Текст книги "Медленный яд (СИ)"

Автор книги: Гузель Магдеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Глава 23. Александра

Волнуюсь, как перед свиданием.

Кажется, я только что  придумала авантюру, и сама не верю, что на нее соглашаюсь.

Перед разговором с Поддубным  мне хочется быть… привлекательнее? Не знаю. Но я держусь за эту мысль, умываясь. От слез набухли веки, и я осторожно мажу их кремом, критично оглядывая свое отражение.

Видно, что я плакала, – а это не должен заметить Илья. Распускаю волосы, проводя по ним расческой – густая, чуть вьющаяся копна рассыпается по плечам. Обвожу карандашом губы, и иду переодеваться.

Сама не знаю, что ищу в гардеробе, судорожно передвигая вешалки, сбивая вещи кучей в сторону. После того, что я узнала о Кирилле, чувствую себя второсортной, нежеланной, и мне хочется срочно стереть дурные мысли. Сначала я вытягиваю просторную футболку и шорты, но прикладывая к себе вещи, понимаю, – не то!

Жену в таких вещах не хотят и поэтому начинают хотеть другую. И спать с другой.

Черт.  Я комкаю вещи, отбрасывая в сторону. Среди моих нарядов полно соблазнительных – я так считала. На мне хорошо сидят платья, подчеркивая фигуру, и поэтому я частенько надевала их для мужа. А сейчас не хочу ни одно из них. Ни они, ни я со своей функцией не справились, поэтому пусть летят к черту.

Я хочу проверить свои силы и привлекательность на Поддубном. Да, я буду наряжаться для него, – чтобы поднять собственную самооценку.

Он моложе меня, что носят его подружки? Короткие юбки, обтягивающие майки? Не с моей грудью, она и так слишком много принимает к себе внимания. Я реально столько времени только что потратила на свой внешний вид? Вынимаю черное платье-пиджак и киваю довольно, хотя в какой-то момент опять возвращается былая неуверенность. Рядом с Кириллом было проще: он старше, но я знала, как себя с ним вести. С молодым – сложнее. С Поддубным – сложнее втройне.

Сегодняшняя встреча  с ним – на моей территории. Еще одно безрассудство: вместо общественного места я зову мужчину в свой дом.

Не просто мужчину. Убийцу.

– Что я творю, – шепчу, закрывая лицо руками. Всего на мгновение на меня накатывает отчаяние, но дальше зависать в своих проблемах нет времени – Поддубный стучит в дверь.

Ровно три глубоких вдоха, чтобы собраться в кучу, нацепить на лицо нейтральное выражение, поправить волосы, окинув себя в большом зеркале. Внешне я готова: что творится внутри меня  – только моя проблема, и пусть там и останется.

Открываю дверь, распахивая ее решительно.

Поддубный стоит, прислонившись рукой к косяку, глядя на меня исподлобья. Разглядывает с ленцой, чтобы видела: он приехал, сделав одолжение. Спасибо, Поддубный, я оценила.

– Заходи.

Он неспешно проходит мимо, обдавая своим запахом, который я впитала в прошлую встречу досыта, всеми легкими, запечатлев на вечную память.

Обувь Илья не снимает, я за ним – босиком, с разницей в шаг. Без каблуков разница в росте ощутима, и я с трудом вспоминаю те времена, когда была выше.

Сердце щемит от осознания того, что из друзей детства мы выросли в заклятых врагов. Что из человека, который был готов меня защищать, Поддубный превратился в того, кто способен снести всех на своем пути – в том числе и меня.

В комнате он оглядывается, пряча руки в карманах потертых джинс. Здесь ему бывать еще не приходилось – Кирилл купил ее и делал ремонт для Мити, но им с Ульяной достался дом. Сгоревший.

– Зачем звала? – садится вальяжно на диване, но не смотрит в глаза. Куда угодно – на стену за спиной, на фортепиано в углу, в окно.

– У меня к тебе предложение.

– Ты отвергла мое и пытаешься выдвинуть свои условия в ответ?

Поддубный режет взглядом,  и я уже сомневаюсь в своей затее, невольно отступая назад.

– Ты даже не выслушал еще.

– Играешь? – он кивает на пианино, сбивая с толку. Я и так себя в его компании чувствуют неуверенно, пытаясь изображать то, чего нет.

– Да.

– Я помню, как ты меня в детстве учила. «Собачий вальс», – он напевает мелодию, знакомую всем, складывая пальцы в замок. – Ты тогда другой была, Влади.

– Ты тоже, – тихо отвечаю, прислоняясь к комоду. Стоять уже сил нет.

– А выросла в стерву, – словно не замечая моих слов, продолжает он. Встает, подходит к инструменту, открывая крышку. Проводит по клавишам рукой, словно вспоминая что-то, а потом вдруг начинает играть.

«Собачий вальс». Значит, помнит еще.

Я руки на груди скрещиваю, закрываясь от него. В детстве он так трогательно был в меня влюблен, но я стеснялась его чувств: слишком маленьким Илья казался. В школьные годы разница в четыре года – как пропасть, и когда Поддубный приближался ко мне, я всегда ловила на себе насмешливый взгляд старшей сестры. А простые «жених и невеста», сказанные ею, только заставляли все чаще избегать общества Ильи, пока однажды у нас не осталось общих интересов.

– Илья, – зову, пытаясь привлечь его внимание, но он вдруг усмехается:

– А давай как в детстве? В четыре руки.

Я своим ушам не верю, откидывая нервно волосы назад:

– Это детский сад.

– Похер, Влади. Принимай мои условия: я выслушаю тебя только после того, как ты со мной поиграешь этот гребаный собачий вальс.

– Сюр какой-то, – выхожу на кухню, хватаю стул и ставлю его возле пианино, – второй себе сам тащи.

Мужчина тащится вон из комнаты и приносит второй себе, ставя его к моему так близко, что мы обязательно коснемся друг друга, когда Поддубный сядет.

Все происходит именно так: он занимает место рядом, и мы с ним бок о бок. Он ставит руки точно так, как я учила его в детстве: словно зажимает яблоко.

– Начинай, – дает приказ, и я, удивляясь собственному равнодушию, начинаю играть. Незатейливая мелодия фальшивит, когда Илья сбивается с ритма, и я поправляю его:

– Здесь два раза «соль», потом уже «ми-ре-соль».

– Давай еще раз, – он ошибается и на второй попытке, и на третьей. Только на  пятый раз у нас получается сыграть все ровно, не сбиваясь, и после я не выдерживаю, захлопывая крышку, едва не задевая его по пальцам. Разворачиваюсь на стуле, упираясь своими коленками в его бедро:

– Доволен?

– Почти, – Поддубный смотрит на меня, склонив голову на бок, – давай, что ты там хотела.

– Я хочу найти человека, который писал мне сообщения. И женщину, с которой спал мой муж.

Илья свистит, поднимая бровь. Ту самую, с хорошо знакомым шрамом.

– В идеальном семействе были проблемы?

Мне хочется ударить его, но я терплю. Это логично – он пытается уколоть меня, ужалить побольнее. Не пойму, почему, но точно знаю, что ждать от Ильи.

– Речь не об этом. Ты знал, что у него была… любовница?

– Мы не обсуждали с твоим мужем своих женщин, – еще один меткий удар, – ты хочешь, чтобы я нашел ее. Или их.

Без вопроса, просто констатируя факт.

– Именно так.

– Думаешь, любовница присылала тебе эти сообщения?

– Я хочу это выяснить.

– Окей, я тебя понял. Но сколько ты готова за это заплатить?

– В рублях? – уточняю я, но Поддубный смеется, – нет, хохочет, запрокидывая назад голову, – Влади, на рубли найми себе частного детектива. Меня не волнуют деньги. У меня другой интерес.

Я сглатываю, произнося то, что давно хотела:

– Если тот, кто виновен в смерти моего мужа, будет наказан. Если мы найдем того, кто шантажирует меня… Я уйду из компании добровольно.

Глава 24. Илья

Смотрю в глаза ее зелёные и не знаю, что сказать.

Чувствую острые коленки Влади, которыми она упирается мне в бедро. В вырезе пиджака виден край кружевного белья.

И для кого она так старалась?

Начинаю злиться на нее, разбирая то, что она сказала. Она, блять, мужа довела, а сейчас ещё хочет кого-то посадить в тюрьму? И чтобы я во всём этом принимал активное участие?

Первый порыв – послать ее нахрен, но я действую умнее:

– При одном условии. Мне нужно, чтобы мужик, которому я из-за тебя дал в рожу, забрал свое заявление.

Он молчит, только рукой волосы крутит, наматывая на палец. На других бабах такой жест кажется дебильным каким-то, а в ней раздражения не вызывает.

– Не везёт тебе, Илья, да, когда пытаешься меня защитить? – с грустью даже говорит, складывая примерно ладони на коленях своих, девочка-отличница, – знаешь, почему?

– И почему же?

– А лезешь, куда не просят. Договорюсь я с этим мужиком, завтра его найду.

– Успели контактами обменяться? – интересуюсь ядовито

– А даже если и так, тебе какое дело?

Влади поднимается, увеличивая расстояние между нами, и глядит из-за плеча.

Пиджак со спины обтягивает ее зад, и я невольно бросаю на него взгляд несколько раз. Вырядилась, блин.

– И вправду, хоть перетрахайтесь все, – я тоже встаю, понимая, что разговор окончен. Я и так здесь начудил: сам не пойму какого хрена потянуло на пианино пиликать, меня это и в детстве напрягала дико. А вот поди ж ты, сегодня решил. То ли, чтобы Влади вышибить из надменного образа, с которым она на меня пялилась, то ли в ностальгию опять потянуло. Только я уже не тот прыщавый щенок, который тайно по ней вздыхал, да и прошло с тех пор лет уже нормально.

– Спасибо за разрешение, – копирует мои интонации, пасуя слова. Сучка, – я хочу участвовать в том, как ты будешь искать этих людей.

– Это ещё зачем?

Даже желание вытурить ее из фирмы не перевесит тот факт, что она собирается таскаться вместе со мной. Совсем чокнулась, что ли?

– Я не смогу перепроверить то, что ты мне преподнесешь в качестве правды. Поэтому хочу контролировать.

– Не веришь, значит, – тяну слова, – может, потому что сама такая?

– Я не доверяю людям, потому что жизнь успела научить, – отрезает девушка, сжимая губы. Она не видит себя, как надуваются ее ноздри от возмущения. Стоит, скрестив руки, вся закрывшаяся.

Так я тебе и поверил.

Единственное, ради чего ей все это нужно – подтасовать вовремя факты. Пусть считает меня идиотом, это даже забавно.

Она садится на край дивана, пока я делаю вид, что раздумываю с ответом. Под ногами Влади – шкура неизвестного зверя, и она не замечает, как по-кошачьи сжимает ее пальцами ног. Ногти, выкрашенные в лак светло-розового цвет, то появляются над шерстью, то глубоко зарываются внутрь. Так дико выглядит, но я зависаю. Так, пора идти, хорош. Произношу, наконец:

– Я тебя услышал, – и двигаюсь на выход. В ее светлой квартире, похожей на холостяцкую берлогу, слишком мало пространства, чтобы долго находиться с ней наедине.

Почти бесшумно следует за мной, чтобы посильнее захлопнуть дверь за спиной.

В дверях я оборачиваюсь назад, решая уколоть напоследок:

– И не обязательно было наряжаться, Влади. Иногда с мужчиной можно прийти к единому мнению без того, чтобы его соблазнить.

Глаза, глядящие на меня с ненавистью, вспыхивают, а я не успеваю вовремя отреагировать, когда ее рука летит вперёд, отвешивая мне пощёчину.

А вот дальше уже двигаюсь без тормозов, легко хватая ее за запястья и впечатывая в стенку. Сил не рассчитал, – Сашка морщится, когда она затылком бьётся об стену. Держу руки над ее головой, заглядывая в глаза:

– Что-то я не помню, чтобы мы о таком договаривались.

– Не надо было нарываться.

Делает вид, что не боится, только я по-собачьи чую ее страх. Он прячется в расширенных зрачках, в чуть подрагивающих руках. Запястья такие узкие, что я одной ладонью обхватываю оба.

Сашка без каблуков кажется совсем мелкой, и почему-то это удивляет.

– Отпусти, следы будут.

– А если я не хочу? – блять, что я несу? Хочу себе оплеуху дать, чтобы не лилось это дерьмо изо рта, но сказанного уже назад не воротишь.

– Весь день так не простоим. Руки устанут.

Мы так тесно прижаты друг к другу, а я и сам не пойму, в какой момент на нее почти лег. Смотрит снизу вверх, а потом делает непроизвольно то, что не следовало бы. Быстро проводит языком по губам, – тоже по-кошачьи. Я ловлю это движение, переводя взгляд на ее рот – карандаш слегка размазался, но выглядит это не неопрятно, наоборот.

Блядство, я сопляков столько лет мечтал о том, чтобы поцеловать ее, хоть один грёбаный раз, не считая дурацкой игры в бутылочку. По-настоящему, с языком, засовывая его так глубокого, чтобы башню срывало. Отпустило меня резко, когда я узнал, что она с отцом Митьки встречается, ещё раньше, чем наши родители. Спалил их, целующимися в машине. Мне шестнадцать было, напился с горя, – дебил. Тогда было больно, потому что разрушились все фантазии, которыми я жил столько лет. Было противно, что она вот так вот – с мужиком, который отца моего старше, и ради чего все? Вот этой квартиры? Горстки бриллиантов, которые в сережках на ее ухе и на кольце?

Доверия после этого к бабам никакого, та же Алина – встречалась бы она со мной, если я ездил не на «Мерине», а на «чепырке»?

Хер с ней, с этой Алиной. Не о ней сейчас я думаю, а о том, что могу теперь сделать, что хотел. Подаюсь вперёд и целую Влади.

У нее на языке вкус зубной пасты, мятной, и мне нравится ощущать эту свежесть. Пухлые губы – упругие, она сжимает их жёстко, но я-то сильнее. Беру свое, слегка встряхивая ее за руки. Нехотя, но поддается, только в ответ не шевелится, как неживая.

Ладно, давай по-другому, Влади, ты этот поцелуй на всю, сука, жизнь заполнить должна.

Я начинаю действовать иначе, мягче, лаская ее губы, а не впиваясь в них. Отпуская руки, которые тут же оказываются на моей груди, пытаясь оттолкнуть.

Не слишком успешно. Двумя руками беру Сашку за лицо. В башке мыслей – ноль, в паху горит пожар, и она сто пудов чувствует, как я упираюсь членом в ее живот. Представляю, как завалил бы сейчас ее в комнате, хоть на той шкуре, хоть на диване, хоть на комоде, и понимаю – ещё чуть-чуть, и так и будет. Особенно, когда она начинает отвечать.  Если бы мы так целовались в мои четырнадцать, я бы кончил прямо в трусы, не вынимая даже.

С таким трудом, пока не поздно, отлипаю от нее. Вот теперь карандаш и вправду размазан по всему лицу, взгляд дикий, ещё чуть-чуть и по стеночке вниз сползёт. Охреневаю от того, что натворил.

– Считай, что это был аванс, – выдавливаю какую-то тупость, лишь бы не молчать.

– Не рассчитывай, я с тобой спать не буду.

– Ещё бы, – я опять злюсь, на себя, на нее, на все дерьмо, что творится в нашей жизни, – мне же не полтинник ещё.

И пока она не кинула в меня чем-то тяжёлым, закрываю за собой дверь, оказываясь на лестничной площадке. Ну ты, Дуб, и волшебный единорог, на что подписался? Сам ещё не знаю, только вдвоем с ней нам везде будет тесно.

Глава 24. Александра

В детстве Лиза недоглядела за мной: я засунула в розетку шуруп и меня ударило током.

Не очень сильно, но было больно и страшно. Я до сих пор помню то ощущение в теле, – точно оно больше не мое. Сестра перепугалась тогда намного больше, чем я: по шее попало бы ей, случись со мной что серьёзное, хотя она и сама, в сущности, была ребенком. Лиза развлекала меня весь вечер, как умела, просила не рассказывать родителям, а я и не могла. Отходила долго, чувствуя себя очень странно.

Сейчас со мной тоже самое.

Илья давно ушел, а я сижу в коридоре, точно сломанная, и пальцы не могу отвести от своих губ. Послевкусие поцелуя постыдное, горько-сладкое, а я то ли стираю его, то ли пытаюсь запомнить получше.

Хорошо, что уже не лихорадит, как десять минут назад. Только встать я не могу все равно, собраться с духом.

Наша встреча, как в дурацком кино, когда герои действуют точно дебилы. Только в фильме они обязательно заканчивают сцену в постели, а не на коврике возле двери. А если и остаются в одиночестве, то с сигаретой и бутылкой вина.

– Только алкоголя мне ещё не хватало, – я все-таки поднимаюсь, иду на кухню и наливаю себе стакан холодной воды, осушая его в три глотка. В животе совсем пусто, – не худо бы поесть, пока не обострился гастрит, но аппетита никакого.

Когда я собиралась встретится с Ильёй, наш разговор представлялся мне совсем другим.

Теперь надо думать о том, что я пообещала Поддубному: найти парня, который написал заявление, и уговорить его забрать. Как его звали? Алексей? Александр?

В упор не помню. И хороша я буду, когда заявлюсь после случившегося с подобной просьбой. В лучшем случае, меня пошлют далеко и надолго, а потом худшее я и говорить не хочу.

– Что делать, что делать,  – я прячу лицо в ладонях и нервно смеюсь, – что ещё остаётся?

Достаю телефон и пишу Илье в «телеграмме»: «Мне нужны его данные».

Догадается, не дурак же.

Ответ прилетает следом :

«Влади, давай сама».

– Ну ты и скотина, – возмущаюсь, быстро тарабаня дальше:

«Намеренно удлиняешь время нашей совместной работы?»

Илья строчит ответ, я кусаю губы, а потом хмыкаю, когда он тут же присылает нужные данные, включая номер телефона.

«Смальков Александр Сергеевич», – читаю в сообщении. Понятия не имею, о чем мы будем с ним говорить, но звоню ему.

– Александр? – обхожусь без отчества и сразу перехожу к делу, – я звоню Вам по поводу заявления на Илью Поддубного.

– И что хотите сказать? – ехидно интересуется Смальков.

– У меня к Вам предложение, но это не телефонный разговор.

– Взятку пытается мне пропихнуть?

– Не понимаю, о чем речь, – стараюсь говорить холодно, – когда Вам удобно встретится?

– В суде, – хмыкает мой тезка.

Черт его бы побрал!

– Давайте попробуем по-другому, – главное стоять на своем, – ты приставал ко мне в клубе, а потом появился Илья.

– Что значит – приставал? – возмущается Смальков, – я знакомился с девушкой!

– Против ее воли. Мне удобно через час, или хочешь в суде?

– Давай, говори, куда подъехать.

Наученная горьким опытом, я выбираю людное место, а ещё решаюсь заручится поддержкой и идти на встречу не одной.

Митя отвечает сразу, едва раздаются гудки:

– Привет, Саня.

– Здравствуй, Мить. Очень занят?

– Для тебя – всегда свободен, – смеётся он, – а что нужно?

Просить его о мужской помощи как-то неловко, но в конце концов, мы не просто друзья, но в какой-то мере и родственники. И только благодаря этому мы продолжаем общаться, –  остальным мужчинам с появлением Кирилла места не нашлось.

А теперь я пытаюсь разрулить проблемы Поддубного, чтобы он помог мне найти любовницу мужа, привлекая к делу его сына.

Может, другие люди живут проще, и только я себе выдумываю проблемы там, где их нет?

Не знаю.

По дороге к центру я подбираю Самойлова – младшего, расплывчато объясняя ему цель нашей встречи:

– Меня ждёт один не очень приятный тип, и если он вдруг начнет распускать руки или странно вести себя, засними это на видео.

– Саня, – пугается Митька, – ты чего задумала? Кто это?

– Не переживай, ничего страшного. Просто знакомый, и я опасаюсь, что он может себя вести не совсем адекватно.

– А я буду адекватным, если вместо того, чтобы тебя защищать, начну снимать на видео?

– А вот этим и поможешь, – перебиваю, показывая, что тема себя исчерпала.

Мы встречаемся с Александром на площади возле поющих фонтанов. В этот час здесь многолюдно, дети носятся, ошалелые после дневной, изнуряющей жары, а все свободные скамейки уже заняты. Митя растворяется в толпе, чтобы не привлекать лишнего внимания, а я  устраиваюсь прямо на траве, разглядывая, как играет подсветка с водой в такт музыке. Сизые летние сумерки густеют, и только разноцветные лучи над площадью создают ощущение веселья.

Минут через пять рядом останавливается забавный щенок лабрадора, кувыркающийся то и дело в бок.

Он принюхивается, ровняясь со мной, а я протягиваю ладонь вперёд, чтобы малыш мог ее обнюхать. Но пёс неожиданно лижет меня, и я хохочу, пока хозяин не оттаскивает за поводок собаку.

– Весело проводишь время, – рядом опускается Смальков, а я с трудом опознают в нем парня из клуба. Во-первых, выпитое и атмосфера меняют людей до неузнаваемости, а, во-вторых, на его лице красуются синяки и лейкопластыри.

– Не хило он тебя отделал, – такое не стоит говорить избитым мужчинам, и я вижу это по недовольному выражению лица Александра.

– А ты в жизни ещё симпатичнее, чем мне запомнилось.

– Я вижу, у тебя есть ещё неразукрашенные участки на фасаде, могу добавить, – хоть и не хочется ему хамить, а вынуждает.

– Начинается. Пожалуй, говорит нам не о чем, я пошел, – Смальков и вправду поднимается, а я чертыхаюсь, вскакивая следом:

– Ладно, давай временное перемирие, – он молчит, но не уходит, поэтому я продолжаю, – я хочу, чтобы ты забрал заявление на Поддубного.

– С какого перепугу?

– Во-первых, ты начал приставать ко мне первый…

– Стоп! – он вскидывает руки, отступая на шаг, когда между нами с криком пробегает компания детишек, – я ни сделал ровным счётом ничего такого, за что можно избить человека.

Я складываю руки на груди, терпеливо сдерживаясь, чтобы не ответить ему.

– Решим вопрос миром.

– А ты ему кто? Он твой парень?

– У меня нет парня! – выходит немного резче, чем планировалось, и это раздражает. Смальков поправляет рукава короткой рубашки, не глядя в мою сторону, трет переносицу, на которой красуется пластырь. – Пятьдесят тысяч устроит, чтобы забыть о своих увечьях?

Молчит.

– Семьдесят?

Касается синяка под глазом, болезненно морщась.

– Сто или я пошла домой, а тебя его адвокаты сами привлекут у ответственности, а я подтвержу, что ты провокатор и первый ко мне лез.

Мужчина встречается, наконец, со мной глазами, набирает полные лёгкие воздуха, но не говорит того, что собирался. Я вижу, как сдувается грудь, поникают плечи, – не хватило храбрости послать меня с деньгами на хрен. Больше я не предлагаю, сумма вполне неплохая. Надеялся, что слупит с Поддубного больше? Держи карман шире.

– Ненавижу таких людей, у которых все вопросы решаются бабками, – выпаливает, – но я согласен на ваши условия.

– Вот и отлично, – говорю ему, – как только уладишь вопрос, я переведу тебе деньги.

– Так не пойдет, – тут же вскидывается он, а я злюсь:

– Так, ладно, завтра вместе идём с тобой в прокуратур, следственный – где ты там писал его? – и при мне забираешь. Как выходим, переведу тебе бабки на карту. Идёт?

– Идёт. Созвонился с утра, я скажу, откуда меня забрать.

Киваю и ухожу, не прощаясь. Ищу глазами Митю, ощущая осадок после разговора, но он ещё не закончился.

– Эй, – кричит Смальков, – а парню своему скажи, что он урод. И в следующий раз я набью ему рожу.

– Он не мой парень! – отвечаю раздражённо, но Смальков уже не слышит.