Текст книги "Медленный яд (СИ)"
Автор книги: Гузель Магдеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
Глава 8. Александра
Я так и не дохожу до кадровика, закрываясь в туалете.
Меня рвет желчью, выворачивая наизнанку не только внутренности, – всю душу. Я держусь рукой за бачок, не доверяя ослабевшим ногам. Кружится голова, а перед глазами вальсируют темные точки.
Когда желудок перестает сводить в спазмах, я дохожу до раковины, наклоняясь, чтобы прополоскать рот. Еще пару минут ни о чем не думать, чтобы покинуть здание, остаться наедине с собой. Нельзя быть слабой на людях, не здесь, – запомнят и сожрут.
Выхожу из туалета, отыскиваю офис-менеджера, перед которой даже не приходится изображать недомогание:
– Александра Эдуардовна, с Вами все в порядке?
– Кажется, отравилась. Я домой, Лесь, разберешься, если искать будут?
– Конечно, конечно.
Только я оказываюсь в машине, как слезы начинают литься из глаз, будто шлюзы открыли. Кто мог написать мне эту гадость? Какая скотина решила, что имеет право обвинять меня в убийстве мужа?
В отчаяньи ударяю ладонью по рулю, нечаянно задевая гудок. Водитель соседней машины оборачивается на меня вопросительно, но я могу сейчас только сидеть прямо и сжимать обивку рулевого колеса, на большее меня не хватает.
Трясет так, что зуб на зуб не попадает, а впереди, как назло, собирается пробка, и выдержать ее никаких сил.
– Сука, – матерюсь, разворачиваясь через двойную сплошную, едва не сталкиваясь с «Грантой», – извини, извини, не до тебя сейчас.
Как паркуюсь, не помню, влетая в узкое пространством между гаражей и соседкой машиной. Царапаю ключом дверной замок, открывая его раза с третьего, а потом опускаюсь по стеночке, ощущая позвонками холод стен. Внутри также холодно, и от ужасного обвинения, брошенного неизвестным, от несправедливости я начинаю горько плакать, утыкаясь в колени лицом.
Ощущаю себя маленькой девочкой, незаслуженно обиженной, – как хоть у кого-то могла возникнуть мысль, что я причастна к смерти Кирилла?
Мне хочется найти этого человека, чтобы закричать ему в рожу: «Да ты хоть представляешь, каково делать искусственное дыхание тому, кто уже мертв? Пытаться завести сердце, которое уже не бьется? Вдыхать жизнь в того, кому это уже не поможет?»
Уже – такое страшное и пустое слово, которое только подтверждает безвозвратность случившегося. УЖЕ ничего не изменить. Уже поздно.
Глаза начинают болеть и чесаться, и я тру веки, пытаясь снять зуд. Иду на кухню, наливая себе воды в стакан, и зубы предательски стучат по нему, когда я пытаюсь запить мелкими глотками обиду и жалость к самой себе.
Наши отношения с Кириллом всегда были вызовом для других, где каждый считал должным заметить: не слишком ли он старый? Я думаю, его друзья и близкие терзали не меньше, чем меня, но муж никогда не жаловался. Проблемы Кирилла всегда были только его проблемами, а мои – нашими, и я не понимала, насколько это ценно.
С какой стати люди считают, что имеют право вмешиваться в чужие отношения, которые их не касаются? Мерить своим мерилом, определяя, что для других норма, а что нет?
«Он же старый!», «Ты с ним ради денег?», «Ему же еще немного – и на пенсию!» – я позволяла людям говорить мне, как правильно, и это убивало. Точно поверить в то, что я могу испытывать чувства к мужчине бескорыстно, было не просто сложно – нереально. И нет ничего удивительного, что я закрылась от посторонних, не позволяя им нарушать наше хрупкое спокойствие, выстраданное нами обоями.
А ведь не прояви я упорства, мы бы не сошлись с Кириллом: все те же нормы, диктующие допустимую разницу в возрасте, его положение, взрослый сын, дружба с отцом – тысяча причин, по которой нам не суждено было сойтись, останавливали его несколько чертовски длинных лет.
После той встречи на даче я всеми правдами и неправдами пыталась снова увидеться с Кириллом, и использовала для этого все доступные способы, на которые был способен мозг первокурсницы. До него у меня не было серьезных отношений, но с юношеской уверенностью я мнила себя искушенной жизнью, решив, что если надумала добиться мужчину, то обязательно добьюсь.
Лето катилось к концу, и все чаще мы стали невзначай встречаться возле его работы – я выучила его расписание до минуты. Поначалу он не догадывался, что мое появление там – не случайно, предлагая подбросить до дома. Я стеснялась, но делала шаг навстречу, опускаясь на переднее сидение и забывая, как дышать. Так мы и ездили: я, сгорая от желания и надеясь, что он обратит на меня внимание как на женщину, и не решаясь вымолвить лишнего слова.
Кирилл задавал вопросы, шутил, но обращался со мной, как и положено – я все еще оставалась для него малолетней дочерью друзей.
И каждый раз выходя из автомобиля недалеко от своего дома, чтобы не заметили родители, я испытывала разочарование – по плану не выходило, а короткие юбки, красная помада и бюстгальтеры с пуш-апом не приближали меня ближе к цели ни на шаг.
Когда отчаяние достигло своего предела, и я была готова просто признаться в любви Кириллу или утопиться, мама, сама того не подозревая, нашла для меня отличный выход:
– Саша, – раскладывая по тарелкам вишневый тарт, начала она, – я с Самойловым недавно разговаривала, – после этих слов я замерла, готовая провалиться под землю, если вдруг Кирилл признался матери в том, что я его преследую, – у них человек нужен на полставки, документами заниматься. Пойдешь?
В этот момент я ощутила, что у меня снова крылья за спиной выросли. Пойду ли я? Да, черт возьми, конечно! Я уже представила, как мы остаемся с ним вдвоем в офисе, я в белой рубашке, черной юбке, на тонких шпильках…
– Если не хочешь, я ему так и скажу. На первом курсе лучше бы учебой заниматься…
– Я согласна, – перебила ее, пока она не передумала, – деньги лишними не будут, а если станет тяжело, то уволюсь.
Мама одобрительно кивнула головой, соглашаясь с моими доводами, а потом пошла звонить Кириллу. Я стояла за дверью, подслушивая, как она разговаривает с ним и чувствовала, как пылает кожа и весь мир вокруг вертится вокруг меня.
Глава 9. Илья
– Сломай ему челюсть!
– Добивай, добивай!
Крики так и сыпятся со всех сторон, когда светлокожий боец в красных шортах бьет апперкотом в лицо сопернику. Мы с Олегом сидим на первых рядах, ловя возбуждение толпы; в такие моменты кажется, что все здесь – единое дикое целое, и где-то в крови гулко проносятся темные инстинкты, заставляющие бросаться в драку.
Светлокожий встряхивает головой, чтобы в глаза не попала кровь из сочащейся брови, и глядя на него, я вижу себя – только на восемь лет моложе. Похожие фигура, манера наносить удары, разрез глаз. Наверное, я бы мог оказаться на его месте, не брось заниматься тайским боксом.
На муай-тай отец записал меня в двенадцать лет, когда я еще не знал, куда девать накопившуюся во мне дурь. Благодаря тренеру я проникся культурой боевого искусства, каждый раз с удовольствием отрабатывая технику ударов. Была бы возможность – я не уходил бы из спортзала, не смущали даже фингалы после спаррингов.
Я чувствовал себя крутым, ощущая, как растет сила, как гудят после занятий мышцы. Дать кому-то в морду стало проще, но уже не хотелось, – хватало тренировок. На первых соревнованиях я выиграл часы, на последних – сломал ключицу, а после забросил спорт. Тренер ушел из школы, решив сменить место жительства, а без него уже не тянуло. Универ, пьянки, разгульные вечеринки, деньги, которые подкидывал отец – для шальной жизни хватало всего, и муай-тай стал там лишним.
Теперь я занимаю места в зрительном зале.
Парень в красных шортах собирается идти дальше, – я вижу в его лице твердую уверенность в собственных силах. Мужскую грудь украшает татуировка, переходящая на руку, – кельтский узор. Что подтолкнуло пацана разрисовать собственное тело? Желание выделиться? Стать более заметным на фоне прочих?
Странная потребность украшать себя чернилами и терпеть боль.
Рефери считает над упавшим в нокдаун соперником до десяти, а после дает знак, что победа засчитана. Раздается сигнал, оповещающий о том, что бой окончен.
– До пятого раунда молодцом держался белорус, – комментирует одобрительно Олег, – вот бы счас тоже на спарринг. Ты как? Можем зал снять.
Когда-то мы вместе ходили на муай-тай, в один спортзал, где и познакомились. Сегодня нашей дружбе уже четырнадцать лет.
– Лениво, – морщусь, – давай в следующий раз.
Слушаем, как объявляют победителя, чье имя скандирует девичий отряд позади, а потом поднимается вместе со всеми остальными.
– По домам или завалимся куда-нибудь?
– Домой, я устал, – разминаю шею, – надо выспаться, завтра с утра к адвокату.
На улице тепло и шумно: летний вечер пьянит свежестью, ароматами цветов и кальяна, тянущихся с открытых веранд кафе. Позволяю себе расслабить плечи, – в зале я напряжен, словно сейчас это мне зарядят в челюсть вместо бойца со сцены. Это происходит непроизвольно, по старой привычке, укоренившейся в нервные окончания. Всегда быть готовым к тому, что скоро последует удар. Не только в зале.
– Ладно, я помчал, – Олег пожимает на прощанье руку, и я точно знаю, что он поедет к очередной телке, лишь бы не проводить ночь в одиночестве. Подростковые комплексы, разбавленные быстрым стартом в бизнесе, сносят ему башню, заставляя ухлестывать за любой девушкой, доказывая свою привлекательность.
Медленно качу по городу с открытым окном, по дороге к дому заворачивая на стройку.
В «Палладиуме» рабочие трудятся в две смены, – разгребают завалы, расчищают площадку, чтобы заново начать установку лестничных пролетов. Я знаю, что служба спасения закончила работу только сегодня с утра, а родственников у погибшего не нашли. Может, еще объявятся, но пока похоронами бедолаги занимается Олег.
В багажнике валяется белая брендированная каска. Натягиваю ее на голову, и иду к воротам, запертым изнутри.
Пару ударов ботинком по железу, и усатый сторож недовольно открывает калитку, тут же меняясь в лице.
– Здрасти, – пропускает меня, но я бросаю:
– Расслабься, по пути заехал.
Второй подъезд вблизи выглядит ущербно, но я оцениваю, что рабочие стараются, несмотря на конец дня. Мы платим им достаточно и относимся по-людски, поэтому рассчитываем на хороший ответ.
– Илья Сергеич, здрасти! – заместитель прораба подходит, протягивая ладонь, – Максимов уже домой ушел.
– Я не с официальным визитом, – пожимаю плечами. Прораб мне сейчас ни к чему, да и делать тут, по большому счету, нечего, – ладно, если что, звоните Олегу.
Уже сворачивая на свою улицу, понимаю, что вовсе не хочу сегодня спать в одиночестве.
Перспектива оказаться в пустой квартире не внушает радости, – сейчас, все же, любая компания предпочтительней тех мыслей, что непременно возникнут, стоит мне перешагнуть порог дома.
Вспоминаю об Алине. Обижена, не звонит больше – наверное, недовольна, что не беру трубку второй день. Набираю ее номер, она не отвечает с первого раза, хотя время еще детское. Хмыкаю, набирая второй раз – слишком хорошо выучил ее привычки.
– Да, – говорит девушка, в интонациях недовольство, на заднем фоне – шум.
– Ты где?
– Какая разница?
Начинаю потихоньку закипать, но виду не подаю. Все же по знакомому сюжету, и чего ведусь?
– Приехать к тебе хочу.
– Надо было раньше приезжать. Я не дома.
– Я приеду не домой, – усмехаюсь, постукивая пальцами по рулю.
– А если я не хочу?
– А ты захоти. Я соскучился, – запрещенный прием, но срабатывает. Алина сдается и называет кафе, в котором сидит. Чувствую по голосу, как на ее губах появляется слабая улыбка. Возможно, женщины не самые предсказуемые существа, но при желании их можно понять и заставить играть по твоим правилам .
Правда, не всех. Например, мою мать, вбившую себе в голову, что я виновен в смерти отца. Или Влади, которая грохнула своего мужа, как только почувствовала, что у него появился кто-то на стороне.
Я никому не говорю об этом, предпочитая не лезть не в свое дело. Но точно помню тот вечер, когда умер Кирилл: я ехал от него, а навстречу мне – Влади. Ее машину я заметил сразу, а вот она меня – нет. Это было где-то за час до того, как она позвонила в «Скорую помощь», изображая, что спасает Самойлову жизнь.
Час, в течение которого он умер. Его еще можно было спасти, обратись Саша вовремя в больницу. Но она этого не сделала.
А я сделаю. Сделаю все, чтобы выжить эту суку из моей фирмы и оставить ее у разбитого корыта. Пусть не думает, что такие преступления остаются безнаказанными. Это не так.
Подъезжаю к кафе, возле которого уже стоит Алина, прощаясь с подругой. Выхожу на встречу, выкидывая из башки мысли о своей мамаше и Влади. Обе идите нахер.
– Привет, красотка.
– Привет, мачо, – улыбается она и шагает ко мне навстречу.
Глава 9. Александра
Вторая ночь без сна сказывается на моем состоянии, и следующий день я малодушно решаю провести дома.
Сделав грустным голос, звоню Федорову, который настолько занят своими делами, что вряд ли понимает, о чем я торопливо говорю ему в трубку.
– Да, да, я понял, – отвечает спешно, и я слышу на заднем фоне еще несколько голосов. Рабочий день в разгаре, но сегодня мне нужна тишина. Зашториваю окна, включаю кондиционер и сворачиваюсь в кровати.
Всю ночь до утра я пыталась вычислить, кто мог отправить мне смс, но не вижу ни одной подходящей кандидатуры. Многим наш брак пришелся не по душе, но обвинять меня в убийстве? Мог ли это оказаться кто-то из своих?
Очерчиваю первый круг: наша родня.
Мама, папа, Лиза, Митя, Ульяна. Пожалуй все, кроме Мити, были против свадьбы – сын Кирилла принял нейтральную сторону, может потому, что родители уже давно жили не вместе.
Мои родители, узнав, что я встречаюсь с Кириллом, разругались с ним не на шутку: отец объявил бойкот, мать напротив, названивала ему, то взывая к совести, то грозя оторвать голову.
Несколько лет им понадобилось, чтобы принять мой выбор, – несколько лет молчания и немого укора.
С Ульяной вышло проще – отступные продолжали поступать ежемесячно, поэтому она и не злила Кирилла. Могла ли женщина, оставшись без денег, так поступить? И чтобы это изменило? От бывшего мужа ей досталось немалое наследство, если распорядиться им с умом, то хватит на безбедную старость.
Остается еще сестра, много лет назад сделавшая аборт. Мама наверняка должна знать, – если не от кого она забеременела, то хотя бы с кем дружила в то время. Я что, всерьез верю, будто это Кирилл?..
С нашего разговора эта мысль сидит в голове, где-то на закорках. Только расслабишься, и сразу всплывает тревожным сигналом, заставляя сомневаться: а так ли я хорошо знала своего мужа?
За все время, что мы жили вместе, у меня ни разу не возникало поводов для ревности. Да, Кирилл нравился женщинам, но при этом дальше шуток и вежливых улыбок дело не заходило. Телефон, доступный в любое время, домой его забирала я, все выходные вместе – идеальный семьянин.
Единственным пятном в его автобиографии стал роман со мной – когда я соблазнила его, мне еще не успело стукнуть восемнадцать.
Для этого мне понадобилось четыре месяца работы в фирме Кирилла – людей тогда там было гораздо меньше, и занимались они строительством коттеджей, а не многоэтажек. Мы снимали несколько кабинетов в дальнем крыле бизнес-центра, и я до сих пор с удовольствием вспоминала переплетение коридоров, в которых неизменно терялись посетители.
Когда появлялась возможность, Самойлов подвозил меня до подъезда – опять-таки, об этом просила мама, боясь, что мне придется добирается домой поздно и в одиночестве. Из всех сотрудников только мы задерживались допоздна – остальных Кирилл отпускал в шесть, заканчивая дела самостоятельно. А я торчала там ради него, придумывая себе работу и с его молчаливого согласия превращаясь в личного секретаря. Принести чай, помочь с документами, ответить на звонок – я бралась за все.
На работе Самойлова я называла по имени-отчеству, – единственная из всех..
– Ты бы еще «дядя» говорила, – усмехался он, – просто Кирилл.
– Хорошо, просто Кирилл, – улыбалась ему в ответ, – совершенно по-женски, вкладывая в каждую фразу все обаяние.
Я не знаю, в какой момент он вдруг понял, что я к нему испытываю. Как-то мы сидели в офисе до восьми, разгребая перед налоговой проверкой счет-фактуры и накладные. Это был декабрь, за окном бушевала метель, заметая снегом по самые окна.
– Ноябрь закончен, – протягивая увесистую пачку, я нечаянно коснулась его вытянутой руки. Этого хватило, чтобы с ног до головы покрыться мурашками. Во взгляде Кирилла, заметившего мою реакцию, сначало мелькнуло удивление, но потом он сообразил, что происходит. Вряд ли это было сложно сделать: щеки мои полыхали огнем, я нервно облизывала губы, пряча взгляд.
Мне кажется, тогда он впервые увидел, что я уже далеко не ребенок. Что в вырезе белой блузки отчетлива видна грудь третьего размера, что под юбкой скрываются стройные ноги, а самое главное, что я воспринимаю его как мужчину, как равного.
– Давай я вызову тебе такси, – Самойлов все еще пытался сопротивляться зарождающемуся влечению, еще не догадываясь, что уже заранее проиграл борьбу, – уже поздно, завтра на учебу.
– Суббота, – напомнила я, – выходной. Я еще не устала. Продолжим?
Казалось, даже воздух стал пахнуть иначе – терпким запахом возбуждения и обещанием чего-то нереального. Еще минут сорок мы перекидывались ничего незначащими фразами и оценивающими взглядами исподтишка, когда казалось, что человек напротив не замечает их.
«Как далеко мы можем зайти?» – читалось в них, и я будто ступала по тонкому льду, боясь, что еще один неверный шаг и я провалюсь в холодную полынью.
– Я машину завожу, закругляемся, – поднявшись, мужчина прошел мимо, обдав меня сумасшедшим ароматом, от которого я балдела все последующие годы.
Собрав грязные чашки, я унесла их на импровизированную кухню, решая: помыть сегодня или отложить до понедельника – не хотелось возиться с холодной воды.
– Саш? Ты где?
Услышав голос Кирилла, я выглянула в коридор, почти утыкаясь в его грудь.
Я до сих пор помню его темно-синюю рубашку в мелкую клетку, мягкую на ощупь – я провела по ней рукой, касаясь материала, заставляя Кирилла вздрагивать от моих прикосновений. Несмотря на возраст и опыт, ему с трудом удавалось сдерживать накатывающее возбуждение.
– Саш, не надо, – нежно касаясь моей руки, он отвел ее в сторону, но я не позволила отпустить ладонь, крепко сжимая мужские пальцы, переплетая их со своими. – Я тебе в отцы гожусь…
– Я же не заставляю тебя ничего делать, – шепотом произнесла я, подаваясь навстречу – ровно настолько, чтобы в мимолетном движении коснуться животом его ширинки.
– Ты соблазняешь меня, понимаешь?
– Понимаю, – согласилась я, поглаживая большим пальцем выступающие вены на мужской ладони. Я чувствовала себя искушенной, опытной – несмотря на то, что все еще продолжала оставаться девственницей, а о сексе знала по историям из «Спид-инфо».
– Это не игрушки, – он старался быть строгим, но на меня это уже не действовало. Кирилл не кричал, не отступал, и мы по-прежнему держались за руки, – его тело подавало куда больше сигналов, чем мужчина того хотел.
– А я не играю. Я так чувствую.
– Сашка, что ты творишь…
Но я уже тянулась вперед, подставляя губы для поцелуя. Еще мгновение, и он сорвался бы, но в последнюю секунду Кирилл, все-таки, взял чуть выше и коснулся губами моего лба, словно расставляя точки.
«Я все равно не сдамся», – отступая, решила я.
Домой мы ехали молча, и следующую неделю Самойлов прятался от меня как мог. Но надолго его не хватило…
Глава 10. Александра
Я сплю весь день, а встаю только ближе к вечеру, чувствуя себя еще более разбитой, чем утром. От сновидений остается горький осадок, – вспомнить, что именно снилось, мне не удается, только тревожное ощущение одиночества и потери.
Завариваю крепкий кофе, раздумывая, чем заняться дальше. На часах пять; я дотягиваюсь до мобильника, набирая домашний номер мамы. Трубку не берут, и у меня теплится надежда, что дома никого. Спустя десять минут выезжаю к родителям, решая пролистать старые альбомы. Найдется в них разгадка или нет – не важно, но сидеть, сложа руки, я не могу. Думаю, к кому можно обратиться, чтобы выяснить, откуда пришла смс, но среди моих знакомых нет таких умельцев. Да и показывать это сообщение неприятно, словно после него меня еще больше запачкают в дерьме.
Захожу в пустую квартиру, разуваясь. Пахнет тушеным мясом, и я ощущаю, как болезненно сводит пустой желудок, в котором нет ничего, кроме чашки кофе. Открываю шкаф в родительской комнате и переношусь в прошлое.
На нижней полке лежат детские альбомы с бархатными красными обложками – по одному для меня и Лизки. Для красоты мама вклеивала туда вырезки из журналов, потому альбомы полны лиц незнакомых детей, которых я в детстве ревностно сравнивала с собой, и чащу – не в свою пользу.
Еще один, серый, кожаный – начинается с родительской свадьбы и заканчивается пятнадцатилетней годовщиной совместной жизни. Его я сразу откладываю в сторону.
И в самом низу – три ярких, пухлых, которые мне и нужны.
Листаю Лизкин, пытаясь по ее прическе и одежде определить примерный возраст сестры. Нужный период находится не сразу, во втором альбоме. Школьные друзья сменяются студенческими, у Елизаветы появляются красные пряди в волосах, на лице – яркий неумелый макияж, а в компании все чаще мелькают мальчишки. Некоторых из них я помню – не по имени, но на лицо точно. Внимательно вглядываясь в каждого, кто обнимает сестру, пытаясь навскидку определить: не он ли?
Но снимки сменяют один другим, как и люди на них.
На одном зависаю дольше прочего: вся наша компания профессорских детей. Мы с Лизой висим на Митьке, Таня Самойлова, однофамилица Кирилла, улыбается с закрытыми глазами, не вовремя моргнув. Оля, Никита, – с ними мы давно не общаемся, и взирающий на нас хмуро Илья Поддубный, словно против него ополчился весь мир. Когда он был мелким, я относилась к нему, как к младшему брату: ухаживала, защищала, подкармливала вкусняшками со стола, пока не видела его мама.
Хотя ей, зачастую, было все равно, что творит сын. Сколько я помнила Диану, казалось, что женщину интересовал только собственный муж. С детьми она была не особо ласкова, поэтому мы старались не подходить к ней лишний раз с просьбами.
Кажется, Лизе на снимке как раз семнадцать, и это осень: деревья уже желтые, на нас дурацкие куртки, по моде тех лет. Сейчас кажется, что мы выглядим как толпа оборванцев. Помнит ли кто-нибудь из наших те времена? Можно спросить у Мити, он хорошо общался и со мной, и с Лизой. Но если это Кирилл…
Закрываю на миг глаза, справляясь с нервами. Если это он, то что? Что я буду делать? Его все равно не вернешь, как и ребенка сестры. У меня останется только правда, вопрос в том, хочу ли я ее знать?
Размышляю еще немного, и понимаю: хочу. Всегда есть шанс, что он не замешан в этой истории, и мне непременно нужно доказать себе это.
– И отомстить, – поправляю себя, поднимаясь с колен.
До прихода родителей я успеваю привести в порядок альбомы, забирая с собой только одно фото – то самое, где мы позируем большой компанией. Несколько снимков с нашей с Кириллом свадьбы лежат отдельно, будто им не нашлось места, что вызывает только усмешку.
На наше бракосочетание никто не пришел. Я и сама не рассчитывала устраивать пышных торжеств, но ждала, как минимум, своих родителей.
Мама и папа поддержали Лизу, бойкотировавшую наш праздник. Обидно, но это правда жизни: они всегда выбирают ее сторону.
У Кирилла в живых на тот момент оставалась только старая бабушка, страдающая Альцгеймером. До последних лет жизни она упорно называла меня Ульяной, а Митю и вовсе считала соседом.
Муж заказал мне наряд прямо из Штатов, и у меня сбылась дурацкая мечта, навеянная голливудскими фильмами: платье от Веры Вонг, с цветным поясом и пышной юбкой. Букет с орхидеей «Ванда» – я готовилась с особой тщательностью, выбирая каждую деталь с любовью. Хотелось, чтобы день запомнился надолго, и пусть мы вдвоем против всех, но вместе, и это главное.
Романтическая чушь, зревшая в голове, помогла стойко справиться с тем, что в торжественный день мы отмечали вдвоем.
И все же, где бы не были спрятаны снимки со свадьбы, мама хранит и их. Видно, и чувства свои прячет также глубоко, чтобы никто не нашел и не догадался.
– Саша? – мама заходит домой, тяжело снимая обувь на низком каблуке, – что случилось?
– Мимо проезжала, – пожимаю плечами, решая, что попробую выяснить все у нее. – Как Лиза?
– Уже лучше. Ставим капельницы, голова заживает. Жаловалась на тебя, что ты не заходишь к ней.
Я фыркаю, хорошо зная мамины уловки.
– Как-нибудь зайду, – «в другой жизни», добавляю мысленно. – Попьем чай?
– Идем, – пока мама моет руки, я грею чайник, накрывая на стол. В вазочке – вишневое варенье, и я уплетаю его, дожидаясь подходящего момента, чтобы задать нужные вопросы, но он все никак не подворачивается. Приходится брать инициативу в свои руки.
– Сегодня видели Лизиного однокурсника, – стыдясь, нагло вру в лицо маме, – он спрашивал, как у нее дела.
– Это кто? – хмурится она, пытаясь вспомнить.
– Худой такой, она еще встречалась с ним на первом курсе.
– Не помню, – качает головой она, – за ней на первом ухаживал Трофимов, из второго подъезда, но Лизка его быстро отшила. А зря, сейчас могла бы ездить на «мерседесах».
– Были у нее в жизни «мерседесы» уже… А разве не с Костей она была после школы? Еще домой приводила знакомиться, – продолжаю направлять маму в нужное русло.
– Костя на втором курсе был, точно. А ты чего вспомнить решила?
– Когда у Лизки была, она рассказала мне одну вещь…
Лицо мамы мигом меняется. Она смотрит на меня оценивающе, словно я – не ее дочь, а враг, готовый в любую минуту сделать гадость, и мне становится не по себе.
– Какую? – даже тон ее голоса становится иным, незнакомым, неприятным.
Я молчу, медленно отпивая остывший чай, и жду, когда она продолжит. Количество тайн на квадратный метр продолжает расти, но я даю ей возможность сказать правду.
Мама выбирает другой вариант:
– Забудь и не вспоминай никогда больше. Чтобы она тебе не говорила – Лиза и мы – твоя семья, единокровная. Помни об этом.
– Значит, ты знала, – качаю головой, – про аборт. Не побоялась отправить дочь под нож к врачу?
– Я не хотела, чтобы она судьбу свою сломала, – шипит мама, отставляя на блюдце чашку из тонкого фарфора, пока со злости не сломала ее, – родив в семнадцать лет.
– Кто отец ребенка? – перебиваю, сжимая скатерть в кулаке.
– Не знаю и знать не хочу, кто этот ублюдок. Он ей жизнь испортил!
– И ты тоже, – поднимаюсь, чувствуя, как больно внутри, и молча ухожу. Вслед мне не раздается ни единого звука, а я впервые думаю о том, как легко сломать судьбу другому человеку, принимая решение за него.
Как легко выстелить дорогу в ад для самых любимых… Лиза по своей уже дошла, остается понять, где сейчас я.
