Текст книги "Тень сфинкса. Удар из зазеркалья"

Автор книги: Грэхем (Грэм) Мастертон

Соавторы: Элен Макклой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Базиль оглянулся. Полицейский Добсон не спускал с них глаз. Он стоял, широко расставив ноги, подперев бедра руками. По выражению его глаз было видно, что он сильно озадачен, а его губы, медленно шевелясь, пытались выговорить фразу: «Лакей, который был рыбой»… Что за чертовщина?

На пороге открытой настежь двери стоял смуглый человек невысокого роста в лейтенантской форме.

– Прошу извинить меня за Добсона, – сказал он с торжественным видом. – Сейчас я занят с репортерами. Не могли бы вы подождать меня несколько минут в холле?

– А где мисс фон Гогенемс? – спросил Базиль.

– Все в порядке. Она скоро к вам присоединится. – Лейтенант стремительно исчез, прошмыгнув под аркой в жилую комнату. – Ну, ребята, давайте, пошевеливайтесь… – Затем его зычный голос перешел на шепот.

Миссис Лайтфут окинула одобрительным взглядом холл с его бело-зелеными обоями.

– Словно шкатулка для драгоценностей, – заметила она, обращаясь к Базилю. – Или кукольный домик. Само совершенство в миниатюре.

– Вам известно, кто здесь жил до мисс Крайль? – спросил Базиль.

– Нет, а вам?

– Одна женщина по имени Роза Дайамонд.

– Неужели? – Миссис Лайтфут уставилась на него, не скрывая своего удивления. – Доктор Уиллинг, вы меня переносите на тысячелетие назад! Я и понятия не имела, что кто-то из вашего поколения мог слышать о Розе Дайамонд. Я и сама узнала о ней, когда была еще ребенком.

– Вам приходилось слышать имя того человека, который привез ее снова в Нью-Йорк из Парижа?

Миссис Лайтфут с подчеркнутым интересом рассматривала стены холла.

– Нет, – сказала она. – Насколько я знаю, такой человек был, но никто не называл мне его имени. Когда она покинула Париж, то больше не появлялась на людях.

– Кажется, он был ньюйоркцем, – добавил Базиль. – Ему удалось добиться развода с женой, которая назвала Розу Дайамонд соответчицей на процессе. Это не наводит вас на какую-то мысль?

Миссис Лайтфут отрицательно покачала головой.

– Видите ли, в то время я была еще совсем ребенком, и мне не полагалось знать, что в мире существуют такие женщины.,

В эту минуту в арке дверного проема появился Сиере с двумя потрепанного вида молодыми людьми.

– Отлично, мальчики. Это все.

– Благодарим, лейтенант. – Они бросили подозрительный взгляд на миссис Лайтфут и Базиля и вышли во двор через парадную дверь.

– Входите, пожалуйста.

Стеклянные двери были распахнуты настежь, а две открывавшиеся взору комнаты ярко освещались веселыми солнечными лучами.

Как только Базиль заметил бледное лицо Гизелы, он тут же позабыл и о Сиерсе, и о миссис Лайтфут. Широкими шагами он пересек комнату и взял Гизелу за руки. Они были холодными, но Гизела постаралась наградить его усталой улыбкой в знак признательности.

– Почему вы до сих пор ее здесь задерживаете? – обратился Базиль к Сиерсу.

Лейтенант довольно вежливо ответил:

– Откуда вы взяли, что я ее задерживаю? Она вольна идти, куда ей вздумается, только…

– Только что?

– Если только она расскажет нам обо всем. В таком случае ей ничего не грозит. Ни ей, ни этому субъекту.

Базиль наконец заметил человека, о котором говорил лейтенант. В самый угол дивана забился какой-то человечек в старой армейской шинели без знаков отличия. У него были печальные, испуганные глаза.

– Но я уже трижды объяснял, лейтенант, – захныкал человечек. – Все было именно так, как я рассказал, клянусь Богом!

– Расскажите в четвертый. Это доктор Уиллинг. Он работает в Нью-Йорке в конторе окружного прокурора. Мой шеф, начальник полиции Ледерер, несколько раз звонил и требовал предоставить ему всю информацию. Всю! Понятно? А мы до сих пор, по сути дела, ничем не располагаем.

Не нарушая тишины, миссис Лайтфут взяла стул, стоявший возле Гизелы, и села, улыбнувшись ей в знак моральной поддержки.

Ее передвижение по комнате привлекло внимание Сиерса.

– Насколько я понимаю, вы – миссис Лайтфут, работодатель мисс Крайль?

– Да, я была таковой до недавнего времени.

– Почему она оставила вашу школу в разгар учебного года? Мисс фон Гогенемс отказывается назвать причину.

Тщательно подбирая слова, миссис Лайтфут заговорила:

– Мисс Крайль хорошо знала свой предмет – изящные искусства, театральное дело и рисование, но она не умела внушить к себе должное уважение.

– Почему ей это не удалось?

– Не тот характер, мистер Сиере. Наверное, и в вашей профессии это не последняя деталь?

– Да, иногда может пригодиться, – ответил Сиере, но в голосе его чувствовалось сомнение. – О’кей, Рон– сон, продолжайте.

Базиль, стоявший между Гизелой и директрисой, уловил почти неслышный вздох облегчения миссис Лайтфут. Она откинула голову на спинку стула и прикрыла веками глаза, вероятно, чувствуя сильную усталость. Во второй раз ей удалось спасти честь своей школы, и Бреретон не попал в заголовки газет.

Они сидели в первой из двух небольших гостиных, которые становятся одной продолговатой комнатой, если распахнуть настежь стеклянные двустворчатые двери. Из выходящего на залив окна в самом конце второй, сообщающейся с первой гостиной открывался прекрасный вид на пенящиеся крутые волны и голубое небо над ними.

Обе комнаты были почти одинаково меблированы – белые с рюшкой занавески, лампы с белыми абажурами, старомодные книжные полки из красного дерева, коврики полинявшего красноватого цвета, как и розы на мебельной ткани кушеток и кресел. Меняли ли здесь мебель с тех давних пор, когда готовили эти комнаты для Розы Дайамонд? Скорее всего нет. Пара выточенных из тикового дерева низких табуреток, с наложенным на сиденья пластиком красноватого мрамора, в крапинках, как сырокопченая колбаса, явно принадлежали тому времени. Цветастая мебельная ткань тогда была последним криком моды, ее только что начали привозить из Англии. Вероятно, Фостина сама занималась отделкой этих двух комнат, выдерживая их в тех же цветах, чтобы их можно было принять за одно помещение при раскрытых настежь дверях. Может, это ей пришла в голову идея соорудить здесь стеклянные двери, чтобы небольшой камин смог хотя бы немного обогревать меньшую комнату в прохладные осенние дни. В доме не было парового отопления. Конечно, трудно рассчитывать на радиатор в старом летнем коттедже. Может, это она сама распорядилась сделать двери наподобие высоких французских окон, чтобы через них, когда они закрыты, любоваться грандиозным видом океана из первой комнаты?

Размышляя об этом, Базиль как бы оживлял на короткое время в своем сознании Розу Дайамонд. Густые волосы рыжего цвета, собранные от ушей кверху, – такова была самая модная прическа в то время; длинная узкая облегающая юбка, которая только что сменила широкую, бывшую в моде несколько лет назад.

Роза в эти короткие мгновения предстала перед ним как нечто вполне реальное – со своей точеной фигурой, ярко-огненными волосами. То она стояла перед его глазами в этой вот комнате возле окна, выходящего на океан, и оттуда до нее доносился прогретый солнцем солоноватый летний бриз… то в надвигающейся темноте грядущего вечера разливала чай по чашкам, стоящим на плите камина, а в нем весело потрескивали дрова. А рядом, склонившись над ней, вдыхал волнующий тонкий ароматный запах ее волос, прижимаясь к ним губами… Нет, нет… Тут создание мысленного образа давало сбой. Этот человек без имени, который был последним ее любовником и отцом Фостины, оставался где-то в тени, был, по сути дела, пустотой… Испытывала ли она когда-нибудь сожаление? Нет, только не эта женщина, которую Базиль столь живо рисовал в своем воображении. Она, вероятно, просто улыбнулась бы и процитировала Марвела:

«Могила – прекрасное для уединения место,

Но там не заключишь кого-нибудь в объятья…»

Все эти представления, словно искра, скользнули по его сознанию, вероятно, со скоростью, превышающей скорость звука или даже света, – со скоростью самого времени.

Человек в армейской шинели снова заговорил:

– Вчера вечером, сойдя с десятичасового поезда, мисс Крайль взяла мое такси. Я был рад прихватить какого-нибудь пассажира, так как летний сезон уже закончился. Я подвез ее к самому крыльцу, чтобы она не промокла, даже вынес ее чемоданы из машины и поставил их на крыльцо. Затем снова сел в машину и увидел, как она, стоя на крыльце, вставила ключ в замочную скважину. Я завел двигатель и оглянулся, чтобы убедиться, смогу ли развернуться здесь, минуя кусты роз. И тогда я снова увидел ее. Она оставила входную дверь открытой и зажгла лампу в прихожей. Я видел, что чемоданы стояли в холле, а связка ключей свисала под ручкой двери и позванивала от дуновения ветерка. В последний раз, когда я бросил на нее взгляд, она стояла рядом с лампой, которую только что включила. Над ее головой на стене я заметил часы, показывавшие 11 часов 5 минут. То же время показывали мои часы на щитке. Мне с трудом удалось аккуратно развернуться, я поехал по влажному песку и, наконец, выбрался на твердое покрытие. Когда я проезжал через перекресток, мне навстречу попался какой-то автомобиль, который проехал мимо по направлению к коттеджу мисс Крайль. В 11.25 я вернулся в гараж. Вот все, что мне известно…

Базиль посмотрел на Сиерса:

– Ну и что здесь непонятного?

– В автомобиле, проехавшем мимо, находилась мисс фон Гогенемс. Она помнит, что на перекрестке видела такси. Когда она приехала сюда, то увидела, что входная дверь открыта настежь, а связка ключей торчит в замочной скважине. Лампа горела в вестибюле, а на часах было 11.20. Чемоданы стояли рядом с аркой. Мисс Крайль лежала на полу неподалеку от настенного выключателя. Она была мертва. Наш доктор докладывает, что на теле нет никаких следов насилия, просто ее больное сердце не выдержало и перестало биться в тот момент, когда мисс Крайль пыталась дотянуться до выключателя.

– Я все равно не вижу, что же вас смущает, – повторил Базиль. – Два показания – мисс фон Гогенемс и этого парня – совпадают до малейшей детали. Ничего не стоит восстановить остальное… Мисс Крайль сделала то, что на ее месте сделали бы сотни женщин, входя в неосвещенный, пустой дом ночью в полном одиночестве. Она оставила ключ в замочной скважине, чемоданы в холле и торопилась зажечь свет в доме. К несчастью, она умерла здесь, в этой темной комнате, так и не успев зажечь свет. Горел только светильник в вестибюле.

– О кей, а теперь давайте разберемся во всем более спокойно, – ответил невозмутимый Сиере. – Она прошла в эту комнату прямо из холла. Она не останавливалась и ничего не предпринимала. Не сняла ни пальто, ни шляпку, ничего, кроме одной перчатки. Даже не потрудилась закрыть входную дверь и забрать ключи. Сколько времени могло уйти на все эти действия?

– Думаю, меньше минуты.

– Отлично. Значит, она умерла в тот момент, когда Ронсон вел свою машину по дороге к сосновому бору и коттедж еще находился в поле его зрения. Он утверждает, что по спидометру держал тридцать миль.

Значит, ему понадобилось восемь минут, чтобы добраться до переезда. А машина мисс фон Гогенемс проследовала мимо него в 11.13. Таким образом, к этому времени мисс Крайль должна была умереть, не так ли?

– Либо умерла, либо умирала, – допустил Базиль. – Вероятно, она упала в 11.05, после того, как от дома отъехал Ронсон, так как даже не успела зажечь свет.

– Нет, нет, как раз времени у нее было достаточно, – поправил его Сиере. – Она нажала на выключатель, но свет так и не загорелся, так как обе лампочки в потолке вышли из строя. Сколько времени могло потребоваться ей, чтобы нажать на этот выключатель? Несколько секунд?

– Не больше. И что из этого следует?

– А вот что. – Сиере подался всем телом вперед, в глазах его мелькнул гнев. – Мисс фон Гогенемс утверждает, что когда она проезжала через сосновый бор после одиннадцати тринадцати, то своей машиной чуть не сбила какую-то женщину, в полном одиночестве шагавшую под дождем. В ней она признала свою приятельницу мисс Крайль, которая в это время находилась в доме и была либо уже мертва, либо в бессознательном состоянии. Как же могло случиться, что мисс Крайль оказалась на дороге в полумиле от дома, от которого она удалялась в этот момент? Вывод один – кто-то из двух свидетелей лжет. Кто же именно? Ронсон или мисс фон Гогенемс?

Кто-то тяжело вздохнул, и вслед за этим раздался звон стекольных осколков, упавших на паркет. Миссис Лайтфут с удивлением рассматривала свою руку в перчатке.

– Я держала в руке пенсне, – неторопливо сказала она, – и, кажется, раздавила линзы.

Глава пятнадцатая

Нити, влажные от вина, Легко ткались…

Машина Базиля, легко преодолев подъем, углубилась в сосновый бор и остановилась наверху, возле выбоины.

– Это случилось здесь?

– Да, – ответила сидевшая рядом с ним Гизела и посмотрела вниз, на выбоину, которая после ночной бури была теперь до краев наполнена жидкой грязью. Она начинала подсыхать, ее поверхность покрылась гладкой корочкой, на которой лучами расходились трещины. Чуть дальше этого леска дорога сворачивала влево и бежала дальше между двумя стенами тянувшихся к нему сосен, выстроившихся чередой, словно шеренга солдат, замершая по команде «смирно!». Над верхушками деревьев кружились чайки, купаясь в солнечных лучах, и радостно кричали. До слуха доносились размеренные удары волн – казалось, что лев, оставив свою игривость, издавал мощные утробные рычания.

– Любой адвокат защиты разгромит в пух и прах все свидетельства об опознании, составленные на мимолетном взгляде, да и то при свете автомобильных фар, – сказал Базиль. – И Сиерсу это хорошо известно.

– Это была Фостина. Я четко видела ее лицо, глаза, как вот сейчас вижу твои.

– Но ты ведь видела ее какое-то краткое мгновение! – напомнил ей Базиль.

– Я почувствовала удар, а когда вышла, вокруг никого не было. – Гизела уронила руки на колени, закрыла глаза и прислонилась затылком к изголовью сиденья. Ветер беспечно поигрывал ее волосами. – Фостина умерла… от сердечного приступа. Перед твоим приездом лейтенант Сиере заметил, что, к сожалению, коллапс произошел в такое время, когда никто не мог оказать ей помощь. Ее, вероятно, можно было спасти, если бы вовремя вызвали доктора…

– А не считаешь ли ты, что существует какая-то иная причина ее смерти, которая заставила ее умереть именно здесь и именно при таких обстоятельствах? Даже люди с очень больным сердцем не падают замертво просто так, без всякой причины, не так ли? По крайней мере пока на них не обрушится какое-то дополнительное напряжение или нагрузка на сердце. – Она сама внесла чемоданы в холл, – напомнил Базиль.

– Но это не такой большой груз.

– Она устала после поездки и всех терзаний, выпавших на ее долю за последние годы.

– Сомневаюсь. – Гизела широко открыла глаза и, не поднимая головы, устремила взгляд в бездонную глубину над верхушками деревьев. – Разве современная медицина не утверждает, что физическая смерть – это длительный процесс, а не внезапный акт, как это обычно выглядит в глазах закона?

– По закону смерть наступает тогда, когда останавливается сердце и прекращается дыхание, – ответил Базиль. – Но выражение «ridor mortis» переводится как «борьба мускулов со смертью», которая ведет к окоченению трупа. Эта стадия процесса умирания происходит уже после остановки сердца и дыхания. Во время войны русские физиологи сообщали о своих опытах по оживлению солдат час спустя после наступления официально зафиксированной смерти с помощью реанимации сердечной мышцы.

– Ну вот! Видишь, зафиксированная законом смерть – это чистой воды фикция! Детально разработанный ритуал захоронения заставил цивилизованных людей позабыть тот факт, что умирание – это длительный, медленный процесс, проходящий в естественном состоянии человека. Может, то, что мы называем «умиранием», относится, по существу, к процессу разложения и до исчезновения тела нельзя считать человека на самом деле мертвым. Адвокаты и судебные медики утверждают, что «момент смерти» наступает в определенный отрезок времени, но на самом деле это отнюдь не мимолетное дело… Это постепенное разложение той организующей силы, которая обеспечивает телу заданный ритм роста и температуры и поддерживает его функционирование как человека, отдельной личности. Последний вздох – это еще не конец жизни, а лишь начало умирания, то есть того процесса, который отнюдь не заканчивается прежде того, как истлеет тело.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что Фостина умирала медленной смертью? Настолько медленной, что смогла пройти по дороге какое-то расстояние, затем вернуться домой, где, наконец, ее схватил удар?

– Нет, я имею в виду другое. – Гизела выпростала ногу, обутую в элегантную туфельку из коричневой кожи аллигатора, запачканную грязью. – Подумай только, ведь на ее обуви не было следов грязи. Туфли ее были сухими и чистыми. Не было ни одного мокрого пятнышка ни на одежде, ни на чулках.

– Ну и что?

– Если настоящая смерть – это продолжительный и медленный процесс, если учесть, что возможно появление какого-то нематериального человека, то мог ли такой феномен пережить официально зафиксированную смерть материального тела в течение нескольких секунд? Тем более, если такая смерть оказалась насильственной остановкой сердца и дыхания, а не реальной, истинной смертью?

Базиль улыбнулся.

– Ну вот, что и требовалось доказать. Начнем толковать о происхождении привидений.

– Что ты имеешь в виду?

– С исторической точки зрения идея двойника живущего человека, судя по всему, возникла прежде представления о двойнике мертвеца. Большинство астрологов считают, что идея двойника первоначально появилась благодаря тем изображениям самих себя, которые мы видели в сновидениях. Как только примитивные греки и египтяне поверили в это, то они сделали и следующий шаг, – они захотели узнать, умирает ли такое нематериальное изображение одновременно со смертью самого тела? Или же оно может продолжать жить самостоятельно? Отсюда возник тот страх перед привидениями, который и заставлял древних римлян говорить о мертвецах либо только хорошее, либо просто молчать. Постепенно под напором времени и потока новых идей подобные представления трансформировались в надежду на бессмертие.

– Очень хотелось бы установить точное время остановки сердца Фостины.

– Зачем?

– Я хочу выяснить, случилось ли это в тот момент, когда я почувствовала, как задрожал автомобиль от удара.

Базиль повернулся к ней, не скрывая своего удивления.

– Уж не хочешь ли ты сказать…

– Меня не покидает одна мысль. Не умерла ли настоящая Фостина в результате шока, полученного в тот самый момент, когда моя машина столкнулась с ее блуждающим образом? Не был ли этот удар нанесен по бесплотной тени, и в результате погубил материальную субстанцию?

Базиль отрицательно покачал головой.

– Мы ведем с тобой какую-то странную беседу для двух нормально мыслящих, взрослых и хорошо образованных людей в двадцатом столетии. Это всего лишь отзвук мифов, собранных в «Золотом горшке». Старинные тотемистические сказания, например, о девушке, которая умирает, если срубают иву, или о мужчине, который появляется без правой руки после того, как какой-то охотник отсек топором лапу волку. Примитивные люди верили, что двойник может вселяться в животное, или растение, или даже камень и что человеку предстоит испытать немало страданий или даже вообще умереть, если насильно разрушить временное обиталище его двойника.

Гизела повернулась к нему и улыбнулась, вероятно, осознав всю шаткость своей фантазии.

– Но я же видела женскую фигуру на дороге. А ты нет. Поэтому тебе трудно понять, насколько все было реально. Ты-то можешь привести свои объяснения?

– Пока нет. Но мне хотелось бы выяснить еще некоторые обстоятельства.

– Например?

– Почему вообще Фостина явилась сюда? Ведь я настоятельно советовал ей оставаться в Нью-Йорке еще несколько дней. Мне казалось, что она вняла моему совету.

– Разговаривая со мной по телефону, она упомянула о встрече в этот уик-энд. Даже меня хотела познакомить с каким-то человеком. Но я не знала, смогу ли приехать.

– Итак, она отправилась сюда одна, – добавил Базиль, – а смерть уже поджидала ее здесь…

– А смерть уже поджидала ее здесь, – медленно повторила его слова Гизела. – Но в чьем облике? Как все это могло произойти?

– Не знаю. – Он посмотрел на ее тонкое лицо, темные глаза с тяжелыми ресницами. – Я отвезу тебя в деревенскую гостиницу и дам снотворное. Позвоню ближе к обеду…

Местный ресторан находился в привлекательном, выкрашенном в белую полоску рубленом доме, стоявшем на небольшом пригорке в саду с высокими тенистыми деревьями. Из застекленного крыльца в сумерках прорывался яркий веселый свет, а там, за стеклом, стояли, выстроившись, столы с блестящими приборами и белоснежными салфетками.

Гизела сделала глубокий вдох, глотнув свежего сельского воздуха, и сказала:

– Трудно поверить, что вот перед тобой тот же мир, который предстал передо мной вчера, – непрерывный дождь, грязь, слякоть, темнота, тело Фостины, неподвижно лежащее на полу. Ужасная картина.

Базиль внимательно изучал карту вин.

– Я закажу белого бургундского. Это отличное вино, если только оно здесь не прокисло. Нужно проглотить несколько стаканов и забыть всю эту кошмарную ночь.

– А куда девалась миссис Лайтфут, покуда я спала?

– Вернулась в Бреретон. Сиере дал ей обещание, что сделает все возможное, чтобы избежать упоминания ее школы в газетах. Ведь это очень ее волновало. Вопрос чести.

– Видишь, она неспособна сохранять хладнокровие в подобных ситуациях. Вспомни, как она раздавила стекла пенсне.

– Она очень испугалась. И я, кстати, тоже. Но через недельку-другую она вытеснит все эти неприятные воспоминания из памяти. Именно так поступают люди, которых такие мрачные картины не устраивают.

– Моя машина сильно повреждена? Ведь я ее одолжила.

– Короткое замыкание, как ты и предполагала. Теперь она стоит в гараже. Завтра можешь отправиться на ней в Бреретон.

– А почему не сегодня вечером?

– Сегодняшнюю ночь ты проведешь в гостинице. Я все уладил с миссис Лайтфут. Ведь и ты перенесла серьезный шок, и тебе следует хотя бы сутки отдохнуть и прийти в себя.

– А ты…

– Я хочу в последний раз осмотреть коттедж, теперь, когда там нет полицейских. Сиере оставил мне ключи.

Официант принес бургундское, и Гизела сделала маленький глоток из бокала. Глаза у нее заискрились, и щеки слегка порозовели.

Базиль взял ее за руку.

– Ну вот, совсем другое дело! – В эту минуту он был совершенно счастлив и полностью душевно умиротворен. Но счастье длилось всего минуту. Когда официант отошел от стола, его место тут же занял какой-то потрепанный странный тип.

– Мисс фон Гогенемс?

Гизела посмотрела на него, и румянец на ее щеках тут же пропал.

– Я вас слушаю.

– Я репортер из «Нью-Йорк дейли рефлектор». Не могли бы вы рассказать о том, как столкнулись с Фо– стиной Крайль на дороге вчера ночью?

Базиль сильно сжал руку Гизелы. Его суровый взгляд запросто мог бы испепелить этого незадачливого молодого человека.

– Мисс фон Гогенемс не дает никаких заявлений для прессы.

– А вы кто такой? – поинтересовался озадаченный репортер.

– Моя фамилия Уиллинг.

– Базиль Уиллинг? Психиатр из конторы окружного прокурора?

– Вот именно.

– Вы приходитесь родственником мисс фон Гогенемс?

– Нет. Мы с ней помолвлены.

– Ах вон оно что, – смутился репортер, но не надолго.

– Об этом можно сообщить?

– Пожалуйста! Но, к сожалению, другой информации мы вам дать не можем. Вы меня понимаете?

– Конечно, конечно. Прошу прощения. – И молодой человек заспешил к выходу. Базиль слышал, как он выпытывал у метрдотеля, где находится ближайший телефон.

Теперь на щеках Гизелы пылал пунцовый румянец, который еще больше оттенял ее темные глаза, добавив в них блеска. Она сказала каким-то еле слышным, застенчиво-непорочным тоном:

– Довольно странный способ делать предложение о браке…

– Прости. Но мне понравилась эта идея, если принять во внимание все сложившиеся обстоятельства.

– Значит, ты не оставил мне ни единого шанса, чтобы отклонить его? Не так ли?

– Конечно, нет. Ну, а ты этого хочешь?

– Нет.

– Ты, конечно, имеешь в виду «да»?

– Ну – да!

Они оба рассмеялись, испытывая удовольствие от своего глуповатого смущения, понимая, что все сказанное здесь – отнюдь не верх остроумия. Они просто сидели и смотрели друг на друга, позабыв о стоящем на столе вине и обо всем остальном в этом мире.

Вдруг легкая тень набежала на глаза Гизелы.

– Послушай, а откуда ему все известно? Ведь Сиере обещал мне ничего не сообщать репортерам.

– Об этом мог рассказать не только Сиере. Детали твоих свидетельских показаний могли каким-то образом просочиться, скажем, через полицейских или через того же таксиста. Репортеры собрали все в кучу и представили собранный материал Сиерсу. Тот не осмелился отрицать. Кроме того, он мог посчитать, что такая реклама могла напугать тебя и заставить придумать иную версию. Вероятно, он уверен, что все это – лишь игра воображения. Но если он этого не добьется, то потребует, чтобы ты с помощью своего же воображения отказалась от своих показаний. Ибо твой рассказ – единственная невразумительная часть его донесения. Если ты возьмешь назад свои показания, то оно превратится в убедительный отчет о случае естественной смерти, что поставит крест на всем этом странном происшествии. На обратном пути в гостиницу мы купим вечерние газеты и увидим, как много он наболтал репортерам. А сейчас давай продегустируем это замечательное французское вино, которое скорее всего из Калифорнии, и закусим нашим английским палтусом, который является местной камбалой…

Им не удалось отыскать ни одного газетного киоска до самой гостиницы. На прилавке лежали только две нью-йоркские газеты, два таблоида, чьи лихие репортажи о городской жизни столь дороги сердцу скучающих фермеров и рыбаков.

Но, слава Богу, хоть такие были. Могло быть и хуже. В одной газете говорилось, что Гизела – красивая австрийская княгиня. Другая описывала ее как одну из многих алчных иностранок-беженок, которые отнимают работу у стопроцентных американцев. Но обе трактовали инцидент как простое несовпадение свидетельских показаний, – Гизела утверждала, что она видела Фости– ну на дороге, в то время как таксист божился, что оставил ее в доме. Вероятно, ни Сиере, ни репортеры газет ничего не знали о тех таинственных историях, связанных с Фостиной, которые циркулировали в Мейдстоуне и Бреретоне.

Базиль, слегка вздрогнул, представив на минуту, что бы сотворили со всем этим газетенки…

По дороге к коттеджу он остановился у гаража и лишний раз убедился, что машина Гизелы будет к утру отремонтирована. Долговязый селянин в джинсах, прислонясь спиной к бензиновой колонке, при свете рабочей лампы читал худшую из двух газет.

– Машина почти готова, – сказал он, делая шаг навстречу. – Читали вечерние газеты?

– Да, читал.

– Забавно.

– Да, конечно.

Он помялся в неуверенности, его бледно-серые глаза шарили по лицу Базиля в поисках какого-то поощрения.

– И такое происходит не впервые.

– Что вы имеете в виду?

– Ну… – Он принялся изучать жирные масляные пятна на асфальте. – Есть что-то странное в этой мисс Крайль. Однажды поздно вечером я ехал на своей развалюхе и увидел ее на дороге. Она была одна. Я догнал ее, остановился и предложил подбросить к дому. Но она продолжала идти вперед, не останавливаясь, словно и не слышала меня. Ну, мне стало обидно. Само собой разумеется, моя развалюха не бог весть что, но все же она пока на ходу. Ну, я поехал дальше. Потом неделю спустя она приехала сюда на воскресенье. Это было, когда она работала в какой-то школе в Коннектикуте. Я столкнулся с ней на почте, напомнив ей о том, что между нами недавно произошло. Она ответила, что я, вероятно, ошибся, приняв за нее кого-то другого. Она сказала, что не была здесь с прошлого лета. Странно, не правда ли?

– Да, довольно странно.

– Вам приходилось слышать прежде о чем-то подобном?

– Не совсем.

– Моя бабушка – уроженка Шотландии. И вот она утверждает, что подобные вещи происходят перед тем, как кто-то должен испустить дух. И вот вам, пожалуйста, мисс Крайль ушла от нас…

Базиль заметил, что древнее табу, запрещающее говорить открыто о смерти или зле, очень сильно укоренилось в сознании этого человека. Испустить дух,, ушла от нас… Могли ли такие эвфемизмы сделать самое ощущение смерти более удобоваримым для всех? Спокойно, громким голосом Базиль сказал:

– Лучше не говорите об этом городским репортерам. Они вам, конечно, не поверят и высмеют все ваши истории. Поймите, это – совсем ненужная реклама для вашей мастерской, принимая во внимание будущий летний сезон, когда сюда, на берег океана, потянутся тысячи людей из города…

Базиль подъезжал к сосновому бору на самой малой скорости. Машина плюхнулась в выбоину и выскочила на другую сторону без всяких приключений. Но сегодня ночью, даже если бы погас внезапно свет его фар, еще тонкая и острая, словно серебряный серп, луна вовсю светила над макушками деревьев.

В лесу он вышел из машины и стал наслаждаться дивной красотой пейзажа и тишиной. Белый песок отливал серебром в лунном свете. Несколько полосок серебряной пены переливались на всем пространстве этой темной, гремящей бездны, которая называлась океаном. Юркий бриз шелестел в оливковых деревцах, растущих у дома, а в нем самом, примостившемся на жердочке дюны, было темно и тихо. Прекрасное место для отшельника-поэта или парочки влюбленных.

Базиль вышел из машины и захлопнул дверцу. Ее стук оказался удивительно громким в этой настороженной тишине. Даже звук его шагов, когда он взошел на крыльцо, казалось, усиливался многократно. Он вставил ключ в замочную скважину, отворил входную дверь и помедлил, прислушиваясь к царящей внутри мертвой тишине. Он был уверен, что, кроме него, здесь никого нет. Если здесь был кто-то еще, то и тишина была бы иной, одушевленной, домашней, пусть даже не выдающей ни одного легкого движения гипотетического обитателя.

Он стоял на том месте, где находился всего двадцать четыре часа назад. Когда Фостина оставила ключ в двери и вошлз сюда, в холл, дверь оставалась распахнутой настежь, а буря продолжала неистовствовать вовсю за ее спиной. Затем она, пройдя по холлу, зажгла лампу, стоявшую на столике для телефона. Он поступил точно так же. Теперь он мог хорошо представить себе, сколько сюда поступает света от включенной лампы после наступления темноты. Все его расчеты подтвердились. Резкое желтоватое сияние на уровне талии. Выше этой линии тени растворялись в темноте где-то на потолке и на верхней площадке лестницы. Он повернулся и прошел под аркой, повторяя ее маршрут, потянулся рукой к выключателю на стене, но света не включил. Он продолжал спокойно, не двигаясь, стоять на расстоянии вытянутой руки от стены, а затем повернулся лицом туда, куда, вероятно, смотрела Фостина перед тем, как ее постиг удар, и она упала на пол.