Текст книги "Медленный яд (СИ)"
Автор книги: Гузель Магдеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
Глава 33. Илья
Мысль о том, что в смерти Кирилла может быть виновен Федоров, не дает мне покоя.
На данный момент меня волнуют всего два вопроса, и один из них – не накручиваю ли я себя вслед за Влади? Может статься, что Самойлов умер без посторонней помощи, что и указано в документах патологоанатома. А все остальное – наши домыслы, ее и мои, ничего общего не имеющие с правдой.
Я пытаюсь осторожно выяснить, где был Федоров в момент смерти Кирилла, но это не так просто: во-первых, в открытую не сделать, чтобы не вызвать его подозрений, во-вторых, с того дня прошло почти полгода, немудрено, что все, кто мог помнить, уже давно забыли.
Но выяснить все нужно до собрания, возможно, это единственный козырь в моих руках против Федорова. Иных способов оставить фирму в том состоянии, какая она есть, я пока не вижу.
Каждый день мне звонит Олег, и в его голосе – все меньше оптимизма. Мне удалось увидеться с ним один раз, вместе с адвокатом, третьим по счету, но от смены защитников дело не меняется. Федоров поглядывает на меня значительно каждый раз, как только речь заходит о нашем субподрядчике, а Сержиков избегает разговоров со мной. Остается еще Влади, и одному Богу известно, как проголосует она. Но если Кирилл делился с ней своими планами, она должна знать, что муж не собирался отдавать свой бизнес в руки других людей.
У меня остается еще один запасной план, на самый крайний случай, но я не представляю, как его реализовать. Пока.
В четверг мне звонит Ульяна, о которой я уже успел позабыть. После новости о том, что сообщения отправляла Лиза, первая семья Самойлова перестала меня заботить. Слишком много нахлебников водилось вокруг Кирилла, просто не сосчитать.
Вот и сегодня женщина просит у меня взаймы денег:
– Буквально на две недели, пока в наследство не вступим. Там и выплата за дачу, и Сашка обещала деньги перечислить какие-то…
– Много долгов набралось? – не задумываясь, спрашиваю ее, одной рукой записывая сумму на листок, чтобы не забыть про нее.
– Откуда у меня долгам быть,у Мити…
– Так он же работает? – хмурюсь, припоминая последний разговор. Наврал, что ли, козел?
– Ох, Илья, – вздыхает Ульяна, – я бы и рада была, если он работал как ты, а Митька перекати-поле, ни в одном месте больше двух недель не держался после оркестра.
– Хм… Ладно, сейчас перекину тебе на карту, – и выслушивая слова благодарности, задумываюсь о том, что Самойлов-младший на прошлой нашей встрече рассказывал мне далеко не всю правду.
Нехорошее подозрение на его счет начинает трансформироваться во что-то почти осязаемое, и я кручу нервно карандаш, уставившись в стену впереди меня.
Ну же, на языке крутится какая-то фраза, сказанная Кириллом… Только когда? Неужели в последнюю нашу встречу?
Тру переносицу, достаю листок и начинаю вырисовывать на нем квадраты. Что-то не складывается в словах Мити, что-то недоговаривает он.
Звоню знакомой девчонке в банк, включая все свое обаяние:
– Привет, Ирин, – и минут десять интересуюсь ее делами, пока она не вздыхает:
– Поддубный, признавайся, что тебе от меня надо? Ты никогда не звонишь просто так.
– Пробей, пожалуйста, двух человечков, есть ли у них по кредитам просрочки, задолженности какие-нибудь.
– Ты же знаешь, что это…
– Знаю, – перебиваю девушку, – и знаю, что ты можешь по-умному все сделать. Она легко смеется в ответ:
– Ладно, ладно, после обеда все будет у тебя. Ты сам как? Не расстался еще со своей Алиной?
– А должен был? – хмыкаю. Не люблю разговоры о личной жизни, но сейчас терплю их ради дела.
– Нет, но если вдруг роман прекратится, ты знаешь, кому звонить, – многозначительная пауза, после которой девчонка прощается со мной и кладет трубку.
А я смотрю на телефон и сам удивляюсь, почему еще до сих пор с Алиной. И не представляю, как закончить с ней роман до того, как она потащит выбирать меня подвенечное платье и кольцо. Делать больно Алине не хочется, но я – точно не тот человек, с которым она проживет до старости, родит кучу детей и будет нянчить внуков.
Закрываю глаза, и снова вижу Влади, чей настырный образ вжился в подкорку, высовываясь в любой неподходящий момент. Несколько лет назад я был твердо уверен, что все чувства, которые я испытывал к ней в сопливом возрасте, сами собой сошли на нет: не бывает такой любви, чтобы на года, только в бабских романах и сопливых сериалах по «России».
А между тем, где-то слева под ребрами свербит, стоит только услышать ее имя и фамилию.
После обеда перезванивает Ирина. Слышу в ее голосе веселые ноты:
– Ну что, Поддубный, теперь ты мой должник. С тебя ужин.
– При свечах?
– А то как же. Романтический. В общем, на твоей Ульяне ни копейки долга, а вот по Дмитрию Кирилловичу исполнительное делопроизводство начато, не платит кредиты, на карте минуса.
– Спасибо, – киваю, точно она может меня видеть и глубоко задумываюсь. В принципе, это еще тоже ни о чем не говорит, Ульяне могут просто не одобрить кредит, в отличии от сына: возраст, отсутствие работы, плохая кредитная история. Тогда вполне логично воспользоваться документами сына, а деньги тратить на собственные нужды.
Решаю не тянуть кота за яйца и звоню Митьке, зная из сегодняшнего разговора, что Ульяны нет дома:
– Мама просила деньги передать, завести хочу. Когда дома будешь?
Бабки – это бабки, и если при другом раскладе Самойлов мог бы юлить, то тут соглашается разом.
– Я уже дома.
Мне хватает пятнадцати минут, чтобы преодолеть расстояние до их квартиры. Митя выглядит помятым, точно недавно проснулся, длинные волосы убраны назад ободком. Морщусь, глядя на его пидорский прикид, но молчу. Не мое дело, я сейчас по другим вопросам.
– Чай не нальешь? Пить хочу, замерз на улице.
Он пожимает плечами, и я прохожу за ним на кухню, оставляя несколько купюр на микроволновке. Митя смотрит на них равнодушно, словно не он нуждается в деньгах, а я решаю пойти ва-банк. Терять-то больше нечего.
– Ты как долги перекрывать собираешься?
– На следующей неделе все оформим. Если ты по поводу своих денег, не переживай, я за маму отдам все…
– Митя, не еби мозги, это же твои долги, а не мамкины, – отрезаю я, прислоняясь к стене. Отрезаю ему выход из кухни, чтобы не удумал сбежать, пока мы не договорим. – Пол-ляма неслабая сумма, на что ее потратил, музыкант?
– Не твое дело, – неожиданно твердо заявляет он, скрещивая руки на груди. Я чувствую, как начинает дергаться бровь, но смысла оступать нет, нужно дожимать его.
– Отец в курсе был, да? Денег тебе не давал. Я ведь вспомнил, Митенька, что в тот день он с тобой хотел встретиться, перед смертью своей, – я блефую, но по тому, как бледнеет лицо мужчины, понимаю, что попал в цель.
Блядь.
Сука, неужели этот гаденыш отца своего пришиб?
Чувствую, как холодеет позвоночник, и хочется пришибить эту мерзость прямо здесь, на его кухне. Сжимаю гневно кулаки – один удар, и от него, блядь, только мокрое место останется.
– Послал тебя папа, да? И правильно сделал. Всю жизнь нахлебником был, им и умрешь.
– Я… не хотел.
Он опускается бессильно на стул, складывая в замок руки с тонкими, музыкальными пальцами. Руки убийцы.
– Что ты не хотел? – рявкаю я, заставляя его говорить дальше.
– Ничего… Мы поругались, а потом он упал… А я испугался, убежал.
Мужчина смотрит на меня снизу вверх, а я ощущаю тошноту, глядя на него. Никогда не считал его мужиком, но, твою мать, поступить так с отцом…
Ситуация до боли напоминает ту, которая была со мной, и Митя не преминает напомнить о ней:
– Ты же сам так с отцом…
– Заткнись, сука, – шиплю, не замечая сам, как оказываюсь возле него, встряхиваю за грудки, – ты ничего не знаешь, понятно? Если бы отец при мне оступился, я бы ему помог, я бы его никогда не оставил! А ты, трусливое ссыкло, бросил его, убежал, оставил, блядь, умирать! Кто ты после этого, тварь? Ты – убийца, ты, а не я!
Я трясу его так, что башка болтается на тонкой шее, срывая на нем все зло, за свое унижение, за то, что меня обвиняли в его преступлении. У Мити нет сил бороться со мной, у меня нет тромба, как у его отца, чтобы взять и умереть прямо здесь.
– Митя?
Мы оборачиваемся резко, на женский голос, и я замираю, выпуская из рук это тщедушное ничтожество.
В распахнутой дубленке при входе на кухню стоит Влади. Глаза огромные, зеленые-зеленые, губа, которую она безуспешно пытается прикрыть ладонью, дергается. Меня она будто не замечает, только на Митю смотрит, и тот съеживается под ее взглядом, сгибаясь, накрывая лицо ладонями. Его глухие рыдания разлетаются по всей кухне, и я отступаю, боясь испачкаться дальше.
– Кирилл?.. – она не может до конца произнести мысль, только смотрит беспомощно то на него, то на меня.
Значит, слышала. Дверь я не закрывал, когда зашел домой, а за нашими криками пройти незаметно не было проблемой.
Молча достаю из кармана телефон, выключая на нем режим диктофона. Все, что мне было нужно, записано на нем, хоть я и шел на удачу, если можно это так назвать.
Я еще не знаю, что делать дальше с Митей. По-хорошему, он должен написать чистосердечное, а после пусть уже полиция разбирается с ним. Теперь ни меня, ни Влади никто не будет считать убийцей.
Сашка поднимает на меня глаза и шепчет едва слышно:
– Это от него Лиза делала аборт, Илья. Это он все разрушил, – а потом, переводя на него взгляд, добавляет, – тварь ты, Митя. Чтоб ты сдох.
Глава 34. Александра
– Приветствую, Саша.
Вкрадчивый голос Федорова звучит в телефонной трубке, напоминая о том, какое число на календаре.
– Завтра все в силе? Едем к нотариусу?
Я отвечаю:
– Да, – и отсоединяюсь, прижимая к губам телефон. Разговаривать с ним совсем не хочется.
– Кто это? – спрашивает мама громко с кухни, помешивая в кастрюле суп, чтобы перекричать папин телевизор.
– С работы, – отвечаю я, натягивая свитер посильнее.
Если бы не этот звонок, я бы не вспомнила, что завтра мне нужно куда-то идти и что-то делать. Последние дни я я живу вне календаря и часов, словно замороженная, возвращаясь к тому состоянию, в котором была летом.
Неделю назад, после разговора с сестрой, я отвожу Лизу домой, а потом решаю заехать к Мите.
У меня к нему слишком много вопросов, и один из них – какого хрена он столько времени водил меня за нос? Осенью, на даче, я сотни раз обсуждала с ним свои секреты, найдя в пасынке новую подружку. Гадала, не от его ли отца была беременна Лиза, а он пожимал плечами, помалкивая, делая вид, что не причем. Сволочь, какая сволочь этот Митя!
Лизка говорит, что тогда, в свои семнадцать лет, она таскалась к Самойловым домой, полностью игнорируя наличие Ульяны. Подростки так категоричны в своих суждениях и любви, я помню это и по себе: для меня не было и не могло быть конкурентов, я шла к своей цели напролом, Лиза – тоже, только иными путями. Притворяясь, что приходит к Мите, она ловила взгляды его отца, но Кирилл был равнодушным. А Самойлов-младший, пользуясь случаем, утешал мою сестру, как мог, и однажды они оказались в одной кровати. Только в отличии от более опытных мужчин, о контрацепции он не позаботился, не думала о том и Лиза.
И когда спустя полтора месяца вовремя не пришли месячные, а тест показал две полоски, Мите не осталось ничего другого, как обратиться к своему отцу за помощью. Ульяна только охала, не зная, что делать, но Кирилл прекрасно понимал: их союз обречен, невестка влюблена в него, и ничем хорошим дело для их семей не закончится, особенно для нерожденного еще ребенка. Он настоял на аборте, дав на него денег, а сестре не оставалось ничего иного, как рассказать матери и согласиться на процедуру.
Чувства Мити к Лизе остыли довольно быстро, они просто перестали общаться, но злость она затаила вовсе не на своего горе-любовника, а на его отца.
Именно поэтому наши отношения с Кириллом стали для нее ударом, а мне муж так и не сознался в причинах ее ненависти. То ли боялся сказать правду, то ли просто не считал нужным. В этом странном любовном многоугольнике одна я оказалась наивной дурочкой, которая не знала ни о чем, веря, что однажды отношения между нашими семьями обязательно наладятся.
И поэтому мне есть, что сказать Мите.
Как минимум – заглянуть в его глаза.
Во дворе Ульяны я вижу знакомое «Вольво», а, значит, мужчина дома. Как я, занятая своими мыслями, в упор не замечаю автомобиль Поддубного, стоящий прямо перед нужным подъездом – не знаю. Не помню и как поднимаюсь наверх, не удивляюсь открытой двери, заходя внутрь и останавливаясь от криков, доносящихся с кухни.
Оба голоса я узнаю сразу, и как только понимаю, о чем идет речь, замираю в коридоре, держась за стену, в ужасе мотая головой.
– Ничего… Мы поругались, а потом он упал… А я испугался, убежал.
Невнятно сказанные слова эхом взрываются в голове. Казалось бы, сегодня меня уже мало, что сможет удивить, но Митя?..
Тихий скрипач, который мог с легкостью сыграть Иоганна Брамса без единой фальшивой ноты, мальчик, у которого от худобы на спине смешно торчат позвонки, словно у дракона, – убийца?
Тот Митя, с которым мы играли концерты для наших родителей во время домашних посиделок, оставил своего отца умирать, испугавшись оказать ему помощь? Ни позвав никого – а ведь я уже была там, стоило только крикнуть погромче?
И мы могли бы спасти Кирилла, а мне не пришлось бы стоять тут сейчас, выслушивая подробности смерти моего мужа от этого урода.
Я иду на кухню, еле переставляя ноги, точно по пояс в воде, и вижу Илью, который вот-вот удушит выродка. Все, на что меня хватает, позвать пасынка:
– Митя?
Мне нужны его глаза, нужно видеть то, что скрывается за ними, чтобы понять, не лгут ли мне собственные уши. Нет…
А дальше все как в тумане: я хватаюсь за нож, огромный, воткнутый в деревянную подставку, и пытаюсь заколоть им Митю. Руки действуют отдельно от головы, мозг просто отключается на время, требуя перезагрузки.
И только когда сильные руки Ильи сжимаются вокруг запястья, выворачивая кисть, я прихожу в себя от резкой боли.
– Это для твоего же блага, – он нажимает сильнее, и нож падает на пол между нами, со звоном ударяясь о плитку. На бледном лице Мити глаза кажутся неестественно– огромными, он с ужасом смотрит на меня, и все, на что я теперь способна, это выпрямиться и плюнуть ему в лицо.
В таком виде нас застает Ульяна, и я совсем не горю желанием объясняться, стыдясь своего припадка. Поддубный отпускает меня, а я оставляю их разбираться с мамой, лишь на ходу бросая ей:
– Твой сын убил Кирилла. Теперь живи с этим, – и выбегаю вниз, в свою машину, боясь, что снова схвачусь за нож. Внутри клокочет от гнева и ужаса, и в таком состоянии я вваливаюсь в квартиру родителей, не помня обратной дороги, где и остаюсь жить на ближайшее время.
Маме и папе приходится рассказать правду: Лиза выслушивает все, прислонившись к косяку за моей спиной, и я то и дело встречаюсь с ней глазами через стеклянные дверцы старого серванта из красного дерева.
– Ну и мразь он, – заключает сестра, скрываясь в своей комнате, а мама только горестно вздыхает, прижимая меня к себе. Сегодня я, наконец, получаю свою порцию любви и внимания от собственной семьи.
Я прошу отца поучаствовать в этом, и, как ни странно, он охотно берется, долго сидя за телефоном, а после – рассказывая нам свежие новости: Митя написал чистосердечное признание под давлением Поддубного, а Ульяна оказывается в больнице с давлением. На какое-то мгновение я ощущаю угрызение совести, вспоминая, что кричала ей перед выходом, но сделанного назад не воротишь.
Роль Ильи во всем этом для меня остается загадкой. Родители, на удивление, тепло отзываются о Поддубном, приравнивая его к герою. а я разглядываю телефон, думая, что стоит ему написать, но никак не могу решиться, откладывая до следующего раза. Я должна извиниться, но слова, что давно зреют во мне, все никак не найдут выход.
Еще два дня уходит на то, чтобы подписать все документы по наследству. Федоров контролирует каждый шаг, и его навязчивая забота утомляет. Вместе со мной он приезжает к нотариусу, помогая написать заявление о принятии наследства, диктует текст письма для остальных участников фирмы, которые я пишу в нескольких экземплярах вручную, сообщая, что теперь являюсь одним из учредителей.
Самым муторным оказывается уведомление для налоговой инспекции по специальной форме, в которой я ничего не понимаю, и здесь уже я благодарна Николаю Алексеевичу за то, что мне просто остается поставить подписи в нужных местах. Я даже не вчитываюсь особо в текст, отмечаю только номер формы и суть сообщения.
– Видишь, каким предусмотрительным оказался Кирилл, – говорит он, пока мы едем с ним в налоговую сквозь снежное крошево, беспрестанно сыплющееся с неба,, – если бы не его изменения в Уставе, доля после смерти учредителя отошла бы нам, а не тебе.
«Не слышу радости в голосе», – думаю я, отворачиваясь в окно. Новенький джип Федорова блестит, невзирая на снежную кашу под ногами, и когда мы останавливаемся перед инспекцией, он помогает мне спуститься, услужливо подавая руку.
– Наверное, я несу нелепицу, – извиняясь, продолжает он, помогая мне протиснуться к нужному окну с талончиком в руках, – но я только вчера узнал о том, что Димка…
– Не надо, – прошу, слабо поднимая руку, чтобы остановить его. Сил нет, глаза слезяться, и я надеюсь только, что после подачи этого гребаного заявления с ворохом документов о наследовании, мне больше не нужно никуда идти.
Наша очередь приходит спустя три человека, и голова Федорова с лысеющим затылком постоянно маячит перед моим лицом, когда он что-то объясняет девушке в окошке номер семь, протягивая ей мой паспорт.
Я чувствую слабость, оглядываясь, чтобы найти свободное кресло, но все места заняты. Переминаюсь с ноги на ногу, мечтая о кровати и нескольких часах сна.
– Ну все, Саш, везу тебя домой. Сейчас они сведения в ЕГРЮЛ изменят, нам вместо пяти дней, как обычно, завтра уже выдадут. Так что в пятницу собрание, все в силе.
Я почти ничего не понимаю из его слов, кроме одного: кажется, я начинаю заболевать, и как в таком состоянии делать то, что он от меня хочет, не представляю.
До дома мы едем бесконечно долго сквозь заваливший город снег, и я закрываю глаза, чтобы не слушать его болтовню. Притворяюсь спящей, крепко сжимая в руках папку с документами, а когда мы спустя два часа добираемся до подъезда, я твердо понимаю, что послезавтра никуда не приду.
Но чтобы избежать его речей, лишь молча прощаюсь, кивая напоследок головой, лишь под конец соображая, что назвала собственный адрес вместо родительского. Ну что ж, никакой разницы, где болеть, для меня нет.
Глава 34. Илья
– Решение о реорганизации путем слияния компаний должно быть принято единогласно всеми участниками собрания. У вас нет кворума, – юрист, Ксения, разводит руками, и я вижу как на лбу у Федорова вздувается вена в ответ на ее слова.
А для меня новости звучат оптимистично. Теперь я могу сколь угодно долго оттягивать процесс слияния до тех пор, пока не докажу абсурдность идеи.
Федоров в очередной раз набирает номер телефона Саши:
– Что за детский сад!
– Она же написала, что у нее температура под сорок, – напоминаю мужчине, демонстративно постукивая по экрану айфона. Его взгляд как лезвие, но меня таким не проймешь. Я отвечаю тем же, в душе ликуя.
Хера с два ты тут своего добьешься.
Мне хочется, как сопляку, показать ему средний палец и расхохотаться, но я сдерживаюсь.
– Разве при слиянии недостаточно подавляющего числа голосов? Ты уверена?
Он не теряет надежды, допрашивая Ксению. Та бесконечно поправляет короткие волосы, выбивающиеся из-за уха, не желая нарываться на гнев начальника.
– Да, Николай Алексеевич, иначе решение считается неправомочным.
– Предлагаю тогда разойтись и дождаться, когда Влади выздоровеет, – смотрю поочередно на Сержикова, Федорова, затем на Вячеслава, представителя Матвеева, спрятавшегося за открытым монитором ноутбука и строчащего что-то в нем с бешенной скоростью.
Федоров кивает:
– Илья прав. Переносим собрание, встретимся когда Александра Эдуардовна начнет чувствовать себя лучше. Причина, все-таки, уважительная.
Интересно, я один замечаю, что похер ему на состоянии Александры Эдуардовны?
– Илья, зайдешь после обеда? Мне нужно отлучиться по делам, а потом я бы хотел поговорить с тобой.
– Без проблем, – киваю, захватывая толстый ежедневник и первым покидая «душилку».
Напряжение последних дней отступает, принося на смену облегчение. Тонкая лазейка, которая позволяет мне оставаться верным своему решению, становится спасительной. Правду говорят, что всего не предусмотришь, и меня удивляет, как Федоров заранее не узнал подробнее о процессе голосования. Видимо, был слишком занят своими интригами.
Остается только вытащить Олега.
Обедаю я с аппетитом, пролистывая параллельно почту в телефоне, но когда приходит сообщение от Влади, замираю, не донеся ложку до рта.
«Спасибо за помощь. Я вела себя, как дура»
– Ну, пиздец, – хмыкаю, ощущая непривычное волнение. Спору нет, Саша реально вела себя, как идиотка, а ее последнее представление, когда она набросилась с ножом на Митю, вообще не укладывается в голове. Такой я ее не знаю.
Я помню ее отсутствующий взгляд, отрешенное лицо, с которым она пыталась зарезать своего пасынка. Но могу ли я судить ее за это? Вряд ли.
Поступи этот доходяга так с моим отцом, от него не осталось бы живого места, это факт.
Вот так, девочка-пианистка чуть не зарезала мальчика-скрипача.
Весь последующий час, вплоть до повторной встречи с Федоровым, я перечитываю послание Влади, решая не отвечать на него. Что ей написать? Все в порядке, ты такая секси, когда машешь ножом? Обожаю истерики, в которых меня называют убийцей?
Хрень какая-то.
Нам надо увидеться и поговорить, тогда она бежала из квартиры Ульяны так, что только пятки сверкали. Я готов был отправиться следом, но на хрена? Мне нужно было довести дело до конца, и я это сделал.
… Николай Федоров ждет меня в моем кабинете. Секретарша кивает на дверь, делая страшные глаза, и по ее мимике я понимаю, что там незванный гость.
– Не смогла остановить, – шепчет она, и я киваю, заходя внутрь.
– Я тебя слушаю, Николай Алексеевич, – сажусь на кресло, складывая руки на груди. – Думается мне, у тебя предложение, от которого я не смогу отказаться?
– Все именно так. Твое согласие в обмен на свободу Суворова. Или уголовное дело раскрутят по полной, а ты знаешь, что на стройке всегда найдется, к чему прицепиться. Пару гастарбайтеров, материалы, не соответствующие ГОСТам и СНИПу… Наберется достаточно.
– Я не пойму, ты мне угрожаешь, что ли? Неужто все остальные согласны на соединение?
– Ты просто не видишь, сколько мы поднимем в деньгах, – мне легче, если бы я видел в его глазах блеск одержимости, сумасшествие, но Федоров скуп и прагматичен, внезапно теряя свою излишнюю болтливость.
А еще – жаден.
– Мне приходится жертвовать пешками, чтобы оказаться в выигрыше.
– Олег для тебя пешка? Хотя о чем я.
Внезапная откровенность не удивляет, кажется, пришло время идти ва-банк.
Он смотрит на меня внимательно, поверх прямоугольных очков, сжимая губы в плотную прямую линию.
– Да, я понял, что тебя его судьба заботит мало, но ты же видишь дальше. Это скажется на нашей репутации, по-любому.
– После слияния будет уже все равно. Выбирай.
– А нечего выбирать. Я свое решение уже высказал, и если ты думаешь, что только ты жертвуешь пешками ради своей игры, то ничего подобного.
– Вот как, – он смеется, качая головой, – а я тебя недооценил.
Я улыбаюсь ему по-акульи, прикидывая, что делать дальше. Я не намерен бросать друга, но пусть он считает меня такой же мразью, как и он сам.
– Но это не единственный способ договориться с тобой, – с этими словами он выходит из кабинет, пряча руки в карманах брюк. Я выдыхаю, сжимая руки в кулаки.
Нужно срочно что-то решать с ним, пока не поздно.
Начать я собираюсь с поиска союзников, и первой в этом списке числится Влади.
