Текст книги "Голодная (ЛП)"

Автор книги: Х. А. Суэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Х. А. Суэйн
Голодная

Моему отцу

ПРОЛОГ

Несомненно, яблоко – благороднейший из фруктов

Генри Давид Торо

Среди призрачных ветвей искусственного дерева мерцает что-то красное и круглое. Я сгораю от желания прикоснуться к нему. Это лишь проекция прошлого на настоящее, но настолько реальная, что я не в силах удержаться. Поднимаю руку. Тело непослушное, словно ватное.

– Эй, ты ещё кто?! Это не для тебя! – раздаётся голос.

Я пытаюсь назвать незнакомцу своё имя, Талия Эппл, но слова булькают в горле и лопаются пузырьками во рту, оставляя неуловимый привкус. Мои челюсти двигаются, не в состоянии ухватить следующее слово, вольготно расположившееся на кончике языка. Тогда я срываю блестящую красную штуку с дерева и запихиваю в рот, чувствую, как она скользит мне в глотку, и вижу, как выпадает из совершенно пустой дыры во весь мой живот. Я пытаюсь подхватить штуковину, пока она не упала, но она меняет форму и уносится прочь на тоненьких крылышках слишком быстро, чтобы успеть поймать.

Нужно заделать чем-то эту дыру на месте, где должен быть пупок. Иначе все, что я захочу сказать, будет вываливаться через неё. Я поднимаю подушку и любимое мягкое одеяло, лежащие рядом на земле. Замазываю всё тёмной вязкой грязью – моя бабушка в детстве любила ковыряться в такой грязи – но всё вываливается горкой у моих ног. Делаю глубокий вдох и чувствую едва уловимый запах чего-то сладкого, манящего, красного и круглого, как моя фамилия и с моих губ срывается стон.

ЧАСТЬ 1
ВНУТРЕННИЙ КРУГ

...утешьте меня яблоками, ибо изнемогаю от любви

Песнь песней Соломона

– Что такое, Талия?

Я выдёргиваю себя из сна. Щурясь от света, я мама энергично проносится мимо, в то время как сама, растянувшись поперёк дивана, прижимаю подушку к животу и ворчу. Я пытаюсь освежить голову и восстановить ход мыслей. Я не под деревом. Грязи нет. Тычу себя в живот, чтобы убедиться, что там нет дыры. Когда я села, моя голова оказалась настолько тяжёлой, что я упала спиной на диван. Руки мне кажутся похожими на тонкие ниточки, привязанные к моим плечам. Ноги дрожат. В желудке пустота.

– Ты почему в темноте? – спрашивает мама, перекрывая отрывистый голос Гретхен, личной кибер секретарши, которая просматривает свежий спам на главном дисплее.

– Только сегодня...– провозглашает Гретхен.

– Нет, – говорит мама. Бомм, – Гретхен удаляет письмо.

– Сохраните большие... – продолжает Гретхен.

– Нет, – говорит мама. Бомм, – делает своё дело Гретхен.

– Интернет-распродажа! – объявляет Гретхен.

– Переслать Талии, – командует мама. Пим!

Я уворачиваюсь от шума, но не могу удобно устроиться на жёстком диване, ноги прилипают к обивке из искусственной кожи. Чтобы не слышать голосов, накрываю голову тяжёлой подушкой. Она пропитана цитрусовым запахом моющего средства. Хочется снова погрузиться в сон и найти то, что искала. Я глубоко вдыхаю, но резкий аромат лимона и лайма совсем не то, что я хочу. Мне нужен запах не такой резкий. Нежнее. Не жёлтый или зелёный, а тёплый землисто-бурый.

Слышу приближающийся стук маминых каблуков, она просовывает руку под подушку, прижимает сухую прохладную ладонь к моему лбу.

– Что ты делаешь? – я отталкиваю её подушкой.

– Смотрю, нет ли температуры.

– Господи, да ты же врач, в конце концов,– возмущаюсь я. – Зачем ты меня трогаешь?

Мама скрещивает руки на груди и выставляет бедро в сторону. Её фигура словно вырублена из камня.

– Если бы твой Гизмо был при тебе, я бы прочитала информацию о твоём состоянии вон оттуда, – она показывает пальцем в другой конец комнаты. – Но раз его нет, мне приходится делать это дедовским способом.

Она вытягивает руки перед собой, демонстрируя мне свои средние пальцы.

– Кошмар, – бормочу я.

Мамуля фыркает.

– Именно так когда-то и работали врачи. Даже хирургические операции делались руками. – На её лице появляется отвращение, при мысли о том, чтобы копаться собственноручно в чьём-то теле. – Кстати, чего это ты валяешься в постели среди бела дня?

– Просто я себя чувствую... – я запнулась, подбирая подходящее слово. – Странно, – единственное, что пришло в голову.

– Твоё "странно" ни о чём не говорит, – заявляет мама. – Поконкретнее.

– Пусто, – говорю я. Я могла бы ей рассказать в деталях, что творится у меня в животе. Между рёбрами и тазом. Точнее, выше пупка и ниже упругой мышцы, диафрагмы, которая растягивает и сокращает лёгкие. И про непонятное сосущее чувство, будто у меня внутри вырос рот и он открывается. Я показываю пальцем:

– Здесь пустота,– всё, что я могу сказать.

– Болит? – Она склоняет голову набок, и её волосы смещаются, словно чёрная штора из искусственного шёлка, по её узким плечам.

Я отрицательно мотаю головой, отчего чувствую короткое головокружение, словно у меня вместо головы шарик на ниточке.

Мамочка окончательно включает доктора и сжимает моё запястье двумя пальцами, проверяя пульс.

– В следующий раз ты мне ногу отпилишь ржавой пилой без наркоза, – проворчала я, раздражённая её прикосновением.

– Твои познания в истории медицины поразительны! – сказала она с серьёзным видом. – Ты можешь участвовать в реконструкциях, проводимых Древностями. Ты не забыла принять синтамил сегодня?

– Нет, конечно, – негодую я.

– А воду? По 450 грамм того и другого?

– Господи, мам, нет!

– Мочилась сегодня?

– Хочешь взять пробу на анализ?

– Не умничай. – Она отпускает мою руку, и та шлёпается на диван. Мне кажется, будто я вся сделана из Словнокожи. – Твоя дозировка синтамила тщательно выверена, и если ты не...

– Блин, мам!– я сажусь и обхватываю голову руками. – Знаю я. Я всё выпила: и синтамил, и воду по расписанию. И пописала. Ясно?

– Да, но ты очень раздражительна, – говорит мама негромко, будто размышляя вслух.

Сквозь пальцы я наблюдаю, как она удаляется, цокая каблуками, и возвращается, легонько потряхивая бутылочку с синей жидкостью – синтамилом. Бутылку украшает наклейка с золотыми буквами моего имени.

– Возможно, потребуется корректировка. Твой метаболизм мог ускориться. – Она откручивает пробку и протягивает мне. – Вероятно, у тебя начался последний скачок роста.

Я закатываю глаза, прежде чем сделать глоток.

– Мне семнадцать лет, не двенадцать.

Она пожимает плечами.

– Такое бывает. Иногда люди и после двадцати подрастают на несколько сантиметров. Особенно, когда начинают посещать Репродукционный Фонд, и происходит гормональный всплеск. – Она снова уходит, стук каблуков удаляется в сторону её личного кабинета.

Я выпиваю синтамил и вытираю тыльной стороной ладони губы, чтобы не осталось синих усов.

Через несколько минут мама возвращается, с пластырем и антисептиком.

– Я понаблюдаю за тобой в течение суток, и мы поймём, что происходит. Подними блузку.

– Я не хочу ходить с этой штукой.

Не обращая внимания на мой протест, она поднимает мою блузку сзади.

– Это только на один день. Я получу больше информации, чем даёт Гизмо, тем более, ты его никогда не носишь.

Ей удалось добраться до моей поясницы. От ледяного прикосновения тампона с антисептиком я подпрыгиваю.

– Не дёргайся. Ты совершенно ничего не почувствуешь.

Она удаляет плёнку с пластыря размером пару дюймов и крепко прижимает к моей коже, приглаживает по краям, чтобы он надёжно приклеился. Затем достаёт свой Гизмо и устанавливает соединение с пластырем.

– Надеюсь, в нём нет маячка?– я скребу пластырь.

Она отталкивает мою руку.

– Не трогай! Так можно повредить микросхему. – Она проверяет наличие соединения и убирает свой Гизмо в карман.

– Пластырь никак не нарушает твоей личной неприкосновенности. Он регистрирует только данные о твоём организме.

– Как будто это не личное!

Мама сужает глаза и хмурит брови, отчего становится очень похожа на свою мать.

– Нгуэнское лицо, – говорю я. Она вопросительно приподнимает бровь. – Нет, правда, ты становишься очень похожа на бабулю Грэйс, когда злишься на меня.

На уроках биологии мы составляли геномные карты своих бабушек и дедушек, родителей и свои собственные, чтобы выяснить происхождение тех или иных черт фенотипа. Уверена, существует ген дефицита юмора, который передаётся от вьетнамских предков моей мамы, поскольку бабуля Грэйс самая серьёзная женщина из всех, кого я знала, возможно, поэтому она такой хороший гематолог. Кровь – это не смешно.

Мама резко поднимается с дивана.

– Было бы здорово найти тебе специалиста, который разберётся в твоих показателях и назначит лечение.

Мы обе понимаем, как страшно это звучит. Специалист – это последняя надежда, к его помощи прибегают лишь в случаях, когда традиционная медицина бессильна, и всё что остаётся – попробовать некий экспериментальный метод лечения, который, как рассчитывает врач, станет прорывом в медицине и принесёт ему патент.

– Только дед Питер, – говорю я.

Мама расхохоталась. Когда смеётся, она становится похожа на своего отца; та же широкая улыбка, те же сияющие глаза. Всю жизнь я слышала истории о том, каким замечательным педиатром был дедушка, как он делился пайком своей семьи с голодающими детьми во время войн. Из-за этого они с бабулей ругались и едва не развелись. Сложно было ужиться её прагматизму с его великодушием. Мама говорит, по принятому раньше делению на расы, бабуля была типичной азиаткой, а дедуля – афро-американцем. Она считала, что история чернокожих дедушкиных предков сделала привычной заботу о самых незащищённых. Я никогда не соглашалась с ней. Думаю, дед и бабушка просто очень разные, и их происхождение совершенно ни при чём.

– Обнимашки и чмоки дедушки Питера не добавят в твой синтамил недостающих элементов, – говорит мама, заканчивая сортировать почту. Она терпеть не может, когда накапливался спам.

– Кстати, Гретхен переслала тебе кое-что от ВиртуМагов, – говорит она мне. – Тебе нужны новые брюки.

– У меня полно джинсов и юбок,– я встаю с дивана и натягиваю мини-юбку.

Она в очередной раз удивлённо поднимет бровь.

– Талия, мы ведь уже обсуждали это. Никаких старомодных вещиц, как эта, – она показывает на мою юбку. – Вообще, из чего она?

– Из хлопка. Это такая винтажная натуральная ткань. Спасибо за внимание!

Она смотрит в потолок, как будто солнечный свет подзаряжает её терпение.

– Я в курсе, что такое хлопок, Талия. У тебя на этой неделе Межличностное Классное Собрание. Ты не можешь пойти туда в старых шмотках бабушки Эппл. Что подумают инструктора?

– Кого это волнует? Это даже не уроки. Больше смахивает на четырёхчасовое маркетинговое исследование в завуалированной фокус-группе, если тебе интересно. Практической пользы – ноль.

Мама качает головой и вздыхает.

– Во-первых, это неправда. Во-вторых, нам с папой не всё равно, что подумают учителя.

– Учителя? – фыркаю я.

– Талия, – начинает она, но я перебиваю: – Как раз папе всё равно, – говорю я, и она не возражает, поскольку прекрасно это знает.

– И, кстати, я лучше пойду на "живой" шоппинг.

– Я бы назвала это "убивающий время" шоппинг, – неуклюже шутит мама, и сама же усмехается. – Если тебе не нравится то, что я выбираю тебе, подбери свой стиль.

– Мне обязательно нужно увидеть вещь воочию и потрогать, чтобы понять, нравится она мне, или нет.

Она отрывается от монитора, чтобы одарить меня убийственным взглядом.

– Кроме шуток, ты из какого века вообще? – Это её коронный вопрос. Этот вопрос я слышала от неё всё детство, с тех пор, как начала читать и предпочитала бумажные книги электронным.

– Ладно, раз уж тебе так нравится, сходи. Выбери что-нибудь приличное, чтобы произвести благоприятное впечатление.

– Мне нравится ощущать прикосновение хлопчатобумажной ткани, – говорю я и сажусь, чтобы просмотреть свою почту на главном дисплее.

– По химическому составу коттинель практически идентичен хлопку, – говорит мама.

– Практически. Но всё-таки не то же самое.

– Не начинай.

– Твоя одежда выращена в микробиологических лабораториях, из бактерий и плесени.

– Хватит, – мама предостерегающе смотрит на меня. – Почему Астрид никогда не фильтрует новости для тебя? – она указывает на то, как я вручную пробираюсь через дебри заголовков.

– Для этого мне нужно отыскать свой Гизмо.

– Ты потеряла Гизмо?– она смотрит на меня, будто я лишилась конечности.

– Да нет, дома где-то валяется.

– Ты хуже бабушки Эппл.

– И чем же я плоха?– бабуля Эппл энергично поднимается из подвала, седые кудри подпрыгивают в такт шагам. В руках у неё клубок верёвки и пара заострённых штырей.

– Не бери в голову, – заявляет мамочка и продолжает общаться с Гретхен.

– Гизмо, – говорю я одними губами бабушке, которая чертит знаки пальцем в воздухе, желая знать причину шумихи.

От раздавшегося смеха, мамина спина напрягается, хотя она и пытается притвориться, что игнорирует нас, пока кладёт в карман свой Гизмо, затем объявляет: – Мне снова нужно в лабораторию.

– Но ведь сегодня же пятница, – говорит бабушка.

Мама поднимает глаза: – И что?

– Время для семьи, – с надеждой произносит бабушка, хотя я вижу, как поникли её плечи, признавая поражение.

– Это указано в расписании? – спрашивает мама.

– Но Лили, так происходит каждую пятницу, – говорит бабушка.

– Ну, если ты не внесла это в расписание… – мамин голос замолкает. – Это не так уж сложно, Ребекка. Мама всегда разговаривает с бабушкой таким тоном, как будто она маленький ребенок, который не понимает преимуществ большого и страшного Интернета. – Талия или Макс научат тебя за две минуты. Тебе просто нужно сказать своему персональному помощнику… Как её зовут?

– Энни, – сухо отвечает бабушка.

– Просто скажи Энни скоординировать все наши календари с повторяющимся событием. Тогда мы будем синхронизированы, и когда Гретхен будет проверять мой ежедневник, чтобы составить список дел....

– Я знаю, как это делается, – проясняет бабушка. – Просто это не кажется необходимым.

Я включаю главный экран.

– Мы можем устроить семейный вечер без мамы, – говорю я бабушке, пытаясь избежать ещё одной неудобной лекции о семейной жизни между ними.

Бабушка улыбается мне, но я вижу в её глазах усталость: – Конечно, ангелочек. Она держит в руках клубок ниток. – Я собираюсь научить тебя вязанию.

Я замечаю мамино желание закончить разговор, когда она набрасывает на плечи куртку. Прежде чем уйти, она говорит: – Внеси в расписание семейный ужин. Устроим его на следующей неделе.

– Конечно, – говорю я ей в спину, отлично понимая, что этого никогда не случится. – Ты, я и папа? – спрашиваю я бабушку, когда двери закрываются.

– Сомневаюсь, – говорит она, указывая на мигающий на главном экране индикатор видео-сообщения с фотографией моего папы.

Я нажимаю кнопку, и папа появляется на экране. Он в своем офисе, сутулившись, сидит за столом в окружении тихо шумящих голубых стен. – Привет, народ, простите, но я не смогу попасть на семейный ужин. Мне нужно работать допоздна. – Затем он выпрямляется и улыбается. – Но подождите пока не увидите, над чем мы работаем! Все почти закончено, и вы будете первыми, у кого это появится. Я обещаю. – Я закрываю папино сообщение и спрашиваю бабушку, что это может быть за сюрприз по её мнению.

– Механическая голова, которая сможет думать вместо тебя, когда ты устанешь.

– Последний писк моды, – вторю я ей, – тебе следует быть дизайнером.

– Упустила свое призвание – не так ли?

– Да ладно, не каждый может изменить мир одним нано процессором за один миг.

Мы обе хихикаем над нашими глупыми шутками, в основном потому, что никто другой их бы не приветствовал.

– Давай завязывать, – говорю я, – Со всем этим. – Я складываю руки и машу пальцами, как ранее сделала моя мама.

– Провокатор, – ухмыляясь, говорит бабушка.

* * *

Так как нас было всего двое, мы с бабушкой удобно устроились в её гостиной, которая находилась в подвале нашего дома. Я любила её комнаты, со всеми пушистыми подушечками, тёплыми одеялами и мягкими тёплыми пледами, старомодной мебелью и, что самое лучшее, книгами. Мама не любила спускаться сюда. Она говорила, что микробы в натуральных тканях заставляют её чихать. Нельзя сказать, чтобы это кого-нибудь удивляло. Иногда мне казалось, что мама с удовольствием жила бы в своей лаборатории, где любая поверхность гладкая, холодная, твёрдая и антибактериальная.

Я свернулась на диване рядом с бабушкой, укрыв ноги вязаным одеялом, которое её мама связала сотню лет назад на их семейной ферме.

– Раньше пряжу можно было получить из натуральных волокон, таких как хлопок или шерсть, – рассказывала она, пока делала на своих вязальных спицах петли из серых нитей, точно такого же цвета, как и её волосы.

– Расскажи-ка ещё раз, что такое шерсть? – попросила я, пытаясь повторить её движения со своими серебряными спицами и клубком красной пряжи.

– Она делалась из шерсти овец. Но было ещё много животных, шерсть которых люди могли использовать. Каждая имела свою текстуру, а некоторые были такими мягкими и тёплыми, что сейчас ты ни за что не поверила бы этому. Настоящая шерсть не сравниться с этими синтетическими тканями. – Она нахмурилась над уже связанными рядами.

– Кого из них вы выращивали? – спросила я.

– Коз, – ответила она в миллионный раз, но я никогда не могла запомнить разницу между козой и овцой. – Не тех лохматых, которые говорили «беее». Тех, которые ели все подряд. – Рассмеялась она над какими-то воспоминаниями, которые я никогда не пойму, – А наши ели в основном сладкое сено и клевер, и поэтому их молоко было вкусным. А ещё был сыр! Нет ничего лучше, чем свежий козий сыр. Разве что ещё теплый хлеб, на который его можно положить. – Она вздохнула. – Мммм, этот запах свежеиспечённого хлеба. Я не устаю говорить твоему отцу, что он должен сделать специальное приложение для него! Ради этого я бы даже использовала свой Гизмо.

Я хихикнула, потом мы немного помолчали, пока она поправляла моё вязание.

– Однажды я научусь-таки вязать узоры, – говорю я. – Расскажи мне снова про семейные ужины.

Бабушка глубоко вздыхает: – Ладно, – говорит она, задумавшись. – Это было настоящее время. посвящённое семье, ну, ты понимаешь. Не у всех, думаю. Но в нашей семье, видимо потому, что мы были фермерами, мы хотели собираться вместе и наслаждаться едой, нами выращенной.

– Это было до войн.

– Да, но даже во время войн мы делали, что могли, из той малости, которую получалось выращивать, даже если это была горькая зелень и несколько куриных яиц.

– К вам приходило много гостей, правда?

– Поначалу да, – ответила она. – Но когда всё стало дефицитом, мы, как и остальные, прятали то, что у нас было,

Я покачала головой: – Я не хочу слышать эту часть. Расскажи о том, когда за ужином было весело.

Бабушка улыбается: – Хорошо, – она кладёт вязание на колени, закрывает глаза и на мгновение задумывается. – Я расскажу тебе, как приготовить жареного цыпленка.

Бабушка медленно, как будто вернувшись в кухню готовит каждый ингредиент. Она рассказывает мне, как растапливает масло в микроволновке и поливает им цыплёнка. Затем посыпает его солью и перцем, свежими травами, выращенными на заднем дворе в маленьком горшочке, наполненном удобренной землей. Она объясняет, как её мать кладет цыпленка на противень с луком, морковью и картофелем, сорванными с огорода, затем ставит всё это в духовку на несколько часов, открывая духовку только затем, чтобы полить все соком цыплёнка. Я закрываю глаза, когда она говорит о еде, и пытаюсь представить, как всё это было. В моей голове проносятся смутные образы, но всё остаётся всего лишь словами, поскольку в действительности я понятия не имею, о чём она говорит. И, если честно, кое-что звучит странно. Например, то, что нужно есть кого-то мёртвого.

– Аромат этого жарящегося цыпленка пронизывает весь дом, и ты знаешь, что когда он будет готов, корочка будет коричневой и хрустящей, а мясо будет нежным и сочным.

Когда она говорит это, внутри меня раздается звук, похожий на урчание животного.

– Бог ты мой, – говорю я, резко выпрямляясь.

Бабушка моргает, глядя на меня.

– Это все ещё происходит, – говорю я ей. – Это так смущает! В последний раз такое случилось, когда я общалась с Язей по сети. По счастью, на многих были наушники и не все слышали. А те, кто слышал, подумали, что у меня какой-то странный рингтон.

Бабушка засмеялась.

– Это не смешно. – Я обрываю себя на середине фразы, как будто это может удержать шум, появившийся снова. – С другими такого не происходит. Я знаю. Со мной что-то не так. Я уродка.

– Я не уверена в этом, – говорит она спокойно. – Звучит так, как будто у тебя урчит в животе.

Должно быть, я выгляжу испуганной, так как представляю каких-то паразитов, разгулявшихся у меня в желудке, жаждущих моей крови.

Бабушка кладет руку мне на колено: – Так всегда происходит, когда человек чувствует голод. Наш желудок так реагирует.

– Ради Бога, не говори маме! – я почти кричу. – Она никогда не простит мне.

Бабушка фыркает. – Даже самые лучшие прививки не способны противостоять силе хорошего жареного цыпленка!

– В этом нет никакого смысла, – говорю я ей. – Я даже не знаю, каким должен быть жареный цыпленок.

– Но где-то в глубине твой мозг знает, – говорит бабушка. – И моё описание было настолько сильным, что на мгновение пробудило в тебе едока. В смысле, ну, люди же ели еду сотни тысяч лет до прививок. Это нормальная, естественная реакция, Талия, не стоит её стыдиться.

– Тебе легко так говорить. С тобой же этого не происходит.

– О, ты испытала бы шок, услышав те звуки, которые мы издавали во время еды. – Отрыжка, бульканье и пуканье! – она смеётся. Твой дедушка Гектор мог отрыгнуть своё имя после нескольких бокалов пива.

– Отвратительно, – говорю я.

– Вообще-то, если пукнуть вовремя, это может быть достаточно смешным, – если хочешь знать моё мнение.

Я трясу головой: – О, бабушка.

– В любом случае, Тал, я бы не слишком волновалась по поводу шума, который издаёт твой животик, – говорит она подмигивая. – Я уверена, что это пройдет. – Она смотрит вниз на то, что я связала. – В старые времена мы бы назвали это прихваткой.

– И что вы делали с этим? – спросила я, пытаясь придумать способ применения чему-то столь маленькому.

– Ею пользовались чтобы держать, не обжигаясь, горячий чайник.

– Я постоянно забываю, что еда была горячей, – я примеряю лоскут к своей ладони, затем смеюсь над тем, каким абсурдным кажется бабушке наш мир. – Сейчас я могу использовать это, чтобы держать свой Гизмо.

– Отличная идея! – Моя бабушка как всегда находчивая, забирает у меня лоскут, складывает его пополам. – Добавь сюда ленту и будет идеально.

Слышно как сверху трезвонит основной экран. – Брр, – рычу я. – Наверное мама прислала ещё какие-то виртуальные рассылки. Она думает, что мне нужна новая одежда.

Бабушка хмурится: – А мне нравятся твои короткие юбки и джинсы.

– Естественно они тебе нравятся – они ведь были твоими.

– Когда их носила я, это был обычный стиль фермерских девчонок, но у тебя это чудесный независимый стиль одежды. – Экран звонит снова. – Может быть, это сообщение от твоего папы или друзей, – говорит бабушка. – Ты же знаешь, что ничего не случится, если ты принесёшь свой Гизмо сюда.

– Мне нравится быть там, где на меня ничего не тявкает.

Бабушка кивает, потому что понимает меня, как никто другой. Мама говорит, это потому, что я в душе старушка. Я воспринимаю это как комплимент.

– Наверное, схожу проверю, кто там, – говорю я вздыхая.

– Все хорошо, золотце, говорит бабушка. – Спасибо за хорошо проведённое семейное время.

– Я вернусь, – говорю я, но она лишь улыбается, склонившись над длинной цепочкой петель на её коленях.

* * *

Наверху я вижу аватарку Язи, мигающую на главном экране, и провожу пальцем по гладкой панели, чтобы принять звонок: – Привет, что случилось?

– Ты где была? – ворчит она. – Я звонила тебе, наверное, миллион раз.

– Я была внизу с бабушкой. Ты сейчас на своём ЛРК? – Я указываю на её камеру, которая парит над её левым плечом.

– Не живьём. – говорит она. – Запись. Я вырежу тебя потом. – Она щёлкает по камере, та оказывается у неё коленях, теперь видно комнату, где на полу разбросана половина вещей из её шкафа.

– Ты изменила свои глаза? – спрашиваю я, изучая её лицо, пытаясь вычислить, что она изменила сегодня.

– Ага, – она моргает яркими голубыми глазами. – Тебе нравится?

– Нормально. Я даже не могу вспомнить, какой был твой настоящий цвет.

– И свои волосы. – Она взмахивает платиновыми волосами, которые раньше были двухцветными – синими и фиолетовыми. – Эй, – присматривается она ко мне. – Ты что, отвечаешь с главного семейного экрана?

– Да, а что?

– Почему ты не можешь использовать свой Гизмо, как все остальные, чтобы нам никто не помешал?

– Я неспособная, – отвечаю я, цитируя бабушку. – Просто не интересно.

– Но это значит, что я разговариваю с любым, кто есть в твоей гостиной. – Она крутится, демонстрируя черный лифчик и трусики, затем кричит: – Привет, Эпплы! – я вижу новый узор из двойной спирали на её талии.

– Во-первых, я одна. А во-вторых, не ты ли сейчас демонстрируешь каждый момент своей жизни на Личном Реалити Канале? – уточняю я.

– Оставь мой ЛРК в покое, – говорит Язя. – И потом, это другое. Я сама выбираю, когда показать себя, исходя из того, что получу взамен. Прямо сейчас я просто доступна. – Она театрально обхватывает себя руками, изображая скромность.

– Как тебе будет угодно, – говорю я, смеясь.

– Кстати, именно по этой причине я и звоню, – говорит она, и возвращается к своей одежде. – У меня есть новое рекламное предложение – если я смогу его найти – и я хотела одеть его, когда я опять пойду в PlugIn. Ты пойдёшь со мной?

– Только не PlugIn снова, – сникаю я и вздыхаю.

Она стоит, расставив ноги, уперев руки в бока, и сверля глазами дырки у меня в голове. – Ты не хочешь в спа-салон....

– Скучно.

– Тебе не нравятся Арены Развлечений...

– Слишком много людей.

– Ты не выносишь тематические кружки....

– Старомодно.

Она фыркает: – Единственная старомодная вещь тут – это твой невероятно устаревший жаргон, мисс Эппл.

– Достался мне от бабушки, – хвастаюсь я.

– Нет! – она округляет глаза, поддразнивая меня.

– Не завидуй, – говорю я в ответ, от чего она заходится в приступе смеха.

– Ты не могла сказать этого.

– Прямиком из Древности, – добавляю я. – Мы можем пойти туда и посмотреть старые 2D фильмы.

– У меня от них голова болит. В любом случае, не могли бы мы заняться чем-нибудь, подходящим нашему возрасту?

– Ты думаешь, что эти вещи тебе подходят, потому что твой алгоритм говорит тебе это.

– Нет, Талия, – медленно говорит Язя, как будто я идиотка. – Мой алгоритм говорит, что мне нравятся Спа-салоны, и Арены Развлечений, и PlugIns, потому что это так и есть. Большинству людей нашего возраста они нравятся.

– Что ж, это их проблемы, – говорю я в ответ. – Мне не нравится большинство людей нашего возраста, так что...

– Ты ведь не даешь им шанс.

Я раскачиваюсь на табурете: – Они думают, что я странная.

– Это потому, что ты и есть странная, – говорит она.

Я игнорирую её и наклоняюсь ближе к Глазу: – А ты думала когда-нибудь, что тебе может понравиться то, о чём твой алгоритм даже не знает?

– Например? – спрашивает она со смешком. – Чтение книг?

Это останавливает меня.

– Ну, давай, Тал, – ноет Язя. – Я устала быть дома. Моя мама сводит меня с ума, и я хочу испробовать новое рекламное предложение, и есть ещё новая игра, которая только что вышла и...

Я скрещиваю руки на груди и пялюсь на нее: – Дай мне хоть одну причину, почему мне не будет скучно, если я вытащу свою задницу из дома.

– Это новинка! Джилли, пошли Талии инфу про PlugIn 42, – говорит она своей кибер ассистентке. Живое видео с PlugIn появляется в уголке моего экрана. Я смотрю на него, не вижу ничего интересного, и даю команду закрыть.

Замечая отсутствие энтузиазма с моей стороны, Язя говорит, – Это в Западном Округе. Тебе там понравится.

Я слегка оживляюсь, потому что она пробудила во мне интерес. – Я думала, что там просто кучка заброшенных зданий.

Язя выхватывает какую-то одежду их своей кучи и швыряет её через плечо. – Разве это не то, что тебе нравится? Старый заброшенный мусор, больше никому не интересный.

– В твоих устах это звучит ужасно.

– Я слышала, там раньше была торговая площадь. Ресторанное оборудование и ткани или что-то в этом роде. Ты можешь найти там кучу странный вещей. Ну, вот! – Она продевает ноги в черный комбинезон, затем застегивает молнию от лодыжек до шеи. – Он сделан из переработанных резиновых баллонов. – Она делает шаг вперёд и позирует перед камерой. – Как я выгляжу?

– Ошиненно, – фыркаю я. – Поняла? Ошиненно, как будто ты сделана из шины!

– Да неужели? – говорит она, но я вижу, что она пытается сдержать улыбку.

– Ладно, не самая лучшая моя шутка, – замечаю я.

– Просто пойдем со мной, ладно? Может быть, в этот раз тебе понравится?

– Не уверена.

Язя тянется за своей камерой и кладет её на ладонь. – Талия, маленький мой килобайт, если ты не покинешь пределы своего дома, как ты сможешь повеселиться?

– Мне и так весело, – говорю я.

Она засовывает свою камеру подальше. – Болтать в чате с кучкой сумасшедших ниндзя? Вы же даже не используете видео.

– Так мы защищаем нашу приватность и, кстати, Динозавры не сумасшедшие, – говорю я, но затем поправляюсь. – Ладно, может быть, большинство из них несколько странные. Но они мои друзья.

Она закатывает глаза: – С друзьями должно быть весело, Тал. Проверь в словаре. Это часть определения. Вот поэтому я... – Язя исполняет глупый танец посреди комнаты. – Я лучший друг, который когда-либо у тебя был.

Не в силах удержаться, я смеюсь. Язя всегда была, кроме всего прочего, забавной.

– Может быть и так, но в нашей маленькой кибер группе у нас другие развлечения.

Она машет руками: – Нет, неправда. Всё, что делают Динозавры, это говорят о том, как хорошо было раньше и как всё плохо сейчас, затем они пытаются придумать, как сделать так, чтобы и все нормальные люди не смогли развлекаться.

– Есть ещё много другого, – начинаю я, но без энтузиазма, потому что в основном она права.

Язя запихивает какие-то вещи в свою сумку: – Как бы то ни было, ты можешь просто пойти со мной? Хакни систему безопасности PlugIn, если это сделает тебя счастливой. Затем она умоляюще смотрит на меня. – Пожалуйста? Я не хочу идти одна.

– Ладно, договорились. – Наша дружба всегда была такой, с тех пор как мы подружились ещё в детском саду, где она постоянно оттаскивала меня от игрушек в угол, чтобы кто-нибудь был с ней рядом. Плюс, в глубине души, мне кажется, она думает, что оказывает мне услугу. Что однажды я поблагодарю её за то, что она таскает меня по вечеринкам. И, неохотно должна признать, что иногда я наслаждаюсь проведённым временем, отчего и сдаюсь время от времени. – Ладно, говорю я, притворяясь более раздражённой, чем на самом деле. – Я пойду с тобой. Но для тебя же будет лучше, если там окажется интересно.