Текст книги "Медленный яд (СИ)"

Автор книги: Гузель Магдеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава 30. Александра

Неделя тянется бесконечно долго.

Кажется, будто в палате Лизы остановилось время. Монитор над головой, писк датчиков, «прищепки» на пальцах и жуткий запах. Смесь лекарств, хлорки и чего-то еще, тошнотворно-противного, и когда я нахожусь в интенсивной терапии, стараюсь дышать через рот.

Нам не дают оставаться с ней долго – процедуры, посещение врачей, мало места в палате, где лежит еще одна девушка.

Я прихожу к сестре дважды, и в это время мама позволяет себе расслабиться и отдохнуть дома.

На третий день Лиза приходит в себя, и единственная ее просьба – чтобы я не приходила к ней в палату. Слова сестры не вызывают удивления, скорее, горькое разочарование. Мы становимся ближе с родителями, но не с ней.

– Она лекарства выпила и алкоголь, –  вздыхает мама, когда мы сидим в кафетерии на первом этаже больницы. Паршивый кофе, жареный пирожок, от которого все пальцы в масле, с холодным пюре внутри – я не могу здесь есть, только надкусываю и откладываю в сторону. В помещении душно, на потолке люстра с вентилятором  гоняет воздух по помещению, не принося облегчения. Хорошо, что хоть мух нет.– Говорит, что забыла про таблетки, разволновалась и не удержалась.

– Что значит «разволновалась»? Что-то произошло?

– Я так думаю. Но она не говорит…

– А про Поддубного? – промокаю аккуратно пальцы салфеткой, подношу к носу и морщусь: пахнут маслом.

– Когда я про него вопрос задала, она испугалась. Не нравится мне это…

Мне тоже.

На работе я не появляюсь, взяв неделю за свой счет. Федоров с легкостью отпускает меня, не задавая лишних вопросов, а я понимаю, что в этой фирме особо никому и не нужна.

Что полезного я делаю для компании мужа? Они справлялись без меня раньше, справляются и сейчас.

Но главное, все это время мы не видимся с Ильей, и меня это полностью устраивает. Я могу врать себе, говоря, что не испытываю к нему ничего, кроме ненависти, но это не так.

Есть, есть между нами влечение, но все это – реакция тела, а мозг диктует совсем другое. Держаться подальше от Поддубного, например.

Я отвожу маму домой, попутно заезжая в магазин. Холодильник пустой, и на одном чае долго не продержишься.

Набираю полную тележку продуктов, ощущая усталость. Ноги не идут, и о том, что готовить дома, не идет речи. Накладываю полуфабрикатов – продержусь на них до тех пор, пока не появится желание что-то делать. Желание жить нормальной, полноценной жизнью.

Рассчитываясь на кассе, роняя под ноги мелочь из кошелька.

– Черт, – наклоняюсь, чтобы собрать монетки, и не сразу обращаю внимание на темные кроссовки, остановившиеся рядом со мной. Поджимаю губы, не глядя наверх, – последние монетки прямо возле незнакомца, но черт с ним, не лазить же мне у него под ногами.

Внезапно, он опускается, чтобы помочь мне. Зеленые глаза смотрят на меня, а не на пол, пальцы ловко подхватывают серебристые монеты, протягивая мне их в горстке.

– Влади.

Щеки вспыхивают.

Только его не хватало.

– Поддубный.

Отворачиваюсь, забирая сдачу. Илья берет пакет из моих рук и первым идет на выход. Словно так и должно быть, словно это – естественное положение вещей.

– Что ты творишь? – шиплю, догоняя его.

А мне что делать? Не вырывать же продукты у него на радость всем присутствующим.

– Надо поговорить. Где машина?

– Направо, – отвечаю зло, скрещивая руки на груди. Кажется, что все на нас смотрят, все узнают Поддубного в лицо, и я опускаю низко голову, избегая чужого внимания.

Доходим до моего автомобиля, щелкаю сигнализацией, открываю багажник и замираю.

Не сдвинусь с этого места, пока он не скажет, что ему от меня нужно. Но Поддубный не торопится продолжить разговор. Легко закидывает покупки в багажник, трет порядком отросшую щетину пятерней и подходит ближе. Словно и сам не знает, с чего начать. Неужели такое бывает с самоуверенным Ильей? Наконец, выдает:

– Что с Лизой?

– А что с ней? – тут же отвечаю я. Неужели Федоров проговорился? Старый козел, я же просила его молчать.

Смотрит глаза в глаза, поджимая губы. На нем сегодня белая тонкая футболка, обтягивающая подтянутую фигуру, спортивные штаны. Оглядываю его и отворачиваюсь. Пусть хоть голый стоит, мне пофиг.

– Я виделся с ней воскресенье.

Его фраза сразу вызывает сотни вопросов, но я держусь, не задаю их. Мне страшно знать правду, и сердце начинает ускоряться, будто предчувствуя нечто неизбежное.

Молчи, Поддубный, уходи прочь, пока не поздно. Ты же все испортишь сейчас, неужели не понимаешь?

Не понимает.

– Это она присылала тебе те сообщения.

Закрываю глаза, пытаясь устоять на ногах, но не могу. Отступаю назад, опираясь об автомобиль, нащупывая дверцу рукой. Еще можно уехать, прямо сейчас, и пусть он останется тут со своей правдой. Просто дернуть дверцу, и заткнув уши, сделать вид, что ничего не было. Стереть сообщения, закрыть тему.

– Она любила твоего мужа, Влади. Давно, я еще подростком был. Я их видел вместе, давно.

И что мне делать дальше с этой информацией? Я вспоминаю Лизу, всю в трубках, и в ушах ритмично пищит звук приборов в палате реанимации. Ее маленькое, бледное лицо, серого цвета, с мешками под глазами. Безжизненная рука, к безымянному пальцу которой подключен аппарат.

Кирилл уже умер. Его нет. Она – есть. И если это чувство вины заставило ее наглотаться таблеток…

– Это все из-за тебя, Поддубный, – шепчу, выплевывая слова. Медленно, словно яд, меня наполняет ярость, заставляя сжимать кулаки. Открываю глаза, и повторяю уже громче, – это ты во всем виноват. Кто просил тебя лезть? Зачем ты поехал к ней разбираться? Что ты за человек такой, Поддубный?

Меня несет, и я понимаю, что не остановлюсь, пока не выскажу все, что думаю, все, что накопилось за последнее время. Вскрою гнойный нарыв. И пусть после этого ничего уже не восстановить, я не могу остановиться. Это выше моих сил.

– Ты убийца! – я уже ору, забыв про то, как стеснялась прохожих. Мне фиолетово, заметят ли нас, услышат ли другие люди, важно только выплеснуть накипевшее, – ты своего отца убил, моего мужа, а теперь еще и Лизу до больницы довел! Твое счастье, что она осталась жива, иначе я… я не знаю, что с тобой сделала бы!

– Влади, – Поддубный хмурится, сжимая так же, как и я кулаки. Мы готовы наброситься друг на друга, но я еще не договорила. Расстояние между нами становится меньше, фразы – громче, а градус ненависти растет с каждым мгновением.

– Влади, Влади… Ты думаешь, я не знаю, что это ты был последний, кто видел моего мужа живым? Я видела, как ты уезжал от него, у меня есть видео с регистратора, с твоей машиной, и есть заключение, где написано, во сколько умер Кирилл! Я знаю, что ты шел к нему ругаться! Его смерть на твоих руках, Поддубный, больше этого скрывать не выйдет!

Илья хватает меня за локти, пытаясь успокоить, но куда там, я вырываюсь, крича:

– Убийца! Убери от меня руки!

– Заткнись! Выслушай меня! – орет он в ответ.

– Я ничего не хочу слышать! Я уйду, уйду из фирмы, только исчезни из моей жизни раз и навсегда! Если еще раз появишься возле кого-то из моих близких, я тебя сама убью! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!

В ушах звенит, и когда хватка на моих руках чуть слабеет, я окончательно вырываюсь и запрыгиваю в машину. Блокирую двери, но Поддубный и не думает бежать за мной следом. Стоит с побледневшим лицом, а я вдавливаю в газ, с пробуксовкой покидая стоянку, не оглядываясь назад. Нельзя, нельзя, не смотреть.

Сердце колотится как сумасшедшее, пальцы дрожат. Я проезжаю совсем немного, сворачивая в первый попавшийся двор. «Здесь не найдет», – колотится в мозгу. Выключаю автомобиль, скатываясь по сиденью вниз, и только после этого позволяю себе заплакать. Навзрыд, размазывая по лицу слезы, так, что нечем дышать.

– Это всего лишь Поддубный, – задыхаясь, пытаюсь успокоить себя вслух, но ничего не выходит. Достаю телефон, набирая один из последних номеров в журнале звонков, и когда Федоров отвечает мне, заявляю:

– Я увольняюсь. С сегодняшнего дня.

Глава 30. Александра

Я запираюсь дома на три дня.

Залезаю под одеяло, отключаю телефон, закрываю дверь.

Меня нет, кончилась, сошла на нет.

Дважды кто-то приезжает, стучится в дверь, но я прячусь, накрывая голову подушкой. Лежу до тех пор, пока снова не становится тихо.

Стучащий оказывается не таким настырным, и я не знаю, радоваться этому или нет. Возможно, если я сдохну, меня найдут только после того, как соседи начнут жаловаться на запах. Но сейчас мне нужно одиночество.

После второго визита пишу на листке «Не беспокоить до зимы», и оставляю возле входной двери.

Дурацкий поступок, детский, только мне все равно.

Хочется тишины, покоя и средства, которое поможет залечить душевные раны. Желательно, без алкоголя.

За эти дни из еды – только чай, в больших чашках, который я пью, когда от голода желудок сводит спазмами. Когда в шкафу заканчивается заварка, перехожу на горячую воду.

Моему настроению способствует и погода. Серые плотные тучи накрывают город, давят на плечи, не могут разродиться дождем. Подхожу к окну вечером, вглядываясь, как озаряется всполохами белого на самом краю горизонта. Открываю окно, вдыхая уличный воздух, с запахом сырого асфальта.

Я жду дождя, наблюдая, как туча медленно ползет мне навстречу. С первыми каплями дождя становится легче. Я плачу, сидя на стуле, глядя как в телевизор, в распахнутое настежь окно. От раскатов грома прямо над головой мелко звенит посуда и стекла, в соседнем доме мигает свет.

Присаживаюсь на подоконник, высовываю ладонь под дождь,  а потом провожу ею по лицу.

Через дорогу стоит машина, темная, цвет не разглядеть, но кажется, что синий.  «Мерседес». Я замечаю его только тогда, когда громко хлопает дверь автомобиля, замечаю и задыхаюсь на мгновение. Заводится мотор, и «Мерседес» скрывается из вида – но не тот самый, лишь похожий.

Он не должен приезжать сюда.

Он убийца, от которого отказалась родная мама.

По вине которого умер мой муж и чуть не скончалась сестра.

Наверное, именно это я не могу ему простить, что он за моей спиной пошел разбираться с Лизой. Решил за всех, что так будет лучше, даже не посоветовавшись.

Усмехаюсь. О чем я? Илья и советоваться?

Тру виски, и никак не пойму, чем мы с ним занимаемся. Зачем он шел сегодня ко мне, собираясь рассказать правду? Чтобы я обвинения перекинула на адрес сестры? Ее винила в смерти мужа?

Глупости.

Сутки напролет одни и те же вопросы, на которых я не нахожу ответа. Снова заворачиваюсь в одеяло, оставляя окна лишь чуть приоткрытыми. Нет сил думать, что дальше, нет желания искать виноватого. Я просто хочу, чтобы обо мне все забыли.

Но следующий день демонстрирует обратное: едва стрелки часов доходят до десяти, как настойчивый звонок прорезает неподвижный воздух квартиры. Лежу, не шевелясь и даже не дыша, вытянув руки вдоль туловища.

– Влади нет, – слова, произнесенные вслух, кажутся такими странными за несколько дней молчания.

Нежданный визитер не отступает, и мне приходится идти к двери. Не заглядывая в глазок, распахиваю ее, ожидая увидеть кого угодно, только не Федорова.

– Николай Алексеевич?

Он стоит в короткой рубашке, через локоть переброшен пиджак. Поправляет очки, в которых изредка появляется в офисе, и смущенно улыбается:

– У меня не было иного выхода.

– Что-то случилось?

– Домой пустишь?

Я отхожу в сторону, делая приглашающий жест рукой. Мельком смотрю на себя в зеркало – нечесаные лохматые волосы, бледное лицо.

– Я на минутку, – скрываюсь в ванной, чищу зубы, на голову брызгаю сухой шампунь, чтобы хоть как-то придать себе вид живой. Не надо лишних сплетен.

На кухне чисто, – когда ты пьешь только чай, мусору взяться просто неоткуда.

– К чаю, к сожалению, ничего нет.

– Я не за этим сюда пришел. Что случилось с тобой, Сашенька?

Раньше Федоров частенько бывал у нас, и Кирилл искренне любил этого невысокого человека с умным лицом. Намечающаяся проплешина ничуть не портила его внешность, а мягкая улыбка и спокойный голос могли заставить любого доверить свои тайны.

Я искренне симпатизировала Федорову, хотя в последнее время его визиты к нам были все реже и реже.

– Заболела, – пожимаю плечами.

– Из-за сестры?

Никак не реагирую на его слова, вопросительно вглядываясь в лицо. Возможно, в другой ситуации я бы тоже начала рассказывать о своих проблемах, но не сегодня. И не про Илью.

– Твоя мама пыталась тебя найти на работе, секретарь переключила на меня. Мы с ней минут десять поговорили, так что я в курсе того, что произошло.

Неожиданно ухмыляюсь, скрещивая на груди руки:

– И зачем тогда все это?

– На самом деле, я не собирался тебя возвращать к жизни. Я не психолог,  и это не мой профиль.

– А что тогда?

– Мне нужна твоя помощь, – он разводит руки в сторону и улыбается. Снимает очки, аккуратно определяя их на стол. – Разговор серьезный, и я тебя прошу отнестись к нему соответственно. Никто не должен узнать, потому что… Ты сама сейчас поймешь.

Я пытаюсь угадать, к чему он клонит, заранее хмуря брови. Мне не нравится вступление, с которым Николай Алексеевич выступает сейчас.

– Совершенно не понимаю, чем могу быть Вам полезной, но готова выслушать.

– Речь пойдет об Илье.

Собираю остатки силы воли, чтобы держать лицо нейтрально-скучающим. Никто не должен догадаться о причине нашей с ним размолвки и моего ухода.

– Ты из-за него уволилась?

– Нет, – мотаю головой слишком активно, – я просто поняла, что от меня никакой пользы компании, а мне достаточно тяжело в таком ритме жизни. Да и обстоятельства сложились, что семье я нужнее.

– Поэтому ты на три дня пропала, не отвечая на их звонки?

В глазах искрится веселье, совершенное неуместное, но я фыркаю в ответ на его слова, снова качая головой.

– Что Вы от меня хотите, Николай Алексеевич? Давайте ближе к делу.

– Ты не замечала в последнее время странности в поведении Ильи?

О, мне есть, что сказать на эту тему. Только не Федорову.

– Мы с ним не так тесно общаемся.

– У меня есть подозрения… Как бы это мягче выразиться… Что политика Ильи может привести наше дело к провалу. Сейчас очень сложная ситуация с «Палладиумом», мы принимаем меры, но продажи там практически встали. Три квартиры за две недели – таких результатов в наших комплексах не было ни разу.

– Честно говоря, никак не пойму, причем тут Илья?

– Нам предложили выгодное решение. Слияние с «УютСтроем», а их генеральный, Денисов, между прочим, сидит в комиссии по подготовке проекта генплана города. И решает, кому какие участки попадут. Свечки в жопе, я извиняюсь, как у нас, на месте бывших стоянок или в тесном пространстве между двух домов, или гектары земли, как «Волшебный лес» или «Осиново Вилладж». А это совершенно разные уровни продаж и тогда никакой брат жены мэра не повлияет на наши продажи, даже лезть не будет.

– Поддубный против?

– Против. Он всячески мешает этому решению, хотя разговоры идут уже очень давно. И в ближайшее время было бы хорошо дать им положительный ответ, пока продажи по остальным объектам совсем не встали. Мы никак не можем получить ЗОС на «Эталон», и таких мелких проблем – куча, одна из другой.

– Почему он этого не хочет?

– Потому что мальчишке нравится быть главным, – резко отвечает Федоров, отворачиваясь. – Из-за этого он уже ругался с Кириллом…

– Когда? – во рту становится пресно и сухо, я впиваюсь ногтями в ладони, стараясь не подавать вида.

– Незадолго до смерти… Кирилл хотел уговорить его, но Поддубный упертый малый. Если надо – будет скандалить до последнего, как с отцом.

– А что с отцом? – кажется, мы подбираемся к запретной теме. Я знаю, что собственная мать обвиняет Илью в смерти мужа, но никогда не интересовалась, почему именно. Все, что рассказывал Кирилл на эту тему, – что Илья еще ребенок и не ведал, что творил. Возможно, просто, он убийца, для которого довести человека до смертельной опасности и оставить в таком состоянии ничего не стоит.

– Не хочу стать распространителем сплетен, но эта история давно не тайна. Они поругались, Илья побежал на выход, Сергей  – следом, но оступился и скатился с лестницы. Все кончилось печально.

– Он не мог его… толкнуть?

Мы смотрим друг другу в глаза внимательно, читая там ответы. «Мог бы», – не произносит он, и я вздрагиваю, отворачиваясь.

– Мать Ильи нашла мужа, в доме была открыта дверь, свидетелей нет… Поддубного– младшего таскали в полицию, но дело признали несчастным случаем и закрыли. А сейчас  я очень боюсь, что из-за его упрямства, сотни людей останутся без работы, а наша репутация полетит к чертям.

– От меня Вы что хотите?

– Когда ты вступишь в права по наследству, поддержи мою сторону.  Поверь, это будет лучшим решением для всех, и Илья это поймет, пусть не сразу. Он слишком молод, и мы с тобой не можем позволить ему совершить такую ошибку.

– Хорошо, – медленно отвечаю, прокручивая все еще раз в голове. – Если Илья против, тогда я – за.

Глава 31. Илья

Единственное, о чем я сейчас мечтаю – это взять и придушить Влади.

Со всеми ее истериками, слезами, проблемами. За то, что влезла в мою жизнь, устроила там пиздец, а потом исчезла, не забыв при этом обвинить во всех смертных грехах.

Блядь, она сама просила разобраться во всем! А стоило неприглядной правде всплыть, как тут же стало ничего не надо.

Я оказался плохим.

Убийцей.

В ушах до сих пор звенят брошенные ею слова, которые ударяют хлестко, как пощечина. Сказанные именно так, чтобы больнее задеть.

Если к тому, что мать считает меня убийцей, я давно привык, то с Сашкой ситуация совсем другая.

Мне должно быть похуй до ее мнения, но как выясняется, это не так. Я пытаюсь понять, в какой момент Влади решила, что я причастен к смерти ее мужа, и сколько по времени хранила в себе эту тайну. Выходит – с того самого дня, как не стало Кирилла, и все это время, все это чертово время, я то ненавидел ее, то хотел.

А она просто пыталась использовать меня в своих целях.

На третий день я запрещаю себе думать о ней.  Все, баста, заебала. Пусть кто-то другой трахается с ее проблемами, у меня полно своих.

Работа отвлекает, заставляя на время отпустить ситуацию. В начале недели приходят херовые новости: уголовное дело раскручивают по-максимуму, и первым под эту машину попадает Олег. Во вторник его закрывают в СИЗО, и даже наш хваленый адвокат не в силах помочь ему выбраться.

– Илья Сергеевич, на них кто-то давит, все не так просто, – оправдывается он, разводя пухлыми руками в сторону, – мы делаем все возможное, чтобы вытащить его оттуда.

– Почему он-то, я только не пойму? – даже времени нет, чтобы вникнуть в суть происходящего, настолько внезапно все происходит.

– Ответственность на субподрядчике по договору, приказ на инженерно-технических работников составлен с ошибками. По сути, за производство работ и соблюдение мер по технике безопасности должен отвечать инженер, но в нашей ситуации посчитали виноватым директора субподрядной организации, то есть Ваш друг…

– Короче, делай что хочешь, но чтобы к концу недели его выпустили.

– Илья Сергеевич…

Но дальше говорить я не намерен. Жду, когда Олегу передадут мобильник, чтобы созвониться с ним, – слишком внезапно его задержали. Сука, как в девяностые, что за беспредел?

Из кабинета выхожу минут через десять после адвоката, прикидывая, что сейчас нужно сделать в первую очередь. Ситуация настолько подставная и дебильная, что от этого не сразу соображаешь, как действовать.

Но я разберусь.

– Илья, у тебя есть пару минут?

Мне на встречу идет Федоров. Лицо серьезное, хмурое, поправляет очки, которые носит довольно редко. Ну что ж, пойдем, поговорим.

Заходим к нему в кабинет. Узкий, длинный, с большим окном, за которым идет дождь. Вторую серую неделю, изводя мелкой моросью.

– Что там с Суворовым?

Новости в нашей компании распространяются быстро, впрочем, мы и не планировали скрывать арест от остальных.

Вкратце пересказываю ему то, что знаю сам.

– Стройка?

– Встала пока, решаем вопрос. Опережение сроков на два месяца, есть запас.

– Плохо, – Федоров снимает очки, пожевывая дужку. Лоб испещрен горизонтальными морщинами, и выглядит он уставшим, как и все мы. Последние месяцы со смерти Кирилла даются тяжело. – Нужно что-то делать.

– Я и делаю, – не скрывая раздражения, отвечаю ему, но Федоров словно не слышит.

– Скворцов просто так не отделается от нас, ты видишь как они за дело взялись?

– И? У них на нас нет ничего, максимум, уголовное дело на субподрядчика и отзыв лицензии. Перекинем с другого объекта, этих же людей возьмем.

– Илья, давай подойдем к вопросу по-взрослому. Ты еще молод, горяч, не думаешь так далеко наперед…

От этих слов кровь ударяет в голову, выстреливая, как пробка от шампанского. Убийца, сопляк, кто еще?

– Мой возраст не мешает управлять. Если ты не заметил, то уровень продаж в жилых комплексах, которые  я курирую, только растет.

– Илья, я не хотел тебя обидеть. Видишь, ты сразу начинаешь горячиться.

– Хорошо, ладно. Я молокосос, ничего не понимаю. Какое решение видишь ты?

– «УютСтрой», – едва он выговаривает название этой фирмы, я тут же начинаю смеяться.

Блядь, ну теперь понятно, к чему он клонит все это время. Заводит в угол, заставляя принимать его решение.

– Ты ведь сам понимаешь, что это не слияние будет, они поглотят нас с потрохами?

– Какие потроха, о чем ты? У «УютСтоя» гектары земельных участков, мы поможем поднять им уровень продаж, доведя до нашего. Ты отличный специалист и сможешь наладить работу РОПов, колл-центра и маркетинга, и наши с тобой доходы вырастут. Подумай о людях, которые сейчас рискуют остаться без работы.

– Если тебе нужно мое мнение, то я против. Мы сами справимся, и похер мне на все крупные компании, которые в городе есть. Выплывем без них.

– Илья! Твой отец бы согласился.

– Нет, – качаю я головой, глядя ему прямо в глаза. – Он никогда бы не пошел на это, пока есть возможность самостоятельно зарабатывать и ни от кого не зависеть. Ни он, ни Кирилл.

Николай Алексеевич смотрит на меня, поджимая губы, и я вижу, как за маской добродушного дяди мелькают акульи зубы. Я ступаю на его, запретную территорию, показывая свои права.

– Что ж, – говорит он, – в любом случае, оставить все как есть, мы не можем. Будем решать, что делать дальше.

Я решаю не отвечать, уходя из кабинета, не закрывая двери. Уровень гнева за сегодняшний день превышает все допустимые значения. Захожу в кабинет, забирая вещи, бросаю новой секретарше:

– Меня нет ни для кого.

Она испуганно кивает, глядя на меня огромными глазами.

Надо куда-то, где можно перезагрузить мозг.

Листаю телефонную книгу, находя давно забытый номер.

– Привет, это Поддубный. Можно, сегодня заеду?