Текст книги "Медленный яд (СИ)"

Автор книги: Гузель Магдеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

 Глава 43. Илья

Две недели, оставшиеся до Нового года, пролетают в одно мгновение.

Я почти не бываю дома, урывками проваливаясь в сон; работы перед праздниками слишком много, а с уходом Федорова основная часть его обязанностей падает на меня.

Нужны люди, толковые, и Катя каждый день долбит эйчаров, чтобы те нашли нам еще управленцев, которым я мог бы доверять. Честно говоря, таких людей почти не бывает, и я требую чего-то сверхъестественного, но другого выбора нет.

Олега выпускают быстро, и я самолично еду встречать Суворова к отделению.

Не сразу узнаю своего друга: заключение явно не идет ему на пользу. Весь обросший, с щетиной, покрывающей рябое лицо, он курит одну за другой на крыльце.

– Братан, – бросается ко мне, хлопая по плечу крепко, – блядь, какое счастье свалить нахер из этого СИЗО. Давай быстрей, жрать хочу.

Я улыбаюсь, выруливая на дорогу.

– Может, вначале домой? Воняешь псиной.

– Иди ты нахер, Поддубный.

– Была у меня мысль закинуть тебя на пару месяцев в черный список, чтобы не доставал, теперь, видимо придется.

– Ну ты мудак, Дуб, –  и смеясь, бьет меня в плечо.

С его появлением становится легче, но домой я все равно возвращаюсь в лучшем случае в одиннадцать, сминаю Сашку и падаю в кровать. Чаще всего мы созваниваемся с ней по телефону, а вечером сил на разговоры почти не остается.

Она обосновывается у меня, как и обещала, заполняя своими вещами ванную комнату, спальню, кухню. И мне кажется, будто в квартиру пустили жизнь.

С Алиной все казалось иначе: слишком красиво, даже искусственно, словно снимок для инстаграма или картинка с пинтереста, за которой нет ничего.

Я встречаюсь с ней случайно, в двадцатых числах декабря, обедая в одной из кафешек торгового центра.

Сижу, уткнувшись в телефон, и не сразу понимаю, кто занимает соседнее место напротив меня. Отрываюсь от еды и мысленно чертыхаюсь.

– Привет, Поддубный, – я киваю в ответ, делая большой глоток чая. Времени до следующей встречи всего ничего, и сорвать ее я не могу. Там не только мои интересы, но и Матвеева, с недавних пор активно интересующегося делами нашей фирмы.

– Здравствуй.

Она выглядит хорошо, даже слишком. Темные волосы стали еще чернее, длинные ресницы, искусно накрашенные глаза. В вырезе блузки откровенно виднеется линия между грудей, но это зрелище оставляет меня равнодушным. Неитересно.

– Как дела?

– Хорошо.

Протираю рот салфеткой, откладывая ее в сторону, и тянусь нажать на кнопку вызова официанта.

– Столько общего у нас с тобой было, а теперь и поговорить не о чем, да, Илья?

Ну бля.

Что я на такое должен отвечать?

– Алин, мне нужно идти. Извини меня, – добавляю, – за все. Просто будь счастлива с тем, кто это действительно оценит.

Она отворачивается, не говоря ни слова, а я бросаю на стол купюры, не дожидаюсь, когда к столу подойдут.

С прошлым надо рвать резко.

Уж девушки, делающие эпиляцию, должны это знать получше меня.

Матвеев готов вынуть из меня душу, решая развить бизнес в Москве. У него есть выходы на хорошие земельные участки, и он заставляет меня мотаться к себе по два раза на неделе.

Оставлять Сашку ужасно не хочется, но просрать такой шанс и его доверие будет глупо.

– Знаешь, без тебя здесь дико одиноко, – признается Влади, когда мы лежим ночью в обнимку.  – Может, я побуду пока у родителей? Не хочу одна.

Я не возражаю: мне нужно еще немного времени, совсем чуть-чуть, чтобы разгрести завалы, и тогда я обещаю, что увезу ее с собой в любую теплую страну, в которую она ткнет на карте.

А пока Москва отнимает столько времени, лишая нас еще нескольких совместных ночей. Но я это обязательно все исправлю.

– Я надеюсь на тебя, Илья, – провожая меня в Домодедово, пожимает руку Никита, – жду тебя после праздников.

– Ненадолго расстаемся, – смеюсь в ответ, мечтая быстрее увидеть Сашу.

Еду к ней прямо из аэропорта, в профессорскую квартиру. Уже завтра – Новый год, и Катька успела забронировать для нас с Влади стол в каком-то ресторане, чье название я нифига не помню.

Дверь открывает мама Влади.

– Здравствуй.

Ну здрасти, тещенька, это про Вас были все те анекдоты, казавшиеся мне глупой хренью?

Смотрит долго на меня, сверху вниз, и только потом пускает.  Видимо, прошел контроль.

Темной тенью из ванны в комнату проскальзывает Лиза, недовольно отворачиваясь при виде меня. Я не испытываю по этому поводу ни малейших чувств, надеясь лишь, что эта балда взялась за голову.

– Илья!

Сашка выходит из комнаты, заставляя сердце стучать быстрее.

На ней свободный вязаный свитер, теплые носки, светлые шорты. Распущенные волосы убраны назад, на щеках – румянец. Такая красивая, домашняя.

Я обхватываю ее лицо ладонями, и она смеется:

– Поддубный, холодные же!

– Может, согреешь? – улыбаюсь ей.

– Родители же здесь, – шепчет в ухо, прикусывая мочку, – нам надо поговорить.

– Давай.

Но покашливая, из комнаты выходит Сашкин отец, и я, отпустив девушку, крепко жму ему руку, открыто гляжя в глаза. Немного с вызовом, так, чтобы было понятно: Влади я не отдам, и похеру на ваше профессорское мнение. Но он удивляет меня, обнимая по-отечески и хлопая по спине:

– Илья, очень рад тебя видеть.

Практически сразу меня отправляют за стол, и не взирая на возражение, что я успел уже пообедать, мама Сашки ставит передо мной глубокую тарелку с густым наваристым супом.

– Потом пообщаетесь.

Вкус, знакомый еще с детства: мне нравилось проводить время в семье Влади, и нравилось как здесь готовят. Каждый праздник сопровождался застольем, но главным было то, что я видел Сашку, а если везло, то еще и играл с ней, стараясь держаться поближе, потихоньку касаясь руки или коленки.

Мы сидим все вместе, даже Лиза, точно боится ослушаться матери. Сашка задумчиво водит ложкой в тарелке, почти не кушая, и я хмурюсь, находясь слишком далеко от нее, чтобы спросить, что происходит.

Дядя Эдик спрашивает меня о фирме, перетягивая внимание на себя, и я не замечаю в какой момент Влади выскальзывает из комнаты. Только что была тут – и уже нет.

Извиняясь, я отправляюсь на ее поиски, находя девушку в ванной комнате. Свет горит, дверь приоткрыта: она явно не прячется здесь.

Сашка умывается, наклоняясь над раковиной, и я пристраиваюсь к ней сзади, обхватывая руками за бедра.

– Может, закроемся? – но она не расположена к шуткам. Выпрямляется, и в отражении зеркала я вижу, что глаза мокрые. – Что такое?

– Все в порядке, – улыбается неестественно, поворачиваясь в моих объятиях, чтобы стать лицом к лицу, – просто стало нехорошо.

– Нехорошо?

– Илья, – Сашка жмется, отводя взгляд, и мне это очень не нравится. Очень, блядь, не нравится.

– Что такое? Говори.

– Илья, я беременна.

Охренеть.

Смотрю на нее, глупо моргая, пытаясь понять, что она сказала. Опускаю взгляд на ее живот, скрытый под белым свитером, провожу по нему рукой – плоский, такой же как обычно. Она смеется, прижимаясь лбом к моему плечу:

– Он растет не так быстро, Поддубный.

– И давно ты знаешь?

– Неделю точно.

– А почему молчала?

– А ты бывал дома, чтобы я могла поговорить с тобой? – удивляется, задирая голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Я сдуваю легкую челку с ее лба.

– Уела, согласен.

– Ты в шоке? – киваю, на что она отвечает, – я тоже. Но ты рад?

И снова это волнение во взгляде, точно от моего ответа зависит ее дальнейшая жизнь. Я киваю, все еще переваривая, как должна измениться наша жизнь:

– Рад. А кто там, девочка, мальчик?

Сашка смеется, сжимая меня крепко. В ее маленьких руках столько силы, что это пугает.

– Рано, Илья, слишком рано. Малыш пока маленький, чтобы понять.

– Ясно.

Ну блядь, не знаю я, что сказать. Эта новость ошарашивает: вот нас было двое. Я, Сашка, и все заебись. А сейчас все снова меняется, и я с одной стороны чертовски рад, что стану отцом, а с другой, – не пойму, каково это?

– Скажи мне что-нибудь, – просит она, переплетая свои пальцы с моими.

– Люблю тебя, – аккуратно сжимаю плечи, притягивая к себе.

– И я тебя, – но поцеловаться, закрепив признание, не дает Сашкина мама. Открывает дверь широко и заявляет:

– Хватит обжиматься, там второе стынет, – и разворачивается спиной, а мы с Сашкой начинаем смеяться. А потом она внезапно замолкает, хватаясь за живот.

– Что такое?

– Илья…

Голос растерянный. Она опускает голову с ужасом смотря вниз, и я замечаю на ее белых носках ярко-красную точку, становящуюся больше.

Блядство! Не знаю, что происходит, но точно понимаю, так не должно быть. Девушка хватает меня за руку и шепчет:

– Я не могу его потерять, Илья, не могу!

И я обещаю, даже если для этого мне придется лично постучать в дверь к Богу и выпросить у него благословения или разъебать его Рай до основания:

– Не потеряешь.

Глава 43. Александра

В больнице я оказываюсь через сорок минут.

Низ живота каменеет, а алая кровь продолжает капать в полотенце, которое я спешно засовываю себе между ног, собираясь из дома.

С нами вместе едет моя мама. Сидит на переднем сидении, сосредоточенная, серьезная, молчаливо сжимающая сумку, в которой собрано для меня все самое нужное.

Я не понимаю, как ей удается за такой короткий срок подготовиться, не задавая лишних вопросов. Не понимаю, но чертовски благодарна.

Мою беременность она вычисляет за час: я только успеваю зайти домой, выпить чай и дважды сбегать в туалет, когда она ловит меня возле ванной за руку и утаскивает на кухню.

– От кого?

Единственный вопрос, который ее интересует. Я не планировала раньше времени рассказывать о Поддубном, но теперь нет смысла хранить тайну.

– Илья.

Лицо непроницаемое: либо маму ни капли не удивляет мой ответ, либо она умеет хранить эмоции глубоко внутри, в отличии от меня.

– Он в курсе?

– Пока нет.

Я собираюсь поговорить с ним всю неделю, но он возвращается домой таким уставшим, засыпая, едва принимая горизонтальную позу, а потом и вовсе уезжает в Москву.

– Что у вас?

– Все серьезно, мам.

И ей этого хватает.

В приемном покое еще шесть девушек, держащихся за животы. Я присаживаюсь на свободное место, ожидая, когда дойдет очередь до меня, но Илья исчезает всего на несколько минут, а появляется уже с медсестрой, которая спешит ко мне.

– Пойдемте, – и меня проводят первой в соседний кабинет, где уже ждет гинеколог. Задает вопросы, отмечая что-то в компьютере, осторожно ощупывает живот, заглядывает ниже, осматривая полотенце. – Нужно будет сделать УЗИ.

Аппарат находится там же, за ширмой.

– Это не навредит? – спрашиваю с опаской.

– Нужно узнать, что с плодом. Ложитесь, не бойтесь. Делаем вагинально, иначе ничего не поймем. Я постараюсь аккуратно.

Ее слова не приободряют, а когда смазанная холодным гелем насадка оказывается между ног, я вздрагиваю.

– Не зажимайтесь.

Медсестра записывает цифры, которые диктует врач, но я не понимаю в них ничего, дожидаясь, когда можно будет задать вопрос:

– С малышом все в порядке?

– Небольшая отслойка. Сейчас заполним карточку, потом подниметесь на второй этаж, положим Вас на сохранение.

Оформление документов занимает минут пятнадцать, не больше, а после меня заставляют переодеться. Копашусь в вещах, которые захватила мама, нахожу тапочки, пижаму, теплые носки.

Сама в такой ситуации я бы вряд ли догадалась взять что-то кроме книги и зубной щетки.

Прохожу в палату на четверых, занимая свободное место возле окна.

– Тебе тоже Новый год придется встречать в больнице? – вздыхает темноволосая девушка, запахиваясь плотнее в синий халат в цветочек. И только после ее слов я осознаю, что оказалась на сохранении.

– Да, – отвечаю и отворачиваясь лицом к стене и прижимаю ладони к животу, под которым сейчас борется за жизнь мой ребенок.

Весь вечер мы переписываемся с Ильей, и он как может, пытается меня развеселить, но стоит отложить телефон в сторону, как тревога тут же накатывает с новой силой.

Когда месячные не пришли в положенный срок, а боль в спине стала непрекращающейся, я пошла к врачу в твердой уверенности, что у меня гормональный сбой. Столько лет у нас с Кириллом не получилось завести ребенка, что я никак не ожидала услышать от врача:

– Судя по эндометрию, задержка из-за беременности. Тест делали?

А после я долго стояла в аптеке, разглядывая полки с цветными прямоугольниками тестов, не решаясь купить и проверить. Как на это отреагирует Илья? Я живу у него дома, но мы так и не успели сказать друг другу ничего важного: все происходит стихийно и я понятия не имею, какие у него планы на будущее. Он младше меня и готов ли вообще к тому, что станет отцом так рано?

И эти вопросы, среди прочих, не дают расслабиться, добавляя напряжения.

Тридцать первое в больнице кажется обычным днем: ранние анализы, ради которых нас будят ни свет ни заря, обход палатного врача. На шее у него красуется пушистая мишура, но праздничного настроения нет ни у кого из нас.

– Отслойка небольшая, дней десять побыть придется. Дважды в день вставлять дюфастон, папаверин, уколы но-шпы. Лежать, спать, хорошо кушать.

Я киваю в такт его уверенным словам, надеясь, что все будет хорошо. Все должно быть именно так.

Большую часть дня я сплю, а вечером, когда в общем коридоре становится пусто и все разбредаются по палатам, пишу Илье:

«Я хочу к тебе».

«Потерпи немного. А потом заберу вас с малышом, когда ты окрепнешь».

«Если будет девочка, давай назовем ее Мира».

«Красивое имя. Тебе можно вставать?» – быстро отписывается он.

«Как можно меньше»

«А подойти к окну?»

«Я лежу возле него»

Я осторожно приподнимаюсь на лопатках, цепляясь за подоконник, и сажусь так, чтобы меня было видно снизу. Рука автоматически касается живота, и этот жест кажется таким естественным, что вызывает слабую улыбку.

Илья стоит через дорогу, опираясь на машину, как всегда, без шапки. В руках – воздушные шарики, которые постепенно морщатся от уличного холода.

Набираю его номер:

– Ты такой смешной, Поддубный. Их все равно в палату нельзя.

Он хмыкает:

– Может, я их для себя купил. Как ты себя чувствуешь?

– Как неудачница, которая встречает Новый год в больнице.

– Фигня, – отвечает он, – я в любой день устрою тебе персональный, с речью президента по телевизору.

– Как будешь праздновать сегодня? – немного ревниво интересуюсь у него.

– Лягу спать. Но ты можешь звонить и проверять, – ухмыляется он, потирая уши. Шарики при этом колышатся, спускаясь ближе к его лицу.  – А когда ты выпишешься, мы отправимся подавать заявление.

– Какое? – я не верю своим ушам, утыкаясь лицом в стекло, по-дурацки расплющивая по нему нос.

– Такое. На смену твоей фамилии на мою. Ребенок должен носить одинаковую с нами.

Я хрюкаю, интересуясь:

– Я больше не буду Влади?

– Побыла – и хватит. Или ты против?

– Нет, – мотаю головой, – совсем не против.

– Вот и договорились.

А в двенадцать часов, глядя в маленький телевизор, принесенный родственниками одной из лежащих в палате девочек, встрепинаюсь, услышав:

– В новогоднюю ночь, как в детстве, мы загадываем желания, ждём везения и удачи. И пусть они будут.

И загадываю: хочу каждый следующий новый год встречать со своей семьей. С Ильей и нашим ребенком.

А под бой курантов получаю сообщение от Поддубного: «Я люблю тебя. С Новым годом», – и улыбаюсь, сжимая крепко-крепко в руках телефон.

Эпилог. Александра

Александра

Новогодняя гирлянда мягким светом освещает темную комнату.

Я включаю ее вместо ночника всякий раз, когда Мира просыпается с требовательным голодным криком.

Сейчас в полумраке нашей спальни не слышно ни звука, кроме кряхтения и причмокиваний дочки, торопливо сосущей грудь. Молоко течет по детскому подбородку, и я протираю нежную кожу лица мягкой салфеткой, приподнимая малышку чуть выше на локте.

– Ты моя торопыжка, – шепчу тихо на ухо, вдыхая ее запах. Им невозможно надышаться, сколько не прижимай светловолосую макушку ближе, а все мало. Провожу по щеке подушечками пальцев, и все еще не могу поверить – что вот она, моя.

Дочка.

А я – мама.

Она внимательно, по-взрослому, смотрит на меня, зажимая в кулачок волосы и дергая их вниз. Мягко высвобождаю пряди, целуя сжатые пальчики.

– Спи, малыш, хотя бы до шести.

Поднимаюсь осторожно, начиная шагать с ней на руках по привычному маршруту – вдоль стены, огибая комод, задерживаясь возле окна. За ним – метет, весь двор усыпан снегом, скрывая машины в белых сугробах. Только одно место пустует, и после каждого круга я снова и снова бросаю туда быстрый взгляд.

Наконец, Мира отпускает сосок, закрывая глаза. Поправляю боди, ощупывая рукой памперс – сухой. Значит, можно ложиться.

Расправляю в люльке тонкое бежевое одеяло, связанное мамой, и определяю дочку на место, стараясь двигаться осторожнее. Но Мира даже с закрытыми глазами все равно вскидывает ручки, едва ее спинка касается матраса.

– Тшшш, – поглаживаю в успокаивающем жесте, боясь разбудить чуткий в такой момент сон. Сажусь на край кровати, слегка покачивая люльку, и закрываю глаза, на автомате продолжая говорить что-то нежное.

Когда щелкает замок входной двери, я вздрагиваю, понимая, что так и заснула – сидя. Илья заходит в квартиру, запуская с собой зимнюю прохладу. Торопливо проверяю, как укрыта Мира, поднимаясь к нему навстречу.

– Прилетел, – утыкаюсь в воротник куртки, которую он не успел снять. Поддубный прижимает меня к себе, крепко, запутывает в моих волосах пальцы, стаскивая резинку, и целует в лоб.

– Прилетел.

Мы стоим так, боясь нарушить тишину и умиротворение, царящее в сонном доме – он, все еще в верхней одежде, и я – босиком, в тонком халате, накинутом поверх ночной рубашки.

– Я скучал, Саш, – отрывается от меня, чтобы найти губы и поцеловать. Прижимаюсь к нему животом, ощущая, что и вправду – скучал, и задыхаюсь, пытаясь согреть его вечно холодные ладони.

Еще через минуту он подхватывает меня на руки, относя в дальнюю комнату, стараясь не произвести ни единого звука.

– Люблю тебя, Илья, – шепчу тихо-тихо, позволяя стянуть с себя одежду, поправляя совсем неэротичный бюстгальтер для кормящих, но он не смотрит на грудь, только в глаза.

– И я тебя, Саш, – его рубашка вместе с джинсами летят бесшумно на пол, а я закрываю глаза, отдаваясь во власть своего мужа, по которому жутко скучала все дни, что его не было в городе.

Мне так многое хочется ему рассказать, но не сейчас. Пока спит Мира, у нас нет времени на разговоры, только на самое важное.

Мои ладони, касающиеся его холодной кожи, кажутся обжигающими, и я вожу по его спине, слегка царапая коротко стриженными ногтями. Илья целует меня, спускаясь все ниже, оставляя влажную цепочку поцелуев. И когда его губы касаются меня между ног, я закрываю глаза, комкаю простыни и широко развожу ноги в стороны, забывая обо всем на свете.

…. После ночного московского рейса Илья спит до обеда. Я одеваю Миру в зимний комбинезон, вытаскивая на улицу белоснежную коляску. Не хочется будить Поддубного, который даже не слышит, как надрывается дочка, желая обратно ко мне на ручки. Ее десны набухли, показывая, что скоро прорежутся первые зубки.

Зимний воздух действует на нее умиротворящее. Закрываю коляску, выезжая со двора на дорогу, к парку. Большие колеса почти не вязнут в снежном месиве, образовавшемся по дороге, и я в который раз благодарю мысленно отца, выбравшего из всех колясок в подарок именно нашу.

Здесь очень тихо и кажется, что весь город еще спит в этот выходной день. Я неторопливо двигаюсь вперед, решая, что заказать на праздничный ужин: год назад, первого февраля, после того, как меня выписали из больницы, мы с Ильей расписались.

В обычной одежде, но с торжественной речью – я просто сменила фамилию на новую, став Александрой Поддубной. Ровно год я уже не Влади, и меня это устраивает.

Сегодня приедут родители. Они еще не были в нашей новой квартире: когда сдался «Эталон», Илья сменил свое старое жилье на более просторное, но переехать мы смогли только в январе, когда после праздников закончился ремонт.

Теперь Илья добирается до работы пешком: офис нашей фирмы находится на первом этаже в соседнем здании. А еще нам везет, и мы с Мирой видим его на завтрак, обед и ужин.

Когда из коляски начинает раздаваться недовольное кряхтение, я сворачиваю обратно, в сторону дома.

Видимо, Илья замечает меня из окна уже на подходе: он открывает подъездную дверь до того, как я подъезжаю к пандусу.

– Выспался? – улыбаюсь, глядя на его взъерошенные волосы.

– Почти, – он забирает у меня из рук коляску и начинает ворковать с дочкой. Заслышав его голос, она затихает на мгновение, а потом начинает гулить, выражая свою искреннюю и безусловную любовь.

Гостей мы ждем к шести. Я успеваю сбегать в душ  и переодеться, пока Илья развлекает дочь, лежа с ней на пестром детском коврике. Наблюдать за ними можно часами: столько нежности прячется в этом сильном, рослом мужчине, что я сама не могу поверить, какое счастье мне досталось. Мира похожа на него как две капли воды: разрез глаз, нос, губы, упрямый характер. Только цвет глаз еще не прояснился, и я гадаю, чей зеленый ей достанется: мой или мужа.

Первой приезжает Катя: кивает своему начальнику, протискиваясь мимо него к кроватке и хватая на руки Миру.

– Тетя Катя приехала, малышка, – приговаривает она, ловко развлекая девочку привезенной игрушкой, – я ее уже помыла с мылом, так что можно облизывать, пока мама не видит.

Следом вместе с родителями приезжает Лиза. Она выглядит куда лучше, чем год назад. Сама сестра не рассказывает, но папа уже сдал ее: несколько раз к ней в гости приезжал бывший муж, и в последний из визитов они, кажется, ходили на свидание. Но главное, что Лиза перестала пить. Надеюсь, что ее хватит надолго, а пока она становится идеальной тетей: в первое время я оставляю ей Миру с опаской, только под присмотром мамы, а теперь уже не боюсь, видя, как она относится к моей дочке.

В каждом ее жесте море неизрасходованной любви и нежности, – и я искренне надеюсь, что все у них с мужем наладится. В конце концов, треснутые и склеенные заново чашки служат еще годами, оставаясь любимыми. Возможно, с треснутыми и надломленными людьми бывает так же.

Последним приходит Олег, занося в дверь огромного серого медведя Тедди. Катька кривится у него за спиной, но молчит. Друг мужа проявляет к ней нешуточный интерес, но зная его репутацию бабника, Олега она всячески избегает.

– Где там наша мировая девчонка? – шумно кричит Суворов, по-медвежьи рыча, и Мира, и без того терзаемая прорезывающимися зубами, ожидаемо начинает кричать. Получив первый предупредительный от моей мамы, он прячется в гостиной за столом, что, наверное, к лучшему. Олег еще очень далек от детей, и хотя они ровесники с Ильей, я вижу, насколько мудрее мой муж.

– Олух, – вздыхает мама, прижимая к себе сильнее внучку, – бабушка твоя, Мирочка, такого быстро бы отчислила со своего факультета.

Мы садимся за стол, но я все поглядываю в сторону входа, ожидая последнего гостя.

Маму Ильи.

Поддубный не в курсе, что мы уже несколько раз виделись с ней и созванивались по телефону. Возможно, это слишком опрометчивое решение, но если у нашей внучки есть две бабушки, то почему не попробовать?..

Наконец, раздается звонок в домофон. Илья смотрит на меня удивленно, но я поднимаюсь сама:

– Сиди, я открою.

Из гостиной не видно коридора, и когда дверь тихонько отворяется, впуская женщину, я на миг ощущаю неловкость. Не обидится ли на меня Илья? Но отступать уже некуда.

Она, несмотря на свой возраст, до сих пор выглядит очень хорошо. Подтянутая, в темных брюках и свитере, женщина вполне и сама могла бы сойти за молодую маму.

– Привет, Саша.

– Здравствуйте, – я помогаю ей снять шубу. Наше нерешительное топтание в коридоре прерывает моя мама. Она выходит с Мирой на руках и мигом оценивает ситуацию:

– Смотри, вот и вторая бабушка приехала на тебя полюбоваться, – и в голосе ее ни звучит ровным счетом ничего особенного, точно так все и должно быть.

Когда Илья появляется следом, мы все замолкаем. Даже Мира, сосредоточенно обсасывающая свой кулак, затихает, прижимаясь к моей маме.

– Привет, Илья.

– Это я позвала ее, – спешу влезть между ними, но муж не смотрит на меня. Забирает у бабушки Миру, целуя в макушку.

Первой реагирует моя мама, хватая меня за локоть:

– Иди гостей развлекать, стол пустой.

И мы оставляем их наедине, возвращаюсь в гостиную, где Олег уже начинает разливать шампанское по бокалам.

Я оборачиваюсь лишь на мгновение, чтобы посмотреть, как там Илья и дочка, и сталкиваюсь взглядом с его мамой. Киваю, подбадривая, и тихо закрываю за собой дверь в комнату. Им есть о чем поговорить.