Текст книги "Седьмая пещера Кумрана"

Автор книги: Грэйм Дэвидсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 30
ПОСЛЕ ВЗРЫВА

Рубен с Донной неуверенно вошли домой под трезвон телефона. Несмотря на включенную на полную мощность печку в побитом автомобиле, они тряслись от запоздалого шока и страха перед тем, что произойдет дальше. Вдруг кто-то поджидает у двери, чтобы наброситься? Если так, то Рубен сомневался, что сумеет дать отпор. Вдруг кто-то звонит с угрозами?

– В чем дело? Он не кусается, – рявкнула Донна, оттолкнула Рубена и схватила трубку.

Звонила ее подружка Эмма:

– Донна, ты как? Нормально? Ты молодец. Просто фантастика. Я так тобой горжусь. Ты выглядела так круто, а потом – так странно. Только подумать, моя подруга – героиня. Ух ты. Офигеть. Как тебе удалось? Я про то, как ты с отцом кинулась в огонь спасать того типа.

Слушая радостную болтовню Эммы, Донна потихоньку успокаивалась.

– О чем ты?

Донна не понимала, откуда Эмма знает, что они с отцом пережили.

– То есть ты не в курсе.

– В курсе чего, Эм?

Когда она скажет толком?

– Вас показывали в новостях несколько минут назад. Какой-то турист снимал на камеру главную улицу, когда взорвалась станция. Его пленку и показали. Кошмар. Ужасный изрыв и гигантский огненный шар, повсюду осколки – прямо как в кино! Видно было прекрасно, хоть камера сильно тряслась. Турист заснял все, но в студии кое-что вырезали, сказали, что показывать тело слишком страшно. Правда, страшно?

– Да. Слушай, стыд-то какой…

– А потом твой папа дернул дверь горящей машины, и ты помогла ему спасти человека, лежавшего без сознания. Вы правда кинулись в самое пекло? Или просто снимали под таким углом? В новостях передали, что те двое выжили, но три человека скончались. Черт, Донна, ты – знаменитость. С тобой столько всего случается. А со мной – совсем ничего. Ты такая счастливая.

Донна передернулась, но выдавила слабую улыбку – надо же, ее считают счастливой, когда ее жизнь перевернулась вверх тормашками, она постоянно ждет очередного несчастья и боится киллеров.

Она вдруг напряглась, услышав стук в переднюю дверь, отозвавшийся мрачным эхом по всему дому. Кто там? Друг, враг или посторонний? Нервы у нее были на пределе. Еще одно потрясение – и она точно сломается.

– Эй, пап, в дверь стучат, – крикнула Донна, прикрыв трубку рукой, и замерла, гадая, кто же там, а Эмма все превозносила свою суперподругу.

На пороге стояла Анна с букетом цветов.

– На вас столько всего свалилось. Вы такие отважные. Какой кошмар. Я видела по телевизору, что с вами произошло. Не думала застать вас дома. Помочь вам? Я приготовлю поесть.

Рубен со вздохом кивнул, радуясь, что это всего лишь Анна. Он слишком вымотался и перенервничал, чтобы сопротивляться.

Прикончив наскоро приготовленный омлет и ответив на звонки друзей и репортеров, которые желали взять интервью у команды спасателей – дочери и отца, – Донна ушла наверх, приняла душ и заснула через несколько минут. Потом она кричала во сне, заново переживая события дня, видела, как сгорает дотла, пытаясь вытащить отца из горящей машины. Рубена мучили похожие видения.

Психологические травмы заживают годами. Чудовищные образы насильственной смерти преследуют очевидцев до конца дней. Следующие несколько недель отец с дочерью удивлялись, сколько повседневных запахов, которые они редко замечали, возрождает болезненные воспоминания о жуткой вони горящей человеческой плоти.

Пересказывая взрыв на заправке, Донна всегда упоминала о потрескивающем юристе, который лежал у горящих останков былого символа успеха и предмета гордости. Слушатели всегда приходили в ужас – и возбуждение. Но Донна никогда не описывала запах. Его она упорно пыталась забыть.

– Наверное, ты очень гордишься дочерью, – сказала Анна, когда они убирали со стола. – Но ты ведь беспокоился, когда она взяла и кинулась в огонь.

Рубен подумал, как объяснить Анне, что с детства учил Донну приходить на помощь любому, другу или врагу, потому и не стал вмешиваться, хотя она рисковала жизнью. Когда огонь потушили, пожарные сказали, что им повезло. Оказывается, бензобак «форда» мог взорваться от жара горящих покрышек.

Он честно ответил Анне:

– Если бы с Донной что-то случилось, я бы опустел. Во мне погасла бы искра жизни. Она пришла после Джейн, когда я уже почти оставил надежды. Рождение Донны – лучшее, что с нами произошло за всю жизнь. Она многое взяла от матери, она – живая связь с ней, форма бессмертия.

Заметив, что Анна упомянула о дуэте Лорела и Харди, Рубен нашел уместным спросить, знала ли она, кто они.

– Да. Я же предупреждала тебя, – удивилась в ответ Анна. – Им приказали убедить тебя вернуть манускрипт Q Израилю. Они бы преследовали вас с Донной несколько дней, чтобы напугать и сломить тебя.

– Так я и думал.

– А вы спасли им жизнь. Ты поступил великодушно. Вряд ли я позаботилась бы об агенте, который сидит у меня на хвосте, или о своих недоброжелателях.

– Христиане должны любить тех, кто причиняет им зло, даже рисковать жизнью ради них… хотя мы с Донной тогда об этом не думали. Мы просто сделали то, что сделал бы на нашем месте любой.

Рубен набрался смелости и задал главный вопрос:

– Что же дальше? Или ты не знаешь?

– Несчастный случай только произошел. Пока не знаю. Когда узнаю, скажу. Но думаю, ты хочешь либо оставить Q в Новой Зеландии, либо отдать его Израилю. Ты колеблешься… Прости, я собиралась молчать о манускрипте. Обещание надо держать… Но ты сам спросил.

Слова Анны доказывали, что ее боссы подслушали разговор Рубена с Ричардом, и она все знала.

– Да, я действительно спросил, и не возражаю против разговоров о Q, раз твои хозяева не прекращают на меня давить.

– Ладно. Я не знаю, что они предпримут дальше, но догадываюсь. За тобой установят слежку, чтобы узнать, где ты прячешь манускрипт, а я буду уговаривать тебя отдать его Израилю. Хорошо бы ты меня послушал.

– Хорошо ли? – засомневался Рубен. Старания агентов не пропали даром. Он боялся. Но также злился и укреплялся в намерении ни за что не отдавать манускрипт хозяевам Анны.

– Конечно. Тогда он не будет стоять между нами. Я переведусь в Веллингтон, к тебе. Я уже спросила о рабочей визе. С моими знаниями меня возьмут.

Рубен в душе поморщился от грубой попытки эмоционального шантажа. Если он хочет остаться с Анной, ему придется отдать Q. Но все-таки не стоило выдавать ей, что он чувствует.

– Обязательно возьмут. Двадцать пять лет назад у нас почти не было экономистов. Теперь они повсюду. Они – как арахис. Чем их в стране больше, тем больше мы в них нуждаемся. Другой вопрос, хорошо ли это, особенно при том, что они редко соглашаются друг с другом, – с лукавым блеском в глазах заявил Рубен.

Анна рассмеялась и попеняла ему за излишнюю строгость к экономистам. Они замолчали. Анна размышляла, что бы еще сказать. Надо действовать осторожно.

– Прости, что спрашиваю. Как бы так выразиться… Ты не любишь евреев?

– Нет. Вроде нет, – нахмурился Рубен в замешательстве.

– Некоторые христиане винят евреев в смерти Иисуса. В Америке фильм Мела Гибсона «Страсти Христовы» еще больше настроил людей против евреев… А ты, – она запнулась, решая, договаривать ли до конца, – ты не захотел меня той ночью, и мне кажется потому, что уже знал – я еврейка.

– С чего ты взяла?

– Ты очень по-доброму ко мне относился, но где-то глубоко в душе недолюбливал. Может, потому, что у меня мать еврейка, мое тело внушило тебе отвращение.

Рубен не мог ответить на ее вопрос. Первой мыслью было, что Анна вновь пытается им манипулировать, только теперь ставит на расизм. Все равно что спросить мужа, прекратил ли он избивать жену. Правильного ответа нет. Если Рубен заверит Анну, что не имеет отношения к антисемитизму, придется доказывать свои слова, а значит, отдавать манускрипт или в качестве прелюдии спать с нею. С другой стороны, если он признается, что в основном не согласен с сионистской философией, то автоматически перейдет в разряд откровенных расистов, нуждающихся в спасении – а начать можно с выдачи манускрипта.

– Будь я евреем, – осторожно проговорил Рубен, – я бы лучше понимал антиеврейские чувства, которые прячутся в потемках стольких человеческих душ.

Если говорить по справедливости, Анна, предположив в Рубене неосознанного антисемита, просто сделала естественный вывод для представительницы этнической группы, служившей козлом отпущения во многих сложных ситуациях прошлого. Рубен как-то читал, что даже александрийских евреев времен Филона преследовали местные египтяне – за верность Риму.

Естественно, александрийские евреи I века чувствовали себя так, словно им вогнали нож в спину, когда римляне вынудили их устанавливать статуи императора в синагогах. Указ противоречил первой из десяти иудейских заповедей – не поклоняться никакому другому богу, кроме иудейского. А теперь их преследовали друзья-римляне, заставляя оказывать почтение божественному императору.

Документы того времени свидетельствуют, что Филон отправился в Рим в 39 году нашей эры, в качестве главы делегации евреев, чтобы просить императора Гая Калигулу убрать статуи из синагог.

Рубен еще поеживался, хоть отопление работало на полную мощность. Неистребимый образ зажаренного юриста и ужас, который испытает вдова, узнав, какая смерть настигла мужа, изводили его с тех пор, как он сел за руль, чтобы ехать в Веллингтон.

Отвечая Анне, Рубен надеялся отвлечься от трагедии, посттравматического шока и разгадывания планов ее хозяев. Он поставил кружку и взглянул ей в глаза. Лучший выход – сказать правду.

– Это не так, Анна. Я хотел тебя той ночью. Да, я подозревал, что ты еврейка, но мне было все равно. Просто мы слишком рано стали близки. Мне надо знать, что между нами любовь, а не жажда секса. Иначе дело не пойдет…

– Ты прав. Но, по-моему, мы очень нравимся друг другу, хоть и мало знакомы. – Анна вдруг заметила, что перебила Рубена. – Извини. Я слишком много болтаю.

– Ты мне на самом деле нравишься, Анна, и той ночью я собирался с головой окунуться в наш роман. Но потом увидел, что ты рылась в моем компьютере, искала Q… Неужели ты не понимаешь, что это все меняет? Ты обманула мое доверие. Я почувствовал, что меня использовали. Так что, еврейка ты или украинка, или чикагская экономистка, если уж на то пошло, разницы никакой.

– Извини. Я люблю и хочу тебя. Я была неправа.

– В конце концов, – продолжил Рубен, – Иисус был евреем, и, по-моему, антисемитизм – или принижение любой национальности – мерзок и противоречит христианству. К сожалению, история учит нас лишь тому, какие ошибки мы можем повторить.

– Не соглашусь с тобой. Ты слишком циничен. История учит, каких ошибок избегать, – упрекнула она с улыбкой, подталкивая его к ответу.

– Хорошо бы. С Холокоста мы мало чему научились. К примеру, начиная с девяностых уже произошли этнические чистки во время войны на Балканах, геноцид в Руанду и Судане, репрессии курдов в Ираке и Турции и многое другое. За последние пятнадцать лет пострадали миллионы невинных людей.

– Ужасно. Однако евреев нацисты собирались уничтожить под корень. – Анна не давала увести себя в сторону.

– Нацисты истребляли цыган, гомосексуалистов, душевнобольных, коммунистов и немцев из оппозиции, точно так же, как евреев и многих других, которых морили работой в трудовых лагерях. Один историк доказывал, что в XX веке сорок миллионов христиан погибли за свою веру – в основном при коммунистах. Ватикан утверждает, что сегодня за веру преследуют триста миллионов христиан. Мы не на соревновании, кто больше пострадал или заслужил большего сочувствия. Любые проявления нацизма – это плохо.

– Конечно, ты прав. Очень плохо, – Анна допила кофе и продолжила: —Тебе нравятся евреи, но не нравится еврейское государство Израиль. Я не вижу логики.

Как продавец, выбросивший на прилавок последнюю партию товара, Анна не уставала обрабатывать Рубена.

– Нет никакого противоречия. Многие евреи, которые живут в Израиле и других странах, не согласны с израильской политикой, особенно с расселением на оккупированных территориях и отношением к палестинцам…

– Некоторые поселения ликвидируют, а жители этому противятся. Они даже выступают против израильской полиции и армии, когда те пытаются их переселить. Кое-кто берет в руки оружие. – В голосе Анны звенела сталь.

– Верно. А некоторые поселения на оккупированном Западном берегу растут. Пусть так, но, обеспечивая свою безопасность, Израиль нарушает права человека, стенами отделяет людей от их земли, жестоко подавляет любые проявления недовольства. Но по крайней мере в стране демократия, можно свободно выражать свое мнение, суды избавлены от коррупции и политического влияния, административная справедливость достигается по закону. Нет, Анна, я не против Израиля. Я только не согласен с некоторыми действиями израильского государства, как иногда – с новозеландским правительством.

Анна улыбнулась и заверила, что все понимает, сама недолюбливала отношение коммунистического правительства к украинскому народу. Она знала, что если разговор продолжится, Рубена занесет в другую сторону. Он – философ, и собаку съел на спорах. Играть на его эмоциях гораздо эффективней.

Она пересела на диван и нежно погладила Рубена по щеке, разглядывая опаленные волосы и брови.

– Хорошо, что ты здесь и помог сегодня вашим преследователям. Ты – хороший человек, за это я тебя и люблю. Может, скоро ты опять захочешь меня. Я бы обрадовалась. – Анна заметила, как изменилось его лицо, и добавила: —Если захочешь по любви. Ты устал и перенервничал за день. Думаю, тебе не помешает принять расслабляющую ванну и отдохнуть. Я пойду домой. Если буду нужна, звони. Я тут же приеду.

«Ты прекрасна и желанна. Но на чьей же ты стороне?» – размышлял Рубен, целуя ее в щеку и провожая до двери.

ГЛАВА 31
ВСТРЕЧА

По четвергам новозеландский национальный музей «Те Папа» не закрывается до девяти вечера.

Общественное здание «Те Папа Тонгарева» демонстрирует все архитектурное великолепие правительственного комитета. Подкупает и его расположение у самой кромки Веллингтонского залива, около центрального делового района.

Рубен так рассчитал свой визит на выставку художников раннего Ренессанса, чтобы успеть заглянуть в кафе на четвертом этаже до пяти часов, когда туда стекутся офисные работники.

Заплатив за кофе, он уселся в одно из кресел, которые создавали уютную домашнюю обстановку. Он занял столик для двоих, и следил, чтобы в свободное кресло никто не сел. Поджидая, он с тревогой высматривал по углам сменщиков Лорела и Харди.

Рубен подметил, как хаотична выставка, и улыбнулся. Все равно что распродажа вещей пенсионера на дому – груда старья, подслащенная телевизионными программами, фильмами и театральными представлениями, чтобы развлечь детишек и вызвать ностальгию у родителей.

Впереди на постаменте гордо возвышался мотоцикл «Бриттен V-1000» 1992 года, спроектированный для гонок новозеландцем Джоном Бриттеном. Позади красовалось военное каноэ маори и «Те Марае», который музейные служащие описывали как место встречи для укрепления межкультурных отношений маори и других новозеландцев. Рубен не поручился бы, что это на самом деле так.

Даже не заметив никого подозрительного, он все равно дергался. До трагедии в Вайрарапа эта мысль казалась ему хорошей. Теперь он сомневался. Враг становился настойчивее, то есть встреча могла быть рискованной.

Рубен заметил ее краем глаза, когда она подходила к кафе – высокая, светлые волосы, пепельные в тени. Около пятидесяти, в простом элегантном коричневом костюме. Она скользнула по нему взглядом, и Рубен незаметно кивнул, когда она проходила мимо, направляясь к кассе. Рубен заметил, что она закусила губу. Нервничает. Заказав кофе, она притворилась, что оглядывает уже забитое кафе в поисках свободного места.

– Не возражаете, если я здесь присяду? – неловко спросила она.

– Нет, нет, конечно, – с вежливым безразличием откликнулся Рубен. – Присаживайтесь.

Она поблагодарила его и села. Для любого наблюдателя встреча выглядела случайной.

Подобно Анне, которая «ненароком» врезалась в Рубена, якобы заблудившись в университете Доминион, куда ее легально перевели для исследований, профессор Клэр Лабелль из Ванкувера «случайно» присела на одно из свободных мест в кафе, как раз за столик Рубена. Она организовала себе визит в новозеландские архивы Веллингтона, чтобы изучить ранние документы, особенно варианты Договора Вайтанги 1840 года между британской короной и вождями маори.

Клэр смотрела в чашку с кофе и по сторонам, словно напротив сидел незнакомец, с которым она вынуждена делить столик.

– Извините, мне показалось, вы говорите с североамериканским акцентом. Вы канадка? – нарушил молчание Рубен, будто бы завязывая вежливую беседу с нечаянной соседкой.

– Да, угадали. Я из Ванкувера, но выросла в Квебеке.

Лед тронулся. Они познакомились, обменялись любезностями и через несколько минут перешли к серьезному разговору. Рубен сообщил Клэр о судьбе Лорела и Харди и добавил, что предвидит их замену и новые преследования. Рассказал, как Анна решила, что он антисемит, и посоветовала отдать манускрипт израильтянам, чтобы очиститься. Потом спросил Клэр, как дела с мультиспектральным анализом.

– Это уникальная технология, – начала Клэр. – Я обсуждала ее с сотрудниками национальных архивов, ответст венными за ваши колониальные документы.

– Разве никто не удивился, что специалист по древним документам Ближнего Востока интересуется новозеландскими записями XIX века? – не сдержался Рубен.

– Да нет. Я занимаюсь еще и ранними канадскими документами, особенно договорами между поселенцами и туземными индейскими племенами. В этой области работал мой бывший муж.

– Простите, я вас перебил.

Рубен заметил, что Клэр слегка картавит. Акцент выдавал французское прошлое.

– Как вы, наверное, знаете, – продолжила она, – при мультиспектральном анализе документ просвечивают лучами разной длины волны, чтобы увидеть контраст между фоном и записью. Каждый луч, проходя сквозь манускрипт, отражает мельчайшие различия в спектре или свете. Их увеличивают и анализируют на компьютере. Не трогая манускрипт, можно более точно определить, что и как было написано изначально, даже на обугленных и потемневших участках. Проявляются письмена, которые выцвели от времени, стерлись случайно или намеренно. В Средние века монахи иногда отскребали манускрипты и писали на них заново.

– Зачем? – Рубен догадывался, какой будет ответ, но хотел услышать его своими ушами.

– Папирус и пергамент дорого стоили, поэтому их часто использовали повторно. Такая судьба постигла один математический трактат Архимеда.

Клэр совершенно освоилась, перестала закусывать нижнюю губу и заулыбалась, сверкая зубами, радуясь интересу Рубена.

– Сто семьдесят четыре страницы трактата. Монахи в XII веке соскребли записи с манускрипта. Затем скрепили страницы, перевернули их вверх ногами и исписали от края до края своими молитвами. Так называемый палимпсест – в переводе с греческого «очищенный». С помощью мультиспектрального анализа мы точно определили изначальный текст.

– Гм. Занятно. Были еще какие-то эпохальные открытия?

– В 1896 году двое британских археологов обнаружили груду манускриптов – около трехсот тысяч фрагментов – на месте древней свалки папирусов у Оксиринха в Египте. Там описано где-то семьсот лет жизни греков и египтян. Из-за возраста, обугливания, когда свалку жгли, и других воздействий многие надписи невозможно разобрать. До недавнего времени они так и пылились в ящиках Оксфорда. Теперь мультиспектральный анализ позволил нам прочитать отрывки из Софокла, Аристотеля, Еврипида и часть Книги Откровения из Нового Завета.

– А Свитки Мертвого моря? – Рубен не сомневался, что Клэр подводит его к самому важному.

– Ну, как вы можете себе представить, Свитки Мертвого моря тоже подверглись анализу, но должна признать, ученые не выявили ничего особенного, лишь уточнили несколько непонятных слов и букв…

– О, я думал, вы сейчас откроете мне, что Иисус был фанатиком-террористом или был женат и имел десяток детей. Или что нашелся путь к Святому Граалю, – разочарованно протянул Рубен.

– Нет, – рассмеялась Клэр. – Иисус не женился; и вряд ли нарожал десять детей. Террорист? Скорее всего, нет. Что до Святого Грааля, Филон называет Логос носителем Слова Божьего. Так, может, Святой Грааль и есть Логос, путь, которым познается Слово Господне, через его творения и любовь ближних.

– Интересная мысль… Но я увел вас в сторону.

Клэр улыбнулась и продолжила:

– Возьмем Храмовый Свиток с Мертвого моря, самый большой из нетронутых – двадцати восьми футов длиной… извините, сколько это в метрах?

– Чуть больше восьми с половиной.

– Анализ дал лишь восемнадцать новых знаков… ничего ценного. Но мы все же нашли новый стих в псалме другого фрагмента.

Рубен тайком огляделся – вдруг их подслушивают или записывают на диктофон.

– А ваша половина Q? – быстро проговорил он.

– Я думала, вы так и не спросите, – поддразнила Клэр, наклонилась впереди прошептала: —Такого мы не ожидали.

Ее глаза возбужденно сверкали. Рубен заметил, что у нее чистая кожа и почти нет косметики. Он предположил, что долгие канадские зимы уберегли ее от губительного воздействия солнца.

– В самом начале нам попался стих, который я запомнила наизусть: «Евангелие Иисуса Христа, первенца Иосифа, плотника галилейского, и Марии, жены его».

– Гм, интересно. И нет греческого слова «партэнос» – девственница – при упоминании Марии, как в Евангелии от Луки? – задал Рубен очевидный вопрос.

– Нет. Из контекста ясно, что она – замужняя женщина.

– Ого. То есть – поправьте меня, если я ошибаюсь – божественное вмешательство не подтверждается непорочным зачатием или чем-то другим?.. У Иисуса были братья и сестры по матери?.. Или я делаю поспешные выводы, умножаю два на два и получаю пять? – Рубен снова оживился.

– Возможно, это значит лишь то, что Мария приходилась Иисусу матерью, а ее супруг, Иосиф, опекуном. Мы с Дианой думаем, что абзац написали и позже стерли.

– Не так уж и позже, – возразил Рубен. – Кумран пал где-то в 68 году нашей эры.

– Да, стереть могли в тот же день.

Рубен заглянул в ее лукавые глаза и не мог не заметить, что они такие же голубые, как у него самого.

– Конечно, очень важно, что удалили изначальный стих, – заявил он. – Если бы его не стерли, мы бы не обратили особого внимания. Раз запись соскребли, значит, кому-то она не понравилась. Но почему?.. Может, из-за него начался спор? Наверное, по мнению писца, одна лишь мысль, что Иисус появился в результате полового акта обычных супругов, умаляла его божественную суть.

– Мы тоже так решили. Похоже, в самой колыбели христианства разгорелся нешуточный спор об истории рождения Иисуса.

Оба рассмеялись над невольным каламбуром.

Клэр продолжила:

– Как мы знаем, только в двух из четырех Евангелий Нового Завета есть история его рождения. И рассказана она по-разному. У одного пастухи, у другого – мудрецы. Правда, оба автора приводят генеалогическое древо, показывая, что через Иосифа, а не Марию, Иисус связан с царской линией второго иудейского царя, почтенного Давида. В Евангелии от Иоанна упоминается, что недоброжелатели дразнили Иисуса «плодом прелюбодеяния».

– По-моему, мы с вами на одной волне, – ответил Рубен. – Если я правильно понимаю, вы учитываете, что мы живем в эпоху науки и техники, где факты бал правят. Первый век – другое дело. Для ранних христиан был важен теологический смысл, который выражался с помощью притч, символов и сказаний.

– Что-то вроде того, – пробормотала Клэр.

– История о пастухах, которые пришли выразить свое почтение, намекает на будущего пастыря для верующих. Мудрецы – символ того, что Иисус выше человеческого ума. Ну и так далее.

Воодушевленная энтузиазмом Рубена, Клэр улыбнулась.

– Сейчас модно считать, что божественная суть Иисуса – позднее изобретение церкви. Я так не думаю. Из Нового Завета, написанного в первые несколько десятилетий после распятия, мы знаем, что в божественность Иисуса верили свято.

– Итак, фразу о рождении Иисуса у Марии и Иосифа, четы из Назарета, стерли, чтобы не смущать верующих. Представьте, что будет, если переписать Символ Веры: «первенец Марии и плотника Иосифа» вместо «рожденный от непорочного зачатия Девы Марии».

– Не получится. Надпись стерта, церковь заявила, что она и не должна была появиться.

– Точно. Иначе обрушится шквал протестов от тех, кто ходит на церковные службы под Рождество, особенно от родителей, чьих детей лишат «магии рождественской сказки». А если мы добавим, что воскресение следует считать оживлением, да еще добьем вегетарианским стихом, призывами к пацифизму и общинной собственности, нас мало кто воспримет.

– Да. Разногласий возникнет много. Интересно, как оправдают свое занятие военные священники – и христиане, зарабатывающие деньги на фондовой бирже. Кстати, вегетарианство положит конец индейке на День благодарения и Рождество.

– То есть, как только Q попадет в газеты, нам придется плыть против течения, подобно лососю, и лестницы, чтобы перебраться через плотину, нам никто не подставит. – Рубен намеренно ввернул метафору из канадского обихода, потому что знал: Клэр оценит.

Она улыбнулась, потом нахмурилась.

– Тут я сочувствую Ричарду, он уже с этим столкнулся. Но я не согласна с его заявлениями. По-моему, он ступил на тонкий лед.

– Похоже, мы скоро к нему присоединимся… Наверное, стоит выпить чего-нибудь покрепче. Что будете? – спросил Рубен.

За бокалом «Совиньон Блан» они обсудили главную причину своей встречи – как объединить две половины, и что делать с Q теперь, когда они уверены в его подлинности.

Поразмыслив, отчего Диабы поручили каждому из них по фрагменту свитка, они решили, что палестинцев беспокоили волнения в Израиле 1973 года и судьба Свитков Мертвого моря.

– Сегодня некоторые кумранские манускрипты доступны широкой публике, – повторила Клэр то, о чем Рубен уже знал. – Однако, в общем и целом, разрешение Израильского департамента древностей и музеев получили только те ученые, кто входил в изначальную группу, назначенную иорданцами. В то время за свитки отвечали правительственные структуры.

– Сейчас его, кажется, называют Израильским управлением по делам древностей? – вспомнил Рубен.

– Да, название сменили в 1990 году. Как бы то ни было, в восьмидесятых годах резкая критика остальных ученых, желающих исследовать манускрипты, вынудила израильтян открыть свитки для более широкого круга. И все равно израильские власти медлили, сколько могли, обращаясь со свитками как с национальным, а не международным сокровищем. Официально полная коллекция стала доступна в 2001 году.

– Через пятьдесят четыре года после того, как нашли первые манускрипты, – подсчитал Рубен.

– Я знаю. Это нелепо. Вряд ли Управление по делам древностей будет вести себя точно так же, отдай мы им Q. Кроме всего прочего, у нас есть цифровые фотографии и результаты предварительного исследования, которые мы опубликуем и без их благословения.

– Если только, завладев манускриптом, они не присвоят себе исключительные права на публикацию и не обратятся в суд. У нас есть неплохой шанс выиграть дело, но придется нанимать адвоката, а их услуги стоят недешево, – воскликнул Рубен.

– Верно. Но мы можем заработать кучу денег на книгах o Q.

– Я и не подумал о доходах с книг и футболок, только от самого манускрипта.

– А стоит. Некоторые журналисты и писатели выручали громадные суммы, разжигая воображение читателей своими конспирологическими теориями и размышлениями о тексте Свитков Мертвого моря до восьмидесятых годов. Несколько незаконных фотокопий, вывезенных из Израиля контрабандой, обрушили лавину домыслов.

– Израильтяне поймали и наказали виновных?

– Нет. Возможно, потому, что иначе привлекли бы внимание журналистов и всего мира к собственническом отношению Израиля к свиткам, – предположила Клэр.

– Кстати о деньгах – вы подумали о финансовой компенсации? – поинтересовался Рубен.

– Вы имеете в виду деньги, корень всякого зла?

– Именно. Как глубоко вы намерены его пустить?

Они рассмеялись, и Клэр ответила.

– Присоединяюсь, – согласился Рубен. – Тогда остается вопрос, что делать с двумя половинами.

– Думаю, мы оба понимаем, что их надо свести в единый документ.

– Еще мы, кажется, выяснили, что нельзя отдавать Q Управлению по делам древностей. Даже если они продолжат запугивать меня… или вас, если узнают, что к вам попала вторая половина. Итак, где же осядет Q – в Канаде, Новой Зеландии, там и там по очереди – или в другой точке земного шара?

– Да, придется что-то выбрать, – согласилась Клэр.

– Новозеландские власти уже попросили меня вернуть манускрипт Израилю. Конечно, МИД действовал по указке израильтян, но все равно боюсь представить, как наше правительство может надавить.

– Разве они не понимают, что речь идет о бесценном артефакте? – с явным недоумением спросила Клэр.

– Кто их знает. Когда израильтяне предложили музею Окленда выставить двенадцать Свитков Мертвого моря, им отказали, потому что манускрипты – якобы слишком эзотерический экспонат для новозеландской публики. «Те Папа» тоже не согласился. Вроде бы в музее не оказалось места для экспозиции.

– В таком громадном здании? – удивилась Клэр, оглядываясь.

– Да, зато нашлось место для шоу боди-арта: татуировок, пирсинга и безобразных украшений, которые они посчитали более интересными.

– Вы серьезно?

– Да. Хотя могли быть и скрытые причины, например выставка свитков слишком дорого стоила и делала рекламу Израилю.

– Это логичнее. Но все равно получается, что ответственные за экспозиции в ваших музеях не слишком высокого мнения об интеллектуальных и духовных потребностях новозеландской публики. Теперь я понимаю, отчего Ричард Фидел так рвется заполучить финансирование от особого неправительственного учреждения – если предположить, что Q остается в Новой Зеландии, – съязвила Клэр.

Оба усмехнулись. Клэр придавала Рубену уверенность и избавляла от страхов. Восхитительная союзница.

– Прежде чем мы начнем обсуждать варианты и планы, разрешите мне на минутку удалиться. Схожу в уборную и заодно разведаю, не подслушивают ли нас, – прошептал Рубен, прикрыв рот ладонью, будто бы закашлялся. Поднялся и ушел.

Пока Рубена не было, Клэр разглядывала кафе и похожий на пещеру музей. Ей не хотелось испытать на своей шкуре злоключения Рубена. Она не стала говорить, что видела в воскресной газете статью о взрыве, которая усилила впечатление от его рассказа.

В уборной Рубена вдруг осенило, что Анна или один из ее помощников могли прицепить «жучка» ему на одежду. Встревожившись, он нырнул в одну из кабинок и быстро разделся до трусов, проверил каждую пуговицу и шов, даже ботинки. Потом очки. Ничего. Часы и телефон Рубен сознательно оставил дома на случай, если в их электронные внутренности встроили хитроумные подслушивающие или отслеживающие устройства. Он знал, что при включении сотового посылается сигнал, который уведомит специалистов с нужным оборудованием о местонахождении телефона.