Текст книги "Голодная (ЛП)"

Автор книги: Х. А. Суэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Чтобы отвлечься от мыслей о Бэзиле и о состоянии своего желудка, я достала свой новый Гизмо и в который раз попыталась ханкуть его операционную систему. Все мои предыдущие попытки завершились провалом. Вкупе с маскировкой это раздражало. Наверное, папина команда улучшила программное обеспечение и ни одна из старых программ Динозавров не срабатывала. Я пыталась улучшить старые программы и даже написала с полдюжины новых, с тех пор как папа дал мне аппарат прошлым вечером, но всё безрезультатно. После получаса тщетных попыток установить собственную операционную систему, которая позволила бы мне выключить мой локатор и отправлять Астрид спать по команде, я швырнула Гизмо через комнату в полном разочаровании. Он перелетел через комнату, упал на пол и переключился в режим невидимости. Никогда не думала, что скажу это, но я скучала по своему старому Гизмо.

Из своего укрытия Астрид прокричала: – Твоё семейное генеалогическое древо должно быть готово через час!

– Да замолчи ты, – прокричала я в ответ, но взглянув на часы на главном экране, осознала, что она права, и попыталась сконцентрироваться на своём задании.

Группы крови, её состав, коэффициенты интеллекта, остальные показатели пробегают по экрану, пока программа, которую я написала пробирается сквозь данные в поисках черт, которые я унаследовала от моих родителей и бабушек с дедушками. Я обнаружила все простейшие физические характеристики. Гены ОСА2 и SNiP дали бабушке Эппл и мне наши зелёные глаза. Строение ушей досталось мне от мамы и бабушки Грейс. Отсутствием красноречия я обязана дедушке Питеру. И ещё более сложные мультигенные характеристики персоналий, из которых я могла выяснить, почему, например, ни у кого из нашей семьи нет музыкального слуха или откуда у нас склонность к мышлению или застенчивость. Я прошлась по всем возможным мутациям болезней, которые были у моих дедушек и бабушек, лечились у родителей, и к которым я предрасположена. Но сколько бы раз я ни просматривала данные, я всё время натыкалась на мутацию хромосомы 16 FTO, которая никак не объяснялась.

Кто-то аккуратно постучал в дверь. «Входите», – ответила я, подумав, что это может быть бабушка Эппл, но когда дверь открылась, там стояла мама.

Она все ещё была в своем лабораторном халате с волосами, стянутыми в тугой пучок, но она успела снять свою обувь и прошла в мою комнату босиком.

– Ты сегодня рано, – сказала я, – сейчас только семь.

– Лёгкий день в лаборатории. – Мама опустилась на кровать рядом со мной. Она подняла руку, чтобы распустить волосы и позволила им рассыпаться по плечам. Так она выглядела намного моложе. И красивее. Я попыталась представить своих родителей влюблёнными. Бились ли их сердца быстрее, когда они думали друг о друге после первой встречи? Я чуть не рассмеялась вслух, представив мою маму, которая могла ощущать тот же беспорядок в чувствах, что и я.

– Помнишь, как мы играли в салон красоты, когда ты была маленькой? – спросила она, беря рукой локон густых волос и рассматривая его на предмет секущихся кончиков. – Я выглядела как сумасшедшая растрёпа, после того как ты поработала надо мной.

– Я не могла поверить, что ты так спокойно сидишь и позволяешь мне укладывать волосы, закалывать заколки и крутить хвосты на твоей голове.

– Я не слишком часто с тобой играла когда ты была маленькой, правда? – спросила мама со вздохом.

– У меня была бабушка Эппл.

– Над чем работаешь? – спросила она, указывая на мой экран.

Я напряглась; мне не хочется, чтобы она заметила мои трудности. Хромосома 16 и ген FTO были её первыми детищами. То, что она любила больше всего на свете, пока не появилась я. Её достижением была регулировка этого гена для создания ощущения постоянной сытости, чтобы человечество больше никогда не ощущало чувство голода. Так как человечество больше не тянуло к еде, синтамил окончательно вошёл в употребление. Это сделало её суперзвездой в научных кругах Единого Мира.

– Это карта сравнительной характеристики генов нашей семьи, – ответила я ей. – Она почти готова. – Я начала закрывать экран, но не успела.

– Постой. – Она встаёт, чтобы рассмотреть получше генетическую связь, над которой я трудилась последний час. – Это странно. – Она указывает на сомнительную последовательность. – Ты проверяла публичную базу данных генов для этой мутации?

– Конечно, но я ничего не обнаружила. Скорее всего, в программе, которую я написала есть какая-то ошибка.

– Сомневаюсь в этом. – Мама смотрит на код и с изумлением качает головой. – Может, это спонтанная мутация. – Она опять собирает волосы в пучок.

– А это до сих пор происходит? В смысле ДНК постоянно мутирует?

Она обдумывает мои слова, затем отвечает: – Это бы многое объяснило.

Я не слишком прислушиваюсь к её размышлениям над увиденной загадкой, так как не придаю значения возможной спонтанной мутации. – Всё что я знаю, это то, что я рада закончить с этим. – Я нажимаю «отправить» и отсылаю свое задание. Когда я поворачиваюсь, мама все ещё находится в глубокой задумчивости. – Что не так? – спрашиваю я. – Ты странно на меня смотришь.

– Твой желудок все ещё урчит?

Я пожимаю плечами, не желая признавать очевидное.

– Потому что если твой ген FTO с дефектом, это может вызывать все твои симптомы голода. А если это так... – Она шагами меряет мою комнату. – Это может быть и у большего количества населения. Но что является причиной этого? – Она смотрит на экран, покусывая губу. – Должен быть специалист, к которому я могу тебя отвести.

– Ни за что, – говорю я. – Избавь меня от этого.

Она трясёт головой. – Я не могу оставить тебя с этим. – Она показывает пальцем на экран. – Ведь это же ты, и я хочу помочь тебе.

– Потащив меня к какому-нибудь специалисту, который захочет запатентовать очередную процедуру? – спрашиваю я. – Я не хочу быть чьей-нибудь подопытной кошкой.

– Подопытной кошкой? – переспрашивает мама.

– Разве не на них ты проводишь свои эксперименты?

– Крысы, – отвечает мама. – Лабораторные крысы.

– Ну, в любом случае я не хочу быть одной из них.

– Наука постоянно развивается, Талия. Нам нужно быть готовыми к новым вызовам. Что было бы, если бы никто не позволил мне делать мою работу, когда я начинала? Где бы мы были сейчас?

– Твоя работа была ради общего блага, – спорю я, – а не ради личной выгоды.

Она скрещивает руки на груди и вздергивает подбородок. – Мне хорошо заплатили за моё открытие.

– Но ты же делала это не ради денег? Деньги пришли потом. Ведь так?

Она кивает головой, затем уточняет: – Когда я начинала, все ещё существовали общественные средства, дотации от правительства, так что я могла, по крайней мере, начать собственные исследования, прежде чем получила корпоративную поддержку. Учёным нужно находить средства для исследований. Я рада, что моей работой заинтересовался Единый Мир, там до сих пор остались авторитетные люди, которые ставят науку выше дохода. Я всего лишь хочу показать тебя кому-нибудь, кто примет твои интересы, как свои. – Она поворачивает голову и внимательно изучает меня, как будто я изменилась до неузнаваемости.

– Ты, конечно же, понимаешь, что я хочу для тебя только лучшего.

– Со мной не происходит ничего ненормального, – говорю я, но даже я больше не верю в это.

Мама смотрит через плечо на мой подозрительный геном. – Нет, – говорит она, и с сожалением смотрит на меня. – Что-то здесь определённо не так, и нам нужно найти кого-нибудь, кто разберётся с этим.

* * *

Маме не понадобилось много времени на поиск специалиста, у которого могут быть ответы на все наши вопросы. Менее, чем через сутки мы уже сидим напротив доктора Дариуса Деметера, откинувшегося в своём элегантном кресле и смотрящего на нас через стол из искусственного дерева. Он слушает маму, вот уже пятнадцать минут перечисляющую мои "симптомы". Уровень моего кетона, допамина и инсулина. Мой рост, вес и метаболизм. Оптимальную синтамиловую формулу. Чувство пустоты, которое я ей описала. Мой урчащий желудок. Мою раздражительность. Я сижу едва дыша, опасаясь того, что вся эта болтовня о голоде вызовет какой-нибудь очередной громкий звук из моего нутра.

Разумеется, она также не забывает упомянуть путаницу с моим геномом, как ещё одно доказательство того, что со мной определённо что-то не в порядке. Доктор Деметер кивает, иногда хрюкает, делает заметки в своём Гизмо, пока моя мама продолжает болтать. Теперь он остановился, собрался с мыслями и, наконец, выдал свою интерпретацию её данных.

– К сожалению, в последнее время мы всё чаще и чаще сталкиваемся с подобными случаями. – Он подпирает подбородок рукой с идеальным маникюром. Всё в нем кажется идеальным, от его аккуратно подстриженных стального цвета волос и аккуратной бородки до блеска отполированных коричневых туфель. На нём нет ни складочки. Ни одна волосинка не выбивается из причёски. На одежде нет ни малейшего пятнышка. Как будто этот человек не переносит ни малейшего отклонения от совершенства. Меня от него бросает в дрожь.

– Разумеется, мне не нужно объяснять вам, доктор Нгуен, – продолжает он, – что она получает достаточное количество питательных веществ. Вы более, чем кто-либо понимаете, как нужно регулировать синтамиловую формулу, так что я не буду тратить ваше время, убеждая вас в том что её чувство голода не физическое.

Я откидываюсь на спинку своего кресла и скрещиваю руки на груди. – Ну вот, началось... – бормочу я.

– Талия! – мамина бровь ползёт вверх. – Слушай, что говорит доктор. Он эксперт в своей области,

Доктор Деметер никак не реагирует на мой скептицизм. Он наклоняется чуть вперёд, складывает руки на столе и слегка улыбается мне. – Это абсолютно искренняя и натуральная реакция, думать, что тебе нужна большее количество питательных веществ, чем ты получаешь. Во время эпидемии ожирения в начале двадцать первого века...

– Но я не говорила о том, что мне нужно больше питательных веществ, – протестую я.

Он откидывается на спинку кресла и забрасывает меня вопросами: – Ты когда-нибудь думала о еде или представляла себе, на что похож процесс поедания пищи? Ты ловила себя на том, что ищешь неуловимый запах или хочешь что-то попробовать, но, неважно, как сильно ты стараешься, ты не можешь точно описать чего ты хочешь? – Я чувствую, как краска заливает мои щёки. – Ты использовала жратвуху, чтобы подавить невероятную потребность поглощать? – Я вспыхиваю и ёрзаю в кресле, умоляя свой организм молчать.

Не дожидаясь моего ответа, он продолжает: – Это типичные симптомы для такого случая. Это начинается со смутного чувства недомогания, неопределённого желания, пустоты, которую ничем не заполнить. Тело может отзываться. У некоторых людей это проявляется в сексуальном желании, даже если не осуществлялась стимуляция гормонов. У других это похоже на то, что они голодны. Желудок урчит, настроение падает, а согласно данным, вы получаете достаточно питательных веществ. Всё это приводит нас к единственно возможному выводу.

– Позвольте, я угадаю, – говорю я, едва сдерживая сарказм. – Всё это в моей голове?

Он разводит руками, как будто говоря, Кто знает?

У моей мамы кончается терпение: – Что показывают ваши исследования?

Он кладёт ногу на ногу и опять подпирает свой подбородок: – Настолько обоснованно, насколько можно, мы предполагаем, что некоторые люди, особенно те, которые предрасположены к ожирению, могут не перенести такой стресс, как невозможность потреблять пищу. В конце концов, такова наша суть. В связи с тем, что сейчас наши прививки и синтамиловые коктейли регулируют почти все процессы, включая производство серотонина в нашем мозге, мы редко видим симптомы обсессивно-компульсивного расстройства, которые были распространены в прошлом. Ритуальное поведение, как например, постоянное мытье рук или стук в двери, или повышенная сексуальная активность в основном были ликвидированы. Но вопрос потребности в питании, по-видимому, оказался более сложным, чем мы думали. Без обид, конечно, – быстро добавляет он, когда моя мама вспыхивает.

– Ничего страшного, – говорит она, но я чувствую, что она обижена.

Он поднимается с кресла и подходит к окну, которое находится за его столом. – Проблема в том, что мысли зацикливаются на том, чтобы процесс поедания стал реальным. – Поворачивается, скрестив руки за спиной, взгляд устремлён куда-то поверх наших голов, пока он продолжает лекцию. – Желание заполнить пустоту становится физической необходимостью. – Его шаги становятся быстрыми. – Пациенты начинают экспериментировать, в надежде облегчить непреодолимую тягу. У них могут появиться извращенные пристрастия.

– Извращенные пристрастия? – переспрашивает мама.

Он усаживается на край стола, скрещивает руки и лодыжки и устремляет на неё взгляд. – Потребление несъедобных вещей. – Грязь, вата, ткань. – Он качает головой. – Я видел пациентов, которые ели всё, что только могло прийти в голову.

У мамы становится такое лицо, как будто её сейчас стошнит.

– Все это очень печально, – говорит доктор Деметер. – В худших случаях, пациентов приходилось изолировать, потому что, как мы знаем, подобное поведение может привести к нарушению закона.

Прежде чем я успеваю спросить, почему вдруг поедание грязи может считаться нарушением закона, доктор Деметер поворачивается и направляется к окну, продолжая бубнить, – Но к счастью, вы пришли вовремя! – Он поворачивается, улыбаясь. – У меня нет сомнений в том, что с небольшой когнитивной терапией, возможно с добавлением серотонина в синтамиловый коктейль Талии, и постоянным наблюдением со временем мы возьмем ситуацию под контроль.

– Так вы думаете, что мутация гена FTO никак не связана с её нынешними симптомами? – спрашивает мама.

– Сомневаюсь в этом, – отмахивается он от её сомнений. – Я бы сказал, что через месяц после нашего реабилитационного центра она будет на пути к полному выздоровлению.

У меня внутри всё обрывается. – Реабилитационный центр? Месяц?

Доктор Деметер снова уселся в кресло.

Я качаю головой: – Нет. Ни за что. Я не дамся, чтобы меня заперли здесь на целый месяц!

– Мы считаем, что пребывание в контролируемом окружении облегчает процесс, – говорит доктор Деметер.

– Мама? – я ловлю её взгляд. Моё дыхание ускоряется, а ладони начинают потеть. – Ты не можешь так со мной поступить. Я тебе не позволю. – Я упираюсь руками в кресло, от всей души желая подняться и улететь отсюда.

– Ну, эээ, Талия, если это... – неуверенно начинает мама.

– Папа никогда не согласится на это, – говорю я. – И бабушка Эппл тоже. Они не позволят тебе запереть меня, просто потому что мой желудок иногда урчит.

– Талия, – говорит доктор Деметер спокойным, ровным голосом. – Тебе нужно понять, что дальше будет становиться только хуже. Если мы сейчас возьмём это под контроль, ты обезопасишь себя от более длительной усиленной терапии в будущем. И я уверяю вас обеих, мой центр это современное заведение, в котором вы почувствуете себя, как дома. Наша забота безупречна. И так как вы дочь доктора Нгуен, я лично займусь вашим лечением.

– Это очень мило с вашей стороны, – говорит мама, явно польщённая.

– Я много лет являюсь поклонником вашей работы, – продолжает доктор Деметер умасливать мою маму. И простите, если покажусь слишком самоуверенным, но я верю, что вы найдёте наши исследования очень интересными. Мы в любое время готовы показать вам наши удивительные открытия.

Пока он говорит, мама нетерпеливо наклоняется вперед. Это уже слишком для меня. Я ударяю кулаками по столу и кричу. – Мы говорим о моей жизни, а не о ваших исследованиях!

Мама подпрыгивает. Мы смотрим друг на друга несколько секунд, затем она говорит: – Солнышко, мы говорим об этом же.

У меня в глазах начинают закипать слёзы. Даже сама мысль о том, что меня запрут в лаборатории на месяц, абсолютно непереносима. Я не смогу снова увидеть Бэзила, или Язю, или побыть с бабушкой Эппл. – Ты не можешь так поступить со мной. – Я хватаюсь за вязаный чехол, который сделала бабушка Эппл и вытаскиваю свой Гизмо. – Я звоню папе.

– Положи его обратно. Это же просто смешно! – серьезно говорит мама. – И это неудобно. Мы же пытаемся помочь тебе.

Доктор Деметер складывает руки и прижимает длинные указательные пальцы к губам. – Я не могу никого силой заставить находиться здесь. Разве что если был произведён арест или таково было решение суда.

Мама начинает раздражаться: – Ну, а я могу. Ей только семнадцать, так что по закону, я могу принимать решения за неё.

У меня отвисает челюсть.

– У нас достаточно высокий показатель при условии желания участников, – говорит он ей.

Мама на миг закрывает глаза и думает. Затем поворачивается ко мне. – Так что мы будем делать, Талия? Что заставит тебя согласиться на эту попытку?

Я так удивлена от того, что мама спрашивает моё мнение, что на мгновение лишаюсь дара речи. Затем я пищу: – Никаких лекарств. Я не хочу превратиться в какого-нибудь зомби.

– Мы всего лишь внесём небольшие изменения в твою синтамиловую формулу, которые принесут тебе только пользу, – говорит доктор Деметер.

– И ещё одно, – добавляю я, прежде чем моя мама вмешается. – Я не хочу чтобы меня запирали. Я не сделала ничего плохого.

– Ты не должна думать об этом, как о заключении… – говорит мне доктор Деметер.

– Так я могу пойти домой в любой момент? – спрашиваю я.

– Вообще-то нет, но...

– Тогда я не соглашусь на это. – Я поворачиваюсь к маме. – Это выглядит так, как будто ты хочешь избавиться от меня, за минуту я перестала быть чудесной Талией. Запихнуть меня в лабораторию и позволить им исправлять меня. Если ты такой эксперт, почему сама не позаботишься обо мне? – Несколько слезинок стекают по моим щекам. Я со злостью вытираю их.

– Но ведь я это и пытаюсь сделать, – говорит мама сквозь сжатые зубы.

Минуту мы сидим в тишине, раздумывая над тупиковой ситуацией. Я думаю над альтернативой. Я могу уйти. Скрыться на какое-то время, пожить тайно у Язи или в Ароматах, если я смогу их отыскать ещё раз.

Мама смотрит на свои руки, сложенные на коленях и делает длинный, глубокий вдох, как будто испытывает мою настойчивость.

– Может быть, ты согласишься на амбулаторное лечение? – спрашивает она меня.

Доктор Деметер неодобрительно хмурится. Глубокие морщинки пролегают от крыльев носа к подбородку, и он качает головой.

– Вы же сказали, что ей нужно контролируемое окружение, правильно? – спрашивает она у него.

– Ну… Да, но...

– А что если я смогу обеспечить это дома, но она будет приходить люда ежедневно для лечения? – предлагает мама.

Я понимаю, что это лучший выход из положения, который я могу получить, поэтому прежде, чем она успеет передумать, или позволит ему переубедить себя, я говорю. – Ладно, на это я согласна.

Мама смотрит прямо в глаза доктору Деметер. – Мне кажется, что для всех нас это самый приемлемый вариант. Если я смогу непосредственно наблюдать за результатами ваших методов, возможно, я бы смогла найти для них место в будущих разработках Единого Мира.

При этом доктор Деметер оживляется. – Я думаю, уважая вашу позицию, в этот раз мы можем сделать исключение.

– Отлично, – говорит мама, одёргивая свой жакет.

– Но, – добавляет доктор Деметер, – при условии, что, если через две недели не будет никаких улучшений, мы перейдём на стационарное лечение.

– Это разумно, – натянуто улыбается мама. – Тогда мы можем начать с понедельника. – Она встаёт и протягивает руку.

Доктор Деметер неуклюже выбирается из кресла и протягивает свою. – Но, доктор Нгуен, – говорит он, когда они пожимают друг другу руки, – Я должен предупредить вас, что это состояние может измениться, или быстро прогрессировать. Вам нужно вести тщательное наблюдение. Если вы заметите хоть что-нибудь, выходящее за пределы нормы, – скажем, личностные изменения, смену настроения, странное поведение, – вы должны немедленно сообщить мне.

– Разумеется, – говорит мама, отнимая свою руку. – Увидимся в понедельник.

* * *

Всю дорогу домой из офиса доктора Деметер мама бубнит о том, скольким она пожертвовала, чтобы добиться для меня амбулаторного лечения. Насколько это повредило её имиджу. Что мне следовало бы относится к этому серьёзнее. Когда её Разумобиль въезжает на подъездную дорожку, я больше не выдерживаю и пулей мчусь от машины к дому, но она наступает мне на пятки и кричит: – Тебе бы следовало быть благодарной.

Папа и бабушка Эппл поднимают на нас испуганные взгляды со своих мест на диване.

Я поворачиваюсь к маме и сжимаю зубы. – А тебе следовало бы хотеть самой заботиться обо мне, а не спихнуть меня подальше.

– Разумеется, я хочу заботиться о тебе...

– Обманывай кого-нибудь другого! – кричу я.

Папа переводит взгляд с мамы на меня и обратно на маму. – Я что-нибудь пропустил?

– Доктор Деметер...– начинает объяснять мама.

– Она пыталась запереть меня в его лаборатории на месяц! – говорю я. Бабушка выглядит испуганной.

Мама выбрасывает вперед руки: – Прекрати играть на публику!

– Из нас двоих на публику играешь именно ты. Ведешь себя, как будто ты терпишь лишения из-за того, что делаешь меня своей лабораторной игрушкой. Я не набор хромосом в чашке Петри в твоей лаборатории!

– Я практически предложила сделать этого человека своим протеже, чтобы он согласился лечить тебя амбулаторно! – кричит мама. – Ты хоть представляешь себе, чего стоит моя помощь для кого-то вроде него?

В ответ я трясу головой, пытаясь сдержать слёзы разочарования. – Хотелось бы надеяться, – тихо говорю я, – Что ты была абсолютно уверена в результатах его работы, чтобы согласиться отправить меня туда.

Мама выглядит потрясённой. Затем она начинает заикаться. – Талия, это не...ты неправильно все поняла... Я же…

Но я не слышу её, потому что с шумом убегаю в свою комнату кипя от злости

* * *

Следующий час я лежу на своей кровати с тянущим чувством пустоты в животе и ищу информацию о других людях, которые испытывают те же ощущения, что и я. Астрид ничего не находит. Точно так же, как с Бэзилом и Аналогами всё выглядит так, будто их не существует. Иногда мне кажется, что я выдумала всю историю. Скорее всего, они существуют тайно, я надеюсь, но так как мне не удалось взломать операционную систему своего нового Гизмо, я не могу искать дальше, не выдав себя. Я никогда не видела ничего о них в чатах Динозавров. Я знаю, они должны быть где-нибудь, хотя бы потому что доктор Деметер основал целый реабилитационный центр, направленный на лечение таких уродцев, как я. Единственный вывод, который я могу сделать, это то, что всех их заперли или напичкали лекарствами – судьба, которой я всеми силами собираюсь избежать.

Когда я в следующий раз посмотрела на часы, было уже около пяти, и впервые за сегодня жизнь не кажется мне такой уж плохой. Про себя я снова повторяю информацию: «Аналоги, пятница, шесть вечера, 1601 Южный Холстед»

Меньше чем через час я снова увижу Бэзила! От этой мысли у меня поднимается настроение и мой живот сводит от предвкушения.

– Отлично, ты вернулась! – произносит бабушка, когда я захожу в гостиную, где она сидит перед главным экраном вместе с моими родителями. – Я думала, что мы все вместе могли бы поиграть в Скраббл.

– У меня есть планы! – говорю я, и тут же у меня портится настроение.

– Но...но...но...– бормочет бабушка.

– Сегодня семейный вечер, – говорит папа, заканчивая её предложение. – Мы наконец-то собрались все вместе. Это было в расписании.

– У меня осталась старая доска моих родителей с настоящими фишками, – говорит бабушка.

– Прости, – я наклоняюсь, чтобы обнять её. – В этот раз вам придётся обойтись без меня.

– Куда ты собралась? – спрашивает мама.

– Просто погулять, – отвечаю я.

– Почему-то мне так не кажется, – говорит мама, но никто не обращает на неё внимания.

– Ты встречаешься с друзьями? – спрашивает бабушка, выдавив из себя улыбку.

Я киваю, хотя знаю, что это не совсем точное определение Бэзила.

– Ну, тогда ладно, – говорит бабушка, и в этот раз её улыбка искренняя и естественная.

– Нет, – говорит мама. – Так не хорошо. Доктор Деметер сказал...

– До утра понедельника я не являюсь его пациенткой, – напоминаю я ей.

Она начинает спорить со мной, но папа пихает её в бедро и произносит, – Всё хорошо, солнышко. Ты можешь идти.

– Макс! – кричит мама. – Ты полностью подрываешь мой авторитет.

– Мне кажется, что вам обеим нужно отдохнуть друг от друга, – спокойно говорит папа, затем поворачивается ко мне. – Не задерживайся слишком поздно.

– Не буду, – говорю я, затем меня одолевают сомнения. Часть меня чувствует, что я должна сказать им, что я собираюсь сделать. Я уверена, что они думают, что я пойду в АР с Язей. Но я знаю, мама никогда не позволит мне уйти, если узнает, куда я направляюсь. Я решаю скрыть некоторые детали и убраться прежде, чем она убедит папу передумать. – Увидимся позже, – говорю я и направляюсь в сторону прихожей.

– Иногда она просто невыносима, а вы двое потакаете ей, – обиженно говорит мама.

– Да ладно тебе, Лили, – говорит бабушка Эппл в редкий момент противостояния моей маме. Я замираю в прихожей, чтобы послушать. – Ей семнадцать. Она должна быть невыносимой. И она определённо не должна хотеть торчать с нами. Это же хорошо, что она хочет видеться с друзьями.

– Хм, – говорит мама. – Моим следующим проектом будет изменение синтамиловой формулы подростков таким образом, чтобы они перестали быть занозой в заднице.

Услышав это, я с легкой душой выхожу за дверь.

* * *

В своём Разумобиле я называю Астрид адрес, который Бэзил заставил меня запомнить. Если бы не тот факт, что я понятия не имею, куда я еду или как долго я буду туда добираться, я бы оставила свой дурацкий Гизмо дома. Единственное, чего я смогла добиться, так это полностью заблокировать сетевой сигнал, так что, по крайней мере, я смогу заставить Астрид перестать постоянно болтать. Проблема в том, что если я захочу использовать какую-либо из её функций, например GPS, мне снова нужно будет включить сигнал, из-за чего можно будет проследить всё, что я делаю.

Пока Астрид просчитывает направление, я боюсь, что могла назвать неправильный адрес. За последние несколько дней числа могли перемешаться в моей голове. Название могло трансформироваться в какое-нибудь другое, более знакомое, крутившееся у меня в мозгу. Память странная штука и без возможностей отслеживать статистические данные, информация может оказаться размытой. Астрид дольше, чем обычно, ищет нужный адрес, отчего я ещё больше начинаю переживать, что ошиблась. И если так, я могу оказаться где угодно. Наконец, она сообщает – Готово! – и мы выкатываемся.

Я нервничаю, и догадываюсь, что мой Разумобиль держит путь на запад. Что, если мои родители узнают, куда я еду? Они никогда не говорили мне, что я не могла бы пойти на встречу Аналогов. Но я ведь и не спрашивала. А они вообще знают об Аналогах? Я нахожусь на спорной территории между полуправдой и уклонением от неё. Есть вещи, которые я не против совершить, но в то же время, я не хочу расстраивать своих родителей. Затем у меня возникает ещё более худшая мысль. Что, если Бэзила там нет?

Затем ещё одна, а что если он там? Будет ли он рад меня видеть? Мой пульс ускоряется, а желудок начинает сводить, когда я думаю о нём. Думал ли он обо мне на этой неделе? Будет ли у нас возможность поговорить? Сможем ли мы найти тихое место, чтобы сесть лицом друг к другу, слегка коснуться друг друга коленями, чтобы я могла задать ему все вопросы, которые роятся у меня в голове с тех самых пор, как я его встретила? Пока я обдумываю возможные сценарии, мой Разумобиль едет всё дальше и дальше на запад, пока почти через двадцать минут он не останавливается возле неработающего шлагбаума на западном крае Внутреннего Круга.

– Ты хочешь ехать дальше? – спрашивает Астрид, вырывая меня из моих мечтаний вспотевшей и слегка расстроенной тем, что думаю о Бэзиле. Опять. По крайней мере, пластырь снят, и мама не может контролировать моё эмоциональное состоянии.

– 1601, Южный Холстед находится во Внешнем Круге, – сообщает мне Астрид. На экране Разумобиля появляется карта с мигающей красной звёздочкой в нескольких кварталах за стеной. Обычно, когда я покидала Внутренний Круг, я была в семейном вертолёте на пути в лагерь отдыха, но я никогда не была здесь одна.

Во время войн автострады, опоясывающие город, были легко преобразованы в рубежи, укреплённые сталью и бетоном, чтобы выстоять во время самой ужасной из битв, когда каждый населённый пункт сражался сам за себя. Разумеется, расположенный глубже в материке и севернее, наш город раскинулся шире, чем те, что расположены в прибрежных районах, которые десятилетиями страдали от сильнейших ураганов, и в конце концов были поглощены наступающим морем. Так как мы были окружены сельскохозяйственными угодьями, мы смогли дольше получать продовольствие. А в воде до сих пор содержалось достаточно водорослей, чтобы вырабатывать кислород. Папа говорил, что географическое положение было одним из основных факторов выживания. Разумеется, расположение штаб– квартиры Единого Мира в нашем населённом центре тоже совсем не помешало. Когда правительства проиграли, самая большая корпорация в мире навела порядок, начиная со своих задворок, поэтому наш город восстановился гораздо быстрее остальных.

Стены всё ещё стоят, но они больше не заперты. Автоматизированные шлагбаумы через каждые несколько миль отделяют Внутренний Круг от Внешнего. Более привилегированный от менее. Когда я расспрашиваю об этом, родители пожимают плечами и говорят, что так было всегда, просто сейчас это более заметно. Мама любит говорить, что попасть внутрь может каждый, на что я уточняю, настолько далеко, насколько сможет заплатить. На что она отвечает: Мы платим за автоматизированные дороги, безопасность и постоянное сетевое соединение во Внутренних Кругах, так почему бы каждому не платить за те услуги, которыми он пользуется?

– Ты хочешь ехать дальше? – снова спрашивает меня Астрид.

Я колеблюсь. Я могу вернуться домой и поиграть в Скраббл или отыскать Язю. Ворота остаются открытыми, ожидая пока я приму решение. Затем мой желудок отвечает за меня. Во мне грохочет ответ: Иди найди других людей, которые чувствуют то же самое. Я делаю глубокий вдох. – Продолжить движение, – говорю я, пытаясь сохранить уверенный тон.

* * *

Мой Разумобиль выезжает на Холстед Стрит. Всё запущено и в грязи. Здесь не происходило ничего с тех пор, как эта часть города была заброшена. Другие места во Внешнем Круге, например, Южный Круг, начинают возвращаться к жизни, но это выглядит не поддающимся восстановлению с его разрушающимися зданиями и дорогами. Здесь нет солнечных батарей и мельниц. Я подумываю о том, чтобы вернуться, уверенная что неправильно запомнила адрес, или, что ещё хуже, Бэзил дал мне неверную информацию, но затем я вижу группу людей одетых в одежды разных оттенков зелёного и коричневого, весело болтающих, входя в невысокое кирпичное строение с номером 1601 над дверью. Меня омывает облегчение.