Текст книги "Медленный яд (СИ)"
Автор книги: Гузель Магдеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
Глава 35. Илья
В ее окнах горит свет. Я не предупреждаю Сашу о своем приезде, просто ухожу с работы пораньше.
На улице ветер со снегом, и я поднимаю повыше воротник пальто, открывая подъездную дверь универсальным ключом.
Уверенно звоню в Сашкину квартиру, готовясь к разговору, но когда Влади открывает дверь, все мои намерения рассыпаются прахом при ее виде.
Она стоит, поджимая одну босую ногу, и я совершенно не готов к этому зрелищу. Я приношу с собой порыв холодного воздуха из подъезда, и она съеживается, обхватывая себя руками, но не отступает.
Смотрит своими зелеными глазами, чуть приоткрыв рот, и от взгляда Влади напрочь сносит башку. Все, что сейчас вижу я – ее лицо и тело в тонкой шелковой ночной рубашке черного цвета. На плечах теплая шерстяная кофта, которая соскальзывает, обнажая кожу.
На ней нет бюстгальтера, и торчащие соски, отчетливо выпирающие под блестящей тканью, заставляют мою кровь носиться с удвоенной скоростью по телу.
Я делаю шаг навстречу к ней, и она вздыхает судорожно и шумно. Я вижу лихорадочный румянец на ее щеках, спутанные волосы, заплетенные в небрежную косу. Уютная, домашняя, – такая, какой я еще ни разу ее не видел. И не пробовал.
– Влади, – не понимаю, как это происходит: рука сама тянется вперед, касаясь ее губ подушечками пальцев, ожидая от Сашки все, что угодно.
Пощечины, грозного окрика, слез.
Но она поддается, приоткрывая рот еще больше в ответ на мое движение. Горячее дыхание, вырывающееся из ее рта, обжигает.
Что она делает со мной, черт возьми? Влади сама понимает? Может, она под таблетками?
– Поддубный.
Ее голос, чуть грубый от болезни, звучит возбуждающее, врываясь в мой мозг, отдаваясь там эхом.
Так для меня она еще никогда не звучала.
Я хочу ее, блядство, так хочу, что сейчас на мне лопнут штаны в районе ширинки, и я не могу думать ни о чем другом. Яркий свет над башкой мешает, раздражая глаза, и мне хочется утащить ее из коридора за руку, в темную глубину квартиры.
Глажу ее по щеке, и она проводит головой, словно трется кожей о мою раскрытую ладонь, закрывая глаза.
Это так странно и внезапно, это дезориентирует и кружит голову, точно я выпил бутылку водки.
И пока наша странная магия не прекратилась, я решаю продолжить. Не отступать же?
Я отрываюсь от нее лишь на мгновение, чтобы закрыть за своей спиной дверь на замок.
То, что я планирую сейчас с ней сделать, не терпит свидетелей. Никто не должен нас отвлекать.
Ее кофта от одного моего неосторожного движения летит мне под ноги, я следом скидываю с себя пальто, которое мешает. Вся одежда мешает, когда хочется чувствовать Влади целиком, прижимать ее разгоряченное тело к своему. С ее безмолвного согласия я продолжаю, расстегивая рубашку и бросая куда-то в бок.
Мне кажется, что я сплю, иначе, как объяснить то, что сейчас происходит между нами?
Она больше не шарахается, не свербит меня ненавидящим взглядом. Может, вообще бредит, не понимая, что я – не видение, а из плоти и крови.
И эта плоть сейчас упирается в ее бедра, когда я обхватываю обеими ладонями лицо женщины и притягиваю к себе.
Влади, которую я хотел ощутить столько лет, что даже вспомнить сложно.
И сейчас, когда внезапно-податливо ее горячее тело в моих руках, не могу остановиться.
Мне хочется глубже, дальше, теснее.
Губами касаюсь ее губ, ощущая настоящий жар: температура действительно высокая, и мне кажется, что моя поднимается следом, за доли секунд достигая сорокоградусной отметки.
Все тело внутри кипит, кровь клокочет по венам.
Влади проводит рукой по моей татуировке, едва успевшей зажить на днях после очередного сеанса, и ее движение отдается электрическим разрядом, устремляющимся в пах.
Она отодвигается от меня, и на мгновение я, черт возьми, пугаюсь, что она включит заднюю, испугается и наваждение, возникшее между нами, кончится. Может, именно такой у нее план, – странная игра, призванная окончательно свести меня с ума? Но уйти сейчас, не ощутив ее до конца, я уже не смогу. Я не остановлюсь, чтобы она для этого не сделала.
Но Влади всего лишь проходит в комнату, оглядываясь на меня через плечо, и я следую за ней в гостиную, замечая в темноте очертание кровати. Из окна падает свет фонаря, слабо освещая пространство между нами, и я вижу, как нездорово блестят ее глаза.
Подхожу ближе, прижимая спиной к своему телу. Она подается назад, я чувствую ее зад сквозь плотную ткань брюк. Шелковая рубашка цепляется к грубой коже моих пальцев, но сейчас не до нежностей, я не осторожничаю больше.
Она температурит, и особенно это чувствуется у нее между ног. Одной рукой я держу ее за шею, второй провожу по трусикам, пытаясь понять, сухие или нет.
Пока сухие, и это внезапно бесит. Подталкиваю ее вперед, заставляя облокотиться на комод, чтобы видеть лицо Сашки в отражении. Она не отворачивается, не издает ни звука, и мне кажется, что я насилую ее, беру силой – но до тех пор, пока девушка не подается мне навстречу.
Стягиваю с нее трусики, сплевывая на пальцы, смазывая член – дальше держаться не могу.
Желание обладать Влади сегодня достигает пика безумства, и она, непривычно-податливая, заставляет терять голову, растворяясь в собственных потребностях. Когда я вхожу в нее, замираю на мгновение, закрывая глаза.
Мне чертовски хорошо, настолько, что я на мгновение выпадаю из реальности, не веря тому, что происходит. Делаю первый толчок, подавляя стон, за ним еще один. Как горячо и туго у нее там. Влади сжимает мышцы вокруг члена, заставляя меня схватить ее за ягодицы и двинуться вперед на полную длину, так, чтобы между нами не осталось ни единого миллиметра свободного пространства.
В таком положении размышлять о причинах того, что ее подтолкнуло в мои объятия, что это пиздец, как странно, некогда.
Ее коса расплетается от движений, и я наматываю волосы на ладонь, ощущая их гладкость. Такой – послушной, смирной, она нравится мне куда больше, но теперь я хочу видеть ее лицо.
Переворачиваю Сашку, поднимая на комод. Девушка смотрит на меня из-под полуприкрытых век, и я хочу растормошить ее, сделать так, чтобы ей было со мной хорошо.
Это, блядь, так важно для меня.
Ночная рубашка сползает по ее телу, и она остается наполовину голой. Тяжелая полная грудь такая притягательная, что я сминаю ее, заставляя Влади слегка постанывать.
И в ответ на это Сашка поражает меня снова, поднимая и разводя ноги в сторону, – так бесстыдно и так естественно, совершенно не стесняясь меня.
И столько в ее движениях секса, что я разрываясь изнутри, желая обладать ею всей. Целиком и полностью, так, чтобы кроме моего имени на ее губах не оставалась места ни для чего другого.
Я наклоняюсь вперед, снова оказываясь в ней, и мы соприкасаемся лбами. Ее – горячий и сухой, и мой, покрытый бисеринками пота.
Теперь я не хочу торопиться, растягивая то, что есть сейчас между нами, как можно дольше.
Я боюсь представить, что будет через пять, через десять минут, через час.
Она нужна мне, и это все, что сейчас важно.
Жаль, что я не могу понять, что скрывается за ее зелеными, пьяными от секса и жара глазами.
Прикрывая свои, я продолжаю двигаться, ощущая вкус и запах самой желанной женщины в мире.
Глава 35. Илья
Сердце еще чуть-чуть и вылетит из груди, то ли от ритмичных движений, то ли от накрывающих с головой чувств.
Если можно тонуть в собственных эмоциях, то я сейчас занимаюсь именно этим.
Скольжу по Сашкиной шее рукой, – кожа горячая, влажная, такая нежная. Чувствую, как пульсирует сонная артерия под ладонью, слышу ее сдавленный стон, эхом отдающийся внутри меня.
Может, я больно ей делаю? Она все-таки болеет.
Ищу в лице признаки того, что Сашке плохо, но их нет. Наоборот.
– Влади, – с каким-то отчаяньем и безысходностью зову ее по фамилии, разглядывая так внимательно, словно вижу впервые.
Густые ресницы, скулы, которые стали выделяться сильнее обычного, искусанные почти до крови губы, которые мне хочется целовать – нестерпимо сильно, жестко.
Словно чувствуя, она сама подставляет их, чуть приоткрывая рот.
Целоваться с ней так мучительно, словно перед расставанием – хотя это так и есть.
Сам не замечаю, как оставляю на шее девушки засос, увлекаясь. Когда впервые дорываешься до того, что жда столько лет, тяжело заставить себя остановиться. Ее кожа солоноватая и пахнет духами, ставшими уже знакомыми.
Спускаюсь еще ниже, до тех пор, пока не касаюсь языком клитора. Сашка всхлипывает в ответ на мои движения, пытается соединить ноги, но я не даю ей, удерживая за лодыжки. Ощущаю вкус девушки – настоящий, терпкий, возбуждающий. Именно такой, как я себе представлял.
Она кончает быстро, и пока не успевает сдвинуться, я поднимаюсь, одним резким толчком снова оказываясь внутри девушки. На лице бессмысленное выражение, взгляд из-под ресниц полупьяный.
Я лечу в пропасть, и утягиваю ее за собой.
Оргазм, сотрясающий, сильный, накатывает с самого низа, подкашивает колени, дезориентирует. Несколько мгновений я не чувствую ничего, кроме затихающей пульсации во всем теле, а потом – влажное прикосновение, когда Влади проводит языком по моей татуировке, располосованной ее ногтями. Мне хочется уложить ее в кровать, прижать к себе тесно и не отпускать. Жажда обладать Сашкой не становится меньше после секса, только возрастает. Теперь, попробовав ее, я хочу дальше, еще больше, владеть ее до конца, не отпускать.
Но она смотрит на меня как на чужого, отодвигаясь, и все внутри падает.
– Влади, – зову ее привычно, не решаясь двинуться дальше. Если она оттолкнет, что я буду делать?
Признаюсь, что воспользовался ее беспомощностью, не сумев совладать с собой?
Она вообще соображает сейчас хоть что-нибудь, может, это просто действие таблеток и лекарств? И я веду себя как херов маньяк?
Блядство, ну скажи мне хоть что-нибудь, Влади!
Вместо ответа отворачивается, и я отступаю.
Я. Блядь. Отступаю.
Несу ей какую-то хуйню про то, что мне пора.
– Иди, – Сашка кивает равнодушно, подбирая кофту, и кутается в нее, а у самой по бедрам моя сперма течет. Это зрелище взрывается в башке, и я понимаю, что легко не будет.
Бегу, как пиздюк, оставляя ее одну, завожу тачку, и прыгаю на морозе, пока она согреется, не отводя взгляда от окон Влади. Я выучил их расположение наизусть, точно от того, есть ли в них свет или нет, зависит моя собственная жизнь.
Нет, блядь, так не пойдет. Открываю карту, ищу поблизости круглосуточную аптеку, скупаю все, что предлагает девчонка в белом халате, не обращая внимание на ее зазывную улыбку.
Мне похер до всех баб на свете, я помешан на зеленоглазой ведьме. Вспоминая, как отчаянно она отдавалась мне, без капли стеснения, словно так и положено, я мчу обратно со стоящим членом, то и дело поправляя его через карман.
Меня не было полчаса: двадцать минут из них грелся двигатель, пять я провел в аптеке. Когда подъезжаю к ее подъезду, нагло паркуя тачку под окнами, сердце в груди тарахтит, как старый мотор.
Уже знакомо давлю на звонок, но она не открывает.
Все внутри обмирает.
А вдруг она что-то с собой сделает? Еще свеж в памяти ебанутый поступок ее сестры, в котором меня обвинили, и не в силах сдержаться, я бухаю кулаком по двери, говоря громко:
– Влади, открой. Иначе снесу ее к херам.
Наконец, слышу, как срабатывает замок. Она не распахивает дверь дальше, обижена, похоже моим поступком. Я тоже хорош.
Трахнул и сбежал, не удосужившись ремень застегнуть до конца.
Блядь.
– Тебе же пора было.
– Холодно, дай войти.
Протягиваю ей пакет, в который она даже не заглядывает, и повторяю то, что делал несколькими часами ранее, только уже по-человечески.
Раздеваюсь, снимая пальто, мою руки, прохожу в комнату. Влади уже лежит, накрывшись одеялом, отвернувшись к окну.
– Чего пришел?
– Поступил как мудак.
– Ну, значит, один-один.
– Сашка, – зову тоскливо, сам не зная, что делать.
– Чего тебе надо, Илья?
Она не оборачивается, разговаривая со мной, и голос кажется отвратительно-равнодушным. Но нет, на меня она смотрела совсем не такими глазами, и я не позволю ей провалиться во все это обратно. Стягиваю футболку, штаны, залезаю в постель рядом и поворачиваю ее к себе. Влади не сопротивляется, но и не помогает. Прижимаю к себе:
– Там таблетки, сироп какой-то я принес. Если хочешь, могу принести.
– Ничего не хочу. Спать только.
– Тогда спи.
– Будешь уходить, дверь за собой захлопни.
– Я не уйду, – говорю ей серьезно и слышу, как замирает на мгновение ее дыхание. Сашка как мышь, лежит, не шевелится в моих объятиях, а я пялюсь в потолок, не видя ее лица. Закрываю глаза, повторяя, – я не уйду.
Я понимаю, что легко нам не будет. Но мне похер, теперь уже я не собираюсь отступать.
Весь следующий день я веду себя, как пьяный.
Хожу по работе, и все вокруг – чужое, незнакомое, даже привычные вещи кажутся новыми. Не могу говорить с людьми, становлюсь внезапно косноязычным.
Ночью проснулся в три часа, пытаясь понять, где я, пялясь в незнакомый потолок.
Рядом лежит Сашка, и мне самому не верится, что она – настоящая. Горячая, свернувшаяся калачиком, живая. Дышит мне в бок, опаляя кожу. Надо, наверное, лекарство какое-то выпить? Хер его знает, все мои болезни заканчиваются двумя сутками беспробудного сна, а потом все нормально. Я не принимаю таблетки и ни хера не разбираюсь во всех этих фейерверксах, только помню из детства что-то про «аспирин упса».
В восьмом часу собираюсь на работу. Надо еще успеть заехать домой, сменить одежду, побриться. Долго копаюсь в пакете, читая внимательно инструкции к лекарствам, матерясь, а потом выстраиваю их в ряд, размашисто расписывая на листке, что от чего.
А теперь меня и самого лихорадит.
Но это не болезнь, что-то другое. Беспрестанно заглядываю в телефон, как пятнадцатилетний прыщавый пиздюк, ожидая от нее сообщение, но Влади упрямо молчит.
Не важно, вечером я приеду к ней, по-любому, и если она снова не будет открывать дверь, то подниму весь подъезд, пока Сашка не сдастся
– С Вами все в порядке, Илья Сергеевич?
Катя, секретарь, заглядывает в дверь, замечая, как я кручусь на кресле из стороны в сторону.
– Все отлично, – надеюсь, так и есть.
– Может, чаю? Я с травами заказала.
– Давай, – легко соглашаясь, – я сегодня пораньше уйду.
– Хорошо, – кивает она и рыжая голова скрывается за дверью.
После обеда поглядываю на часы, торопя время до вечера. Если вчера я не был готов к тому, что произойдет между нами, то сегодня я хочу продолжения. Да, и трахать, несмотря на ее состояние, потому что именно такой, беспомощной, я хочу ее еще больше.
Когда она не спорит, не истерит, ведет себя нормально.
И пока я еду к ней, ощущаю несвойственное мне волнение, точно первое свидание в моей жизни.
– Что ж так разбирает тебя, парень? – говорю с собой вслух, нервно теребя рулем в ожидании зеленого на светофоре. Ее дом уже виден из-за поворота, только окна разглядеть еще не могу.
… Сашка дома. На кухне горит свет, и я разглядываю светящийся прямоугольник минут двадцать, размышляя над тем, что делаю. Отбиваясь от звонков Алины. Просто коротко пишу ей, что сегодня опять не буду ночевать дома, и ставлю телефон на блок.
Надо разобраться с девушкой, завершить отношения, но не хочется портить момент той эйфории, что охватывает меня последние сутки. Не сейчас.
Выхожу на улицу, поднимая голову. Уши без шапки тут же пощипывает от морозного воздуха, на небе ни единого облака, и звезды так ярко светятся. Хватаю в руки хрустящий снег, пробую слепить из него что-то наподобие снежка, но он только рассыпается, остужая руки. Ну все, че дальше тянуть-то.
Ровно в восемь звоню в дверь Влади.
Когда Сашка открывает дверь, мы замираем оба. Сегодня она в просторной футболке и коротких шортах, по-прежнему босиком. Я размышляю, есть ли на ней трусики, и уже от этой мысли завожусь.
Захожу вперед, оттесняя ее внутрь, заставляя смотреть на меня снизу вверх.
У Сашки горят щеки, волосы собраны в небрежный хвост. Протягиваю руку, осторожно снимаю с них резинку. Хочу видеть их распущенными.
– Я пришел, – говорю самую нелепую фразу за всю свою жизнь. Если она начнет возражать, просто поцелую ее, затащу в кровать и не дам сопротивляться. Я не уйду просто так, ничего подобного.
– Спасибо за лекарства.
– Я ждал, что ты напишешь, – признаюсь ей, чувствуя себя идиотом, и притягиваю к себе ближе. Она не сопротивляется.
– Не боишься заразиться?
– А я уже болею.
– От твоих болезней у меня нет лекарств, – серьезно заявляет она, а я улыбаюсь, проводя холодной рукой по ее бедру, заставляя вздрагивать?
– А я и не хочу выздоравливать.
Глава 36. Александра
Когда в первый вечер сказав, что ему надо идти, Илья покидает мою квартиру, я еще долго бессмысленно хожу по дому. Останавливаюсь в ванной, чтобы смыть с себя следы нашего с ним преступления, ощущая лютый холод.
Ни одной здравой мысли о том, как я буду жить дальше, только тупое оцепенение. Для меня он – второй мужчина в жизни, я для него – лишь одна из десятка, сотни, тысяч.
– Это ничего не меняет, – убеждаю себя, привычно устраиваясь в кровати. Температура меняет восприятие реальности, и я знаю, что стоит мне уснуть в таком состоянии, как сны превращаются в галлюцинации – слишком яркие, слишком живые, слишком натуральные.
И когда спустя время Поддубный начинает ломиться в дверь, я лишь усмехаюсь: ну вот, началось. Впуская его обратно в свою квартиру, я до конца не верю в реальность происходящего, и лишь только когда Илья забирается ко мне в кровать, прижимаясь, понимаю, что это не сон.
Он действительно вернулся назад.
Это кажется странным, но нет сил думать дальше. Я засыпаю почти сразу, остужая свой жар его холодными руками.
Всю следующую неделю я пребываю в странной эйфории.
Каждый вечер ровно в восемь открывается дверь в мою квартиру, занося с собой свежий морозный воздух, запах улицы и мужских духов.
Поддубный.
Он уже не звонит, зная, что точно к этому времени будет открыто. Зная, что я жду его.
В последние дни я торчу в коридоре уже с шести, не отводя взгляда от стрелок часов. И чем ближе они к заветной цифре, тем сильнее волнение. Оно скрывается в кончиках пальцев, прячется в затылке, бегает вдоль позвоночника, связывается в узел внизу живота. Я живу ожиданием наших с ним встреч, что само по себе странно.
Когда лифт останавливается на моем этаже, сердце грозит проломить грудную клетку, ухая внутри так, что я не слышу мужских шагов, которых так жду.
– Влади, – говорит Илья, разглядывая мое лицо. Как приветствие, как ритуал, известный только нам двоим.
– Поддубный, – отвечаю ему, и только после этого все закручивается, заворачивается, бросая нас в объятия друг другу.
Его губы на моих губах – распухших от поцелуев, чувствительных. Поцелуи так кружат голову, что я с трудом стою на ногах. Коленки подгибаются, а мир вокруг скачет каруселью.
Холодные руки скользят по позвоночнику, зарываются в волосы, прижимают к себе. Он держится за меня так, точно боится отпустить.
Я тоже этого боюсь.
Все между нами такое хрупкое, как первый утренний лед. Чуть сожмешь, надавишь не там, и разлетится в разные стороны, оставив стоять посреди острых осколков.
И поэтому мы не говорим друг другу никаких слов, не даем обещаний. Я не знаю, когда закончится наш бессонный марафон, не знаю, придет ли завтра Илья, и каждый последующий день до восьми превращается в бесконечную пытку.
Но живу я только тогда, когда его зеленые глаза, на несколько оттенков светлее моих, смотрят прямо в душу, переворачивая все внутри.
Когда он неспешно раздевается, снимая черное пальто, которое так идет Илье, когда становится только моим.
Это выглядит так странно, ненормально: наши совместные ночи в одной кровати, такие горячие, постыдно-сладкие.
Меня тянет к Поддубному так, как ни к кому раньше.
Совсем иначе, чем с Кириллом, и пока рядом Илья, я не вспоминаю о муже, лишь в одиночестве ощущая попеременно то нечто сродни влюбленности, то угрызения совести.
Полгода, как нет моего супруга, и воспоминания о нем еще свежи и ранят душу.
Днем мне кажется, что я все еще должна скорбеть, запрещая себе радоваться жизни, но стоит только вечером Поддубному прикоснуться ко мне холодными с улицы ладонями, как все это становится неважным, отходит на второй план.
Он любит меня так неистово страстно, и когда наши лица напротив друг друга, я изучаю каждую его черту. Знакомлюсь заново с маленьким мальчиком, который смотрел на людей исподлобья, не желал общаться ни с кем, кроме меня, и так трогательно пытался повторить «Собачий вальс», лишь бы сидеть со мной бок о бок.
Когда я была выше его на полголовы и старше на целую жизнь, стесняясь наивной детской привязанности.
Теперь это самоуверенный, красивый молодой мужчина, привыкший добиваться своего. На память о том мальчике остался только шрам на брови, который я целую нежно.
Мне нравится его татуировка, и когда мы лежим в кровати, обессиленные после ночи любви, я вожу пальцем по узорам лат, под которыми бьется его сердце. Бьется быстро, взволнованно, приходя в привычный ритм лишь когда он засыпает.
По ночам я чувствую себя живой, настоящей, хоть и привычно прячусь под тяжестью одеяла, но на этот раз прижимаясь губами к боку Ильи.
– Мне так хорошо, – шепчу, когда он уже не слышит моих признаний. Сколько впереди еще таких ночей? Не знаю, но это не может длиться бесконечно. Рано или поздно нам придется заговорить. Рано или поздно все всегда кончается, но пожалуйста, пусть длится подольше, пусть еще не сейчас.
Я прижимаюсь к Поддубному теснее, переплетая свои ноги с его, сжимая его пальцы своими.
Утром он уходит рано, оставляя меня одну досыпать в квартире. Я порываюсь сделать завтрак, но Илья отказывается, мотая головой.
– Спи дальше.
Ко мне порываются приехать родители, Катя, Федоров, но я умоляю их оставить меня в покое. Мне не хочется делить квартиру, где каждый угол теперь напоминает о Поддубном, с кем-то еще.
Но в среду утром Поддубный задерживается дольше обычного, задерживаясь ненадолго возле моей кровати:
– Сегодня не получится прийти.
Я киваю, испытывая вдруг ужас оттого, что вижу его в последний раз. Он что-то решил для себя? Не знаю, не знаю.
Пытаюсь прочитать хоть что-то по его лицу, но Илья привычно сосредоточен. Видела ли я его улыбающимся за эту неделю? Кажется, что нет. Был ли он счастлив хоть раз со мной?
Странный вопрос.
Возможно, он ждет, что я спрошу его про завтра, но у меня не хватает сил и решительности заговорить первой.
– Я напишу тебе.
И это тоже ни о чем мне не говорит. Киваю повторно, выскальзывая из кровати, чтобы проводить его.
Поддубный целует меня перед уходом, и кажется, что это – на прощание.
– Пока, – говорит, закрывая за собой дверь, а я беззвучно скатываюсь по стене, надеясь, что ничего не кончилось.
В три, когда я уже не нахожу себе места в квартире, мне пишет Катька.
«Сегодня есть два билета на тайский бокс. Пойдешь со мной?»
Представляю долгий вечер во внезапном одиночестве и понимаю, что не смогу провести его одна дома.
«Пойду», – отвечаю ей быстро.
