Текст книги "Честь"
Автор книги: Гумер Баширов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
Они вошли в прихожую большого, под железной крышей деревянного дома. Навстречу им вышла молоденькая девушка с приятным тонким личиком. Она была в легком цветном платье с короткими рукавами; черные пышные волосы спадали до плеч.
– Познакомьтесь, – сказал Мансуров, – моя дочь Эльфия, студентка. А этот товарищ – педагог и артиллерист Хайдар Гайсин. Из «Чулпана».
Девушка протянула ему загорелую руку и приветливо улыбнулась.
– Здравствуйте! Заходите!
Она провела их в просторную комнату с террасой, выходящей в сторону Волги. В открытую дверь направо были видны большой письменный стол с телефоном и книжные шкафы.
«Кабинет Мансурова», – подумал Хайдар.
Эльфия заботливо смахнула соринки с френча отца и начала рассказывать, кто звонил и кто спрашивал его.
– Иван Петрович звонил уже два раза. А давеча Казань тебя вызывала. Там на столе у тебя все записано.
– Правильно... Сейчас со всеми переговорю. Ты, Хайдар, посиди, я скоро освобожусь.
Мансуров ушел в свою комнату, куда-то исчезла и Эльфия.
Здесь было гораздо прохладнее, чем на улице. Вероятно, от множества цветов на окнах, разлапистых фикусов в кадках на полу комната была пронизана каким-то рассеянным зеленоватым светом. Хайдару бросилась в глаза большая фотография, стоявшая на круглом столе в тени обливного кувшина с красными маками. Он подошел ближе и увидел статную женщину в форме капитана медицинской службы, с орденом Красной Звезды на груди. В памяти его возникла такая же красивая и чернобровая, как Эльфия, женщина – районный врач.
«Мать Эльфии, Джаухария-апа! Значит, и она на фронте», – подумал он, приходя в смущение оттого, что не догадался спросить у Мансурова о его жене.
Хайдар опустился на диван и огляделся. Сам Мансуров заходил, вероятно, в эту комнату только поспать на диване час-другой, и настоящей ее хозяйкой, конечно, была Эльфия. Обстановка была скромная, но все говорило о том, что здесь любят произведения искусства. На письменном столе рядом с небольшим бюстом Ленина отлитый из черного металла сокол с распростертыми крыльями. На стене напротив – хорошая копия репинских «Бурлаков». И на других стенах развешаны картины. Хайдар заметил среди них пейзаж. Что-то в этом пейзаже показалось ему знакомым. Он подошел поближе. Так и есть: на картине масляными красками была изображена их байтиракская речка. Но странно, – от самого ее берега крутыми волнами поднимался вверх зеленый массив. В этой сплошной зелени, словно весенние луговые цветы, выглядывали голубые, красные, оранжевые, белые крыши домов. В центре была площадь, от которой, как от большой звезды, зелеными лучами расходились широкие улицы.
Чем дольше он смотрел, тем больше удивлялся. Вот дома, выдвинутые на передний план. В них видны элементы старой татарской архитектуры! Большие, округленные кверху окна, сводчатые чердаки, парные резные колонны по сторонам крыльца. Только эти дома не изуродованы, как в старину, высокими оградами, которые охраняли богатство хозяина, прятали от постороннего глаза и солнечного света женщин и девушек...
Да, здесь все преобразилось. У самой речки, где растут старые ивы – извечные свидетели радостных и печальных свиданий, – был разбит тенистый парк; через речку перекинут легкий мост, а левее возвышаются силосные башни, сверкают стеклами широких окон хлева и конюшни. Немного дальше стоят водонапорная башня и другие постройки.
Все было знакомо и вместе с тем ново. Вот взгорье, привычное глазу с самого детства. Только где же глинистые, с красными прожилками откосы глубоких оврагов? Где бесплодные холмы? Рукою неведомого художника они превращены в цветущие сады.
Почувствовав, что кто-то вошел в комнату, Хайдар обернулся. Перед ним стояла Эльфия.
– Простите, – сказала она, – я вижу, эта вещь заинтересовала вас.
– Да, вы правы. Я узнаю нашу речку Камышлы, наш «Чулпан»! И в то же время это «Чулпан», далекий от действительности...
– А-а-а... – улыбнулась как-то смущенно Эльфия. – Но ведь здесь много выдумки. Это нечто вроде панорамы будущего.
– Мне это нравится.
– Серьезно? Может быть, потому, что на ней изображена ваша деревня?
– Да, верно, но меня восхищает фантазия художника. Ведь это наш колхоз. Не правда ли?
– Да. Он так и задумал...
– Знаете, что привлекает меня в этой, как вы называете, панораме? Умение видеть наше настоящее в перспективе. Возможно, в жизни и не все будет так, как у него, но художник угадал главное. Ведь мы стремимся к высокой культуре во всем – и в труде и в быту. У нас есть все возможности сделать нашу жизнь не только богатой, но и красивой, радостной.
– Вы хотите сказать: будет возможность!
В ясном, прямом взгляде девушки, в чуть усмешливой улыбке было что-то, напоминавшее ее отца, и Хайдар невольно посмотрел в сторону кабинета.
– Да, конечно, после войны, после победы! – Хайдар снова перевел глаза на полотно. – У художника все гармонично.
– Да-а... – подхватила оживленно Эльфия. – Посмотрите на «Бурлаков» Репина. И вправду, какой у него контраст! Могучая сила, величие Волги и рядом – измученные, подавленные люди!.. Я вам очень благодарна, Хайдар-абы!
– Не понял, за что же?
– Знаете... – Эльфия посмотрела на картину и замялась. – Хотя... об этом после... Жалко, не скоро все это осуществится. Война...
В это время к ним вышел Мансуров.
– Вот я и освободился. Как там у тебя, Эльфия?
Эльфия живо направилась к двери:
– Сейчас, папа!
– Я тебя заставил ждать, Хайдар, извини, – сказал Мансуров, опускаясь на диван. – Всегда накапливаются дела, и все срочные, – улыбнулся он. – Ну, о чем вы толковали?
– Вот об этой картине, – ответил Хайдар, усаживаясь рядом с ним. – Забыл даже спросить у Эльфии, чья это работа?
– Разве она не сказала? Ах, лукавица! Да ведь это она писала!
– Эльфия? Так она художник?
– Она только нынче окончила художественное училище. Над этим полотном колдовала все лето.
– Вот оно что!
В комнату с грудой тарелок вошла Эльфия.
– Папа, там женщины пришли. Говорят, что им необходимо тебя видеть.
– Сейчас выйду. – Секретарь поднялся. – Об остальном, дружок, тебе расскажет сам автор.
Солнце уже закатилось. Эльфия завесила окна маскировочными шторами и начала накрывать стол.
– Эльфия! – сказал Хайдар. – Оказывается, вы – автор этой картины?!
– Ну, и вы не раскаиваетесь, что хвалили меня?
– Ничуть! Я считаю вашу работу достойной похвалы. Скажите, что вдохновило вас?
– Смотрите, как бы я не возгордилась, – засмеялась Эльфия, но тотчас же стала серьезной. – Знаете, это получилось как-то само собой. В начале лета я поехала с папой в вашу деревню. Вид, открывшийся с подножия двух сосен, просто поразил меня: утопающая в зелени деревня на берегу речки, а за ней такая широкая перспектива и темная полоса леса вдали... Я набросала этюд, а получилось вот что...
– Интересно, как получилось?
Эльфия задумчиво смотрела на свою картину, краски которой при свете лампы, казалось, поблекли.
– Об этом трудно рассказать. – Она присела на подлокотник дивана. Быстро меняющееся выражение подвижного лица выдавало ее внутреннее волнение. – Горький в одной статье писал, что человек перестанет быть рабом только тогда, когда сам осознает, что он не раб. Помните? Вот я и попыталась показать, как будет жить свободный человек, крестьянин, отрешившийся от старого. Мне в этом помогли долгие беседы и споры отца с Газизом-абы о строительстве, о культуре, быте колхозника. Я всегда с увлечением слушала их.
Хайдар пожал ей руку:
– Вас можно поздравить, Эльфия!
– Спасибо, Хайдар-абы. Но не рано ли? Вот я смотрю на работы настоящих художников, и, знаете, просто дух захватывает. Какая полнота жизни! Кажется, не только видишь, но и слышишь, как шумят нивы, качаются деревья... Какое мастерство, какая могучая сила! А я, я совсем беспомощная... – вздохнула она с детской непосредственностью и смутилась.
Хайдар взглянул на печально склонившуюся головку девушки, на ее тонкие пальцы и с неожиданным волнением подумал: «Кто знает, может быть, эта худенькая девушка со временем станет талантливым художником нашего народа!»
3Пообедав, Мансуров и Хайдар пересели на диван. Мансуров протянул Хайдару портсигар:
– Пожалуйста!
– Спасибо, Джаудат-абы, я еще подожду.
– Как хочешь.
На улице уже стемнело. С пристани доносились гудки пароходов и буксиров, удары лопастей по воде, шум голосов.
– Так, так... – Мансуров пытливо поглядел на Хайдара. – Интересно, остался ты все тем же или война тебя перемолола?
– Перемолоть-то она меня не перемолола, но, кажется, я не тот, что был, – ответил Хайдар.
– Ну, ну, послушаем, какой ты теперь.
Густые черные брови Хайдара чуть сдвинулись. Он охотно заговорил, то глядя на своего собеседника, то опуская голову, словно прислушиваясь к самому себе.
– По правде говоря, Джаудат-абы, я только на фронте по-настоящему понял и оценил нашу жизнь. В молодости ведь на все смотришь легко, поверхностно... Сейчас многое я вижу в новом свете. Я десять месяцев был на передовой. До самого ранения... Многое пришлось повидать, Джаудат-абы. Даже больше, чем следует...
Нет, это был не прежний восторженный, легковерный юноша. Перед Мансуровым сидел двадцатичетырехлетний мужчина, офицер, который прошел тяжкий путь войны, выдержал схватку со смертью. Мансуров думал, радуясь: «Вырос джигит! Пожалуй, такую науку он бы ни в одном институте не постиг».
– Издавна существует мнение, – продолжал Хайдар, – что человек на войне черствеет, грубеет, что в нем берут верх дикие, животные инстинкты. На первый взгляд это как будто бы так. Действительно, война как будто топчет все чистое, святое. Однако это только на первый взгляд. Советский солдат беспощаден к врагу, сердце его превращается в камень, когда он идет на смертный бой. Но это же сердце обливается кровью, когда немецкие самолеты пролетают в сторону Москвы, словно они крылом его задели; это сердце разрывается на части при виде горящей деревни. Когда мы, бывало, входили в освобожденное от врага село, хотелось обнять, как родного человека, первую придорожную березку. – Хайдар внимательно взглянул на Мансурова. – Вы не думаете, что я стал слишком сентиментальным?
Мансуров засмеялся.
– А что? Тебе самому так кажется? – Привстав, он бросил в пепельницу окурок. – Нет, Хайдар, не думаю. Несчастлив тот, у кого нет родного края, о котором он может тосковать, нет любимого человека, увидеть которого он стремится, – сказал он, закуривая новую папиросу. – Советского солдата вдохновляет гуманнейшее чувство защиты родины. Большевики всегда были гуманистами и воспитывали в народе лучшие качества, присущие свободному человеку.
– Да, да!.. – воскликнул взволнованно Хайдар. – Любовь к родине – великое, несравненное чувство, которое в тяжелые для страны дни разгорается еще ярче, раскрывает еще глубже значение и смысл жизни. Я понимаю теперь, когда Герцен в темные ночи России забил призывно в «колокол», им руководило то же священное чувство.
Мягкий голос Хайдара напрягся от волнения.
– Я видел, как простой деревенский парень, вчерашний колхозник, не задумываясь, бросился к вражескому доту и закрыл своим телом амбразуру, откуда строчил пулемет. Я видел, как совсем юный комсомолец бесстрашно кинулся в гущу фашистских головорезов. Некоторые скажут: исступление! Порыв! А я говорю: высшая форма проявления патриотизма! Все светлые, большие чувства, владевшие душой подлинного героя, вспыхивают в нем в этот миг ярким пламенем. И знаете, Джаудат-абы, те юноши-герои кажутся мне вестниками коммунизма, пришедшими встретить нас из будущего...
– Ты, дружок, как вижу, даже побыв в горниле войны, остался неисправимым романтиком, – засмеялся Мансуров. – Никакие снаряды, видно, не смогли вышибить этого из тебя. К какому же ты пришел заключению?
Вместо ответа Хайдар начал читать стихи:
Родной язык, святой язык, отца и матери язык, —
Как ты прекрасен! Для меня огромный мир в тебе возник...
– Деревенский парень, который закрыл своим телом амбразуру, впервые услышал прекрасные слова Тукая от учителя. Учитель же пробудил в нем и первое чувство любви к родине! Я горжусь тем, что я учитель. Там, на фронте, я много думал о детях, скучал по ним. И если мне довелось остаться в живых, то не только для того, чтобы отдыхать, попивая айран.
Мансурову была по душе горячность молодого человека.
– Это хорошо, что работа педагога для тебя не случайное дело. – Мансуров по привычке взглянул на часы, чем очень смутил Хайдара.
– Я утомил вас, Джаудат-абы? Вы знаете, и в окопах и в госпитале я передумал о многом, но рассказываю вам первому обо всем...
– Я слушаю с большим вниманием, Хайдар, – успокоил его Мансуров. – У меня есть время.
– Ну, значит, мое счастье!.. Мы говорили о воспитании молодежи. Так вот, подумайте, какими невиданными темпами шагали до войны наши колхозы! Как росло их благосостояние, развивались экономическая мощь и техника! Можем ли мы то же самое сказать о культуре? По-моему, нет. Возьмем хотя бы такой вопрос: большинство колхозной молодежи получает семилетнее образование. А потом? С таким образованием далеко не уйдешь...
– А что ты предлагаешь?
– Мне думается, Джаудат-абы, нам и в этом следует взять пример с города. Почему бы не открыть в колхозах вечерние школы? Пусть молодежь без отрыва от работы получает законченное среднее образование.
Мансуров встал и начал ходить по комнате.
– Хорошая мысль! – сказал он, останавливаясь перед Хайдаром. – И не так уж сложно будет ее осуществить.
– Думается мне, Джаудат-абы, после войны наша страна пойдет вперед еще быстрее. Колхозы получат сложную технику. Я верю, скоро колхозами будут управлять люди с высшим агрономическим образованием. Животноводческие фермы начнут выводить невиданные до сих пор породы скота. Рядовые колхозники пойдут учиться в вечерние университеты. И к этому мы должны готовиться...
– Что ж, эти твои мечты не так уж далеки от действительности. А готовиться нужно. Ты прав. Мы еще с тобой потолкуем об этом... Еще что?
– Если позволите, у меня есть одна просьба.
– Пожалуйста!
– Вы, конечно, помните, что в связи с войной у нас в Байтираке приостановили строительство семилетки. Наши ребята и дети из соседней деревни вынуждены ходить в аланбашскую школу. А в зимнюю стужу, вы сами знаете, нелегко им туда бегать. Вот я и думаю: не сможем ли мы сообща с соседними колхозами достроить сейчас нашу школу? – Хайдар усмехнулся. – Это – самая маленькая моя мечта, Джаудат-абы! Наиболее близкая к осуществлению.
Мансуров задумался. Обещать сразу он не хотел, приходилось считаться с реальными возможностями.
– Трудное это дело, брат, в нынешних условиях. Сложно с материалами, со стеклом. И строителей маловато. Но подумаем, посоветуемся... Ты мне дня через два позвони.
«А здорово было бы избрать его секретарем райкома комсомола! – подумал вдруг Мансуров, но, взглянув на худое, болезненное лицо Хайдара, добавил про себя: – Рано. Как бы не надорвался! Пусть окрепнет немного».
Из кабинета выглянула Эльфия:
– Папа, Казань вызывает.
– Да?.. Я отлучусь ненадолго, – сказал Мансуров Хайдару и, положив перед ним портсигар, прошел в свою комнату.
Вскоре вошла Эльфия и стала убирать посуду со стола. Она была теперь в защитной гимнастерке, с противогазом через плечо. И гимнастерка, и маленькая пилотка очень шли молодой девушке.
– Я вижу, вы куда-то торопитесь?
– Да. По ночам приходится дежурить на посту противовоздушной обороны.
– На пристани? Или дальше?
Эльфия засмеялась:
– Ну, этого я вам не скажу, военная тайна. Не думайте, что у нас в Якты-куле все такие простаки.
– Что ж, возьмите меня в помощники. Я все-таки офицер...
– Неплохо бы, конечно. Да уж ладно, отдыхайте.
Эльфия привела стол в порядок, взяла в руки фотографию матери. Задумалась. Хайдар, желая исправить давешнюю оплошность, спросил, есть ли какие-нибудь известия от Джаухария-апы. Лицо Эльфии сразу погрустнело. Она поставила карточку ближе к свету.
– Давно уж она не пишет, – вздохнула она. – Последнее письмо получили в мае.
Хайдар вспомнил, что и в глазах Мансурова при взгляде на карточку мелькала тревога. Он попытался утешить девушку, уверяя, что на фронте иногда совершенно нет времени написать письмо.
– Спасибо на добром слове! – ответила Эльфия и посмотрела на маленькие ручные часики. – Ой, извините, – заторопилась она. – Мне пора.
– Спокойной вам ночи, Эльфия!
– До свиданья! – кивнула ему будущая художница и, крикнув что-то в дверь отцу, убежала.
Мансуров наконец кончил разговор по телефону. Выйдя из кабинета, он зажег папиросу и постоял у открытой настежь двери, словно прислушиваясь к чему-то.
– Недовольны там, наверху, – проговорил он, затягиваясь. – Ничего не скажешь, правильно! Ритма у нас нет в работе. Скачками идем. Сейчас у нас вывоз хлеба отстает. Пока подтягиваем вывоз, уборка застревает... – Он устало опустился на диван. – Придется опять посидеть, подумать...
Помолчав немного, он обратился к Хайдару:
– Так вот, братец! Да, я хотел спросить у тебя...
– Слушаю, Джаудат-абы.
– Если бы тебя выбрали секретарем комсомольской организации «Чулпана», как бы ты отнесся к этому? Ведь секретарь у вас на фронт уехал. А колхоз ваш вроде опорного пункта в районе сейчас.
– А вы, Джаудат-абы, не забыли, что я только в отпуск вернулся?
– Помню. Придется тебе хоть временно поработать.
– Что ж, коли трудно с людьми да если захотят выбрать... я согласен.
– Очень хорошо! С чего начнешь? Прежде всего – Сталинград... – Мансуров стал загибать пальцы на руке. – Все силы на помощь Сталинграду! Второе – пшеница Нэфисэ, борьба за первенство в районе.
– Понятно. Там у нас что-то большое затеяли. Их стопудовцами называют?
– Да, борьба за высокий урожай. Однако не в одном урожае тут дело. Вопрос серьезней. У вас в Яурышкане не только пшеница, а люди новые растут... Кто такая Нэфисэ? Ты героев войны назвал представителями коммунистического общества, вышедшими встречать нас?
– Да, я вижу в них черты, которые будут присущи людям коммунизма.
– Умный ты джигит, Хайдар, а вот тут ошибаешься. Слова красивые, но логики никакой! Не из будущего явились эти герои, а идут в будущее.
– А я человека эпохи коммунизма вижу абсолютно отличным от нас, качественно другим.
– Напрасно ты забираешься на седьмое небо в поисках людей будущего. Они здесь, на земле. Ты все со своей романтикой... Мы не против романтики, но только если она не уводит нас от реальной жизни. Мы не смотрим на коммунизм, как на нечто далекое. И не ожидаем, что его пришлют нам откуда-нибудь, погрузив в вагоны со всеми полагающимися дверными петлями и печными заслонками. «Вот, мол, вам комплект коммунизма, пожалуйста, распишитесь в получении!» Коммунизм строим мы, своими руками: ты, Нэфисэ, Гюльзэбэр...
– Собственно говоря, я тоже так считаю, Джаудат-абы, – проговорил Хайдар, смущенно потирая лоб. – Но...
Мансуров покачал головой.
– Да, нам еще придется пролить многое крови, много поту. Очень много. Кто знает, может, сейчас в Сталинграде камня на камне не осталось. А он выстоит, уверен в этом! Уверен, ибо Сталинградская битва – это битва за будущее трудового народа всего мира, битва за коммунизм. И те, кто стоят насмерть в Сталинграде, и те, кто, вдохновляясь самыми светлыми чувствами, трудятся в эти дни во имя победы, – все они – вестники коммунизма, первые его ласточки.
Лицо Хайдара оживилось.
– Вы очень верно сказали, Джаудат-абы. Поистине, эта война – война за победу коммунизма. Поэтому не удивительно, что и второй фронт не открывается до сих пор.
– Да. Мы были бы очень наивны, если б забыли, что наши «союзники» – злейшие враги коммунизма и что они поджидают, когда у нас иссякнут силы. Вот почему мы должны надеяться только на себя. Наша страна привыкла одолевать все трудности сама. Что говорит история России? Россию никогда никто не вызволял из беды, сама она с нею справлялась. А она спасала от гибели народы и государства. Не будет ли так и на этот раз? Что скажешь?
– Скажу, что так оно и будет! Не все вернутся домой с войны, и здесь, возможно, многие состарятся на десяток лет. Но перед будущими поколениями мы отстоим честь советского человека...
Вечер был ясный и звездный. С Волги тянуло влагой.
Хотя время близилось к полуночи, на пристани и у элеватора было все так же оживленно. К серой громаде элеватора со всех сторон, скрипя колесами, подъезжали телеги с хлебом. На пристани мелькали огоньки: там что-то грузили, что-то выгружали; причаливали и отплывали пароходы.
Мансуров и Хайдар поднялись по ступенькам вверх на следующую улицу и направились к центру Якты-куля.
От ограды садика напротив райкома отделилась повозка. Тэзкирэ сдержала слово и прислала за Хайдаром.
Мансуров, попрощавшись, скрылся в дверях высокого, белеющего в сумраке здания райкома. У секретаря к ночи начинался второй рабочий день: ему предстояло провести совещание секретарей парторганизаций.
