Текст книги "Голодная (ЛП)"

Автор книги: Х. А. Суэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Нет, это не покалывание. Это мой Гизмо жужжит у меня в руке, отрывая меня от моих грёз. Кому нужна виртуальная жизнь, когда можно испытать это пьянящее чувство в реальности? Но чувство мимолётно. Оно уже уносится прочь в ночное небо, оставляя меня вглядываться в направлении моего Разумобиля, которое указывает Астрид. Я вздыхаю, затем быстро отсылаю сообщение Язе о том что, мама требует меня домой, и я увижусь с ней завтра на нашем собрании.

Я сфокусировала своё внимание на карте, которая ведёт меня обратно мимо пустых домов, повторяя мою дорогу к переулку, который я запомнила. Всё вокруг начинает казаться мне знакомым, но ощущения другие. Как будто я прошла сквозь дыру во времени, но я не уверена, что хочу возвращаться к своей жизни. Часть меня, в поисках своего будущего, хочет остаться в этой старой части города, застрявшей в прошлом. Хотя это глупо. Будущее неизвестно, пока ты туда не попадёшь. Но я не оставлю его чему-то настолько неправильному, как судьба, чтобы убедиться в том, что в моём будущем есть Бэзил.

Бэзил? Может ли это быть его настоящим именем? Только сейчас я осознала, насколько мало мы знаем друг о друге. Я закрываю глаза и тихо проговариваю слова, которые он написал на бумаге.

Аналоги... Пятница... 18:00... 1601 Южный Холстед

* * *

Мама набросилась на меня в ту же минуту, как я зашла в дом. Она стоит, держит Гизмо в руке и выстреливает вопросы, не давая мне возможности даже снять обувь.

– Где ты пропадала? Я не могла найти тебя! И чем, чёрт побери ты занималась? Твои жизненные показатели были выше нормы. Пульс прыгал вверх и вниз, твой метаболизм колебался, а сжигание калорий увеличилось. – Она ткнула свой Гизмо мне в лицо, как будто графики и цифры имели для меня какое-то значение.

– Боже, мам, я только что зашла, – я оттолкнула её Гизмо и прошла в гостиную, где папа увлеченно смотрел документальный 3D фильм об изобретении какой-то старой штуки под названием iPhone. – Я была с Язей. Мы ходили в новый PlugIn. Возможно, я играла в новую игру или ещё что-нибудь, от чего мой пульс подскочил. Потом мне стало скучно, и я пошла прогуляться, – мне было неловко, от того, что мне приходится скрывать часть правды, но будет хуже, если я скажу ей что произошло на самом деле. Я плюхнулась на диван рядом с папой. – И к тому же, откуда ты можешь знать, что показатели этой глупой штуковины точны?

Мама стоит перед нами, уперев руки в бока.

– Естественно они точны! – кричит она. – Я их изобрела, а твой отец создал.

Папа перемещается, чтобы мама не загораживала ему экран.

– Если это то, как собираешься лечить меня… – Я поднимаю рубашку и пытаюсь сорвать пластырь со своей поясницы. – Черт! – кричу я, когда он не хочет отдираться.

– Тебе нужно носить его целые сутки, прежде чем его можно будет снять, – напоминаем она.

Я откидываюсь на подушки и бормочу: – …с тем же успехом, ты могла бы засунуть чип мне в башку.

При этих словах папа оживляется. – Вообще-то....

Мама стреляет в него взглядом, и он обрывает обличительную речь об оригинальности – на свою любимую тему.

– Что? – Я перевожу взгляд с мамы на папу и обратно на маму. – Чип уже у меня в голове?

– Пока нет, – говорит с улыбкой папа.

– Макс, – недовольно говорит мама, – Не могли бы мы перенести этот разговор на более подходящее время?

Он пожимает плечами и возвращается к просмотру.

Мама глубоко вздыхает и пытается урезонить меня. – Я собираю эти данные для твоего же блага. Твоя формула синтамила была чётко выверена и малейшее изменение....

– Ты же говорила, что не будешь смотреть на результаты до завтра, – уточняю я.

– Я бы и не смотрела, если бы не предупреждающие сигналы о внезапной перемене жизненных показателей пациента.

После этих слов я начинаю краснеть. Интересно, когда мои показатели взбесились? Когда я встретила Бэзила? Когда мы использовали его аппарат чтобы нюхать жареного цыплёнка и шоколадные брауни? Когда я бежала по улице? Определённо я не хотела чтобы мама узнала обо всём этом. Мне нужно взломать чёртов пластырь. – Я не должна чувствовать себя ненормальной, – сказала я, повторяя слова Бэзила, но почему-то, когда я говорю это своей маме, они звучат нелепо.

– Я и не говорила, что ты ненормальная. – Она морщится, как будто я сказала какую-то ерунду. – Я думаю, что по какой-то причине твой метаболизм нарушился и нам нужно откорректировать твою синтамиловую формулу.

– Так, – обижаюсь я, – я не хочу быть твоим подопытным кроликом.

– Во-первых, я не экспериментирую над тобой. Во-вторых, это привилегия – иметь персонально оптимизированную формулу. Не у каждого есть такая возможность.

– Так я ещё должна быть благодарной? – язвлю я.

Она делает глубокий вдох через нос, пытаясь оставаться спокойной. – Талия, я всего лишь хочу убедиться, что с тобой всё в порядке.

– Я же сижу здесь, разве не так? Очевидно, что со мной всё в порядке.

Папа встревает в разговор. – В чём-то она права, Лил.

Мама вздыхает и потирает лоб. Наконец она произносит: – Данные не лгут.

– А дочери могут?

– Я этого не говорила, – говорит мама сквозь сжатые зубы. Мы смотрим друг на друга несколько секунд, пока она не произносит, – Я просто хочу знать, что ты в безопасности и здорова.

– Я не сделала ничего плохого. – Отвечаю я, вставая с дивана и шагая в направлении своей комнаты.

Пока я иду, я слышу, как она говорит папе, – У неё нет ни малейшего понимания важности моей работы. Абсолютно!

Не сдержавшись, я закатываю глаза. Сколько же раз я слышала эту речь? Что, если бы не она, Единый Мир и всё человечество вымерли бы. Что из-за её революционных открытий человечество больше не чувствует голода, или не размножается без разрешения, или не умирает от смертельных болезней. И что без питательных добавок, таких, как синтамил, человечество до сих пор бы голодало и воевало. На самом деле я ценю это. Разумеется, это так. Я не хочу чтобы люди, которых я люблю, голодали или убивали друг друга за скудную еду. Но мне не нравится, когда мне постоянно тычут этим в нос. Как будто мне нужно во всём с ней соглашаться только потому, что она способствовала спасению человечества. Она по-прежнему моя мама, и она всё ещё может раздражать меня.

* * *

Следующим вечером, мама, дедушка Питер, и бабушка Грейс собрались возле главного экрана в нашей гостиной, чтобы обсудить мои жизненные показатели, которые мама загрузила с моего пластыря.

– Её уровень инсулина определённо скачет, – указывает бабушка Грейс на резкую линию. – А он должен быть постоянным между её утренней и вечерней инъекциями синтамила.

– А уровень глюкозы падает слишком резко, – добавляет дедушка Питер. – Этим можно объяснить головные боли и усталость. Но уровень гидрации в норме, значит, она получает достаточное количество воды.

– Посмотрите на уровень её кетона вот здесь, – говорит мама. – Он не должен быть таким высоким.

Я сижу на диване сжимая подушку и слушаю, как они обсуждают меня, словно я какой-нибудь химический проект.

– Когда была последняя инъекция? – спрашивает бабушка маму.

– Три месяца назад, – отвечает мама. – Так что следующая ей не потребуется ещё три месяца.

Они просматривают экран за экраном, показывающие реакции моего тела каждый час.

– Странно, – говорит бабушка Грейс. – Уровень допамина вышел из нормы вот здесь. Когда это было? Нужно увеличить. – Мама даёт команду на увеличение. – Около восьми часов вечера в пятницу.

Они обе поворачиваются ко мне.

– Что ты делала в это время? – спрашивает мама.

Моё сердце начинает бешено биться, а ладони потеют. Я знаю из биохимии, что допамин – это нейротрансмиттер, который усиливает активность, когда происходит что-то неожиданное и хорошее. Я вспомнила, как сидела рядом с Бэзилом в тот вечер. Как касались друг друга бёдрами, когда нюхали жареного цыплёнка и шоколад. У меня кружится голова при мысли об этом. Спорю на что угодно, что уровень моего допамина в том момент взлетел до небес.

– Понятия не имею, – говорю я, пытаясь изобразить равнодушие. – Может быть, играла в какую-нибудь игру в PlugIn.

– Высвобождающиеся бензодиазепины в её показателях должны подавлять подобные всплески, – говорит бабушка Грейс.

– При условии, что она получает правильную дозу, – уточняет мама.

Бабушка поворачивается ко мне. – Сколько ты сейчас весишь?

– Понятия не имею, отвечаю я.

Она хмурится: – Почему?

Когда я была маленькой, нахмурившаяся бабушка Грейс пугала меня. А сейчас, с прядкой седых волос в её черных, как смоль волосах она выглядела ещё более устрашающей, как будто она готова схлестнуться с озлобленной толпой, громящей больничную аптеку, что она и делала во время войн, если верить дедушке Питеру.

– Я никогда не взвешивалась самостоятельно, – раздражаясь, отвечаю я.

Она не двигается. Не меняет выражения лица. Ничего не говорит. Она просто смотрит на меня, пока я не поднимаюсь с дивана и не плетусь в маленький вестибюль в задней части нашего дома. Между водяными кранами (которые соединены с ветряком на крыше) и туалетом с нашими мочеприёмниками расположен остеклённый шкафчик с месячным запасом синтамила – наших личных коктейлей, разработанных, чтобы оптимизировать функции мозга и тела каждого из нас. Маленькие голубые бутылочки для меня. Красные для мамы. Зелёные для папы. И оранжевые для бабушки Эппл. Каждая снабжена золотой этикеткой с нашими именами. Технически раз в неделю предполагается взвешивание и домашний тест мочи, взятие крови из пальца и анализ волосяных фолликул, чтобы убедиться в удовлетворении всех пищевых потребностей, но мало кто это делает. Кроме маленьких детей, которые продолжают расти. Их дозировка нуждается в постоянном регулировании. Хотя я сопротивляюсь бабушке Грейс и маме, они делают всё это с тех пор, как были написаны эти инструкции, в написании которых они принимали участие. Я подхожу к измерителю и жду появления цифр. Сто двадцать два фунта.

К тому времени, как я возвращаюсь в гостиную, они уже видели мой вес на экране.

– На три фунта меньше, чем нужно, – говорит мама. – Немного странно, но нет особых причин для беспокойства.

– Нет, – протестует бабушка, – это может быть признаком того, что её метаболизм слегка изменился.

Мама и бабушка достают свои Гизмо и начинают подсчёты.

Дедушка Питер закатывает глаза, затем опускается на диван рядом со мной. Он придвигается настолько близко, сто я чувствую запах его лосьона после бритья, напоминающий мне о сосновых деревьях, запрограммированных для декабря. Когда я была маленькой, мне нравилось тереться о его щёку, чтобы его запах остался на моих пальцах.

– В старые времена, – говорит он, – я бы посоветовал твоей маме посадить тебя на гамбургеры и жареную картошку.

Я не могу удержаться от смеха. В дедушке Питере есть что-то такое, от чего людям становится тепло и уютно.

– А что такое жареная картошка?

– Что такое жареная картошка? —Он покачивает головой. – Ммммм. Лучшее, что только можно придумать. Сначала ты берёшь картошку – это такой плод, который рос в земле. Потом режешь её и кладешь эти кусочки во фритюрницу, полную кипящего масла. Они получаются хрустящими снаружи, но мягкими и нежными внутри. Слегка солишь их, отчего вкус немного смахивает на слёзы радости. Затем обмакиваешь их в нечто сладкое и пикантное под названием кетчуп, сделанное из помидоров.

Я пытаюсь свести все эти описания в одно, но моё представление туманное. – У моего знакомого есть маленький аппарат... – я начинаю возбужденно рассказывать дедушке Питеру об изобретении Бэзила, но затем замолкаю.

– И что этот аппарат делает?

– Ничего. Забудь.

– Ты можешь мне рассказать, – дедушка откидывается на подушки и лениво складывает руки на животе, как будто ему не нужно никуда спешить, и нет ничего лучше, чем сидеть и слушать меня.

Хотела бы я все рассказать дедушке. И бабушке Эппл. Им, скорее всего, понравился бы прибор Бэзила, потому что они смогли бы вспомнить все запахи. Но если я скажу им, у мамы появится миллиард вопросов о том, где и когда я его встретила, кто его семья, где они живут и чем занимаются. – Ты бы хотел ещё раз увидеть и почувствовать запах еды?

– Талия! – мама резко поворачивается и смотрит на меня. – Что ты только что сказала?

– Я спросила, хотел бы дедушка Питер ещё раз увидеть и почувствовать запах еды.

Мама и бабушка Грейс обмениваются взглядами.

– Ты отлично знаешь, что теперь мы этого не делаем, – произносит мама.

Я на секунду задумываюсь, затем спрашиваю. – А почему нет?

Мама даже не собирается отвечать на это, но бабушка говорит: – Потому что в этом нет необходимости, не говоря уже о том, что это нелегально.

– Нелегально? – дедушка Питер приподнимает бровь, отчего на его лбу появляются морщинки. – Ты уверена?

– Разумеется, – грубо отвечает бабушка.

– Это подпадает под Универсальный Закон о Защите Питания, – добавляет мама.

– Молодежь называет его жратвуха, – говорит бабушка, и дед смеётся

– Жратвуха? – переспрашиваю я.

– Жратва порнуха, – уточняет бабушка Грейс.

– Мама, – смущённо протестует моя мама.

– Ей семнадцать. Она должна знать, – как всегда прагматично заявляет бабушка. – Но он, – она кивает в сторону дедушки, который хихикает как ребёнок. – Он безнадёжен.

Мне становится интересно, действительно ли мы с Бэзилом нарушили какой-то дурацкий закон. Знает ли он, что это нелегально? Должно быть, он чертовски испугался, когда я сказала ему, что он должен представить свое изобретение. – Но насколько это нелегально?

– Юридические последствия, – туманно отвечает мама.

Дедушка Питер вмешивается: – Ну тогда я, вероятно, мысленно нарушаю закон прямо сейчас, потому что я определённо думаю о жареной картошке!

– Питер! – предостерегает его бабушка, а я смеюсь.

Он закрывает глаза: – А сейчас я мечтаю о шоколадном коктейле. Жирном, холодном, сливочном, шоколадном.

Я припоминаю запах шоколада. Глубокий, слегка горьковатый, но сладкий.

– Берегитесь, становится все хуже, – говорит дедушка, – Вызывайте охрану. Я представляю банановый сплит со взбитыми сливками и вишенкой на верхушке.

Внезапно мой желудок урчит и булькает. Глаза дедушки широко открываются и он хохочет.

– Будь я проклят! Вы это слышали? Из-за меня желудок этого ребёнка начал урчать. – Он смотрит на меня. – Давай попробуем ещё раз.

Он наклоняется ближе к моему животу, поднимает край моей толстовки и футболки, как будто я маленький ребёнок и он собирается похлопать меня по животу. Я пытаюсь протестовать, но тяжело сдержать смех, когда дедушка Питер валяет дурака. – Приветик! – произносит он, – Как насчёт огромной порции сдобного слоёного печенья, бисквита с маслом и вкусного густого колбасного соуса? Или пиццы пепперони с плавленым сыром моцарелла?

– Питер Алан Пайк! – кричит на него бабушка.

Он поднимает голову: – Что, моя дорогая?

– Что за чушь ты творишь с нашей внучкой?

Он улыбается мне и опускает мою футболку, затем ласково похлопывает меня по животу. – Ничего такого, о чём тебе следует беспокоиться.

– Надеюсь, это так, – ворчит бабушка Грейс, затем отворачивается обратно к экрану и продолжает подсчёты.

– Я, должно быть, делаю что-то неправильно, – говорит мама с тем же хмурым выражением лица, какое раньше было у бабушки. – Я продолжаю точную калибровать её синтамиловую формулу, но она, видимо, работает некорректно.

– Как и я, – добавляет бабушка. – Или мы делаем что-то неправильно, или же мы что-то упускаем.

– Она голодна, – произносит дедушка Питер, а мама с бабушкой обмениваются быстрыми взволнованными взглядами.

– Но это значит... – начинает мама, но замолкает, сбитая с толку. На мгновение я задумываюсь о том, чтобы сказать, что я не одна такая, но держу рот на замке. – Думаешь, мне нужно отвести её к специалисту? – спрашивает она бабушку Грейс.

– Ни за что, – говорю я с дивана.

Бабушка с мамой поворачиваются, кладут каждая по ладони мне на колено, и пристально смотрят на меня, – И почему же? – одновременно спрашивают они.

Я думаю о том, что рассказал Бэзил о людях, которые пытались получить помощь.

– Потому что они, скорее всего, скажут, что это всё в моей голове и напичкают меня лекарствами....

– Так теперь ты у нас доктор? – спрашивает меня бабушка.

– Она, скорее всего, права, говорит дедушка Питер.

Бабушка смотрит на него взглядом, который заставил бы увянуть голограммные ромашки, но он не обращает внимания: – Будь я на её месте, я бы не хотел, чтобы какие-то незнакомцы ковырялись во мне. Особенно когда в одном доме с ней живут два умнейших в мире медика. – Он усмехается им обеим, и я знаю, что он делает. Любимые слова дедушки Питера: – На мёд ты можешь поймать больше мух, – что, как мне кажется, значит, что от людей можно добиться большего, если быть к ним добрее, хотя я не догадываюсь, что общего у мух и мёда. Этот метод влияния на бабушку Грейс выглядит странным, ведь она использует противоположный метод. Она предпочитает подчинять окружающих. Наверное, поэтому они так хорошо работают вместе. В конце концов, противоположности притягиваются.

– Просто давайте ей добавочную дозу синтамила, пока её желудок не перестанет урчать, – предлагает дедушка Питер. Я с надеждой смотрю на маму, пока она раздумывает над предложением дедушки. – Иногда метод проб и ошибок отлично работает, – добавляет он.

– Думаю, несколько дней мы можем так делать, – говорит мама, но она не выглядит уверенной.

Я с облегчением откидываюсь назад и губами шепчу: – Спасибо, – дедушке Питеру.

– Но, – добавляет мама, – если это не сработает, мы покажем её кому-нибудь.

* * *

Следующим утром я отправилась в «Свет Счастья» Единого Мира на ежемесячную встречу по межличностному общению. Когда я вошла в крытый стеклянный дворик (где создаются все игры и игрушки), голограмма гигантского розового животного с шипами по всей спине и частично по животу, играла на банджо и пела:

«Счастливое время. Весёлое время.

Единый мир любит нас всех!

Здесь вам всегда рады. Всегда приходите.

И пусть здесь звучит только радостный смех!»

Я остановилась и уставилась на неё. Не потому что была восхищена или удивлена, скорее, я испытала отвращение. Серьезно? Люди правда захотят купить игрушки или игры, если гигантское розовое, утыканное шипами, похожее на свинью животное споёт им какую-то идиотскую песенку? Большинство людей просто шли мимо прямиком к магазинам, лишь некоторые, в основном маленькие дети замедляли шаг или останавливались.

Девочка лет пяти-шести стояла передо мной, смотря вверх и широко открыв рот. Она была одета с ног до головы в розовый шёлк и хлопок с рюшами и блёстками. Она с трепетом смотрела, как анимированная бутылочка синтамила с большими глазами и толстыми руками плывёт вниз. – Помните, всегда нужно принимать свой синтамил! – произносит она, затем смеётся, когда розовое создание хватает её, открывает крышку и с пыхтением выпивает всё содержимое. Жутко, если вам интересно моё мнение.

– Мы можем взять одну такую, мамочка, ну, пожалуйста? – умоляет маленькая девочка женщину, которая занята своим Гизмо, а утыканное шипами розовое существо спускается вниз и располагается прямо перед ребёнком. Когда странное животное и бутылка начинают танцевать и петь вокруг неё, девочка визжит от восторга.

Кто-то дёргает меня за рукав и произносит: – Мамочка, а можно и мне одну такую? – Я поворачиваюсь и вижу глупо хихикающую Язю. Сегодня на ней тёмно-синие брюки и жакет с тремя пуговицами. Её волосы аккуратно разделены пробором и заправлены за уши. Язя всегда выглядит согласно той роли, которую она должна играть, а сегодня это Прилежная Ученица. В отличие от меня, не подчиняющейся правилам. На мне надеты ярко-голубая шерстяная толстовка и настоящие джинсы, мягкие и настолько изношенные с фермерских времен моей бабушки, что на задницу и коленки пришлось наложить заплатки.

– Что это должно было быть за животное? – спрашиваю я, пялясь на розового монстра, танцующего вокруг собравшихся поглазеть ребятишек.

Язя качает головой с таким видом, как будто не может поверить, что я не в курсе: – Вышла новая игра. Это талисман – Хеджи. – Она начинает копаться в своей сумке: – Я должна выложить это на свой ЛРК. Ты что не читала информацию для встречи?

– Даже не загружала её, – отвечаю я.

– Ну, разумеется, – бормочет она, пока запускает свою HoverCam. – И в итоге у тебя все равно будут самые высокие результаты из всех.

– Тесты глупые, – говорю я, думая, может ли этот Хеджи быть той штукой, которую собирается взломать AnonyGal. Даже если я и поклялась никогда не вмешиваться в запуск новой продукции, потому что это сильно расстроит моего папу, я бы не отказалась, чтобы Динозавры занялись именно этим созданием.

Я делаю шаг вперёд, пока Язя снимает короткий дуэт с розовым существом. Даже я готова признать, что это вроде как весело, особенно её воздушный поцелуй ему, когда он удаляется.

– Знаешь, – говорю я, когда съёмка закончена, – ты правда чертовски хороша когда развлекаешь других, даже искусственных созданий.

Она засовывает камеру в сумку и пожимает плечами, как будто это ничего не значит.

– Ты должна как-то применить свой талант, – говорю я, пока мы идём к атриуму.

– Я и пытаюсь, – отвечает она. – Для того и созданы ЛРК.

– Я говорю о том, что заставляет людей думать и задаваться вопросом о своём положении, а не принимать его как должное.

Язя останавливается и упирает руки в бока. – Не у всех есть такая роскошь, Талия.

– Это не роскошь, – спорю я.

– Нет, если ты это ты, но роскошь, если ты это я. Иногда ты слишком критикуешь, – произносит она в ответ.

Джилли начинает давать пошаговые инструкции, как нам добраться до нашей комнаты, как будто без её помощи мы можем заблудиться.

– Прости... – говорю я, – я не собиралась осуждать тебя. Я просто имела в виду, что на своем ЛРК ты могла бы делать что-нибудь поинтереснее.

– Интереснее для кого? – спрашивает она. – Для тебя?

На это мне нечего ответить, и я замолкаю.

Мы проходим мимо многочисленных проекций Хеджи на витринах магазинов, где дети могут выбрать игру и поиграть с менеджерами, как будто они являются одной группой, пока не решат купить её в виртуальном магазине. Затем мы ступаем на эскалатор, который разделяет атриум на две части.

– Мой папа однажды сказал мне, что всё, что здесь находится изобретено и создано с определённой целью, – говорю я. – Ты знаешь, что это за цель?

Язя смотрит на меня с непроницаемым выражением лица. – Правильный вопрос: а мне не пофиг?

– Цель в том, чтобы заставить людей потратить больше денег.

– И что!

– То есть, посмотри на всё это. Эскалатор заставляет тебя пройти каждый этаж. А в связи с тем, что здание круглое и здесь нет стен, только стеклянные витрины, ты можешь заглянуть внутрь каждого магазина. – Я показываю на магазин кукол, другой для игрушечных машинок, ещё один для одежды.

Язя вздыхает: – Мне нравилось приходить сюда, когда я была маленькой.

– Ты знаешь, что они следят за тобой? – спрашиваю я.

– Кто?

– Маркетологи Единого Мира!

– И снова я скажу: и что? А что ещё они должны делать, чтобы узнать реакцию потребителей? Возьмём, к примеру, Хеджи. – Она указывает на очередную проекцию розового чудовища, на сей раз одетую в расклешённые брюки и танцующую под древним диско-шаром. – Если люди будут просто проходить мимо, или, ещё хуже, будут пугаться, они должны знать об этом.

– Кстати, а какое животное они хотели создать?

– Мне кажется, это называется дикобразом, или что-то в этом роде. Видимо, кошки и собаки уже устарели.

– А гигантский танцующий и поющий розовый дикобраз? – спрашиваю я. – Это же идиотизм.

– Кстати, смотри, что у меня есть. – Она стаскивает жакет с плеча, чтобы я смогла увидеть новую временную татушку с изображением дикобраза на её руке.

– Что за ребячество! Зачем ты нанесла этого тупицу на свою кожу?

– Это же новинка! Ни у кого нет такого. Смотри. – Она двигает мускулом и дикобраз начинает танцевать. – Это сотворил Файо в том маленьком спа-салоне в Восточном Округе.

– Но каким образом он заставил его так двигаться? – спрашиваю я, рассматривая её руку, пытаясь разобраться в технологии.

– Он создал малюсенькую проекцию, которую ввел мне под кожу. Она активируется с каждым движением мускулов. – Она опять двигает рукой, и дикобраз снова начинает танцевать. – В следующий раз ты должна пойти со мной. Фрио смешивает свои собственные сыворотки. Тебе понравится. Потратишь немного налички, поборешься с системой. Тебе же это нравится? – Она машет рукой, от чего дикобраз начинает бешено плясать.

– Бог мой, ты почти что перешла на нелегальное положение! – восклицаю я.

– Ещё немного и я вступлю в ряды Динозавров, – поддразнивает она.

– Да неужели! – говорю я в притворном ужасе. – Ну, тогда я буду смотреть твой ЛРК.

Она смеётся. – Ты и ещё двенадцать чудиков.

Мы сворачиваем за угол и становимся на ещё один эскалатор, который везёт нас на пятый этаж. Что-то привлекает мой взгляд. Я вижу парня с мягкими каштановыми волосами, одетого в зелёное, смотрящего в витрину с игрушечными моделями. Мой желудок делает кувырок, а сердце ускоряется. – Боже мой! Это он!

– Кто? – спрашивает Язя.

Я спешу к эскалатору и сломя голову несусь против движения людей. – Извините. Простите. Прошу прощения, – бормочу я, протискиваясь мимо, пока люди бросают на меня косые взгляды. Я перегнулась через перила, чтобы лучше рассмотреть его.

– Что ты творишь? – кричит Язя сверху.

Я игнорирую ее, потому что пытаюсь сообразить, что я буду делать, когда доберусь до Бэзила. Вспомнит ли он меня? Конечно же, вспомнит. А если нет? Это будет ужасно. Когда я уже почти добегаю до конца эскалатора и готова броситься к нему, он поворачивается, и я вижу, что это совсем не он. Он вообще не похож на Бэзила. Этот мальчик намного младше, около четырнадцати, и у него нет тёмных, красивых глаз Бэзила. Расстроенная, я становлюсь обратно на эскалатор и еду вверх.

Язя ждёт меня на пятом этаже. – Что всё это значит? – спрашивает она, когда я подъезжаю.

– Я думала, что знаю этого парня, но ошиблась, – бормочу я.

– Парня? – переспрашивает Язя. – Откуда?

– Это всё пустяки, – отрезаю я, потому что я чувствую себя глупо из-за того, что подняла такую суматоху.

– Но где ты могла познакомиться с парнем? В PlugIn прошлым вечером? Ты от меня что-то скрываешь? – пристает она ко мне, пока мы идём в наш класс.

– Давай просто забудем об этом.

– Ни за что, мне нужны подробности!

Когда мы подходим к классу, дверь с шумом распахивается, и я говорю: – Я расскажу тебе позже, обещаю. – И тогда она перестаёт терзать меня.

* * *

Я добилась того, что мы с Язей оказались в одном классе, даже не взламывая систему. Это не сложно, когда ты понимаешь её. Неважно, как это называет моя мама или Единый Мир, но классы это просто продуманные фокус-группы. За три месяца до того, как мы получили наши распределения, я позволила Язе сделать половину её покупок с помощью Астрид, благодаря чему наши потребительские профили оказались очень похожими. Затем мы убедились, что выбрали правильный баланс между нашими предпочтениями и тем, что нам не нравится в наших опросниках. А так как мы обе девушки одного возраста, живём в одном районе, алгоритм в итоге записал нас в одну группу. Что касается остальных восьми ребят в нашей группе, то они просто отстой.

Я усаживаюсь на своё место и готовлю себя к тому, что буду скучать следующие четыре часа ужасного результата размещения и фальшивых споров. Мы все сидим кругом с нашими Гизмо, экранами вниз и выключенными планшетами. Нам не разрешается прикасаться к ним до перерыва. Таким образом, каждый практикуется в создании зрительного контакта при разговоре. Наличие так близко Гизмо и невозможность им пользоваться убивает большинство людей.

Мика, наш инструктор тоже сидит в нашем круге, потому что, согласно девизу Единого Мира, мы все – одна большая человеческая семья. Слева от неё – два работника ЕМ, которые будут изучать наши мозги, затем давать письменные оценки наших межличностных коммуникативных навыков, которые уйдут в наш общий файл вместе с результатами тестов, чтобы их могли рассмотреть наши будущие работодатели. Вот почему мне придется слегка подыграть, даже если это и раздражает меня.

Мика прочищает горло и улыбается всем. У неё тот же теплый коричневый оттенок кожи, что и у большинства людей, и тёмные вьющиеся волосы. Она высокого роста, у неё яркие голубые глаза, которые выглядят настоящими, из-за чего у она отлично выглядит, что, вероятно, и помогло ей получить работу. Пока она приветствует нас и начинает разговор, задавая личные вопросы, я задумываюсь, эту ли работу она хотела получить, или какой-то оптимальный алгоритм выдал такую позицию.

– Язя, – говорит Мика, – у тебя отличный брючный костюм. Это цвет тебе очень идет. Это вискнейлон или смесь ацетат-акрила?

Язя проводит рукой по рукаву и говорит преувеличенно радостно. – Это новая ткань, Мика, называется НейлонДекс, разработанная отделом моды Единого Мира. Мне она нравится. Хотите потрогать её?

Я вижу, как ребята из Единого Мира строчат записи, определённо добавляя Язе очки за использование имени, затрагивании продукта и предложении телесного контакта социально одобренным способом.

После прикосновения к руке Язи, Мика поворачивается к Джадари. – Я видела на твоем статусе, что ты вчера играл в New Vegas Zombie Busters, новейшей в серии New Vegas. И как тебе?

– Отлично, – отвечает Джедари, не забыв, что нужно сесть прямо и смотреть на Мику, но он теряет очки за однословный ответ без ответного вопроса.

Я знаю, скоро моя очередь, но когда Мика поворачивается ко мне, она в растерянности, что у меня спросить. – Хмм, Талия. – Она смотрит на свой Гизмо, в отчаянии пытаясь найти хоть какую-нибудь информацию обо мне за прошлый месяц. Но так как я ничего не покупала, ни во что не играла и ни в чём не участвовала под своим аккаунтом, она в замешательстве. Я решаю помочь ей и начинаю разговор, что в любом случае добавит мне несколько лишних баллов.

– Мика, прошлым вечером моя бабушка учила меня традиционному ремеслу под названием вязание, которое было в ходу, когда людям нужно было самим создавать вещи. – Я показываю свой чехол для Гизмо, который мы с бабушкой сделали вместе, и начинаю лекцию о том, как людям самим приходилось делать одежду из побочных продуктов животных, таких как шерсть и кожа. Разумеется, понимаю, что теряю очки, говоря о социально ненужных темах и не упоминая ни одного продукта Единого Мира, но паника во взгляде Мики и мысль о том, что я заставляю класс болтать о вязании, стоит того.

Прежде чем Мика соображает, как это остановить, один из служащих прерывает меня. – Люди до сих пор создают вещи, – говорит он. – Что ты думаешь о нашем новом талисмане, Хеджи? – Он улыбается своим словам, как будто он сказал что-то очень умное.