Текст книги "Сумерки Европы"

Автор книги: Григорий Ландау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Возможно, что въ какой либо новой коньюнктурѣ, какой либо договоръ еще будетъ заключенъ и долги частично или цѣликомъ-отпущены; хотя второе и будетъ чрезвычайно существенно, но въ общемъ положеніе уже не измѣнится: во первыхъ, уже протекли годы, въ которыхъ опредѣлилась политика Франціи, предопредѣливъ многое въ будущемъ, во вторыхъ, это измѣненіе будетъ уже не тѣмъ, чѣмъ было бы при заключеніи мира – не способомъ ликвидаціи войны, а въ новой обстановкѣ и чѣмъ то новымъ, – учетомъ промышленныхъ и финансовыхъ интересовъ времени своего заключенія. И наконецъ, въ третьихъ, и это важнѣе всего, какъ бы дальше ни развернулись событія, все же выходъ изъ альтернативы остаться слабѣе своего побѣжденнаго врага, или вассаломъ своихъ союзниковъ – для нея едва-ли еще сохранился.

Были повидимому мечты выйти изъ этого положенія: мелькнула мысль о романской федераціи, которая должна была бы охватить, какъ романскія страны Европы, (Францію, Италію, Испанію) съ ихъ африканскими и малоазіатскими колоніями, такъ и Южную Америку. Безспорно, такое всероманское объединеніе представляло бы большую мощь и повело бы по новымъ путямъ судьбы Европы, частью воздѣйствуя и на весь міръ. Однако для подобной концепціи едва ли въ исторической дѣйствительности имѣется хоть сколько нибудь реальныя основы. Выше уже было отмѣчено, что пока что Италія и является естественнымъ ближайшимъ соперникомъ Франціи въ Средиземноморскомъ бассейнѣ – ближайшей сферѣ распространенія обѣихъ. Что касается Испаніи и Южной Америки, то здѣсь, повидимому, дѣйствительно естественны расовыя и культурныя сближенія и сростанія; быть можетъ, съ большей или меньшей скоростью они и станутъ проявляться въ будущемъ. Но прежде всего подобные процессы сближенія и сростанія требуютъ помимо большой активности – и не малаго числа десятилѣтій; едва ли это дѣло – по крайней мѣрѣ, если разсматривать его въ крупныхъ рѣшающихъ размѣрахъ – ближайшей трети, а можетъ быть и половины вѣка. Но главное въ томъ, что даже и при его осуществленіи нѣтъ основанія ожидать дальнѣйшаго сближенія этого объединенія именно съ Франціей. Испанія а въ особенности Южная Америка скорѣе заинтересованы въ хозяйственномъ сближеніи съ Германіей, чѣмъ съ Франціей; одного филологическаго родства и можетъ быть нѣкоторой культурной близости далеко недостаточно, чтобы пересилить эти глубокія міровыя, хозяйственныя, политическія тяготѣнія. Испанско-американскому міру, можно думать, предстоитъ еще большая активная историческая будущность; когда онъ выйдетъ на арену міровыхъ состязаній не только какъ совокупность странъ съ богатѣйшими природными возможностями, пока связуемыхъ съ другими лишь сѣтью торговыхъ сношеній, – а со всѣмъ давленіемъ активной политики – еще разъ заколеблется міровое равновѣсіе, снова сдвинувъ свои центры. Но этому еще должны предшествовать десятилѣтія внутренняго роста, насыщенія численно увеличивающимся населеніемъ и матеріальной культурой. Грандіозный воспріемникъ, легко впитывающій въ себя неограниченныя массы людского матеріала и людской энергіи, долженъ стать источникомъ самостоятельныхъ экспансивныхъ устремленій; должна произойти переработка центростремительныхъ процессовъ въ центробѣжные. Эта эпоха и сама по себѣ наступитъ не завтра; а потому о всероманскомъ союзѣ, а тѣмъ болѣе о сближеніи съ Франціей, какъ о реальной политической возможности ближайшаго историческаго періода, не можетъ быть рѣчи.

И остается тотъ голый и богатый глубочайшими послѣдствіями для предстоящей судьбы Европы фактъ, что лицомъ къ лицу въ ней остался побѣдитель, слабѣйшій побѣжденнаго, пострадавшій больше него.

2. УЩЕРБЛЕНІЕ ЕВРОПЫ

I

Мыслимо ли санкціонировать такое состояніе: признать себя слабѣйшимъ, принять свои военныя испытанія; или другими словами – будучи побѣдителемъ, признать себя побѣжденнымъ. Допустимо-ли, хотя бы и использовавъ одержанную побѣду съ тѣмъ, чтобы возможно больше улучшить свое положеніе, – все же въ основномъ примириться съ признаніемъ себя слабѣйшимъ и потерпѣвшимъ. Уже одна подобная формулировка даетъ сама на себя и отвѣтъ. Чтобы страна, находящаяся въ вознесеніи побѣды, одержанной величайшимъ напряженіемъ и оплаченной несказанными жертвами, обладая реальностью господства, добровольно стала въ положеніе побѣжденной, – это было бы такимъ искаженіемъ человѣческой природы, ожидать котораго ни съ чѣмъ не сообразно. Даже, если бы въ дѣйствительности и не оставалось другого выхода, если бы таковой была неумолимая дѣйствительность, все таки исканіе выхода, стремленіе испытать всѣ пути для его обрѣтенія – диктуется самимъ положеніемъ. И по-сколько выходъ, какъ выше было отмѣчено, не можетъ быть найденъ путемъ усиленія себя, съ помощью сохраненія военныхъ союзовъ и вообще сохраненія мощи военнаго времени, постолько его остается искать по пути умаленія силъ противника, за счетъ ущербовъ наносимыхъ врагу, которые либо покрыли бы собственные ущербы, либо ихъ превзошли.

Если въ результатѣ войны побѣдитель оказывается слабѣе побѣжденнаго, ему остается приступить къ дальнѣйшему ослабленію побѣжденнаго; если побѣдитель пострадалъ больше него, надо причинить ему дальнѣйшее страданіе. Этимъ опредѣляется послѣвоенная политика, Версальская и по-версальская. Надо отнять воинскую силу во всѣхъ ея видахъ и предпосылкахъ, и самыя предпосылки ея возстановленія; надо переложить на побѣжденную сторону всѣ ущербы, истощивъ ее уничтожающей контрибуціей; надо отнять у нея навсегда, или на время съ шансами перевести эту временность въ вѣчность – источники доходовъ, распорядительства производствомъ, богатство и самую возможность создавать богатства. Именно, въ противорѣчіи создающемся на этой почвѣ и сказывается діалектическая непреложность задачи. Если бы дѣло было только въ возмѣщеніи понесенныхъ убытковъ, или хотя бы въ томъ, чтобы налиться силами за счетъ побѣжденной Германіи, – задача стояла бы такъ, что Германіи надо дать возможность оправиться, стать процвѣтающей, чтобы имѣть, что отъ нея отнимать. Но процвѣтаніе и богатство есть сила и противорѣчитъ задачѣ ослабленія; ослабленіе же лишаетъ возможности изобильнаго производства, благъ, кои можно было бы въ свою пользу отнимать. Такимъ образомъ неизбѣжность противорѣчія опредѣляется существомъ задачи. И такъ какъ ослабленіе врага все же существеннѣе покрытія ущербовъ за его счетъ, то въ общемъ довольно долго преодолѣваетъ именно эта тенденція. Тою же задачей опредѣляется и характеръ контрибуціи и другихъ воздѣйствій на побѣжденную сторону. Обыкновенно войны заканчиваются опредѣленнымъ, такъ сказать, однократнымъ передвиженіемъ силъ, территорій и средствъ отъ побѣжденной стороны на сторону побѣдителя: отнимаются земли, сносятся укрѣпленія, налагаются контрибуціи. Здѣсь это казалось – и съ точки зрѣнія поставленной выше задачи и было – слишкомъ мало. Все однократное покрываемо неопредѣленной во времени растяжимостью и возможнымъ нарастаніемъ послѣдующихъ усилій. Надо было установить такую систему воздѣйствія на побѣжденнаго, которая предоставляла бы и возможность послѣдующаго вмѣшательства, контроля, давленія и увеличенія давленія. Сумма возмѣщенія не была назначена въ договорѣ, но и при послѣдующемъ назначеніи она была установлена въ такомъ масштабѣ, чтобы въ продолженіи десятилѣтій позволить побѣдителю сохранить активную возможность увеличенія своего давленія, возможность извлеченія всей будущей производительности изъ живой дѣятельности страны – и тѣмъ возможность ее въ теченіе десятилѣтій парализовывать. Въ сущности вѣдь и послѣ того, какъ сумма была назначена, распредѣлена на десятилѣтія и обезпечена непрерывностью давленія, – кромѣ того была сохранена про запасъ еще особая сумма, превышающая первую, способы взысканія которой цѣликомъ отложены на будущее. Быть можетъ ее и не предполагалось взыскивать, но она все же остается, какъ дополнительный камень на всякій случай – «чтобы встать онъ изъ гроба не могъ». Вообще отказъ отъ однократнаго опредѣленія повинности и обязанности побѣжденнаго и замѣна такового организаціей длительнаго послѣдующаго установленія контроля за исполненіемъ – всецѣло обусловлены именно идеей: не дать подняться, не столько обезпечить себѣ удовлетвореніе требованій, сколько, наоборотъ, обезпечить себя отъ возможности ихъ удовлетворенія, хотя бы путемъ исключительныхъ усилій; и словомъ – обезпечить за собой распорядительство въ побѣжденной странѣ. Неосуществимость заданія получаетъ здѣсь значеніе самостоятельное на ряду съ его высотой. Формально говоря, мы имѣемъ здѣсь возвращеніе къ типу стародавнихъ завершеній войнъ путемъ организаціи господства надъ побѣжденнымъ, путемъ «порабощенія» его.

Однако и въ этомъ еще нѣтъ разрѣшенія задачи слабѣйшаго и потерпѣвшаго побѣдителя стать сильнѣйшимъ. Ибо сколько ни отнимать созданнаго народомъ, важнѣйшее богатство есть все же способность созиданія; какъ бы ни обезпечивать возможности выкачиванія изъ народа его будущаго производства, важнѣйшая гарантія – это неспособность народа измѣнить условія своего бытія, своего международнаго тягла. Можно лишить его силы сейчасъ, но кто гарантируетъ отъ творчества, отъ изобрѣтеній, отъ организаціонныхъ умѣній и народной воли завтрашняго дня, или слѣдующаго поколѣнія. И, значитъ, сохраняя не пораженнымъ послѣдній источникъ этихъ возможныхъ усилій и воли и вмѣстѣ съ тѣмъ оказывая давленіе на его проявленія, – съ одной стороны, не обезпечиваешь себя отъ него, а съ другой – пріуготавливаешь только тѣмъ болѣе напряженный въ послѣдующемъ его прорывъ. Единственное подлинное обезпеченіе себя отъ него – это поразить самую народную основу, заглушить самый предѣльный источникъ народныхъ силъ, разслабить ихъ глубинную пружину.

Быть можетъ, именно на это и была направлена система униженія Германіи, устраненія изъ международнаго оборота, изъ культурнаго общества. Но въ концѣ концовъ, хотя это и дѣйствуетъ глубоко, поражая моральную сердцевину народа, но все же можетъ быть покрыто и исцѣлено теченіемъ времени; можетъ быть исцѣлено, какъ внутренними силами, такъ и заживляющими вліяніями другихъ народовъ, не обязанныхъ вѣдь навѣки оставаться на сторонѣ вчерашнихъ побѣдителей. Рѣшающей гарантіей слабости является лишь ударъ по самому народному субстрату, умаленіе его въ его численной государственно спаянной плотности; другими словами, – расчлененіе народа и государства.

Непосредственно прибѣгнуть къ расчлененію – напримѣръ, путемъ уничтоженія германской имперіи и сохраненія лишь отдѣльныхъ составляющихъ ее государствъ – было вѣроятно невозможно уже въ силу слишкомъ рѣзкаго противорѣчія такой мѣры провозглашеннымъ принципамъ войны. (Пожалуй, такое противорѣчіе могъ бы замѣтить даже и Вильсонъ). Къ тому же эта мѣра могла быть логичной съ точки зрѣнія интересовъ Франціи, но нисколько не съ точки зрѣнія интересовъ другихъ союзниковъ, между тѣмъ проведена она могла быть лишь съ ихъ согласія и шансовъ на полученіе такового быть не могло. Впрочемъ, надо сказать, что какъ бы ни была такая политика въ линіи исходной задачи Франціи, тѣмъ не менѣе и она не дала бы рѣшающаго обезпеченія. Ибо культурное единство германскаго народа, сила идеи и факта, осуществленнаго въ теченіе полустолѣтія, слишкомъ глубоки и значительны, чтобы не преодолѣть государственной множественности. Вотъ и небольшой нѣмецкій осколокъ австрійскаго государства неудержимо стремится къ всегерманскому объединенію. Тѣмъ болѣе неудержимой была бы взаимная тяга насильственно-разъединенныхъ частей Германіи. Возсоединеніе было бы столь мощнымъ стимуломъ, который покрылъ бы всѣ другіе, и не было бы достигнуто искомое ослабленіе германскаго субстрата разъединеніемъ на двѣ одинаково германскія страны. Даже, если бы расчлененіе и оставалось длительнымъ, оно все еще было бы только расчлененіемъ государственнымъ, а не народнымъ; народный субстратъ остался бы нетронутымъ, хотя и раздвоеннымъ. Культурная жизнь осталась бы объединенной, а государственная вѣчно грозила бы возсоединеніемъ, тѣмъ болѣе, что національная германская государственная форма федерализма настолько облегчаетъ возможности такового. Словомъ, государственное расчлененіе было и трудно производимо и малообѣщающе.

Но есть другая форма расчлененія субстрата, которая дѣйствительно его поражаетъ, отторгая и лишая отторгнутыя части возможности совмѣстной съ цѣлымъ культурной жизни; вмѣстѣ съ тѣмъ именно для этой формы весьма легко было найти видимость подходящаго обоснованія и въ принципахъ военнаго времени. Это обстоятельство обезпечивало согласіе Вильсона; противодѣйствіе же со стороны Англіи въ моментъ, столь еще близкій къ взвинченной ненависти и озлобленію военнаго времени, оказалось мало настойчивымъ. По этому пути – отторженія частей Германіи путемъ включенія ихъ въ составъ другихъ государствъ – и пошло дѣло Версальскаго мира. Задача была поставлена и ограничена возможностью подведенія подъ формулу, если и не національнаго самоопредѣленія, то все же сближенія съ національнымъ признакомъ. Надо было всѣ части Германіи, какія только было возможно, включить въ сосѣднія государства. Эльзасъ и Лоттарингія отходили къ Франціи; кое что къ Даніи и особенно много къ Польшѣ; не приходилось брезгать и какимъ либо крошечнымъ кусочкомъ, отдаваемымъ Бельгіи. Что можно – то было отторгнуто просто и непосредственно; что никакъ нельзя было такъ отторгнуть, предоставлено было плебисциту, (на почвѣ какового Антанту, впрочемъ, постигъ рядъ разочарованій, какъ въ Пруссіи, такъ и въ Силіезіи). Конечно, здѣсь какъ и въ другихъ отторженіяхъ суть заключалась не въ одномъ только отчлененіи части нѣмецкаго населенія и вкрапленіи его въ чужое государство, но еще и въ отторженіи богатыхъ производительно-важныхъ территорій; Германія одновременно лишалась и частей своего населенія и важныхъ частей своей земли, нѣдръ и культуры; и притомъ онѣ не отходили къ германской же странѣ, а къ чужимъ, враждебнымъ; – т. е. предположительно Германія лишалась ихъ навсегда. Къ этому присоединялись территоріи, не отторгнутыя окончательно, а лишь временно отданныя подъ оккупацію, – что непосредственно подчиняло ихъ иноземному владычеству и вмѣстѣ съ тѣмъ создавало шансы на послѣдующее отторженіе и въ окончательномъ видѣ; къ этому присоединяется еще и географическій отрывъ Восточной Пруссіи, также вносящій трещину въ германскую сплоченность.

Такими многообразными путями искала Франція выхода изъ своего положенія слабѣйшей, наиболѣе пострадавшей побѣдительницы. Вся эта система мѣръ ведетъ въ своемъ заданіи и въ своемъ осуществленіи къ одному: къ подавленію германскаго народа, къ принудительному ограниченію его усилій – созиданіемъ благъ, необходимыхъ для оплаты неизсякаемыхъ притязаній. Устраняется свободная игра свободныхъ народныхъ силъ, устремленіе въ высь и въ даль, въ неизвѣданное, въ горделиво созидаемое; отсѣкаются манящіе просторы, вздымающія волю и рѣшимость задачи, заглушается обѣтованіе жизненныхъ достиженій. Гнетъ и тягло, обезсиленіе и умаленіе, унижающій надсмотръ и международно организованная стрижка: шерсть отрастаетъ, что бы во время быть выстриженной для согрѣванія врага. Можетъ быть, это возмездіе, и можетъ быть, этимъ вознаграждаются понесенные ущербы. Во всякомъ случаѣ этимъ придушается культурнѣйшій народъ, его производство и творчество.

Другими словами, посколько можно говорить о совокупномъ строительствѣ Европы, этими мѣрами создается систематическое, длительно организованное ущербленіе ея, вылущиваніе одного изъ важнѣйшихъ источниковъ ея силъ. Не надо обольщаться: это уже не продолженіе того рокового удара, какой Европѣ наносила великая война. Это уже новая система ударовъ, новая полоса вытравливанія и уничтоженія, конечно, имѣющая въ войнѣ свою конечную при-чину, но ставшая независимой отъ войны, самостоятельными путями осуществляемая и становящаяся сама источникомъ новыхъ уничтоженій. Кончилась война съ ея разрушеніями; долженъ начаться процессъ затягиванія ранъ въ новой жизни, и въ этой новой жизни строится новая система разрушенія Европы черезъ – разрушеніе Германіи. Съ частичной точки зрѣнія Франціи это можетъ казаться возмездіемъ; съ общей точки зрѣнія Европы это – продолжающееся самоуничтоженіе.

II

Можно ли считать Германію достаточно обезсиленной намѣченной системой мѣръ, дѣйствительно ли она стала слабѣе своего побѣдителя, а главное, дѣйствительно ли обезпечена ея слабость. Въ исторической перспективѣ отвѣты на подобный вопросъ едва ли могутъ быть даны съ безспорной опредѣленностью; и тяга къ дальнѣйшему обезсиливанію и самообезпеченію остается.

Какъ часто бываетъ, этой тягѣ отвѣчаютъ ц осуществляемые ею же жизненные факты; своимъ самодовлѣющимъ движеніемъ они влекутъ къ ея дальнѣйшему закрѣпленію и удовлетворенію.

Части германской территоріи и населенія отданы другимъ народамъ, такъ сказать, погружены въ нихъ. На востокѣ Германіи большія территоріи были переданы или обѣщаны Польшѣ. Обѣщаніе и обнадеживаніе должны быть исполнены; исполненіе вызываетъ трудности, – какъ сопротивленія мѣстнаго характера, такъ и затрудненія въ международномъ масштабѣ. Для осуществленія своей политики Франціи становилось неизбѣжнымъ поддерживать стремленіе Польши къ пріобщенію возможно большей части Германіи. Но и помимо этихъ дальнѣйшихъ приращеній, самый фактъ уже осуществленныхъ – естественно вызывалъ озлобленіе Германіи; озлобленіе было тѣмъ большее, что отторженія производились не въ процессѣ борьбы, не въ столкновеніи силъ, обосновывающихъ и тѣмъ въ нѣкоторой степени оправдывающихъ передвиженіе, а происходили въ пользу неборовшагося, падая на него благодѣтельнымъ отраженіемъ чужихъ бореній, жертвъ и успѣховъ. Польша созидается заново; созидается не сама, слѣдовательно не въ соотвѣтствіи со своими силами и способностями пріобщенія, использованія и удержанія, а вырастаетъ она, какъ даръ, если не боговъ, то Антанты. При этомъ она растетъ съ двухъ сторонъ и въ сторону побѣжденной Германіи, и въ сторону распадающейся Россіи. Съ неба побѣдителей на нее пали территоріи, населеніе, задачи, трудности, съ которыми и не справиться. Не приложивъ къ тому никакихъ усилій, она получаетъ объемъ, который нормально и естественно могъ бы быть достигнутъ лишь рядомъ могучихъ и успѣшныхъ поколѣній, руководимыхъ большими людьми, осчастливленныхъ удачными побѣдами и широкимъ созиданіемъ. Это положеніе естественно, а слѣдовательно устойчиво – можетъ быть достигнуто лишь въ концѣ цѣлой подъемной исторической линіи народнаго движенія, при томъ совпадающей и сплетающейся съ линіями упадка сосѣдей; такъ постепенно пластически оно врастаетъ въ новое сосуществованіе, а отнюдь не ломаетъ его благодаря посторонней неудачной коньюнктурѣ. Свалившееся съ пиршественнаго стола Антанты громадное государство только съ ея помощью – военной, финансовой, организаціонной – и можетъ сохранить устойчивость; иначе, оформленное въ размѣрахъ, не соотвѣтствующихъ наличнымъ внутреннимъ силамъ сцѣпленія, оно рискуетъ подвергнуться разрушенію извнѣ или даже обвалу изнутри. Антанта – и въ первую голову Франція – тѣмъ самымъ возлагаетъ на себя обязанность его и охранять. Такъ создается для Франціи одновременно задача и гарантія, протеже и союзникъ на Востокѣ отъ Германіи. Поддерживая Польшу, она получаетъ новое орудіе противъ Германіи, возлагая на себя и новую тяжесть. Союзное укрѣпленіе Франціи противъ Германіи, которое оказалось столь затрудненнымъ на почвѣ военной Антанты, немыслимымъ на почвѣ романской идеи, получаетъ основу на почвѣ государственныхъ новообразованій Восточной Европы. Польша даетъ Франціи поводъ и путь отторженія земель и населенія отъ Германіи, даетъ ей союзника, пока еще однако требующаго поддержки. Значитъ, надо его усиленна поддерживать въ разсчетѣ, что постепенно онъ и внутренне окрѣпнетъ и станетъ серьезной вспомогательной силой. Но и теперь уже онъ, если и не вполнѣ силенъ, то все же представляетъ человѣческій, территоріальный и сырьевой матеріалъ для силы. И вотъ намѣчается опредѣленная линія французской политики. Если континентальная политика Ан-гліи сводится къ тому, чтобы искусственно сдѣлать сильныхъ слабыми, то политика Франціи прибавляетъ къ этому и второй самостоятельный принципъ: искусственно сдѣлать слабыхъ сильными.

Но дѣлать искусственно слабыхъ сильными, поддерживать свыше мѣры притязанія слабыхъ, предоставляя имъ неиспользуемыя ими возможности – задача не менѣе разрушительная, чѣмъ искусственно ослаблять сильныхъ. Во второмъ случаѣ уничтожаются цѣнности и – что гораздо вредоноснѣе – уничтожаются потенціи цѣнностныя. Еще съ полъбѣды – съ общей точки зрѣнія совокупности человѣческихъ напряженій – если цѣнности только отбираются отъ одного для того, что бы быть переданными другому. Но арифметическаго переноса слагаемыхъ здѣсь не бываетъ, и перенесеніе сопровождается естественно незалѣчиваемыми, или трудно залѣчиваемыми ранами. И если раны заживаютъ, то лишь въ тѣхъ случаяхъ, когда присвояющее государство находится въ расцвѣтѣ, на своей подъемной линіи и слѣдовательно обладаетъ свободными силами и не использованными возможностями, которыя на присвоенномъ и получаютъ поприще проявленія; это бываетъ въ тѣхъ случаяхъ, когда теряющій народъ слабѣетъ и все равно всѣхъ своихъ цѣнностей въ полной мѣрѣ использовать не можетъ. Но чистымъ и общезначимымъ ущербомъ является отнятіе цѣнностей, людей и территорій у народа, находящагося на подъемной линіи своего развитія; и сугубое уничтоженіе, ни для кого не полезное и ни на что не нужное, когда отнимаемое передается не могущему имъ воспользоваться.

Вотъ почему ослабленіе, уничиженіе и расчлененіе Германіи изъ самосохраненія слабѣйшей Франціи – это чистый ущербъ, великій подрывъ не только народу, находившемуся въ творческомъ расцвѣтѣ, это сильный ударъ человѣчеству, у котораго отнимается одна изъ его творящихъ силъ – это прежде всего роковой ударъ по Европѣ. И такимъ же, хотя и меньшимъ, ударомъ является искусственное взращиваніе; слабыхъ: передаваемыя цѣнности неиспользуемыя обрекаются на упадокъ, а народъ, на который взвалили, или который самъ на себя взвалилъ преувеличенную ношу, не можетъ понести и той, которая безъ того была бы ему по силамъ. Дѣло не такъ обстоитъ, что, напрягаясь на осуществленіе непосильнаго, народъ попутно осуществитъ доступное ему, – этого то именно онъ и не осуществитъ. Чрезмѣрныя территоріи и притязанія приводятъ къ сверхсильному военному напряженію; оно вызываетъ и сверхсильное финансовое напряженіе; это послѣднее приводитъ къ разстройству хозяйства, вносящему разстройство и во весь бытъ, въ отношенія классовъ и даже въ личную жизнь. Да и помимо этого матеріальнаго ряда, аналогичны послѣдствія и духовныхъ измѣненій. Организація, приспособляемая къ непосильнымъ задачамъ (военная, чиновничья), разрастается слишкомъ поспѣшно безъ мѣры и традиціи; отсюда ея слабость, отражающаяся и на ея дѣятельности въ предѣлахъ для нея естественныхъ и законныхъ. Приспособляемая къ исторически необоснованнымъ и неперевареннымъ территоріямъ и функціямъ, она проникается особенностями своей навязанной й навязывающейся, искусственной и насильственной дѣятельности, которая неизбѣжно переносится на весь аппаратъ; насиліе и гнетъ со сверхнормальнаго переносится на законное, съ окраинъ на коренную страну. Тоже происходитъ и въ духовномъ отношеніи; народный духъ приспособляется къ захвату и къ насильственному удержанію; чрезмѣрная экстенсивность мѣшаетъ интенсивности, задача переварить инородное препятствуетъ задачѣ оплотнить родное. Конечно, гибка народная оболочка, но, чрезмѣрно натянутая, она утончается и грозитъ разрывомъ. Расплескавшіяся силы становятся слишкомъ жидкими и, не будучи въ состояніи обработать чужого, запускаютъ и свое. Государственныя новообразованія естественно болѣютъ многими болѣзнями и слабостями, но сверхъ-разросшееся – становится сплошнымъ больнымъ мѣстомъ. Оно не только не способно дать того, что могла бы дать данная государственность, сохраненная въ болѣе адэкватномъ размѣрѣ, оно становится больнымъ мѣстомъ и для другихъ. Сверхсильное напряженіе малыхъ народовъ создаетъ лихорадку и болѣзненность всей Европы.

III

На почвѣ давленія на Германію появляется у Франціи возможность, какъ бы обрасти зависимыми отъ нея и слѣдовательно на нее опирающимися, частью же и живущими ею, союзниками, союзниками-вассалами; прежде всего таковой является Польша, но, пожалуй, можетъ приблизиться къ такому положенію и Бельгія. Естественной становится задача и дальше повести это обрастаніе. Германія расчленена только частью; но бывшая Австрія расчленена цѣликомъ. Маленькая привѣнская Австрія и урѣзанная Венгрія остаются преемницами старо – германской союзницы; остальныя вновь созданныя, или возросшія государства – Чехія, Сербія, Румынія – создались или разраслись за счетъ тѣхъ и тѣмъ самымъ въ борьбѣ съ ними. Австрія правда слишкомъ слаба даже для того, чтобы съ кѣмъ бы то ни было враждовать, но она цѣликомъ льнетъ къ Германіи, стремясь даже не столько опереться на нее, сколько съ ней слиться. Такое движеніе противорѣчитъ политикѣ расчлененія и ослабленія Германіи, и слѣдовательно необходимо во что бы то ни стало ему воспрепятствовать. Таковой и становится задача Франціи. Венгрія могла бы мечтать опереться на Антанту, но это становится невозможнымъ, разъ ея территоріи заняты и пріобщены къ бывшимъ союзникамъ этой послѣдней; естестественно, что здѣсь сохраняется почва для тяготѣнія къ Германіи. И этому необходимо помѣшать угрозами или соблазнами. Отсюда возможность колебаній политики по отношенію къ Венгріи, возможность отпугиванія и обольщенія, – и Франція все глубже должна погружаться въ мелкогосударственныя политическія отношенія средне-европейской мелкой государственности.

Всего проще и естественнѣе казалось бы для Франціи постараться связать съ собой Чехословакію на подобіе Польши. Тѣмъ самымъ получилась бы вторая опора противъ Германіи, тѣмъ самымъ получилось бы приближеніе къ ея окруженію. Привлечь къ себѣ Чехію, органически возстановивъ ее противъ Германіи, напримѣръ, путемъ предоставленія ей нѣкоторой части Силезской территоріи, – это дало бы разрѣшеніе задачи. Юго-Славія могла бы служить противовѣсомъ противъ Италіи. Но въ этихъ случаяхъ дѣло становится уже сложнѣе и складывается менѣе для Франціи благопріятно. Получившіяся въ результатѣ распада Австро-Венгріи государства находятся въ несравненно болѣе благопріятномъ положеніи, нежели Польша. Они выросли не за счетъ Германіи, существующей и все еще значительной, не за счетъ Россіи, растерзанной, но все еще могущей воскреснуть къ большой мощи, – а за счетъ державы исчезнувшей невозвратно. Ихъ основная слабость поэтому не во внѣшней возможной опасности, не въ опасности грядущей, сколько въ трудностяхъ исторически внезапнаго внутренняго оформленія; но и въ этомъ отношеніи двѣ изъ нихъ – Румынія и Юго-Славія имѣютъ опоры въ своей же предшествующей государственной самостоятельности, только сильно разросшейся, но не созданной заново великой войной; Чехословакія же имѣетъ опору какъ въ своемъ унаслѣдованномъ отъ Австріи провинціальномъ управленіи, такъ и въ непрерывности своей исторической культуры, культуры при томъ и государственнаго характера. Въ польскихъ дѣлахъ непосредственно заинтересована одна Франція; въ дѣлахъ преемниковъ Австро-Венгріи – кромѣ нея заинтересована ближайшимъ образомъ и Италія. Исторически болѣе зрѣлыя чѣмъ Польша, международно связанныя съ различными державами, онѣ свободнѣе въ своихъ движеніяхъ, что и сказалось немедленно въ образованіи Малой Антанты. Въ Малой Антантѣ сказалось и нѣчто другое. Безостаточнымъ распадомъ Австро-Венгріи исторія подтвердила несостоятельность этого политическаго образованія; но вмѣстѣ съ тѣмъ длительностью ея существованія она показала великій смыслъ связанности земель, входившихъ въ ея составъ. Эти маленькія, разнообразныя, взаимно одна другую дополняющія по своимъ природнымъ и хозяйственнымъ особенностямъ земли такъ расположены, что онѣ либо другъ другу нестерпимо мѣшаютъ, либо одна другую восполняютъ; одни изъ этихъ странъ отрѣзаютъ другія отъ моря, другія напротивъ, служатъ первымъ естественнымъ Hіntеrlаnd'омъ, у однихъ есть хлѣбъ безъ промышленности, у другихъ промышленность при недостаткѣ хлѣба. Сообща онѣ расположены по крупной водной артеріи. Есть словомъ глубокія силы, толкающія къ взаимному сближенію, больше того, – къ закрѣпленію такого сближенія въ устойчивыя формы, хотя бы самымъ ревнивымъ образомъ охраняющія полнѣйшій государственный суверенитетъ каждой. Это сближеніе можетъ даже перелиться за края прежней Австро-Венгріи, включая Румынію и бывшую Сербію; съ другой стороны, ему противодѣйствуютъ различныя внутреннія притязанія (частью выросшія изъ условій мира, частью независимыя отъ него); скрѣпленіе такой связанности мало желательно Антантѣ. Англія вообще предпочитаетъ имѣть дѣло съ множествомъ небольшихъ и невліятельныхъ независимыхъ единицъ; для Франціи же консолидація Придунайскихъ государствъ представлялась бы и соблазнительной, но одновременно и угрожающей; соблазительной, если бы у Франціи была увѣренность сохранить въ ней за собой руководство, ибо она въ ней получила бы оружіе одновременно и противъ ерманіи и противъ Италіи. Въ отношеніи къ этимъ странамъ Франція основнымъ образомъ заинтересована не экономически или культурно, а политически. Всего проще и удобнѣе было бы для нея международное государственноподобное сближеніе ихъ въ одинъ блокъ, который удовлетворялъ бы французской задачѣ. Но онъ удовлетворялъ бы только при условіи, если бы остался подъ ея гегемоніей. Въ этомъ соблазнительность подобной идеи; но въ ея необезпеченности – угрожающее для Франціи значеніе, ибо на сохраненіе за собой подобной гегемоніи обезпеченныхъ шансовъ у нея нѣтъ. Военныя столкновенія Средней Европы – Сѣверной съ Южной – уже бывали и закончились ихъ союзомъ; но и послѣ теперешняго разрыва есть большіе шансы на возобновленіе, если не союза, то тѣснаго сотрудничества. Особенно это ясно въ отношеніи Чехословакіи и Германіи. Въ сущности Чехія – типичная средне-европейская страна, вѣками жила общей жизнью съ германской средней Европой, сражалась, мирилась, вмѣстѣ торговала, училась и работала. Общая жизнь гораздо больше сближаетъ, нежели разъединяютъ общія войны. Географія сильнѣе политики, и даже національныя и религіозныя распри, хотя и не замиряются, но все же объемлются совмѣстной жизнью. И потому есть много шансовъ на то, что Чехословакія въ концѣ концовъ поведетъ свою историческую линію въ тѣсномъ соприкосновеніи съ германской, несмотря даже на внутреннія чехо-нѣмецкія распри. И если такъ, и если нѣмецкая Австрія и подавно льнетъ къ Германіи, и если и въ другихъ порознь имѣется тяготѣніе хозяйственнаго порядка къ Германіи, то сближеніе ихъ въ международный блокъ нисколько не гарантируетъ гегемоніи надъ ними Франціи и тѣмъ самымъ становится для нея опаснымъ.