Текст книги "Медленный яд (СИ)"

Автор книги: Гузель Магдеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Глава 6. Александра

Мама начинает собираться на работу в восьмом часу.

Сначала тихо ходит по квартире, одеваясь, подкрашивая глаза и брови, а потом перебирается на кухню, закрывая за собой неплотно дверь. Я выключаю чайник до того, как тот успевает засвистеть, и разливаю нам обеим чай по щербатым кружкам.

Сколько Лизе не покупай новых, она их перебьет, а те, что остаются целыми, все равно выглядят покалеченными.

– Мне на работу надо, мам, – напоминаю ей устало.

– Я к обеду освобожусь, сменю тебя.

– Ты понимаешь, что я не сиделка? – из последних сил пытаюсь возразить, заранее понимая, – я опоздаю. Не прогуляет мама никогда свою приемную комиссию, а папа сюда не приедет, пока сестра не оклемается. – У нас человек на стройке погиб, лестницы обрушились.

– Он уже умер, ему не поможешь. А Лиза – родная твоя, вы из одного живота с ней.

Встает, отодвигая чашку с цветочками, и уходит красить губы. Это уже ритуал, – разделять макияж на две части, в промежутках выпивая кофе, только у сестры в шкафу его нет, да и продуктов тоже.

Мама уходит, оставляя нас вдвоем. Я оглядываю квартиру, которая как ни старайся, но выглядит убого, и вздыхаю. Когда-то здесь был хороший ремонт, но нет ничего хуже, чем это «когда-то». Гарнитур из дерева покосился и кажется кривым, кухонный уголок истрепался, даже холодильник выглядит пожелтевшим.

– Не может быть, –  дверь на кухню со стуком распахивается и я вижу Лизу. Выглядит она – хуже некуда, и я всерьез удивляюсь, как все эти годы мне удавалось избегать общения с ней. Не без ее помощи.

Перед нашей с Кириллом свадьбой старшая сестра закатила истерику, отказавшись приходить туда и обзывая меня малолетней шлюхой. Лицо, перекосившееся от едва сдержимой ненависти, необъяснимой и оттого еще более отталкивающей.

– Давно не виделись, – сухо отвечаю я, переплетая пальцы. Стол накрыт липкой скатертью, словно в дешевом кафе, и мне неприятно касаться его руками, но я сижу, не шевелясь.

– Вся в черном. Все еще в трауре?

– У меня умер муж, которого я любила, – чеканю каждое слово, – да, я в трауре.

Поглазев на меня, словно решаясь, что добавить, она разворачивается и,  придерживаясь стенки, идет в сторону туалета.

Закрываю глаза, сжимаю зубы.

Разве решит что-нибудь, если я начну грубить ей в ответ и поддаваться на провокации? По сути, Лиза – больной человек. Страсть к выпивке довела молодую женщину до алкогольной эпилепсии, и страшные приступы с судорогами и потерей сознания теперь  – уже не новая, но неприятная часть ее жизни.

Когда она впервые упала так в родительской квартире, выгибаясь всей грудью, дома была только я. Не понимая, как оказать ей первую помощь, я просто придерживала ее голову и плакала. А после, когда сестра пришла в себя, она накричала на меня и заперлась в своей комнате. Домочадцам я побоялась рассказать о ее приступе, как и долго молчала о том, что Лиза пьет, не прячась от меня.

Мама то ли не видела, то ли предпочитала не замечать. У нее всегда было свое мнение о том, как выглядит идеальная семья. Главное – не терять лицо, и показывать всем, что мы пример для подражания. Скрывать, что мужа чуть не выгнали из университета за взятки, что старшая дочь – алкоголичка, а младшая вышла замуж за друга семьи, который старше ее почти в два раза.

Лиза возвращается на кухню, тяжело оседаю на табуретку. Глаза, в полопавшейся сетке сосудов, сканируют, сканируют меня, пытаясь узнать сокровенное.

– Тяжело быть одной, – говорит, словно пытает.

– Ты не одна, – я не позволяю ей примерить эти слова на меня. Так не пойдет.

– А ты – одна. Даже маме не нужна.

– Глупости, – фыркаю, а у самой в груди ноет. Вдруг и вправду не нужна? В детстве мне всегда чаще попадало за любые проступки. Когда что-то делала Лиза – нас ругали обеих. Когда хулиганила я – меня ругали родители и сестра. Были и хорошие воспоминания, но сейчас, сидя в кухне с кофейными обоями, пялясь в стену напротив, я, как назло, не могу вспомнить ни один. Я не была проблемной, хорошо училась и старалась слушаться родителей, чтобы не расстраивать их, в отличии от Лизки. Нет, это бред, она болеет и не понимает, что несет.

– Тебе в больницу надо лечь и перестать пить. Хочешь умереть в тридцать пять?

– А я уже давно мертвая. Полая, пустая, никому не нужная.

Мне не хочется поддерживать разговор, только женщину напротив не волнует мое мнение. Она подпирает голову рукой, морщась от боли, и я знаю о чем пойдет речь.

О ее бывшем муже, Диме, который не смог вытянуть Лизу из болота. О попытках забеременеть, ни разу не увенчавшихся удачей.

Ни у нее, ни у меня.

Только пока рядом со мной был Кирилл, я старалась не думать о том, что не получается, растворяясь в нашем браке.

– Если бы я родила, Майоров со мной остался бы…

Она не плачет, просто бормочет, и мне хочется уйти отсюда, выветрить из легких запах лекарств, пропитавший меня насквозь.

– Зачем я аборт тогда сделала?.. Родила бы в семнадцать, подумаешь… Послушала его...

Меня словно током ударяет от ее слов.

– Какой аборт, Лиза? Когда? Ты была беременной?

Но сестра вдруг вскидывает на меня испуганные глаза, прикрывает рот рукой, словно пытается обратно слова запихнуть, но я наклоняюсь вперед:

– От кого, Лиза? Кто так с тобой поступил?

Перебираю в голове имена ее бывших ухажеров, но не могу вспомнить, кем сестра увлекалась в юные годы. Кажется, был Костя, забавный парнишка с рыжими веснушками, Олег, кто-то еще… Димка появился уже позже, почти сразу после моей свадьбы.

– У тебя из-за этого проблемы? – продолжаю допрашивать ее, но сестра трясется, мотая в ужасе головой.

– Нет, не было никакого аборта! Отстань от меня, уходи! Выдумала я, что ты на меня смотришь?

Я боюсь, что сейчас у нее может наступить приступ, и отступаю. Оставляю ее на кухне, а сама выхожу на балкон, чтобы передохнуть. Мысль о том, что моя сестра забеременела несовершеннолетней, не дает покоя. С той истории прошло почти двадцать лет, и если бы она родила, то сейчас ее ребенок мог бы уже учиться  в институте. Мне становится жарко, и я опускаюсь на деревянную табуретку, прислоняясь щекой к перилам балкона.

Кто же все-таки был отцом ребенка?

Глава 7. Александра

Я вздрагиваю, когда слышу грохот за спиной.

Заглядываю в кухню и вижу Лизу, которая держится за стол. Возле ее ног в разлитой луже – осколки стакана.

Смотрю на нее вопросительно, но она поджимает губы и уходит в кровать, оставляя все, как есть. Вот ведь дрянь!..

Молча сгребаю в совок битое стекло, едва не поцарапавшись, а потом насухо вытираю полы. Мама приедет в лучшем случае через два часа, и я не представляю, как дотянуть до ее прихода, не нагрубив сестрице.

Занимаю себя обедом: в пустом холодильнике почти нет продуктов, в ведре под мойкой – сморщенная картошка и одна луковица. Пожарив все, что нашла, раскладываю по тарелкам и иду за сестрой. Наверное, ей бы сейчас лучше бульон, но пусть уже этим озадачивается мама.

– Будешь есть? – спрашиваю Лизу, отвернувшуюся лицом к стене.

– Нет.

– Как хочешь.

Мне еда в горло тоже не лезет, а от запаха жареной картошки мутит – даже одежда пропиталась этим ароматом, точно я только вышла из столовки. Бессмысленно тычу в тарелку вилкой, а сама прокручиваю то, что говорила Лиза. Черт возьми, у кого в такой ситуации не возникнет опасных мыслей? Я пытаюсь вспомнить хотя бы одну ситуацию, когда Лиза и Кирилл были рядом. Как они реагировали друг на друга? Не знаю, не помню. Все, что связано с мужем, кажется зыбким, неправдивым. Будто я всю ночь до пяти утра читала книгу, переживая за героев, а теперь, отложив ее в сторону, отсеиваю, что произошло  со мной, а что – с ними.

Пятьдесят два дня назад мы должны были поехать с Кириллом в ресторан. Не  скажу уже, под каким предлогом я решила вытащить его проветриться – он целыми днями пропадал на работе, даже ночью умудряясь решать проблемы по телефону. Муж искал новое здание для расширяющегося офиса, я помогала ему, как могла.

Последние несколько лет я не работала, – так настоял муж. Мне нравилось встречать его вкусным ужином, наводить уют в доме, решать мелкие бытовые проблемы, ходить в спортзал… В общем, диплом лежал на полке, мама говорила, что я превращусь в домашнюю клушу, подруги завидовали моей беспечной жизни, где главной проблемой было, что приготовить на обед: курицу или говядину?

Казалось, что все плохое, случившееся со мной, осталось позади, и сейчас наступила пора пожинать плоды.

В шкафу давно дожидалось подходящего случая темно-зеленое платье по фигуре, и мы договорились с Кириллом, что я заеду за ним в восемь в новый офис, и мы вместе отправимся на ужин.

Мне нравилось, какими глазами на меня смотрел муж – всегда, точно в первый раз, и пусть через полгода ему должно было исполниться пятьдесят пять, женщины всех возрастов все еще обращали на него внимание, и выглядел он намного моложе. «Спортзал, правильное питание, молодая жена», – шутил Кирилл, когда ему об этом говорят.

… Мы созваниваемся с ним в три, в пять, а потом еще раз – в семь. Я говорю, что выезжаю, но он просит подождать – не успел решить все, что планировал. Я хмурюсь, вспоминая, что к нему должен был приехать сын друга, Илья, не так давно ставший компаньоном мужа. У Поддубного умер отец, и ему по наследству передается место в кресле.

Оболтус, который бросил институт, не доучившись полтора года, бабник и сопляк – именно таким я знаю Илью сейчас. В детстве нам нравилось играть вместе, и я старалась опекать самого младшего из компании, пока он не стал показывать свой ершистый характер, вечно доставая Лизу и Митю, которым всегда доверяли присматривать за нами, как самым ответственным.

Я все-таки выезжаю в то время, на которое мы условились изначально, решив посидеть возле офиса в машине. Подъехав, я занимаю свободное место и включаю сериал, дожидаясь, когда позвонит Кирилл.

Но кончается одна серия, начинается вторая, а он все молчит, и я начинаю кипятиться. Ну сколько можно работать, в самом деле? Выйдя из машины, обхожу ее по кругу, стукаю каблуком по колесам, а после все-таки отправляюсь в здание. Субботний вечер, здесь уже никого, только два окна на первом этаже светятся, освещая площадку перед машиной. Еще не темно, но рядом почти нет фонарей, и я чувствую себя неуютно.

На входной двери – домофон, но кто-то оставил выдвинутым ригель замка.

– Проходной двор какой-то, – захожу, поражаясь тишине. Слышно, как цокают каблуки туфель по кафельному полу, и больше – ничего.

Открыв дверь в первый кабинет, останавливаюсь. Мужа нет, и мне все это не нравится.

– Кирилл! – прохожу вперед, оглядывая пустое пространство, только два офисных стула возле окна и белый пустой стол. Справа в помещении есть карман, со встроенным шкафом, сворачиваю туда и замираю. Муж лежит лицом вниз, сжимая в ладони телефон.

– Кирилл, Кирилл! – неловко опускаюсь на колени, проклиная узкое платье, высокие каблуки, тяжелое ожерелье, которое бьет по шее и душит, словно кто-то затягивает его сзади, не давая мне дышать.

Переворачиваю мужа, стараясь не навредить ему, – вдруг упал неудачно, и его нельзя трогать? А самой страшно, что вот-вот наступит нечто неотвратимое, и это ощущение заполняет мозг, словно туман.

Я не переставая повторяю его имя, словно он может откликнуться, сказать что-то. Глаза Кирилла закатались под верхние веки. Я дергаю рубашку, расстегивая ее, припадаю головой к груди и пытаюсь услышать сердцебиение, которого нет.

– Господи, господи, Кирилл, я не знаю, что делать, ну помоги мне, пожалуйста, – бормочу, нащупывая сотовый. Набираю ноль-три, но сбрасываю, вспоминая, что с мобильного другой номер, а какой – никак не могу вспомнить. Трясутся пальцы, и мне кажется, что жизнь моего мужа уходит через них. Поскуливая, открываю приложение и кричу голосовому помощнику:

– Вызови «скорую помощь»!

А сама вспоминаю уроки первой помощи из автошколы и начинаю делать массаж. «Вдруг это вообще не сердце? Вдруг я его сейчас убью своей помощью?»

Разговор с оператором «скорой» запоминается только фрагментами – я снова кричу, постоянно отвлекаясь на то, чтобы вдохнуть воздух в рот мужу, и продолжаю надавливать ритмично на грудь, пытаясь завести его сердце.

Он же здоровый, Господи, вообще никогда ни на что не жаловался!

Все двадцать минут, что к нам едет бригада, я не останавливаюсь. Когда фельдшер пытается оттащить меня, я огрызаюсь, отбиваясь.

– Женщина, остановитесь! Умер он, вы ему уже не поможете, – молодая девушка сочувственно гладит меня по плечу, и только ее слова вытягивают меня в реальность. Я отползаю на четвереньках, пятясь назад, и не свожу глаз с Кирилла.

– Может, позвонить кому-нибудь? Чтобы за Вами приехали?

Но я не отвечаю, просто мотаю головой. Единственный человек, которому я всегда звонила, когда попадала в беду, лежит сейчас, накрытый с лицом собственным пиджаком.

Папа приезжает забрать меня, и я сажусь в машину, ощущая дикую боль в мышцах рук, такую, что не могу удержать даже мобильный.

Эта боль не проходит неделю, и только благодаря ней я понимаю, что все еще живая.

Глава 7. Александра

Как только мама открывает дверь своим ключом, я тут же выхожу ей навстречу, не давая первой сделать шаг внутрь.

– Невтерпеж? – укоризненно интересуется она, сторонясь. В руках – полные пакеты еды, в голосе – металл и осуждение.

– Именно, – отвечаю резче, чем хотелось бы. Кажется, что я вырвалась на волю, и теперь я несусь вниз.

На улице печет, и я чувствую, как жарко в черных джинсах и футболке. Наверное, уже пора снять с себя темные вещи, но я не могу. Рука не поднимается схватить из шкафа яркую одежду. Я заезжаю домой, прежде чем отправиться в офис, чтобы зарядить выключившийся телефон и помыться.

Как только мобильник отыскивает сеть, мне тут же сыпятся пропущенные вызовы, сообщения в соцсетях, и я раздраженно хлопаю кулаком по спинке дивана. Как все некстати!

Десяти минут мне хватает, чтобы собраться и натянуть темно-синее платье, – первый шаг в сторону от черного. Не досушив волосы до конца, вылетаю на работу. Одной рукой нажимаю на кнопку телефона, записывая голосовые ответы всем, кто домогался меня с утра, другой удерживаю руль. Пару раз попадаюсь на камеру, пролетая выше положенного, и тут же матерюсь. Терпеть не могу нарушать правила. И врать тоже – но приходится.

– Жанн, я была в больнице, вот только вышла. Ничего страшного не произошло, в офисе буду скоро, сразу к тебе зайду, если ты еще не на обеде, – и подобных сообщений еще десяток. Никогда бы не подумала, что окажусь вдруг нужна сразу стольким людям.

Бросаю тачку, перекрывая несколько автомобилей, и взлетаю по лестнице в офис – новый, но не тот, который присматривал Кирилл.

Как научится не отвлекаться на мысли о нем каждую минуту?

Никак, особенно, когда вижу рядом почти каждый день Илью.

Это он был последний, кто встречался с мужем в тот день. Именно из-за него у Кирилла оторвался тромб, закупоривший сосуд. Это он попался мне навстречу, когда я ехала в офис за мужем, не зная, что того уже нет в живых.

И если бы не регистратор на моей машине, я бы никогда не узнала, что Поддубный проехал мимо на своем синем «Мерседесе», разминувшись со мной на минуты.

Хранящееся у меня видео никогда не послужит доказательством следственным органам или друзьям мужа, но для меня оно – неопровержимо. И если бы я оказалась чуть внимательнее, глядя по сторонам, выехала чуть раньше или зашла, не стесняясь помешать, все обернулось бы иначе.

Но пока у меня есть только один враг.

Мы проходим с ним молча, даже не здороваясь. Меня тут же хватает за руку офис-менеджер, отправляя к эйчару, где пришедшие на собеседование девушки ждут меня.

– Тут дурдом какой-то, – доверительно шепчет Олеся и тут же убегает дальше, держа в руках распечатку бумаг.

– А вот и Александра Эдуардовна, – улыбается эйчар, за спиной у сидящей блондинки показывая мне кулак, но я только киваю головой, не обращая внимания на красочный жест.

– Здравствуйте, – и только я начинаю спрашивать о том, что умеет кандидатка, как дверь к нам в кабинет распахивается и на пороге появляется Поддубный.

Я вижу, как в недовольстве искривляются его губы, когда приходится говорить со мной.

– Ты перекрыла мне дорогу. Переставь машину.

В словах нет никакой интонации, но именно за этим и скрывается все его отношение ко мне. Блондинка смотрит на него большими глазами, в которых явственно читается интерес, и я мысленно ставлю на ней крест. Мне только этого не хватало.

– Прости, сейчас уберу. Торопилась.

– Не похоже, – замечает он, и словно камень в меня бросает. Нервы на исходе, и я говорю ему, проходя мимо:

– Пошел ты, – и несусь в сторону машины, чувствуя, как горят даже уши.

Детский сад, с ним нельзя так, надо умнее. Но после разговора с Лизой, после всех воспоминаний, которые всплыли за сегодняшний день, после бессонной ночи, я не способна мыслить рационально.

Занимаю свободное место, с визгом стартуя с места. Возле курилки замирает Жанна с сигаретой во рту, Олег оборачивается, не успев закурить. Такой нервной меня здесь не видели, и я словно сейчас не по асфальту еду, а по собственной репутации спокойного человека.

Плевать.

Поддубный останавливается перед моим капотом, которым я почти уперлась в стену, и смотрит, как на обезьяну. Мы не отводим взгляда друг от друга, пока в кармане платья не начинает вибрировать телефон. Я отворачиваюсь, доставая его, и вижу пришедшее смс.

Наверное, кадровик напоминает о том, что меня все еще ждут люди. Не то, чтобы я не могла обойтись без собственного секретаря, но таков порядок.

Я громко хлопаю дверью.

У Поддубного дергается бровь – та самая, со шрамом, который он заработал благодаря мне. Детские качели, с которых я резко спрыгнула, со всего маху ударили его по лицу. Илье тогда было лет шесть или семь. Он не сдал меня родителям, мужественно сдерживая рыдания. Ему наложили несколько швов в больнице, а после мама жаловалась, что с тех пор, в моменты, когда сын сильно нервничает, раненая бровь начинает дергаться.

Мы снова не говорим друг другу ни слова.

Мужчина садится, наконец, в свой автомобиль, Жанна с Олегом отворачиваются, а я захожу в офис, ощущая, как подрагивают пальцы.

На секунду задерживаю дыхание, прежде чем зайти к эйчарам, вспоминая, что у меня недавно пищал телефон.

Открываю смс и ощущаю, как в голове что-то взрывается красным, заливая изнутри весь мир.

«Я знаю, что это ты убила Кирилла», – написано там.

Глава 8. Илья

И что, блядь, она только что изобразила?

Я смотрю, как Влади, буквально минуту назад нервно переставлявшая с места на место свою гребаную тачку, сейчас пролетает мимо меня.

Сажусь в «мерин», ощущая, как пульсирует бровь. Почесываю ее, пытаясь успокоить заходящуюся нервным тиком точку, а сам бешусь.

Как этой сучке удаётся вывести меня на раз-два?

Хочется схватить ее за копну волос и треснуть как следует, чтобы спесь с лица слетела. Как из нормального ребенка она превратилась в надменную дрянь, которая ходит, задрав нос, словно никто вокруг ей неровня?

Я помню Влади до того, как она начала соблазнять Кирилла, заставляя его выйти жениться на себе. Не знаю, каким чудом девчонке удалось выполнить задуманное, но мужик голову потерял. А ведь Сашка младше Мити – это блядь, вообще как? У отца, конечно, тоже были любовницы моложе двое, но он же не женился на них.

Раньше Влади была проще – может, потому что денег в их семье было то густо, то пусто. Как-то год она таскалась в одних и тех же драных джинсах в любую погоду, и не выпендривалась так, как сейчас.

Но видно, нищее детство крепко бьет по нервам, заставляя из кожи вон лезть ради сытой жизни. Сашка нашла короткий путь, отрезав всех, кто был в ее прошлом и едва не рассорив Кирилла со всеми друзьями: мой папа и отец Влади пытались вправить тому мозги, но он даже слышать ничего не хотел об отношениях со своей новой любовью.

Я выезжаю в город, постепенно переключаясь на другие заботы. Мне звонят из следственного комитета, вызывая на «беседу», и я обещаю прийти к ним с завтра вечером с адвокатом, которому звоню следом.

– С утра к девяти подъезжайте, – коротко отписывается он в сообщении, и я пересылаю сообщение Наташе с пометкой напомнить мне об этой встрече заранее.

Еще два часа уходит на то, чтобы уладить вопросы в градостроительном. Выхожу оттуда злой, решая, что надо пожрать и уже потом думать, что делать дальше.

Вибрирует мобильный, и я отвечаю Олегу, который долбится мне последние сорок минут:

– Говори.

– Вечером билеты есть на муай-тай. Пойдешь?

– Ты только ради этого названивал? – срываюсь на него, повышая голос, – делать  нехрен, что ли?

– Я уже решил все, что надо было, пока ты не отвечал. К следователю когда?

– Завтра вечером. Тебя тоже девка молодая вызывала?

– Да, забыл только, как ее зовут.

– Москвина, – вспоминаю фамилию следачки. – Так что там с билетами?

Мы договариваемся встретиться в шесть возле дворца спорта, и я думаю, куда бы рвануть на ужин. Впереди еще сорок минут, а я сегодня только кофе пил с утра, который терпеть не могу.

Иду пешком, вспоминая, что где-то здесь спрятан во внутреннем дворике узбекское кафе, с фонтанами и национальной кухней.

– Добро пожаловать, – официантка проводит меня вглубь, указывая на свободное место. Пока я листаю меню, выбирая по ярким снимкам, что приготовится быстрее, слышу как мимо, болтая, проходят две женщины. Голос одной из них, слишком хорошо знакомый, заставляет оторваться от меню.

Моя мама за руку с подругой занимают место недалеко от меня, и я исподлобья разглядываю свою родительницу. Сейчас нас разделяет перегородка с живым вьюном, сверху которой сидят голодные воробьи.

Если не знать, что у нее взрослый сын, можно решить, что ей лет тридцать пять, не больше. Чудеса косметологии, хорошие гены и, похоже, немного колдовства.

Темные волосы пострижены коротко – раньше мама предпочитала длинные, уложенные прядями прически. Карие глаза, пухлые губы, длинная шея, изящные плечи – я не могу не отметить ее красоту, и то, как по-доброму она общается с подругой, накрывая ее руку своей ладонью, когда та делится чем-то интимным. Не слышу слов, но понять не сложно, слишком хорошо я знаю эту женщину.

За белую кожу, не склонную к загару, папа называл ее Снежной Королевой – за это и за то, что она очень сдержанна на эмоции. В детстве мамины объятия и поцелуи приходилось заслуживать, а сейчас ей и вовсе неплохо живется без сына.

Интересно, появился ли у нее кто-то на замену отца за это время?

От одной только мысли об этом руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и злость клокочет в ушах в такт движению крови.

Наконец, мама замечает меня. Замирает, глаза на мгновение становятся больше, а потом сужаются. Киваю коротко, словно с чужим человеком здороваюсь, – ну здравствуй, мамочка. Она отвечает тем же, поджимая губы, накрашенные кирпичной помадой.

Мы словно неродные, даже больше: после смерти отца я вдруг стал для нее врагом. Эта женщина в дорогом сарафане даже слышать не хочет, что я невиновен – для нее важно собственное мнение. И это, блядь, бесит.

Только, мама, я уже не мальчик, а ты научила меня, что жить можно, даже если я тебе не больно-то и нужен. Достаточно раз в месяц переводить на карточку сумму на содержание, как-никак отцовский бизнес перешел ко мне со всеми вытекающими затратами, в том числе и ее содержанием.

Отворачиваемся оба, и я, и она. Женщина, что сидит с ней рядом, бросает на меня взгляды из-за плеча, стесняясь обернуться полностью, так и сидит в полоборота.

Интересно, видимо, узнать, на кого так недовольно смотрит ее подруга.

Скажет ли мать ей, что я – ее сын? Вряд ли. Словно урод, которого принято стесняться, она будет скрывать меня от своих знакомых, пока прямо не ткнут в наше родство.

А ведь когда-то мама мной гордилась. Классе эдак в шестом, наверное. Аппетит отпадает напрочь, но я впихиваю в себя кусок за кусок стейк с тонкой розовой полосой посередине.

Когда тарелка пустеет, поднимаюсь, подзывая официантку:

– За этот и тот стол, – и киваю на мамин, протягиваю девушке пару купюр, достаточных, чтобы оплатить оба заказа, – без сдачи.

Ухожу, не оборачиваясь, только зря стараюсь: хрена с два она посмотрит мне вслед, просто принимая то, что я заплатил и за нее тоже.

Возможно, однажды она прозреет и перестанет обвинять меня в том, к чему я непричастен. Только мне ее прощения уже ни к чему.