильно стискивает своё одеяние. – Человечество было на вершине своих возможностей, когда работало в паре со вселенной, а не тогда, когда мы начали бороться против неё! – Ана останавливается и понижает голос. – Появляются последствия, когда мы отдаляемся от природного порядка вещей и начинаем переделывать все элементы нашего человеческого естества. Мы должны осознать себя, как часть макрокосмоса, а не обманывать себя тем, что мы можем всё контролировать. Но...– она грустно покачивает головой, затем слегка улыбается, – люди не так умны, как животные.

Этот разговор довёл бы обоих моих родителей до бешенства. Они не одобряют идею того, что если мы позволим природе главенствовать, все будет прекрасно. Как говорит моя мама: Хорошо для кого? Для тараканов?

Теперь Ана становится застенчивой. В уголках её губ играет лёгкая улыбка, и она смотрит в пространство, как будто представляет другое место и время. – Знаете, когда у первых рыб образовались ноги, они не думали о себе: О, мне следовало бы отрубить их. Нет, они начали исследовать Землю.

Она начинает ходить в толпе.

– А когда у этих созданий выросли крылья, они не думали: Вау, наверное, мне следует избавиться от них. Нет, они взлетели к небесам. – Ана широко раскрывает руки и кружится. – Мы должны принимать все мельчайшие изменения, которыми природа наделяет отдельных счастливчиков, чтобы они могли дать возможность летать всем нам! – Она останавливается, но продолжает держать руки открытыми. – Потому что, друзья мои, мы стоим на краю пропасти, – она поднимается на цыпочки, – готовые броситься навстречу нашей гибели, если мы не изменим наше отношение к окружающей среде.

Теперь я абсолютно уверена, что эта женщина спятила. Рыба, обрезающая собственные ноги? Летающие люди, двигающиеся к собственной смерти? Я понятия не имею, о чём она. Для меня всё это выглядит бредом сумасшедшего. А она, на вполне серьёзно продолжает дальше. – Некоторым нашим братьям и сестрам, Тулипу, Латуку и Гардении[15]15
  Tulip, Lettuce, Gardenia – тюльпан, латук, гардения (англ.)


[Закрыть] обрезали крылья. Их заперли.

По толпе проносятся возгласы протеста. Я смотрю на Безила, который не кажется удивлённым этими новостями.

– О, да, – говорит Ана. – Это правда. За что, спросите вы? – Она осматривает толпу, впитывая энергию, бушующую в комнате. – За то, что они были людьми. За то, что у них присутствовали настоящие человеческие потребности. За активность самых обычных человеческих импульсов, наличие которых было заложено в нас с рождения, и которые были искоренены из нас ради всеобщего благополучия.

В комнате наступает тишина, пока все ждут, когда она раскроет нам их преступление. Я обдумываю варианты. Проявление агрессии? Кража? Нарушение договора? Я не могу представить, чтобы кто-то с именем Гардения сделал что-нибудь столь гнусное.

Ана опускает руки. Её плечи поникли. Она стоит перед нами, как обречённая душа. – Они были голодны, – тихо произносит она. – Испытывали голод по тем взаимоотношениям между человечеством и планетой, которые заложены в нас изначально. Голод по источнику жизни, который поддерживал нас. Это не есть плохо, друзья мои. Это человеческая природа. Именно это желание будет толкать нас вперёд, если только у нас будет...– Она снова тычет пальцем в детский рисунок. Все вокруг хлопают и свистят. – И я скажу вам больше, – перекрикивает она толпу. – Всё это там, если только мы позволим себе отыскать это.

Люди безумствуют, но я отпускаю руку Бэзила и усаживаюсь основательнее на своём стуле, качая головой, потому что она зашла слишком далеко.

Бэзил видит мою реакцию. – Ты в порядке?

В ответ я поднимаю бровь. Он же не мог купиться на весь этот бред. – Еды больше не существует, помнишь? – говорю я ему, как будто он инопланетянин, не слышавший последние земные новости. Именно открытие моей мамы возможности контролировать позывы голода с помощью изменения гена FTO в 16й хромосоме привело к возможности завершения войны. Безпродуктовое питание разрабатывали в течение двадцати лет, и оно было единственной возможностью удержать человечество от приобщения к остальным исчезнувшим растениям и животным. Последний фрагмент, контролирующий ненасытный аппетит в человеческом организме, пазла, который нужно было собрать, чтобы завершить войну. Тем более, что Единый Мир жаждал контроля.

Я всегда думала, что Динозавры были единственным наследием восстания из-за хранилища семян на Шпицбергене, но сейчас думаю, что Аналоги могут быть сестринской ветвью скептиков. Я озираюсь вокруг, думая, может ли быть здесь у кого-нибудь татуировка Шпицбергена с прорастающим ростком над словом Помни. Затем решаю, что, скорее всего, нет. В отличие от Динозавров, эти люди верят, что вокруг нас есть еда. Ага, как же. Она, наверное, замаскирована, как мой новый Гизмо.

Ана вытаскивает что-то из кармана своего платья. – Узрите, – говорит она, протягивая это, чтобы каждый мог видеть. Это металлическая жестянка размером с её ладонь. Кажется, у неё нет этикетки. Она открывает крышку. Люди в комнате приподнимаются, чтобы рассмотреть получше. Трудноуловимый аромат наполняет комнату. Он не плох или хорош, он странно притягивающий. Все стараются вдохнуть поглубже. Когда я делаю вдох, мой желудок тихонько урчит.

– Как это у неё получилось? – спрашиваю я Бэзила. – Существует ещё один генератор запахов?

Он выглядит таким же удивленным, как и я. – Я не знаю.

Затем Ана совершает самую странную вещь, которую я когда-либо видела. Она запускает пальцы в жестянку, достает маленький плоский кусочек чего-то светло-коричневого, показывает так, чтобы все видели и кладет это в рот. Она закрывает глаза и начинает работать челюстями. На её лице расплывается улыбка, когда она глотает. – Аххх, произносит она, и открывает глаза. – Еда.

* * *

Пока Ана стоит перед нами, смакуя кусочек, который она положила в рот, в комнате повисает тишина. Кажется, что все задают себе одни и те же вопросы: Где, как, что…?

Пожилой мужчина, Спинич, поднимается. – Ана Луиза Гиньон, – объявляет он громко и чётко. – Ты арестована по подозрению в нарушении своего договора о Питании Единого Мира, укрывательстве нелегальных продуктов питания и проповедовании пищевых извращений. – Пока он говорит, ещё пять человек из толпы встают и направляются к Ане, которая стоит идеально прямо, почти очаровательно улыбается, как будто она именно этого и ожидала.

Женщина в цветастом платье вскакивает на ноги и кричит, – Шпионы! – За ней вскакивают все остальные и, крича, толкаясь, сбивая стулья, пытаются добраться до Аны.

Я хватаю Бэзила за руку. – Что происходит?

– Я не знаю, – говорит он, но я вижу в его глазах панику. – Должно быть это агенты безопасности.

Несколько людей, включая мужчину и женщину, которые стояли у двери, создают защитную стену вокруг Аны, но агенты легко отталкивают их и надевают на неё наручники. Спинич вытаскивает Гизмо и объявляет через усилитель звука. – Все должны оставаться на местах для дальнейшего допроса, – инструктирует он. – Агенты займутся вами в ближайшее время. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие.

Бэзил высвобождается из моей хватки. – Они арестуют меня, – шипит он. – Я и так в их списке наблюдения. – Мне нужно убираться отсюда. – Он протискивается сквозь бушующую толпу, двигаясь за агентами, которые уводят Ану.

– Бэзил, – кричу я и бегу вслед за ним, лавируя между обозлёнными фигурами. Я шарю в сумке, которая болтается вокруг моего тела и вытаскиваю свой Гизмо и подношу его к губам. – Астрид, подгони Разумобиль! – тихо командую я. Затем я хватаю Бэзила за рубашку. Он поворачивается, готовый оттолкнуть меня прочь, но я кричу, – Моя машина! – и вытаскиваю его из схватки. Кажется, во всеобщем хаосе никто не заметил, как мы крадёмся к краю комнаты. Я указываю на женщину с непроницаемым лицом, стоящую у двери, к которой мы пробираемся. Резко остановившись, мы с Бэзилом ударяемся друг о друга.

Он хватает меня за руку. – Сюда! – мы ныряем в тускло освещённый коридор от главной комнаты. – Здесь есть выход на аллею.

– Астрид, определить место! – командую я, пока мы бежим дальше.

Когда мы распахиваем боковую дверь, мой Разумобиль уже терпеливо дожидается нас, как может только машина.

Двери закрываются, и машина застёгивает на нас ремни безопасности, а Астрид заводит свою обычною волынку. – Куда бы ты хотела поехать?

– Заткнись! – кричу я. – Никуда. Просто домой.

– Направление определено, – объявляет она. Машина начинает движение вниз по разбитой дороге между тёмными зданиями. – Пожалуйста, усаживайтесь поудобнее, расслабьтесь и наслаждайтесь дорогой.

Бэзил оглядывается назад, чтобы убедиться, что нас никто не преследует.

– Ты видишь кого-нибудь? – спрашиваю я. Моё сердце подкатило к горлу, а желудок сдавливает, как будто мои внутренности хотят выползти наружу.

– Нет, – говорит он. – Никого.

Мы подъезжаем к шлагбауму и я кричу: – Езжай дальше! Вперёд! Вперёд!

Планка поднимается и загорается зелёный свет, когда мы проезжаем через ворота и выезжаем на главную дорогу.

– О, Боже! – кричу я. Откидываюсь на сидении и облегчённо вздыхаю. – Что это было, чёрт возьми? Что всё это значило?

Бэзил в замешательстве качает головой… – Понятия не имею. Ничего подобного раньше не происходило.

Когда между нами и хаосом во Внешнем круге образуется достаточное расстояние, у меня начинает кружиться голова и я борюсь между плачем и смехом. – Это самое безумное, что когда-либо со мной происходило.

– Со мной тоже! – говорит Бэзил. – Этот пожилой дядька, Спинич? Он был среди доверенных лиц Аны с тех пор как я начал ходить на встречи насколько лет назад.

Я показываю пальцем, и кричу: – Шпион! – точно так же как женщина в цветастом платье, отчего мы оба начинаем нервно смеяться.

Затем Бэзил внезапно становится серьёзным. – Ты ведь не одна из них?

Это приводит меня в замешательство. – Как бы я могла? Я даже не знала, кто они такие или чего они хотят. Или хотя бы, кто ты такой, если уж на то пошло. – Я сильно сжимаю руки и мрачно смеюсь. – Нет, правда, – говорю я. – Кто ты такой?

Бэзил не отвечает. Вместо этого, он снова оглядывается через плечо на пустое шоссе позади нас. – Они должны были тщательно спланировать эту акцию. Им нужно было дождаться, пока она совершит ошибку, чтобы раскрыться и арестовать её.

– За что? – спрашиваю я. – Всё, что она делала, это пялилась на нас, говорила безумные вещи, затем грызла что-то, что выдала за еду. Насколько серьёзным преступлением это может быть? И почему не ушло больше людей? Это же не является преступлением ходить на собрания. Им же не обязательно оставаться там и ждать, пока парни из Единого Мира будут допрашивать их?

– Они боятся! – ответил Бэзил.

– Боятся чего? – переспросила я со смешком.

– Ты же не имеешь ни малейшего понятия, насколько строги законы, запрещающие еду?

– Законы, запрещающие еду?

– Когда-нибудь слышала о Едином Законе о Защите Питания?

– Это тот закон о питании?

– Только его часть, – объясняет Бэзил. – Но служба безопасности была создана не только из-за него. Они знают, что Ана причина возможных перемен. Она пробуждает людей и Единый Мир использует любую причину, чтобы остановить её. Даже если это приведёт к голоданию её последователей. – Голос Бэзила становится горьким и холодным.

– Подожди, эй, притормози, – я поворачиваюсь на сидении, чтобы посмотреть ему в лицо. – Что ты имеешь в виду? Причина перемен? Пробуждает людей? Голодание последователей? Ты не преувеличиваешь слегка?