Текст книги "Сумерки Европы"

Автор книги: Григорий Ландау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Впрочемъ, противъ естественнаго тяготѣнія Придунайскихъ странъ къ сближенію можно выставить вызванныя; политикой, въ частности заключеніемъ мира – взаимно непримиримыя ихъ столкновенія. Обобранная Венгрія во всякомъ случаѣ ненавидитъ сосѣдей, Италія, нѣкогда являвшаяся сферой вліянія Австріи, включаетъ ее нынѣ нѣкоторымъ образомъ въ сферу своего вліянія, вызывая естественное противодѣйствіе своихъ сосѣдей. Въ этихъ краяхъ, гдѣ разложившаяся держава нѣкогда скрѣпляла въ единство многообразіе народовъ и культурныхъ уровней, образуется сложное поле скрещивающихся тяготѣній и отталкиваній» Не имѣя возможности обезпечить за собой гегемоніи надъ ними въ случаѣ ихъ сближенія, Франція становится заинтересованной въ ихъ разрозненности и укрѣпленіи своего положенія путемъ искусственной поддержки однихъ противъ другихъ, путемъ внѣдренія своего вліянія военнаго и финансового, путемъ дипломатіи и политики. Пока еще далеко не проявилась вся сложность и острота создающагося здѣсь положенія, ибо пока здѣсь еще заняты самозакрѣпленіемъ, еще протекаетъ организаціонный періодъ. Только впослѣдствіи проявятся всѣ заложенныя затрудненія; и въ нихъ роль Франціи будетъ заключаться не въ стремленіи ихъ разрѣшить сообразно нуждамъ самихъ народовъ, т, е. по линіямъ ихъ культурнаго развитія и слѣдовательно европейскаго прогресса – а въ соотвѣтствіи со своими собственными цѣлями, для нихъ посторонними. Это не цѣли хозяйственной заинтересованности въ юго-средней Европѣ, это даже и не цѣли непосредственной политической заинтересованности въ ней. Это цѣли политической заинтересованности не въ ней, а въ Германіи (частью и въ Италіи). Другими словами страны юго-средней Европы нисколько не интересны для Франціи сами по себѣ, хотя бы въ той мѣрѣ, въ какой интересенъ государству его контрагентъ, процвѣтаніе котораго есть и для него самоцѣнность. Интересъ Франціи къ юго-средней Европѣ дважды внѣшній, – это интересъ въ томъ, чтобы отвратить отъ Германіи тѣхъ, кто къ ней тяготѣетъ и создать противъ нея зависимый отъ себя дополнительный оплотъ. Этотъ интересъ Франціи вторгается въ органическую ткань жизни народовъ механически и воздѣйствуетъ на нихъ въ плоскости инородныхъ съ ними интересовъ. Въ этомъ смыслѣ онъ искусствененъ и идетъ въ разрѣзъ съ самодовлѣющимъ теченіемъ ихъ жизни. Можетъ быть нѣтъ лучшаго символа этихъ отношеній, нежели положеніе маленькой Австріи. Едва ли не въ буквальномъ смыслѣ она единогласно стремится къ сліянію съ Германіей. Не стоитъ разбирать то классическое нарушеніе принципа самоопредѣленія народовъ, какое здѣсь проявляется въ противодѣйствіи осуществленію воли народа: народамъ, какъ оказывается, охотно предоставлялось самоопредѣляться лишь путемъ раскалыванія, а не путемъ спайки. Суть въ томъ, что этой напряженной волѣ, этому органическому жизненному тяготѣнію маленькой страны, подлинно задыхающейся въ своемъ одиночествѣ, оказывается противодѣйствіе, и страна обрекается на длительныя безпросвѣтныя бѣдствія и гибель изъ за внѣшнихъ – съ ней непосредственно ничего общаго не имѣющихъ – соображеній, изъ за соотношенія Франціи и Германіи[7]7
  Вершиной антантистской политики, а вмѣстѣ съ тѣмъ и незабываемымъ урокомъ въ области примѣненія принципа самоопредѣленія національностей, было бы осуществленіе мелькнувшей нынѣ (Августъ, 1922) въ печати мысли о раздѣлѣ Австріи между сосѣдними государствами. Не многимъ лучше, впрочемъ, будетъ и присоединеніе ея цѣликомъ къ какому либо одному изъ нихъ – итальянскому или славянскому.


[Закрыть]. Тоже самое, менѣе наглядно, но по существу столь же непреклонно, проявится и въ отношеніи ко всѣмъ другимъ юго-средне европейскимъ государствамъ; имъ всѣмъ угрожаетъ стать орудіями чуждой имъ игры. Это вовсе не значитъ, что каждая изъ этихъ странъ будетъ непремѣнно подвергаема притѣсненіямъ; наоборотъ, иная получитъ опору и содѣйствіе, но и это содѣйствіе будетъ несоотносительно ея органическимъ задачамъ или возможностямъ. Словомъ вмѣшательство будетъ механически несоотносительнымъ съ предметомъ воздѣйствія и въ этомъ смыслѣ нарушающимъ, какъ нарушающимъ будетъ вторженіе механическаго процесса въ органическое становленіе, движеніе иглой по паутинкѣ.

Далеко ли сумѣетъ Франція продвинуть эту свою политику? Можно думать, что не очень, что она встрѣтитъ уклончивость или противодѣйствіе въ культурныхъ и самосознающихъ центрахъ юго-средней Европы. Но въ этомъ уже скажется неудача политики, не ея существо. Это не мѣняетъ значенія ея по ея внутреннему смыслу – механическаго вторженія въ жизнь народовъ, во имя даже не столько враждебныхъ имъ, какъ просто совершенно чуждыхъ, органически не соотносительныхъ съ ними задачъ.

IV

Такъ исходный трагизмъ французскаго положенія ведетъ къ тому, что подавляется центральный творческій вождь въ средней Европѣ, малыя нарождающіяся государственности калѣчатся; остается одна Франція гегемономъ надъ Европой, подавляя ее для своей обезпеченности и спокойнаго существованія. Если бы дѣло такъ обстояло, то ясно, что этимъ въ обще-европейскомъ масштабѣ производилось бы все продолжающееся обезкровленіе Европы и дальнѣйшій подрывъ той культурной значимости, которая за ней еще сохранилась въ результатѣ войны. Ибо не можетъ одна Франція, какъ бы высоко культурна она ни была, сколько бы ни имѣла за собой вѣковъ интенсивной творческой жизни, не можетъ она одна за другихъ вести всю общеевропейскую работу. Но къ тому же дѣло обстоитъ еще хуже. Искаженность Средней Европы не можетъ не отразиться болѣзненно и на другихъ странахъ, и въ особенности не можетъ не подорвать положенія и работы самой Франціи. Нечего уже говорить о хозяйственной и финансовой связи Франціи съ Германіей. Упадокъ Германіи влечетъ за собой неуплату контрибуціи и слѣдовательно роковой ущербъ для Франціи; неупорядоченность и пониженіе хозяйства въ Европѣ отразится и на ея промышленной жизни.

Но есть здѣсь, быть можетъ, нѣчто еще болѣе глубокое – въ томъ вліяніи, которое подобныя отношенія къ сосѣдямъ должны произвести въ организаціонномъ строеніи и въ умонастроеніи самаго гегемона. Вѣчное напряженіе къ подавленію, къ искусственному внѣшнему вмѣшательству должно къ себѣ приспособить и самое строеніе государства: функція и здѣсь вырабатываетъ свой органъ. Призваніе, хотя бы и навязанное, подчиняетъ себѣ всю жизнедѣятельность, помыслы и привычки. Какъ профессія вырабатываетъ позу, выраженіе и даже теченіе мысли, такъ и постоянныя международныя задачи. Въ политической жизни будутъ вынесены наверхъ къ властнымъ центрамъ и узламъ тѣ, кто къ осуществленію подобныхъ задачъ приспособлены; учрежденія незамѣтно или нарочито будутъ претворяться, обрастать новыми, или отмирать въ соотвѣтствіи съ ними; въ обществѣ установится господство соотвѣтствующихъ настроеній и убѣжденій, школа посвятитъ себя подготовкѣ къ нимъ, вся страна въ ея глубинныхъ основахъ приспособится къ задачѣ внѣшняго вмѣшательства. Милитаризмъ, какъ орудіе давленія въ цѣляхъ самосохраненія; дипломатія, опирающаяся на милитаризмъ, принужденная не считаться съ жизненными тенденціями государствъ, а извнѣ направлять ихъ или на нихъ давить; настроенія заподазриванія и выслѣживанія; организація выжиманія соковъ изъ чужихъ народовъ въ свою пользу въ нѣкоторой степени взамѣнъ собственной работы; и все это – для охраны собственнаго благополучія подъ предлогомъ пышныхъ словъ, изображающихъ высокія идеи, какъ trade-mark на этикеткахъ продовольственныхъ суррогатовъ. При такихъ условіяхъ не только Франція должна мѣшать другимъ творить, она сама перестанетъ это дѣлать. Образъ тюремщика, лишь немногимъ болѣе свободнаго, чѣмъ заключенный, котораго онъ сторожитъ на уединенной, моремъ обмываемой скалѣ, вѣчный символъ подобныхъ отношеній. Паденіе Европы закрѣпляется не только силою давленія, посколько оно Европою испытывается, но и тѣмъ-же давленіемъ, посколько оно оказывается Франціей.

V

Подобная картина рисуется въ результатѣ того положенія, въ которомъ оказалась побѣдоносно-побѣжденная Франція. Я отнюдь не хочу утверждать, чтобы эта перспектива непремѣнно и осуществилась. Давить и распоряжаться вовсе не такъ просто; вѣчно преодолѣвать органическій жизненный ростъ и движеніе народовъ – ибо къ этому въ краткой формулѣ сводится намѣченный рокъ Франціи – задача безконечно трудная. Въ сущности великіе гегемоны только тогда становятся таковыми, когда путь ихъ возвеличенія, если и не осуществліяетъ, то во всякомъ случаѣ параллеленъ путямъ самодовлѣющаго движенія, хотя бы важнѣйшихъ подчинившихся имъ народовъ; когда по крайней мѣрѣ онъ не очень отклоняется отъ ихъ насущнѣйшихъ тяготѣній.

Стоять непрерывно на стражѣ того, какъ бы не ожилъ подавляемый противникъ, какъ бы не засвоевольничали руководимые подчиненные – задача не только не благодарная и мертвящая, но еще и чрезвычайно ненадежная. При недосмотрѣ и неудачѣ здѣсь слишкомъ легко упустить все сложно налаживаемое руководство. И уже теперь замѣтно, какъ тяготѣніе Франціи на нѣкоторыхъ путяхъ встрѣчаетъ противодѣйствіе: какъ будто начинаетъ Бельгія ускользать изъ безоговорочной опеки; какъ будто юго-средняя Европа частью показала, что умѣетъ и рѣшается не считаться съ Антантой, по своему распоряжаясь своими дѣлами. Но больше чѣмъ отъ заинтересованныхъ, начинаетъ Франція встрѣчать сопротивленіе роковому для нея и для Европы пути – у окружающихъ могучихъ державъ – у Англіи и Америки. Сейчасъ не мѣсто загадывать, куда приведетъ игра этихъ дѣйствій и противодѣйствій. Не слѣдуетъ считать исключенной возможность и того, что сама Франція внутри себя постепенно обрѣтетъ силы и самосознаніе для того, чтобы отойти отъ навязываемой ей судьбой роли европейскаго притѣснителя; для того, чтобы принятъ и примириться со своимъ положеніемъ слабѣйшаго побѣдителя. Какъ бы это ни казалось противорѣчащимъ человѣческой природѣ, не зачѣмъ считать совершенно исключенной и подобную возможность. Болѣе чѣмъ вѣроятно, что здѣсь не будетъ прямого пути, что даже въ случаяхъ его измѣненія послѣдуютъ и рецидивы, и что отступленія будутъ прикровенны, какъ обмачивы – лозунги. Въ эпоху мирной непрерывности – инерція можетъ удерживать слабѣющую державу въ положеніи сильнѣйшей и задерживать крѣпнущую въ положеніи слабѣйшей. Во времена неустановившіяся, во времена ломокъ и привычныхъ непривычностей – труднѣе сохранитъ за собой необоснованное положеніе; объективный вѣсъ народа проявляется здѣсь объективнѣе въ столкновеніяхъ и противодѣйствіяхъ, и взвѣшенное всеобщимъ взаимнымъ напряженіемъ государство, будетъ точнѣе оттѣснено на подобающее ему по его потенціямъ мѣсто. Но произойдетъ ли это болѣе или менѣе безболѣзненно или въ движеніи оно въ осколки раздробитъ окружающіе народы и само на этихъ осколкахъ разобьется – въ этомъ вопросъ.

Не за чѣмъ, да и нѣтъ возможности учитывать шансы того или иного исхода, отыскивать возможности промежуточныхъ или переходныхъ рѣшеній. Задача заключалась лишь въ томъ, чтобы показать, какъ своеобразное положеніе Франціи, созданное войной, толкаетъ ее къ такому поведенію, которое самостоятельно изъ себя заново ведетъ къ продолжающемуся разгрому и приниженію Европы, отчасти включая и ее самое. Что на дѣлѣ эта тяга и осуществилась въ первые повоенные годы – явно обнаруживается ихъ исторіей; не будемъ загадывать, въ какой мѣрѣ она дальше будетъ осуществляться, или будетъ прервана другими процессами. Во всякомъ случаѣ одно должно быть установлено: не только къ сохраненію 'европейскаго упадка, но и къ продолжающемуся его усугубленію приводитъ сохраненіе того создавшагося въ ней положенія, что побѣдоносная слабѣйшая Франція осталась лицомъ къ лицу съ побѣжденной сильнѣйшей Германіей. Паденіе можетъ быть остановлено лишь измѣненіемъ этого положенія, признаніемъ Франціей въ своей (общей съ союзниками) военной побѣдѣ – своего историческаго пораженія и примиреніемъ съ соотвѣтствующимъ мѣстомъ. Другими словами, это предполагаетъ возстановленіе Германіи, предоставленіе ей на европейскомъ материкѣ того мѣста, ко-торое исторически ей принадлежитъ, предполагаетъ органическое выпрямленіе европейскаго материка, исправленія внесенныхъ въ него внѣевропейскимъ вмѣшательствомъ искривленій.

Конечно, одной резиньяціей Франціи еще не разрѣшается европейская проблема, ибо въ концѣ концовъ даже и низведеніе Франціи само по себѣ отнюдь не означаетъ возведенія Германіи. Скорѣе всего – судя по всему происходящему – естественно себѣ представить такое одновременное на нихъ обѣихъ давленіе Англіи, которое удерживая Германію въ ея подчиненномъ подопечномъ состояніи вмѣстѣ съ тѣмъ зазаставило бы и Францію отказаться отъ своей побѣдоносной самостоятельности. Но это уже другой – послѣдующій – вопросъ. Пусть весь европейскій материкъ подпалъ подъ внѣшнюю гегемонію, но и въ своемъ составѣ онъ имѣетъ калѣчащую его пружину. Устраненіе этой пружины еще не даетъ высвобожденія материка, но оно невозможно и безъ ея устраненія. Есть разныя силы умаленія Европы; нынѣшнее франко-германское соотношеніе не единственная изъ нихъ. Но безъ его измѣненія не можетъ быть рѣчи о спасеніи и возстановленіи того европейскаго культурно-государственнаго достоянія, которое еще возможно спасти и возстановить.

И надо опредѣленно сказать, что изъ двухъ гегемоній – французской и англійской – все же менѣе для Европы губительна вторая. Ибо гегемонія англійская низводитъ всю Европу на положеніе подчиненное, дѣлаетъ ее цѣликомъ зависимой и данницей міровой державы. Но держа всю Европу въ слабости и зависимости, – она все же дастъ въ этихъ предѣлахъ сложиться болѣе или менѣе нормальной жизни и нормальнымъ отношеніямъ. Европа же нормально, хотя подъ сурдинку, живущая, производительно работающая, хотя бы и на другихъ, – вновь постепенно окрѣпнетъ. И если Ирландія добивается своего, если Египетъ добивается своего, то своего добьется и окрѣпшая Европа. Она вернется къ самостоятельности черезъ внутреннее оздоровленіе. Трудная, печальная перспектива для міровой распорядительницы вчерашняго дня, но – перспектива. Наоборотъ, гегемонія Франціи – какъ выше было намѣчено – есть имманентное самоискаженіе европейскихъ отношеній, подавленіе Европы изнутри. И потому изъ нея проистекаетъ не только слабость, не только пониженность ея жизни, но и пораженность ея возможностей; она организуетъ не только подчиненіе, изъ котораго все же мыслимо выбиться, она организуетъ самопораженіе, изъ котораго выхода нѣтъ. Внѣшняя тяжесть и внутренняя болячка – таково различіе этихъ двухъ гегемоній. Первую мыслимо здоровому организму скинуть; вторая дѣлаетъ здоровье невозможнымъ.

3. ДВА МИЛИТАРИЗМА

Стремленіе къ господству Франціи надъ Европой подчасъ истолковывается такъ, что сейчасъ на мѣсто германскаго милитаризма сталъ милитаризмъ французскій; послѣ Вашингтонской конференціи, на которой Франція проявила настойчивость въ отстаиваніи своего подводнаго флота, такая точка зрѣнія стала высказываться и въ средѣ ея бывшихъ союзниковъ; тѣмъ болѣе естественно стать на нее врагамъ. Тѣмъ не менѣе правильной ее нельзя признать, ибо въ ней сказывается то самое непониманіе современнаго милитаризма, которое было столь типично для нареканій, въ свое время направленныхъ противъ Германіи.

I[8]8
  Настоящая глава составляетъ часть статьи «Культурныя зависимости», напечатанной въ «Сѣверныхъ Запискахъ», 1915 г., Іюнь– Августъ, и написанной въ ту раннюю пору войны съ цѣлью возраженія (въ предѣлахъ цензурныхъ возможностей) на обычныя въ то время противопоставленія германскаго милитаризма антантистской мирной гражданственности.


[Закрыть]

Къ теоріямъ, испытавшимъ разрушительное дѣйствіе войны, несомнѣнно, приходится отнести и классическое положеніе позитивизма, противопоставлявшее, какъ два несовмѣстимыхъ и враждебныхъ типа культуры – культуру промышленную и культуру воинскую. Первая казалась дѣломъ настоящаго и будущаго; вторая – остаткомъ прошлаго; первая идетъ на смѣну второй вмѣстѣ съ наукой, съ моральнымъ закрѣпленіемъ мирнаго общественнаго обихода; и всѣмъ своимъ укладомъ, внѣдряемымъ воспитаніемъ, привычками, всѣми предпосылками и послѣдствіями своего существованія – оттѣсняетъ, съ корнемъ выпалываетъ вторую.

А между тѣмъ, если есть сейчасъ убѣжденіе, которое согласно раздѣляется обѣими враждующими на смерть сторонами, которое восторжествовало по всей линіи, и всюду громогласно признано, лихорадочно претворяемое въ дѣло, – такъ это убѣжденіе въ тѣснѣйшей связи и зависимости промышленнаго и воинскаго дѣла, дѣла мира и дѣла войны, организаціи общегражданскаго творчества и международнаго столкновенія.

Враги Германіи корятъ ее ея милитарною культурной и организованностью; сами нѣмцы нисколько отъ своей военной подготовленности и не отрекаются. Что союзники вмѣняютъ въ преступленіе, за что призываютъ къ борьбѣ до конца, въ томъ нѣмцы видятъ свою гордость, оплотъ своей культуры, фактовъ никто не отрицаетъ. Но было бы верхомъ близорукости не усматривать, что Германія въ тѣ же десятилѣтія, въ которыя развивала свою военную организацію, въ тѣ же сорокъ лѣтъ, въ которыя по всеобщему утвержденію готовилась къ войнѣ, – развивала съ необычайной интенсивностью и свою промышленность, сельское хозяйство, вообще свою организацію мира. Сколько бы корпусовъ воиновъ ни выставила она на поле народныхъ битвъ, она выставила въ предыдущія десятилѣтія не меньше корпусовъ инженеровъ и химиковъ, коммивояжеровъ и профессоровъ, торговцевъ и агрономовъ – на поприще мирнаго соревнованія.

То германское засилье, противъ котораго ведется теперь дѣятельная борьба не только въ Россіи, но и во Франціи и въ Англіи, – это вѣдь засилье мирнаго времени, незамѣтной мирной работы и организаціи. Цѣлыя отрасли наиболѣе необходимыхъ для современной культуры производствъ – оказались сосредоточенными въ рукахъ Германіи, ею созданными; а въ другихъ областяхъ она уже догоняла, уже кое гдѣ едва ли не вытѣсняла страны – Англію, Францію – задолго до нея закрѣпившія за собой господствующее положеніе. Приблизительно пол вѣка отдѣляетъ отъ настоящей войны серію послѣднихъ войнъ, которыя Германія вела и на которыхъ создалась. Этимъ промежуткомъ времени она воспользовалась во всю, ибо менѣе чѣмъ полувѣковая работа вынесла ее изъ средне-европейскаго захолустья на міровой просторъ; превращеніе почти фантастическое совершилось съ необычайной быстротой, – и вполнѣ естественно, какую тревогу оно обоснованно внушило господствовавшимъ доселѣ западноевропейскимъ державамъ. Нѣмецкіе товары во всевозможныхъ странахъ и наивысшей, и наинизшей культуры, немецкіе корабли – на всѣхъ моряхъ; нѣмецкія книги во всѣхъ библіотекахъ; нѣмецкіе приборы – во всѣхъ лабораторіяхъ, нѣмецкія факторіи, нѣмецкіе посредники, нѣмецкіе ученые, нѣмецкіе мастера.

Сорокъ четыре года нѣмцы готовились къ войнѣ, – кто не знаетъ этого теперь изъ безчисленныхъ статей и рѣчей, доведшихъ эту мысль до всякаго, кто только способенъ къ ней прислушаться. Но думать, что они только этимъ и занимались сорокъ четыре года – значило бы ничего не понять въ ихъ работѣ; утверждать это – значитъ вводить въ заблужденіе родную страну. Вѣроятно, будетъ небольшой ошибкой предположить, что нѣмецкая стратегическая аггрессивность, и даже самая теорія таковой – только одно изъ приложеній и проявленій того общаго натиска, который они въ своихъ «кузницахъ» не только подготавливали, но уже и осуществляли сорокъ четыре года. Не 1 Августа былъ впервые брошенъ вызовъ и ультиматумъ германскимъ властелиномъ; въ сущности это около полувѣка уже дѣлали его подданные, нѣмецкіе строители, предприниматели, химики, посредники. Сорокъ лѣтъ Германія съ поразительнымъ натискомъ пробивалась къ міровому господству молотомъ, прежде чѣмъ вынуть съ тою же цѣлью мечъ. Молотъ и мечъ ея выкованы на одной наковальнѣ, и управляютъ ими однѣ руки; или – если воспользоваться болѣе современнымъ образомъ – огонь артиллерійскій оказался лишь претвореннымъ огнемъ доменныхъ печей.

Если Германія оказалась страной наиболѣе милитарной, то она въ той же мѣрѣ и страна наибольшаго индустріальнаго развитія; ея воинская организація соотвѣтствуетъ ея организаціи производительной; ея военная предусмотрительность соотвѣтствуетъ ея продуманности соціально-хозяйственной. Военное и индустріальное государство оказались въ ней слиты; теорія объ ихъ противоположности разсѣялась, какъ дымъ. Едва ли когда либо истина съ такою наглядностью и быстротой овладѣвала сознаніемъ правящихъ и массъ, ученыхъ и профановъ. Въ современномъ обществѣ индустріализмъ не противоположенъ милитарности; миръ – основа войны; на войнѣ воюютъ миръ, умѣнія, навыки, организація, цѣнности мира. Война – не отличная отъ мира культура, а только опредѣленное использованіе постояннаго мирнаго уклада для острыхъ боевыхъ задачъ.

* * *

Итакъ, въ современности культура мира не противоположна военной культурѣ, а служитъ ей оплотомъ, питая ее собой. На тылъ опирается фронтъ; промышленнымъ напряженіемъ живутъ напряженія военныя.

Но, можетъ быть, въ этомъ еще нѣтъ отрицанія того основного противоположенія, которое позитивизмъ установилъ между индустріальнымъ и военнымъ укладомъ. Вѣдь военное государство не предполагаетъ, что оно посвящаетъ себя всецѣло культурѣ войны и военныхъ цѣнностей, воздерживаясь отъ хозяйственной, духовной работы; оно предполагаетъ только, что хозяйственная, соціальная, духовная работа – какъ бы пышно она ни развивалась – развивается подъ воздѣйствіемъ возможной войны, въ военныхъ интересахъ и цѣляхъ, въ подчиненіи военному принципу. И тѣсное сплетеніе и зависимость «войны» отъ «мира», можетъ быть, нисколько не является свидѣтельствомъ значенія мирной гражданской культуры на войнѣ, а, наоборотъ, является только доказательствомъ милитаризма самой мирной культуры, подчиненія, порабощенія ея цѣлямъ войны.

Однако, не нужно слишкомъ длинныхъ разсужденій, чтобы понять всю ошибочность подобной поверхностной точки зрѣнія.

Быстрота передвиженій искони была могучимъ средствомъ военныхъ успѣховъ; Аннибалъ, Суворовъ, Наполеонъ – тому вѣковые свидѣтели. «Ногами одерживаются побѣды», – это, конечно, односторонняя условность, но въ ней лежитъ серьезная доля правды. Однако, въ современности, при средствахъ современной культуры, войска передвигаются преимущественно не ногами, а колесами. Техника и здѣсь исполняетъ свое извѣчное предназначеніе – замѣщать, безконечно усиливая и совершенствуя, функціи человѣческихъ органовъ, помощь животныхъ организмовъ. Желѣзныя колеи, подвижной составъ, топливо, моторы внутренняго сгоранія, хорошія дороги, постоянные мосты или техника ихъ скораго наведенія – этимъ и подобнымъ достигается быстрота передвиженія. Конечно, желѣзныя и шоссейныя дороги могутъ быть проведены со спеціально стратегическими цѣлями; автомобили могутъ быть подготовлены на случай войны и т. п. Но совершенно ясно, что весь въ военныхъ цѣляхъ организованный транспортъ можетъ быть лишь привходящимъ, дополняющимъ самодовлѣющій транспортъ мирнаго времени. Хозяйственный расцвѣтъ, быстрота общенія и обмѣна, духовнаго и матеріальнаго, необходимость и жажда передвиженія, сбыта и удобствъ, хлѣба и роскоши, просвѣщенія и обработки земли – приводитъ къ созданію, поддержанію и непрерывному развитію сложнѣйшей сѣти всевозможныхъ путей и средствъ сообщенія. Этотъ процессъ имѣлъ мѣсто въ Германіи такъ же, какъ и въ Бельгіи, во Франціи, какъ и въ Англіи. Къ густой сѣти самодовлѣющаго мирнаго назначенія, нетрудно прибавить дополнительныя звенья, или внести въ нее измѣненія и отклоненія, предусматривающія уже чисто военныя назначенія, или дающія возможность въ случаѣ нужды приспособить ее къ таковымъ. Но рѣшительно нѣтъ и не можетъ быть того напряженія финансоваго, хозяйственнаго, общесоціальнаго, помощью котораго можно было бы построить хотя бы малую часть подобной сѣти въ специфически военныхъ цѣляхъ. Только потому существуютъ въ такомъ большомъ масштабѣ столь необходимые для войны желѣзныя и шоссейныя дороги, каналы, паровозы, вагоны, автомобили, что они въ подавляющей своей части каждодневно используются для нуждъ каждодневной жизни; ее питаютъ и ею окупаются; и этимъ создаютъ могучій организмъ, способный въ нужную минуту легко превратиться и въ боевое орудіе. Да и чисто стратегическія дороги въ мирное время естественно используются въ мирныхъ же дѣловыхъ и жизненныхъ цѣляхъ, и тѣмъ самымъ обрастаютъ хозяйственными и бытовыми назначеніями. Держать потребное число паровозовъ и автомобилей про запасъ, на случай войны – абсолютно невозможно; война будетъ располагать ими, поскольку они были созданы для самодовлѣющихъ мирныхъ цѣлей.

Конечно, и всего богатства средствъ передвиженія мирнаго времени можетъ оказаться недостаточнымъ для военныхъ нуждъ; потребуются новыя, дополнительныя; ихъ надо будетъ тутъ же на мѣстѣ спѣшно заготовлять; и опять таки ясно, что эта уже чисто военная заготовка будетъ мыслима только тогда, когда въ странѣ имѣется достаточно соотвѣтствующихъ заводовъ, станковъ, машинъ, достаточно численные кадры рабочихъ, мастеровъ, инженеровъ, химиковъ. И опять таки было бы ни съ чѣмъ несообразно думать, что все это можно приготовить впрокъ на случай войны и примѣнительно къ войнѣ; что заводы будутъ въ ожиданіи ея стоять безъ дѣла, отъ времени до времени подвергаясь ремонту, что машины будутъ бездѣйствовать, инженеры и рабочіе упражняться, получая жалованье и пенсіи. Имѣется, конечно, и специфически военная матеріальная часть – корабли, пушки, снаряды и пр. – которая находится именно въ подобномъ положеніи; въ подобномъ же положеніи находятся и профессіонально-военные личные кадры. Но это лишь ма-лая часть того, что нужно для войны, и если и въ этой части требуется усиленное производство, то его можетъ доставить лишь богато оборудованная промышленность, пышно расцвѣтающая въ мирное время въ самодовлѣюще хозяйственныхъ мирныхъ цѣляхъ. И то, что относится къ средствамъ передвиженія, одинаково относится и ко всѣмъ другимъ областямъ, къ продовольствію и снаряженію, ко всему, что можетъ понадобиться для войны и не можетъ быть впрокъ заготовлено. Только непрерывное мирное творчество во всѣхъ областяхъ производства создаетъ тѣ мирные аппараты, скопленія цѣнностей и навыковъ, которые въ нужную минуту могутъ быть использованы для специфически военныхъ цѣлей.

О трехъ вещахъ, необходимыхъ для войны – деньги, деньги и деньги – уже давно брошено крылатое слово. Оно, правда, относится къ менѣе сложной общественной средѣ; сейчасъ, пожалуй, двѣ изъ этихъ трехъ вещей измѣнились, сейчасъ нужны – деньги, кредитъ и кредитъ. Какъ бы то ни было, финансовая проблема сейчасъ стоитъ на первой очереди проблемъ войны (правда, на ряду со многими другими, ибо преимущественное мѣсто зависитъ здѣсь въ сущности не отъ объективнаго положенія, а отъ направленія вниманія). И опять таки безъ дальнихъ словъ ясно, въ какой мѣрѣ здѣсь окажется несостоятельнымъ подчиненіе гражданской культуры задачамъ ожидаемой войны. Ясно, что проблема финансовъ есть проблема прежде всего мирной организаціи государства для цѣлей мирной работы, при условіяхъ мирной жизни. Кредитъ связанъ со всею совокупностью мирнаго труда, доходы государства связаны со всенародной работой и распредѣленіемъ, съ хозяйственной политикой, банковой организаціей, внутреннимъ строемъ, внѣшнимъ обмѣномъ. Быть можетъ, нѣтъ болѣе разительной иллюстраціи отстаиваемой здѣсь точки зрѣнія, какъ знаменитый германскій неприкосновенный военный фондъ, хранившійся въ Юліевой башнѣ. Вотъ истинное соотношеніе для дѣла войны – спеціально воинской и общегражданской культуры, вотъ ихъ удѣльный вѣсъ: сто двадцать милліоновъ марокъ золота, неприкосновенно сохраняемыхъ на случай войны и свыше милліарда государственнаго золотого запаса, за годъ войны увеличеннаго изъ запасовъ народныхъ на четыре шестыхъ, – и многомилліардные займы. Юліева башня – это специфически воинская подготовка; запасы имперскаго банка, займы – это результатъ многолѣтней общенародной работы. И то же относится и къ другимъ странамъ – къ Франціи, и Англіи – гдѣ единственнымъ военнымъ фондомъ и былъ фондъ народнаго труда.

Но не одна техника мирной культуры, матеріальная и общественная, заводская и финансовая, имѣетъ непосредственное отношеніе и рѣшающее значеніе для дѣла битвъ. Ибо все связано со всѣмъ въ сплетеніи культурнаго соnsensus'a. Безъ науки и притомъ безъ самодовлѣющей систематической науки для науки – нѣтъ широкаго развитія техники, а слѣдовательно нѣтъ и успѣшной войны. Расцвѣтъ химической промышленности связанъ съ каѳедрами теоретической химіи, съ лабораторіями самодовлѣюще научнаго изслѣдованія. Чистая математика процвѣтаетъ тамъ, гдѣ умѣло строятъ мосты и творчески проектируютъ машины; экономическія и правовыя науки развиваются тамъ, гдѣ съ тщательною предусмотрительностью организуютъ общественныя функціи и регулируютъ хаосъ хозяйственной жизни. А гдѣ внѣдренъ вкусъ къ теоретическому знанію вообще, тамъ процвѣтаютъ въ отдаленіи отъ всякой техники – и исторія, и филологія. Гдѣ развиваются математика и экономика, исторія и химія, тамъ подвергаются анализу и предпосылки этихъ дисциплинъ, – не только теоріи техники, но и теоріи этихъ теорій, теорія знанія, философія. Ибо философія расцвѣтаетъ не тамъ, гдѣ полудосужая мысль развиваетъ взглядъ и нѣчто о томъ, что попадается въ поле ея вниманія; а тамъ, гдѣ мысль человѣческая упорно преодолѣваетъ всякія сопротивленія, а слѣд., и тѣ, которыя она сама себѣ создаетъ.

Я почти не уклонился въ сторону отъ вопроса о непосредствонномъ соотношеніи культуры мирной и воинской. Правда, философъ можетъ непосредственно лишь мало пригодиться въ дни битвъ; и значительная доля того прикладного – къ настроеніямъ и инстинктамъ – философствованія, которое вызвано военными событіями, безъ ущерба для военныхъ дѣйствій и съ выгодой для ясности общественнаго сознанія могло бы (какъ то и подобаетъ подлинному философствованію) спокойно вылежаться въ авторскихъ мозгахъ или портфеляхъ, по крайней мѣрѣ, до наступленія мирныхъ временъ. Но вотъ біологи и химики, врачи и экономисты и многіе другіе теоретики, вѣроятно, во всѣхъ воюющихъ странахъ оказали неоцѣнимыя услуги непосредственно дѣлу войны или; Опосредствованно дѣлу организаціи «тыла», и слѣд., опять-таки дѣлу помощи войнѣ. Все это потребовало быструю импровизацію творческой и исполнительской работы цѣлой массы ученыхъ или во всякомъ случаѣ сложно обученныхъ людей. Непосредственная связь подобныхъ явленій, – а ихъ можно предполагать великое множество – съ уровнемъ просвѣщенія и самодовлѣющей научной работы, не требуетъ доказательствъ, какъ не требуетъ доказательствъ и громадное значеніе ихъ для военныхъ задачъ и успѣховъ. Чѣмъ совершеннѣе наука, самодовлѣющая, мирная наука данной страны, тѣмъ болѣе неожиданной подмоги она, несомнѣнно, оказала въ дѣлѣ разрѣшенія неожиданныхъ затрудненій и непредвидимыхъ препятствій боевой дѣятельности.

* * *

Не только техника мирнаго времени, общественная организація, интеллектуальная работа, – но и то, что принято отдѣлять отъ нихъ, какъ «внутреннюю», моральную жизнь духа, какъ она развилась въ мирное время, участвуетъ рѣшающимъ образомъ въ ратномъ дѣлѣ. Впрочемъ, отдѣленіе внѣшней культуры отъ внутренней, – техники отъ морали, – столь ходкое уже и до войны, въ частности въ россійской литературѣ, и вообще основано на поверхностномъ пониманіи и той и другой. Даже если взять кажущіяся крайности – съ пропускомъ многихъ связующихъ ихъ промежуточныхъ звеньевъ – мораль и матеріальную технику, то нельзя не признать, что первая есть функція второй въ такой же мѣрѣ, какъ вторая – функція первой.