Текст книги "Честь"
Автор книги: Гумер Баширов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
– Я скажу...
Все удивленно переглянулись. Ведь она только первый год выходит на поле бригадиром! Неужели осмелится?
Айсылу придвинулась к Тимери и зашептала:
– Ты не обижайся, Тимергали-абзы. Гости приехали поздно, а ты в районе задержался. Не успела договориться с тобой...
Где там обижаться! Тимери был рад, что Айсылу оказалась расторопнее его.
– А она... осилит?
– Условились с ней, если никто не выступит, она возьмется. Лучше бы, конечно, бригадира поопытнее. Не знаю, справится ли?..
Нэфисэ вышла вперед, стала боком у печки, сверкнув сережкой в ухе.
– Если Наталья Осиповна не против, я буду соревноваться с ней, – сказала она и тихо кашлянула в кулачок. – Даю слово взять в Яурышкане по сто сорок пудов с гектара.
Сначала все притихли, думали – ослышались, потом дружно и весело захлопали. Гостья, широко улыбаясь, крикнула:
– Ого! Вот кого мы дожидались!
Айсылу потянулась к ней, стала объяснять что-то.
Тут из группы женщин послышался визгливый голос:
– Ай-яй, ну и сказанула! Может, поделишься с нами, каким это манером хочешь ты сто сорок пудов получить?.. Ворожбой, что ли?..
Кто-то хихикнул.
– Эй, сколько недель в бригадирах состоишь?!
– Если б с Наташей легко было тягаться, и старшие не держали бы рты на запоре.
В ответ им зашумели девушки из бригады Нэфисэ:
– Чего привязались? Не верите, думаете, сил у нас не хватит?
– Как сказал бригадир, так и будет. Свое слово сдержим!
Нэфисэ подождала, пока уляжется шум, и опять заговорила, поглядывая в записную книжку. Статная, красивая, она говорила спокойно и убедительно, и все это уже казалось разумным и вызывало доверие.
– Не позволю я себе рассказывать небылицы перед таким собранием. – Коротко Нэфисэ пояснила, как они подготовляли семена, как советовались с агрономом, изучали агротехнику, как намерены организовать труд в бригаде. – Может, я и ошибаюсь, но работу нашу проверяли самые опытные люди колхоза. – И она указала на деда Айтугана. – Они могут подтвердить.
Айтуган и рядом с ним еще несколько стариков, довольные тем, что о них отозвались так почтительно, согласно закивали головами.
– Верно, верно! Ни в семенах, ни в инвентаре изъяну не имеется. И народ у нее на работу лютый. Только бы год был удачный...
Тимери сидел довольный, ухмыляясь в бороду. Особенно понравилось ему, как Нэфисэ стариков по шерстке погладила. «Ай да невестушка, – подумал он, – гляди, как ловко стариков запрягла в пристяжку!»
– ...Вот мы и подсчитали: чтобы закончить сев в девять дней, как предлагает Наталья Осиповна, и получить урожай по нашему плану, каждому из нас придется за лето выработать не меньше трехсот тридцати трудодней...
В рядах беспокойно задвигались.
– Вот это да! – протянул один.
Из сумрака зала к Нэфисэ неслись чьи-то недовольные возгласы:
– На одного человека? Иди ты...
– Язык без костей, чего не скажет! Ты на работе докажи.
– А почему думаешь, что не докажем?
– Мели, мельница, авось чего и намелешь!
Из темных рядов вдруг вынырнула алая повязка Апипэ, и ее резкий голос перекрыл гомон в зале:
– Говорят, один умник приказывал своей жене: «Испеки, чего в мире нет!» Так и ты выдумываешь. Истинно, все несусветное от акбитовских идет. «Наша бригада!» Гляди-ка, я тоже твоя бригада! Почему мои слова собранию не передашь? Нет того, чтобы рассудить: что легко, а что тяжело. Вали все в одну кучу...
– Хватит, Апипэ! Давай короче.
– Не укорачивай, ладно?! Как бы сам не укоротился! – огрызнулась она. – Хоть бы чуток прикинула: мыслимо ли дело выработать за лето триста тридцать трудодней? Нет такого закона, и в газетах про то не пишут. Нам, крылышко мое, надрываться незачем, нам палат каменных не строить. Вона, и в своих-то палатах мужа нет. Ложишься одна, встаешь одна, будто кукушка блажная. Таким солдаткам, как я, ста пятидесяти трудодней за глаза хватит. Вот тебе мой сказ!..
Однако на Нэфисэ этот «сказ» ничуть не подействовал. Да она теперь не посмотрела бы ни на что. Приняв на себя огромную, казалось бы невыполнимую задачу, она почувствовала себя еще уверенней, еще сильней. Голос ее звучал тверже, присущая ей застенчивость уступила место комсомольскому задору: чем больше трудностей, тем яростней будет борьба!
– Гафифэ-апа, – сказала она, – не мути напрасно. Разве можно сейчас, как ты делала прежде, хорониться за спину мужа? Твой Султангерей на фронте, а на твои плечи легла и его работа. Тяжело ли, легко ли, – осиль и не хнычь! На других не надейся! Этого требуют от нас те, кто кровь за нас проливают!
Нэфисэ вынула из кармана треугольное письмо, разгладила его и начала читать:
– «Родина! Милые сердцу родные края! Земли привольные! Реки, из которых мы пили воду! Травы высокие, где мы резвились в детстве! Широкие луга, где, укутавшись в отцовские бешметы, сидели в ночном! Берега Камышлы, где мальчишками удили рыбу! Тучные нивы, взращенные в поте лица! Как дорога ты нам, родная сторона! Если бы не одна, а пять жизней было у меня, все пять отдал бы, чтобы нога фашиста не топтала священные земли. Знать, что есть у тебя могучая, прекрасная отчизна, чувствовать, что вся страна дышит с тобой одним дыханием, – большое, неизмеримое счастье для солдата, родные мои...»
В зале стояла напряженная тишина. Женщины утирали слезы, старики сидели, опираясь на палки, низко склонив отягченные думой головы.
«...Вы спрашиваете, тяжело ли нам... Очень тяжело, родные мои! Так тяжело, что и словами не передать! Но мы все же выдержим, обязательно победим!»
Нэфисэ медленно сложила листок и зажала его в руке.
– Эти пламенные слова написал не только мой Газиз! Здесь огонь души и ваших сыновей и ваших мужей. Они ждут от нас дела. И вот все наше лето должно пройти в поле, на борозде. Мы знаем, что будет тяжело, но за родину, за скорую победу над погаными фашистами мы выдержим любые испытания. Даю слово от имени нашей бригады выполнить все взятые на себя обязательства!
Последние слова Нэфисэ были покрыты громом аплодисментов.
Наташа спрыгнула со сцены и протянула Нэфисэ руки.
Из-за десятилинейной лампы выглянуло сияющее лицо Айсылу:
– Вот вам, товарищи, мудрость стариков, пламенное сердце комсомола! Теперь все ясно и понятно. Кто же еще выходит на соревнование?..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1По заведенному исстари обычаю в доме Тимери первый день сева встретили как большой праздник. Накануне Хадичэ истопила баню, и вся семья помылась, оделась во все чистое. Рабочее платье было починено, заштопано. Чтобы в горячую пору домашние хлопоты не связывали руки, накололи побольше дров, вымели двор и улицу.
Еще заря не занялась, а Хадичэ была уже на ногах. Чуть приспустив свет лампы, она замесила тесто, затопила печь. Где-то пропели ранние петухи. В боковом оконце слабо дрожали меркнущие звезды. Близилось утро – празднично-величавое и немного грустное. Сердце тоскующей матери, прислушиваясь к прозрачной тишине, обращалось мыслями к сыну-солдату: «В каких краях, по какой земле шагает он в этот святой час зари?.. Или сражается на бранном поле?»
Проходя в другую половину горницы, она задержалась у кровати своего старика: «Разбудить или дать ему поспать еще немного?» Тимери лежал на спине, закинув за голову руки. Казалось, он не спит, а только задумался, чуть насупив брови, сейчас вскочит и снова убежит по делам.
Хоть знала Хадичэ, что был ее муж человеком неспокойной души, что спорилось у него в руках все, за что ни брался, все же испугалась, когда выбрали его председателем. Однако, когда Тимери в первую же неделю добыл недостающие семена, коней обеспечил кормом и еще много чего сделал для колхоза, отлегло у нее от сердца.
От зари и до темна пропадал теперь Тимери на работе. Нередко его подымали ночью к телефону, и он так и засиживался в правлении до утра, забегал лишь чайку выпить. Совсем потерял покой старик. Даже дома вечерами все сидел да высчитывал, бумажки раскладывал; Ильгизара заставлял какие-то книжки ему читать, а улегшись в постель, долго ворочался и сокрушенно вздыхал.
Хадичэ вошла на половину невестки и бросила взгляд в окно – встала ли соседка Апипэ? Но в ее домике было темно. Еще не было огня и у других соседей. Она с жалостью посмотрела на Нэфисэ, которая лежала, по-детски сжавшись в комочек, и заботливо прикрыла ее.
Но вот и печь накалилась. Приготовив завтрак, старуха ласково окликнула невестку:
– Килен, ты бы встала, пожалуй! Светать начнет скоро, и печка истопилась. Тронетесь потихонечку, бог даст, вовремя и поспеете.
В прежние годы сеятелям подавались к столу крашеные яйца, жирные подовины пирогов и перемечи[22]22
Перемечи – пирожки с мясом.
[Закрыть] – все, что оставалось от праздничного стола сабантуя. А в сенях на старом сундуке, как бы прощаясь с радушными хозяевами до следующего праздника, низко кланялась пивная бочка, отдавая последние ковши густой и уже перестоявшейся домашней браги. Теперь сабантуй начали устраивать после окончания весенних работ и брагу варили в последние дни сева.
В давние времена в первое лукошко с семенами клали вареные яйца. Было поверье: посеешь с яйцами – будет колос густой и зерно тяжелое. Обычай этот давно забылся, но Хадичэ свято хранила его – варила в этот день яйца, загадывая добрый урожай, хорошие хлеба... Потому-то сегодня рядом с горячими пшеничными лепешками появилась и тарелка яиц. Хадичэ не поскупилась – поставила вдоволь густых сливок, вынесла из погреба желтую деревянную плошку со свежесбитым маслом.
Чай пили в торжественном молчании. И за окном была тишина: природа только просыпалась после ночной дремы. Едва-едва брезжила заря.
Когда все оделись и приготовились идти, Хадичэ сказала им свое напутственное слово, будто провожала в дальнюю дорогу:
– Нынче и ты за большое дело взялся, отец, и невестушке будет нелегко. Здоровье у нее, слава богу, крепкое, что и говорить, да ведь работать бригадиром дело нешуточное. Ну, да благословит вас бог! Пусть все начнется с легкой руки и кончится без бед и напастей! А к осени, может, бог даст, и сыновья наши вернутся...
Хотелось Тимери сказать ей: «Ай-хай, больно скоро ты их ожидаешь, старуха!» – да подумал – не стоит затягивать разговора, когда рука уже на дверной скобе. К тому же, зачем омрачать в такую минуту светлые надежды матери?
– Да, неплохо бы! – промолвил он.
Ильгизар запряг коня в тарантас и повел его к воротам.
Хадичэ и самой надо было пойти в колхозный огород, но работа начиналась там попозже, когда земля подсохнет. Она вышла проводить семью.
– Выходите все сразу! – сказала верившая во всякие приметы Хадичэ и широко распахнула тесовые ворота.
2Когда они, проехав мост, уже почти поднялись в гору, Серко остановился. Карлыгач глянула на Нэфисэ, шедшую вслед за лошадью, и бросила вожжи на телегу.
– Ну, ладно, отдохни, – по-хозяйски сказала она лошадке.
За Волгой, озаряя небо золотистыми лучами, вставало солнце. Волжские леса, раздвигая рассветную мглу, выступали в розовом сиянье, словно сады из какой-то сказки. На взгорье, чуть наклонясь тяжелыми кронами над дорогой, в горделивом раздумье стояли две сосны. Чего только не повидали они на своем веку! Какие только ветры не шумели над их вершинами! А вон там, за повитой белым туманом речкой, лежит Байтирак. Отсюда видны его домики, тремя улицами выстроившиеся вдоль берега реки, его сады, кирпичные строения колхозных ферм, амбары, кузница, клуб, сельсовет с красным флагом.
Поправляя белый платок, повязанный по самые брови, Карлыгач кивнула головой в сторону Байтирака:
– Видишь, Нэфисэ-апа, тронулся наш «Чулпан»!
Нэфисэ и сама давно наблюдала за движением в деревне.
– Время такое, сестренка! – ответила она и вдруг спохватилась: – Постой-ка, а наши все вышли?
– Да наши не подведут!
– Ой, не говори, Карлыгач. Давай-ка посмотрим, кто у нас есть...
Через мост, громыхая бочкой, проехала на телеге Хаерниса. Ильгизар и еще несколько мальчишек переправляли вброд бороны: подготовленный для трактора сцеп не умещался на мосту. Вон, перекликаясь, трусят на лошадях мальчишки, торопится с узелком под мышкой Мэулихэ.
– Успокоилась? Вся бригада перед тобой! – крикнула Карлыгач и дернула вожжи.
Но Нэфисэ продолжала кого-то искать глазами.
– Нет, не успокоилась. Не вижу Апипэ.
Карлыгач по-детски смешно сморщила губы и чмокнула:
– Но-но милая, шагай, пожалуйста!.. Вымотает нам душу эта Апипэ.
Нэфисэ двинулась вслед за телегой. Она волновалась, у нее было почти такое же чувство, как перед экзаменами, когда оканчивала школу: будто и подготовилась, а все-таки... Чего только не делала она с самой осени, чтобы укрепить свою бригаду! Да ведь... у сорока человек – сорок умов, среди них есть и такие, как Апипэ. Потом...
Тут она озабоченно глянула в сторону Якты-куля. Ничего не заметив там, она села на ходу в телегу.
– Карлыгач, ты часы не захватила?
– Эх, часы в кармашке лаптей остались, а лапти дед в прошлом году в печку бросил...
– Не шути!
– Четыре или полпятого. Зачем тебе?
– К шести обещала Гюльсум приехать. Надо все до нее подготовить. Погоняй!
– Раз Гюльсум обещала – значит, как на камне высечено. Подоспеет пестрый воробышек!
Постепенно их стали нагонять все новые и новые подводы. Карлыгач чаще стала покрикивать на своего Серко.
А тому, видно, надоело назойливое понукание, и он только презрительно отмахивался от Карлыгач длинным хвостом.
3Когда добрались до стана, каждый принялся за дело. Одни подожгли стерню, другие принялись пахать. Зэйнэпбану и Карлыгач запрягли коней и начали боронить. Но лошади, чувствуя неуверенные руки, не слушались их, сбивались с ходу, и бороны кидало из стороны в сторону. Нэфисэ пришлось самой пройти с ними первый круг.
– Никогда зря не дергайте лошадей! – учила она. – И сами не прыгайте так, это вам не хоровод. Этак и до обеда не дотянете, с ног свалитесь. Понятно?
Девушки смущенно опустили головы:
– Понятно...
С большака донесся шум трактора. Пока Нэфисэ спускалась к нему вниз, трактор остановился на дороге у самого участка. Маленькая плотная девушка в коричневом комбинезоне, повязанная красной косынкой, встретила Нэфисэ совсем нелюбезно. Она стояла спиной к ней и возилась у мотора. Отогнув манжет и взглянув на часы, девушка, не оборачиваясь, сухо бросила:
– Шесть часов пятнадцать минут. Пятнадцать минут простоя!
Нэфисэ ничуть не удивилась тону трактористки. У нее действительно было слишком много дела, и ей не хотелось тратить впустую ни одной минуты.
Гюльсум окончила курсы совсем недавно, лишь этой весною. Но все трактористы МТС были на фронте, и ей, как и еще нескольким девушкам, приходилось напрягать все силы, работать день и ночь. А к тому же и трактор был основательно расшатан.
Нэфисэ протянула ей руку:
– Поздороваемся сначала, Гюльсум! Как добралась? – Увидев, что руки у Гюльсум в мазуте, она сжала ей локоть. Та, вытирая руки тряпкой, ответила, не меняя выражения лица:
– Здравствуй... – и быстро вскочила на трактор. – Давай, бригадир, показывай, где начинать! Не будем терять времени! Где твой прицепщик? Водовозом кто у тебя? Обещала бороны приготовить, где они? Где твои люди?
Нэфисэ забралась на трактор и стала за спиной у Гюльсум.
– Все готово, Гюльсум, миленькая, – сказала она спокойно. – Ты только погоняй своего коня. Тебя на стане уже ждут. Все будет так, как ты пожелаешь, было бы только поле хорошо обработано.
Гюльсум обернулась к Нэфисэ и повела тонкими бровями. Трактор взревел и тронулся с места.
– Это мы и без намеков знаем, товарищ бригадир! – отрезала она.
Нэфисэ улыбнулась и, нагнувшись к уху Гюльсум, пропела ту самую частушку, которую сложили про нее еще в школе:
Цветик мой, Гюлей, Гюлей,
Только тысяча на ней
Желтеньких веснушек!
Будь их даже миллион —
Цветик мой, Гюлей, Гюлей,
Всех мне девушек милей
В нашем Байтираке!
Гюльсум действительно была вся в веснушках, поэтому ее иногда и называли пестрым воробышком. Она не выдержала и прыснула.
На бригадном стане их встретили Хаерниса и Ильгизар.
«Молод для прицепщика», – подумала Гюльсум об Ильгизаре. А уж Хаерниса давно была известна своей медлительностью. Однако Гюльсум промолчала. Она проверила сцеп, хорошо ли скреплены бороны, потом окинула взглядом участок, примечая каждую ложбинку, каждый взгорбочек.
– Ладно, участок как будто ничего, – проговорила она и, вероятно увидев поднимавшихся снизу Зэйнэпбану и Карлыгач, повернулась к Нэфисэ: – Ты что же это, решила на лошадях боронить?
– Хотела тебе немного облегчить работу.
Гюльсум недовольно покачала головой:
– Нет, подружка, я ждать твоих козявок не могу. Они, может, целую неделю будут копаться. А я кончу до полудня. Потом пройду культиватором и еще раз пробороню. – Она взглянула на часы. – Если завтра к полудню закончу...
– Начнешь сразу же сеять? В договоре ведь так и записано. А то у меня земля начнет подсыхать, Гюльсум, миленькая!
Гюльсум посмотрела с улыбкой на бригадира и, покачав головой, пошла к трактору.
– Тебя, видно, неспроста бригадиром поставили. Все законы знаешь... – Она села на трактор и окликнула Ильгизара: – Ну, джигит, покажи-ка мастерство, прицепи свое стадо!
Ильгизар побежал, легко прыгая между борон, и прицепил их к трактору. Трактор тронулся. Полтора десятка борон, охватив пространство шириною с улицу, покачиваясь, как на волнах, двинулось за трактором в поле.
Когда Нэфисэ, проводив девушек на участок, выделенный под овес, подходила к стану, из лесу, словно медведь, ломая сухие ветви, выбрался Бикмулла, в коротком сером бешмете, с топором за поясом. Он остановился возле бригадного домика и, сдвинув на затылок белую войлочную шляпу, стал наблюдать, как Гюльсум боронит.
До осени прошлого года Бикмулла был полеводом колхоза. Когда все бригадиры ушли на фронт, ему, как и Нэфисэ, предложили возглавить бригаду. Однако новая работа не очень по душе была старику, он считал это понижением для себя. Как-никак за спиной у него большой опыт полевода, да к тому же он старый член правления. Вот почему он несколько свысока относился к женщинам-бригадирам и считал своим долгом поучать их, а иногда по старой привычке даже проверял их работу. А те, зная опыт этого хлебороба и почитая его преклонный возраст, никогда не перечили ему.
Бикмулла взглянул из-под широких полей шляпы на Нэфисэ и спросил:
– Ну, бригадир, как дела? Все в сборе?
Голос старика звучал строго. Он был недоволен тем, что трактор работает не у него, а на участке Нэфисэ.
– Да как сказать... Что-то Гафифэ-апа не видно.
– Еще не поднялась? Ха! Когда же она поднимется? Когда солнце начнет зад подпекать?
Бикмулла сел на пенек и, почесывая пальцем жиденькую бородку, оглядел Нэфисэ с ног до головы:
– С семенами, говорю, больно прижимают...
– Мы у себя в бригаде собрали. У нас хватит...
– Тебе, может, и хватит, а моей бригаде не хватит! – Бикмулла с сердцем всадил топор в пенек. – Это тебе не игрушка! На одном поле будет густо, а на другом пусто... За это, ежели дознаются, и в районе по головке не погладят. Придется еще разок с председателем потолковать... А вот как раз и он сам... – Старик встал, тяжело опираясь руками о колени.
Тимери привязал коня и крупными шагами направился к ним. Дружное начало работ, видимо, подняло настроение председателя. Он был бодр и весел.
– О чем совет держите? – прогудел он своим баском.
Бикмулла указал головой на Нэфисэ:
– Насчет семян толкуем... Не лишнее ли затеяла она сеять? Может, не вредно будет уменьшить ей норму высева?
Увидев недовольно нахмуренные брови Нэфисэ, он опять начал почесывать бородку. Тимери тоже взглянул на Нэфисэ, которая явно сдерживалась только из уважения к старшим. Сев на корточки, он захватил длинными заскорузлыми пальцами горсть земли, насыпал ее на ладонь и начал по крупинкам перебирать.
– Это поле, кажется, с осени неплохо обработали?
Нэфисэ раскрыла было рот, но сдержалась, увидев, что Бикмулла присел рядом с Тимери и роется во внутреннем кармане бешмета. Старик знал каждую борозду колхозной земли, знал лучше многих бригадиров, когда и что на каком поле сеяли, а главное – не выносил, когда кто-либо выказывал больше знаний в крестьянстве, чем он.
Бикмулла достал из кармана узенькую тетрадку в пестрой обложке и, помусолив палец, принялся листать ее. Здесь было много замысловатых записей, сделанных причудливыми старинными завитушками, много знаков и цифр. Найдя нужную страницу, старик начал объяснять, водя сухим пальцем по строкам:
– Зябь, скажу я тебе, была здесь отменная. Сам следил, трактором заставил пахать. Пахали вовремя и глубоко. Позже еще раз взрыхлили. Так, невестка? Впрочем, кажется, ты сама это и делала.
– Да, – усмехнулась Нэфисэ.
– Потом, – продолжал Бикмулла, – перегноя внесли по двадцать пять тони на гектар... Ну, а насчет семян там и прочего невестка сама расскажет...
– Бикмулла-абзы, верно, позабыл рассказать, что осенью мы из речки ил таскали, зимой снег задерживали, а весной – талые воды, – добавила Нэфисэ.
– Да, да... Вот она какая земля тут! Теперь уж все от бригады зависит.
Нэфисэ видела, что не очень-то доверяет ей старик. Но для нее важно было сейчас мнение свекра.
А Тимери поглядывал то на Нэфисэ, то на землю в своей горсти. Он ласково перебирал ее, поглаживая пальцами. По тому, как бережно высыпал он землю на то же место, откуда взял, по тому, как мягко заглаживал ладонью почву, будто касался живого существа, чувствовалось его огромное уважение, почти преклонение перед этой благодатной землей. Он испытующе посмотрел на Нэфисэ, как бы спрашивая: «Сумеешь ли, невестушка, полюбить искусство хлебороба?» Тимери медленно поднялся и еще раз окинул взглядом расстилавшееся перед ним поле.
– Не пожалеешь сил для земли, – сказал он взволнованно, – она сторицей отплатит, килен. Прикажешь ей дать высокий урожай – даст!.. Наш Газиз на деле доказал это, помнишь? Как говорится, землю ублажай, а тогда хоть оглоблю сажай, – она и в оглоблю жизнь вдохнет. Эта земля кормила и наших дедов и отцов. Только скупилась она тогда. А почему? Ухода за ней не было, ухода! Бог даст, и дети наших детей будут кормиться на этой земле. Только у них еще больше хлеба уродится, чем у нас. У них сплошь машины будут работать.
Бикмулла по глухоте своей не расслышал и, решив, что председатель выговаривает невестке, вставил свое слово:
– На землю жаловаться не приходится, хорошая земля, только мы сами вот плохи. Хлеб – он на своих ножках в избу не прибежит. Его в поте лица добывать надо...
Тимери усмехнулся в бороду:
– Ладно, сей, как задумала. Только смотри, ежели пшеница в густоту пойдет, колос в весе потеряет. Об этом ты знаешь?
– Да, отец, – ответила Нэфисэ, обрадованная поддержкой Тимери. – Густо не будет. Мастера урожая пишут, что на метр должно прийтись не меньше шестисот ростков. Кроме того, мы решили сеять перекрестно, как Газиз учил: питание при этом распределится равномерно.
– Слышал, старик! – улыбнулся Тимери и хлопнул Бикмуллу по плечу. – Вот как молодежь теперь рассуждает! Ладно, договорились. Работайте! Думаю, килен, твоя бригада в краску нас не вгонит.
Они пошли вместе с Бикмуллой к лошади.
– И твою бригаду семенами обеспечим, ровесник! Председатель «Интернационала» Григорий Иванович обещал одолжить.
Старик весь расцвел.
– Вот как! Семена у них всегда были хорошие. Значит, и мы померяемся силами с молодежью. А что, если дня на два, на три трактор перегнать и на мою землю, а? Как насчет этого?
– Не могу обещать, ровесник. Сверх договора они и на час трактора не дадут.
Бикмулла проворчал что-то и зашагал к своему стану.
