Текст книги "Тень сфинкса. Удар из зазеркалья"

Автор книги: Грэхем (Грэм) Мастертон

Соавторы: Элен Макклой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Мне бы самой хотелось иметь такую пару! – заметила Гизела. – Они просто очаровательны!

Но Алиса с отвращением рассматривала сандалии.

– Все это слишком условно. Почему бы не взять простые зашнурованные туфли, отделанные кошачьим мехом? А мордочку и коготки использовать как украшение? Женщины в Греции носили такую обувь. Только подумайте о том удовольствии, которое мы получим, когда убьем кошку и сдерем с нее шкуру! Или даже двух. Ведь туфли-то две?

– А почему бы не содрать шкуру с них живых? – насмешливо подхватила Гизела. – Ведь вам, Алиса, это доставит большое удовольствие, не так ли?

Но Алису ни капельки не смутили ее слова.

– Вы, конечно, считаете меня дикаркой! Но ведь здесь, в этой школе, я буквально подыхаю от скуки! Готова сделать что угодно, чтобы немного взбодриться!

– Ну, а что вы скажете о Ясоне и Креоне? – Фостина протянула им еще два эскиза

– Мне нравится, – сказала Гизела. – Сразу видно, что Ясон обладает очаровательной глупостью профессионального служаки, а Креона вы превратили в настоящего президента местного клуба деловых людей «Рота– ри», правда, в греческом Стиле.

Алиса залилась злобным смехом.

– Фостина! Тебе нет цены! Тебе, вероятно, и в голову не пришло, что ты превратила Медею в уличную девку?

– Что вы имеете в виду? – спросила, смутившись, Фостина.

– Только посмотрите на эту накидку и жакет. Они у тебя цвета голубого гиацинта, но ведь этот цвет в Греции безраздельно принадлежал проституткам.

– Боже, – произнесла ошарашенная Фостина и умоляюще взглянула на Гизелу. – Это правда?

– Боюсь, что да, – призналась Гизела. – Хотя мне это и в голову не приходило!

– Конечно, правда, – властно заявила Алиса – Разве вам не приходилось читать о Керамике, этом районе «красных фонарей» в Афинах? Если какой-то мужчина по имени Тезей хотел обладать какой-то женщиной по имени Мелита, то писал на стене углем: «Тезей любит Мелиту». Если она принимала его предложение, то подписывала внизу: «Мелита любит Тезея» и ожидала прихода своего возлюбленного на этом месте с веточкой мирты, зажатой в зубах.

– Но, может, такое происходило только в Афинах? – возразила Фостина. – Ведь место действия пьесы – Коринф.

– Тогда вам придется затратить еще одно утро, чтобы определить, какие наряды носили проститутки в Коринфе! – Алисе, казалось, очень нравилась идея задать Фостине побольше работы. – А может, вам это давно известно? У меня складывается впечатление, что вы обладаете завидными познаниями о традициях проституток. Приходилось ли вам слышать о Розе Дайамонд?

Лицо Фостины залилось мертвенно пунцовой краской.

– Нет, не знаю. В любом случае я больше делать ничего не буду, так как сегодня вечером уезжаю.

– Счастливица!

– Нет, я ужасно несчастная. Я не хочу уезжать.

– Куда же вы едете?

Но тут опять вмешалась Гизела:

– Почему бы тебе не создать еще один эскиз костюма Медеи? Сменить цвет довольно просто, если только подыщешь нужный материал. Что скажешь, например, о бледно-желтом? Он вполне подойдет к сандалиям, как и гиацинтовый.

– Как хотите, – сказала Алиса с полным безразличием. – А это что такое? – она подняла еще один эскиз. – Похоже на имитацию пестрой шотландской шали.

Фостина посмотрела на Гизелу:

– Это та отравленная одежда, которую Медея вручает невесте Ясона. В тексте несколько раз ее называют «разноцветной». Я скопировала дизайн с фотографии одной греческой вазы времен Эврипида. Только вместо фиалок в оригинале я использовала наперстянку, так как она – ядовитое растение.

– Разве стала бы Медея расшифровывать подготавливаемый ею удар? – возразила Алиса. – Если бы кто-нибудь прислал мне в подарок платье, вышитое листочками наперстянки, у меня он, несомненно, вызвал бы подозрения. Точно так же отреагировал бы любой поклонник детективов.

– Но дочь Креона не была любительницей детекти-» вов, – сказала Гизела. – У этого рисунка приятный привкус символизма. Любой человек, верящий, как и Медея, в магию, сделал бы то же самое.

– Ну а что вы скажете о красках? – упрямо гнула свое Алиса. – Мне они кажутся скорее персидскими, чем греческими.

– Но ведь персы и греки оказывали влияние друг на друга, – возразила Фостина. – Эти интересные сведения я почерпнула в ходе подготовительной работы. Когда начинаешь что-то искать, рыться в материале, обязательно обнаруживаешь уйму побочной информации, не имеющую никакого отношения к тому, что ты пытаешься отыскать. Вот вы, например, знали, что сибариты направляли приглашения на обед заранее, за целый год вперед, чтобы иметь достаточно времени для придумывания всевозможных яств и роскошных умопомрачительных нарядов? Или что греки уже тогда играли в теннис? Правда, это была спартанская игра, и греки играли обнаженными.

– Мои поздравления, Фостина! Видать, вы неплохо все проштудировали. – Теперь было заметно, что Алиса получает от всего происходящего большое удовольствие. – В следующий раз я отправлюсь на теннисный корт абсолютно голой. И если мне миссис Лайтфут скажет что-то поперек, я заявлю ей с самым невинным видом: «Идея принадлежит Фостине Крайль. Она утверждает, что греки бегали по корту обнаженными, а мне просто необходимо пройти через такой опыт».

– Я вас к этому не принуждала! – закричала Фостина, чуть не плача. – Алиса, пожалуйста, не делайте этого!

– Наверняка сделаю. – В глазах Алисы вспыхивали злобные огоньки.

– Вы, Алиса, конечно, так не поступите, – вмешалась в спор Гизела. – А ты, Фостина, не давай себя так легко дурачить!

– Конечно, она шутит, я понимаю. – Фостина сильно побледнела, и на лице у нее появилось серьезное, озабоченное выражение. – Ну, если все вопросы решены, то я оставляю вам эскизы и забираю только Медею, чтобы успеть заменить ей митру до отъезда.

Когда за Фостиной закрылась дверь, в комнате наступила короткая тишина. Затем Алиса с вызовом бросила:

– Не смотрите на меня с укором! Я не выношу таких лк>дей, как она. Их нужно постоянно донимать.

– Вы в этом уверены? Вы очень грубы, Алиса. И это совсем ни к чему, тем более что она сегодня уезжает.

– Вы слишком мягкий человек, Гизела. – Резким движением Алиса раздавила окурок и встала. – Нужно научить Фостину наносить ответные удары.

– Избивая ее своей дубинкой до полного бесчувствия? Именно так вы поступили в психологическом смысле.

Алиса задержалась у двери. Никогда еще на ее прекрасном лице Гизеле не приходилось замечать столько злобы. Это было уже просто неприлично. Алиса начала говорить, но осеклась И лишь в сердцах прошипела:

– Черт вас возьми!

Затем вышла, не произнеся больше ни слова…

Дав свой последний урок в этот день, Гизела отправилась на прогулку по территории школы. Это был один из тех обманчивых осенних дней, когда прозрачный солнечный свет кажется ласковым и теплым, а вы все равно не можете согреться. Гизела прошла по тропинке, вьющейся через лесок, и приблизилась к ручейку, который служил границей владений Бреретона. По пути домой она вышла на открытую полянку и вдруг увидела чью-то фигуру, сидевшую за мольбертом. Это была Фостина. Как всегда в наглухо застегнутом пальто голубого цвета, но на этот раз без шляпки. Повернувшись спиной к дому, Фостина рисовала пейзаж, открывавшийся с полянки. Возле ее ног стоял ящик с красками, а в левой руке она держала небольшую палитру. Она работала кистью, нанося ловкие энергичные мазки, и, казалось, настолько была поглощена своим занятием, что не заметила появления Гизелы Бесшумно передвигаясь на своих резиновых подошвах, Гизела приблизилась к ней и бросила взгляд на полотно.

Вдруг произошло нечто из ряда вон выходящее, что– то такое, что не поддавалось объяснению.

Фостина все еще рисовала пейзаж. Ее рука с зажатой кистью уверенно двигалась по полотну. Но вдруг она утратила живость. Каждое ее движение стало вялым и замедленным, словно кадры, снятые рапидом; казалось, вот-вот кисть выпадет из ее безжизненных пальцев.

Гизела очнулась от крика, который мгновенно заставил ее позабыть обо всем на свете. Он доносился из открытого окна за спиной Фостины. Гизела подбежаха к нему, затем быстрыми шагами вошла в библиотеку. Там стояла полная тишина. Не было ни души. Лишь слегка от ветра покачивались и шуршали шторы. Внутри дома было темно, так как мрачные подступающие тени поглощали золотистые отблески позднего солнца. Одна дверь, выходящая в холл, была закрыта, а другая– лишь чуть приоткрыта. Через эту щель доносились истошные вопли вместе с рыданиями: «О, Бет, успокойся! Умоляю тебя! Что же мне делать?»

Гизела быстро пробежала через коридор в маленькую комнату. Мэг Вайнинг корчилась на полу. Ее личико, обычно розоватое и хорошенькое, теперь казалось почти уродливым. Оно сильно побледнело, а мышцы его напряглись. Рядом с ней на полу лежала Бет Чейз, вся обмякшая и безжизненная. Вероятно, она была без сознания.

Гизела быстро опустилась на колени и начала растирать ей руки. Потом попыталась нащупать пульс, но он был настолько слабеньким, что едва ощущался.

– Это – шок! – Уверенный ровный голос Гизелы успокоил Мэг, и завывания прекратились. – Беги к экономке. Пусть принесет одеяла и бутылку с горячей водой!

– Что здесь случилось? – По ту сторону открытого французского окна стояла Фостина, и в глазах ее было заметно сильное удивление. В руках она держала мокрую кисть. Фостина сделала шаг вперед, чтобы войти в комнату, но Мэг Вайнинг что было сил завизжала:

– Нет, нет! Не приближайтесь ко мне!

– г– Маргэрит, следи за собой! Фостина, сбегай, пожалуйста, за экономкой! Пусть принесет одеяла и бутылку с горячей водой. С Бет Чейз обморок. Поторопись!

– Да, да, сию минутку! – Фостина выскочила в холл, а Гизела сняла жакет, завернула в него девочку и подняла на руки.

– Ну, что стряслось? – спросила она Мэг, не спуская глаз с мертвенно-бледного лица Бет.

– Не… знаю…

– Как это понять? Ведь что-то здесь произошло!

Щеки Мэг залила пунцовая краска. Ее нижняя губа была упрямо выдвинута вперед.

– Я не знаю, что послужило причиной обморока Бет, мисс фон Гогенемс. Вероятно, она что-то заметила. Может, это приступ какой-то болезни. Она закричала и упала на пол. Вот и все!

В холле послышались чьи-то быстрые шаги. У Гизелы оставалось всего несколько мгновений, и она решила воспользоваться ими с максимальной пользой.

– Это очень серьезное дело, Маргэрит. Я хочу знать правду. Скажи, что здесь произошло?

Г лаза у Мэг блестели холодным блеском, словно два бриллианта.

– Я сказала правду, мисс фон Гогенемс.

– А мне кажется, что нет…

Не успела Гизела договорить, как в комнату ворвались миссис Лайтфут, Фостина и экономка с одеялами в охапке.

Миссис Лайтфут взяла на руки Бет и отнесла ее к себе наверх. Постепенно естественный розоватый цвет возвратился к бледным провалившимся щекам девушки, и вздох искреннего облегчения вырвался из груди миссис Лайтфут. Наконец Бет подняла свои песочного цвета ресницы и обвела долгим взглядом незнакомую комнату:

– Что это?.. Где я?

– Помолчи и попытайся отдохнуть, – мягко сказала директриса. – Экономка посидит возле тебя и принесет все, что надо. Благодарю вас, мисс фон Гогенемс за то, что вы так быстро среагировали. Маргэрит, спустись вместе со мной и зайди ко мне в кабинет.

– Хорошо, миссис Лайтфут.

Направляясь в свою комнату, Гизела услыхала чьи– то быстрые шаги. В полутемном холле с ней чуть не столкнулась запыхавшаяся от ходьбы Фостина.

– Почему миссис Лайтфут не сказала мне ни слова? Ведь сегодня – мой последний день в школе. Через час приедет такси. Разве трудно в такую минуту быть немного повежливее?

– Как ты думаешь, чем вызван обморок у Бет? – задала ей встречный вопрос Гизела.

– Понятия не имею. А ты? Я стояла спиной к дому, рисовала на луждйке около двадцати минут. Затем услыхала детский крик и настолько испугалась, что не сразу пришла в себя. Знаешь, такое часто бывает, если внимание чем-то поглощено, особенно, если пишешь что– то или рисуешь. Я обернулась, но за спиной никого не увидела. Окна в доме были открыты, значит, крики раздавались оттуда. Я подбежала к ближайшему – это оказалось окно класса для письменных работ.

– Ты видела, как я бежала к библиотеке?

– Нет, не видела. Вероятно, ты добралась до цели быстрее меня. Когда я подбежала к классу, ты уже находилась там и стояла на коленях, склонившись над Бет.

– Я попала в класс через библиотеку>—объяснила Гизела. – А ты прибежала прямо к окну классной комнаты с лужайки. И на это у тебя ушло все же больше времени.

– Я так испугалась. – По глазам Фостины чувствовалось, что она умоляет подругу простить ее за медлительность. – К тому же я не столь подвижна, как ты.

– Ты стояла у окна прямо напротив двери в холл. Дверь была распахнута. Ты никого не заметила?

– Нет, нет. – На лоб Фостины набежали морщины, и в ее голосе послышалась какая-то неуверенность. – Нет, не могу утверждать, что я кого-то там видела…

– Ну, а что ты вообще видела? – нетерпеливо перебила ее Гизела.

– Теперь, когда ты сказала об этом, я припоминаю, что у меня возникло ощущение… такое ощущение, будто кто-то движется в холле. Но освещение было тусклое из-за поднятых наполовину жалюзи венецианских окон. На дворе было жарко. К тому же я не обращала внимания на то, что происходит в холле. Я высматривала вас и Бет, а вы были в классной комнате.

– Ты рисовала на лужайке, когда я возвращалась по тропинке от ручья, – продолжала Гизела. – И твои движения показались мне ужасно замедленными, неестественными. Тебе было плохо?

– Нет, я чувствовала себя хорошо. Просто какое-то сонное состояние. Мне с трудом удавалось преодолевать дрему и не закрыть глаза. Этот ужасный вопль словно пробудил меня…

– А как ты сейчас себя чувствуешь?

– Неплохо, – со вздохом ответила Фостина. – Просто… немного устала. – Она слегка улыбнулась бледными губами.

– Помочь тебе собрать вещи? – предложила Гизела.

– Очень мило с твоей стороны. Только у меня с ними немного хлопот. Я все сделала сегодня утром. Вещей у меня мало.

Перевязав кожаным ремешком и закрыв последний из трех довольно потрепанных чемоданов, Фостина взяла с тумбочки возле кровати книгу – старый фолиант в кожаном переплете с золотым тиснением и с потрепанными краями.

– Это – твоя книга, – сказала она с чувством неловкости. – Первый том «Воспоминаний» Гете. Я набралась смелости и взяла ее с твоей полки, когда тебя не было.

– Благодарю. – Гизела, взяв книгу, посмотрела на форзац. Выцветшими светло-коричневыми чернилами кто-то написал мелкими буквами «Амалия де Буасси, Нойвельке, 1858». Что-то опять дало о себе знать на смутной границе сознания, но так и не выплыло в памяти…

– Может, пойдем ко мне и выпьем по чашке чая на дорожку? – неожиданно предложила Гизела. – У тебя еще есть несколько минут до прихода такси.

Когда они вошли в комнату Гизелы, день почти угас. Она включила настольную лампу под шелковым янтарным абажуром, заварила чай на спиртовке и подала его с дольками лимона на старомодном сервизе.

– За твои будущие успехи! – Гизела элегантным движением подняла свою чашку так, словно это был бокал с вином. – Пусть следующее место работы будет для тебя удачнее!

Но у Фостины не было настроения для взаимной галантности. Она отставила в сторону чашку, едва пригубив из нее.

– У меня нет будущего, – резко сказала она.

– Чепуха! Пей чай, пока не остыл. Тебе станет лучше.

Подчиняясь ее уговорам, Фостина выпила чашку. Она всегда соглашалась молча, или лучше сказать– «под влиянием внешнего воздействия».

– Ну, теперь мне пора. Спасибо. – Она поставила на стол пустую чашку. – Я не могу заставлять таксиста ждать. Можно опоздать на поезд в Нью-Йорк.

– Я провожу тебя до ворот, – предложила Гизела. – Не забудь прислать свой точный адрес, как только окончательно устроишься.

Девушки вышли в холл. Покидая навсегда школу в эту промозглую ночь. Фостина казалась какой-то маленькой, одинокой в своем тонком застегнутом наглухо голубом пальтишке. Она шла на несколько шагов впереди Гизелы. Сделав поворот, они подошли к лестнице, на верхней площадке которой возвышалась неподвижная фигура миссис Лайтфут. Одна рука ее покоилась на балюстраде, и она вглядывалась с лестницы в неосвещенный холл.

У нее была новая прическа. Ее тронутые сединой волосы были уложены в кольца, а вечерний туалет был выдержан в камейных тонах. Кроме того, на ней была выходная накидка из темно-серого вельвета, ниспадающая тяжелыми складками до щиколоток и покрывающая шифоновую юбку, а из-под нее виднелся носок сатиновой туфли того же цвета. Вокруг шеи были заметны белые пятна – горностаевая Оторочка, цветок капского жасмина и нитка жемчуга. Вельветовые рукава достигали лишь до локтей. Дальше их сменяли длинные перчатки безупречно белого цвета. Ее глаза напряженно выискивали кого-то в темноте, а голос отличался строгостью и резкостью:

– Мисс Крайль!

– Слушаю вас, миссис Лайтфут!

Миссис Лайтфут от этих слов сильно вздрогнула и, повернувшись, устремила свой пронзительный взгляд на Фостину. Наступила короткая мертвая тишина, в которой было слышно даже их дыхание. Первой ее нарушила Фостина.

– Вы меня звали?

Миссис Лайтфут заговорила, и в ее голосе уже не чувствовалось прежнего апломба.

– Давно вы там стоите?

– Всего секунду, – ответила девушка, нерешительно улыбаясь. – Я так спешила, что хотела проскользнуть мимо вас по лестнице. Но вовремя одумалась. Такой шаг с моей стороны можно было бы расценить как ужасную грубость.

– Несомненно, мисс Крайль, несомненно, – согласилась миссис Лайтфут, плотно сжав губы. – Если вы так торопитесь, то не стану вас задерживать. Всего хорошего! – В развевающемся на ходу наряде она спустилась по лестнице, сохраняя всю свою грациозность.

Фостина с Гизелой следовали за ней на почтительном расстоянии. Когда она дошла до последней ступеньки, из гостиной вышла Арлина в черном платье, белом фартуке и зажгла свет. Вспышка лампы осветила пустой холл. Никто не мог догадаться, что же приковало внимание миссис Лайтфут к этому месту.

– Ты появилась слишком поздно, Арлина, – с раздражением заметила миссис Лайтфут. – Нужно включать лампу на лестнице до наступления темноты. Неровен час, можно с нее и упасть.

– Виновата, – надулась Арлина.

Миссис Лайтфут с нарочитым безразличием разгладила одну из перчаток:

– Ты не видела кого-нибудь только что там, около тебя? А в холле? Может, в столовой, когда возвращалась из кладовки?

– Нет, мадам, там не было ни души. – Но какой-то бесенок вселился в нее, и она с вызовом спросила^– А вы, мадам?

– Само собой разумеется, нет! – отрезала директриса, но в ее голосе уже не слышались властные нотки.

Установившуюся неловкую тишину вдруг разорвал заливистый телефонный звонок. Миссис Лайтфут вздрогнула, а Гизелу вдруг осенило: значит, кто-то напугал миссис Лайтфут так же сильно, как и Бет Чейз…

Арлина подошла ко второму аппарату в кладовке, расположенной прямо под лестницей:

– Школа Бреретон… Простите, как ваше имя? Минутку… Это вас, мисс фон Гогенемс. Междугородная. Вас вызывает какой-то доктор Базиль Уиллинг…

Глава четвертая

Он был уверен заранее, что она придет вся в черном. Ведь она венка и принадлежала к поколению Шанель – как же она могла посчитать свой туалет совершенством, если бы он не был черного цвета. На сей раз это было тяжелое платье из крепа, разумно перехваченное у талии, ниспадающее более свободно к ее стройным ногам, обтянутым тонкой «паутинкой», и изысканные сандалии-плетенки на высоком каблуке. Четкая линия ее белых плеч не перекрывалась ни рукавами, ни штрипками. Ни на шее, ни на голове не было никаких драгоценных украшений, но посадка головы заставляла воображать россыпь драгоценностей, – вероятно, целый сонм ее предков носил в волосах диадемы. Волосы у нее были пострижены короче, чем обычно, и зачесаны за уши. Под их гладкими темными волнами ее бледноватое лицо с тонкими очертаниями было похоже на белый цветок.

Он взял ее за руки.

– Гизела…

Больше он ничего сказать не смог. В ее улыбке соединились веселость с нежностью. Ее искренняя веселость воскрешала в памяти воспоминания о Европе, о довоенном мире. Еще одна война вроде этой, и в мире больше не останется ни одного человека с такой удивительной милой улыбкой, подумал он. На какое-то мгновение она предстала перед ним как обломок какой-то погибшей цивилизации, пусть обломок, но обломок милый и обожаемый, вроде изуродованной древней статуи из Африки или Лидии.

Они сели на обитую бархатом скамью возле стены, а официант поставил перед ними на столе два бокала с горьким «мартини».

Гизела обратила внимание на белый галстук, слегка пожелтевший за шестилетнее пребывание в темном ящике шкафа.

– Расстался, наконец, с формой? Надеюсь, навсегда?

– Если будет угодно Богу, то навсегда! Поэтому я и выбрал это уютное местечко для нас. Скажи на милость, можно ли наити еще такое же цивилизованное место, как этот «Лебединый клуб»?

– Ну… – Она снова улыбнулась. – И тот маленький бар на Первой авеню, куда мы с тобой имели обыкновение ходить, не пользовался популярностью только у военных…

– Значит, ты все помнишь?

Остальное они договорили взглядами. Базиль рассмеялся:

– Кажется, это мой любимый бар. Любой посетитель там – тип, сошедший со страниц Диккенса или Сарояна. Но он сейчас не годится, это не то место, где можно отметить мое возвращение из царства смерти. Мне так хочется вернуть прошлое. Я вновь в своей старой должности врача-помощника окружного прокурора, хотя теперь другой прокурор и другой мэр в городе. Мое прежнее место заведующего психиатрической клиникой при больнице «Никербокер» отдали моему приятелю, парню по имени Дунбар, которого в последний раз я видел в Шотландии. Но я нашел себе работу получше в другой больнице, на Мюррей Хилл. Я со своим слугой Юнипером вчера переехал туда, и вскоре, я надеюсь, ко мне вернется ощущение пребываная в собственном доме. Будет не хватать только одного.

– Чего именно?

– Тебя.

Ее бледные щеки залила слабая краска.

– Почему ты преподаешь в Бреретоне? Это место не для тебя! Ты подписала контракт?

– До июня.

– А сейчас – ноябрь. Разорви контракт!

– Да ты что, дорогой, шутишь?

– Я никогда в жизни не был настолько серьезен, как сейчас. Бреретон может погубно отразиться на твоем здоровье. Там даже не безопасно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты видишься с этой… как ее, Фостиной Крайль?

– А, ты об этом письме! – рассмеялась Гизела. – Я совсем позабыла о нем. Теперь, когда я с тобой, все это кажется мне каким-то нереальным.

– Но сегодня вечером, когда ты вернешься в школу, все вновь станет реальным.

– Нет, теперь все кончено.

– Кончено, с отъездом Фостины.

– Ты так считаешь? Но ведь люди, которые ее прогнали, все еще живут и работают там..

Официант принес булочки. Когда они вновь остались одни, Базиль наклонился к Гизеле:

– Твое письмо дает лишь общую картину. Расскажи мне подробно. Где и при каких обстоятельствах ты впервые заметила странности в поведении мисс Крайль?

– Но в самой Фостине не было ничего странного, – возразила Гизела. – Странное заключалось в реакции на нее окружающих.

– Ну, это одно и то же. Когда все началось?

– Несколько дней назад. – Гизела была сильно удивлена, что ее собеседник воспринимает все случившееся с такой серьезностью.

– А первый инцидент? Когда он произошел?

– Не помню, – мрачно ответила она. – Ведь на новом месте работы от тебя многое требуют. Это был мой первый учебный семестр, как и у нее. Кажется, я уже преподавала в Бреретоне с неделю, как вдруг начала сознавать, что Фостина не пользуется популярностью в школе. Все началось с прислуги, затем передалось ученикам, а от них учителям. Обстановка вокруг нее постоянно накалялась, и вот все вылилось в требование покинуть школу. То есть ее уволили.

– И это все?

– Ну, были еще кое-какие инциденты. О них я тебе писала.

– Расскажи поподробнее.

Она рассказала ему о том, что ей самой было известно.

– По какой причине преподаватели избегают мисс Крайль? – поинтересовался Базиль.

Было видно, что Гизела колеблется.

– У меня сложилось впечатление, что они ее боятся. А кому может понравиться то, что вызывает страх?

– Но чего они боятся?

– Я этого не знаю! Все испытывали жуткий страх. Может, это чувство, владеющее толпой… Я никак не могу отделаться от удивительного ощущения, что уже знала об этом прежде, давно читала что-то в этом роде.

– Может, оно так и было. Закончив читать твое письмо, я позвонил Брентано и попросил его прислать мне «Воспоминания» Гете во французском издании в переводе мадам Карловиц.

– После того, как Фостина вернула мне книгу, я перечитала этот том, но не обнаружила там ничего такого, что могло быть связано с нашей ситуацией.

– Но ты ведь не знала, что искать, – напомнил ей Базиль. – 'Ведь тебе, по сути дела, неизвестно истинное положение Фостины.

Грянул оркестр и принялся портить хорошую музыку, что в последние годы стало, вероятно, модой. Гизела вздохнула:

– Ну разве можно разговаривать о чем-то неуловимом в таком шумном месте?

– Тогда мы отправимся в другое, – тут же отозвался Базиль. – Тебе действительно здесь не нравится?

– Не очень…

Он подозвал к себе удивленного официанта, чтобы заплатить по счету за так и не съеденный обед.

Замшелые завсегдатаи бара на Первой авеню в тот вечер были крайне изумлены внезапным вторжением в их обитель какой-то экзотической пары, этих «чужаков» с Пятой авеню или даже Центрального парка. Женщина, в длинном вельветовом жилете черного цвета, с пламенно-красными шелковыми отворотами; мужчина, в цилиндре с длинным белым шарфом, болтающимся на шее, – такое они видели только в кино. Здесь публика была повежливее, чем на Пятой авеню, и никто из гостей на них не глазел и не перешептывался. Вежливость, однако, ничего не стоит, если люди не проявляют терпимости. Они, конечно, смогут вынести и эту незаслуженно богатую парочку, если только она будет вести себя тихо и соблюдать приличия.

– Сюда и нужно было податься с самого начала, – сказал Базиль, бросая ностальгический взгляд на потемневшие от времени, дыма и уличного смога стены заведения. – Здесь ничего не изменилось.

– А автоматический проигрыватель? – возразила Гизела.

Они с отвращением посмотрели на этого сияющего никелем монстра, уставившегося на них через плотный покров сигаретного дыма.

– Похож на одну из тех рыб, которые снабжены собственной электробатареей на океанском дне, – прошептала Гизела. Затем они все же поддались очарованию этого старого бара. – У тебя есть пара монет?

– Только если ты не будешь ставить надоевший «Северный олень».

Он сделал обычный заказ – тосты с сыром и пиво, которое было почти как «Пильзенское». Она вернулась к столу, сияя от счастья, так Как ей удалось отыскать «Вальс хрустальной туфельки» из сюиты «Золушка», написанной дедом Базиля Василием Красновым.

– Конечно, он чересчур синкопирован, но и в таком виде прелестен. Ума не приложу, как сюда попала эта пластинка? Все остальное здесь – дрянь!

Никто, кроме них, музыку не слушал. За соседним столиком пара бродяг делила кружку пива на двоих и сосредоточенно, не отрываясь, словно ученые, расшифровывающие средневековый манускрипт, изучала забытую кем-то на столе газету. Что же такое отыскали они в новостях дня, что заставило их совершенно позабыть собственные беды, мрачные картины мира, голод, нищету и грязь?

В это время один из них произнес:

– Я ведь говорил тебе, что от перхоти нет средств. Наука против нее бессильна.

– Нет, вот здесь говорится… – второй собеседник начал старательно выговаривать напечатанные слова – Вначале тщательно вымойте… голову…

– Ну чем не сценка из Сарояна! – прошептала Гизела. – Твоему «Лебединому клубу» есть с кем потягаться! „

Здесь было так легко разговаривать, а им нужно было о многом поговорить, так что они не возвращались к теме о Фостине до тех пор, пока Гизела не начала бросать беспокойные взгляды на висящие над стойкой часы.

– Мне неприятно думать о твоем возвращении туда, – сказал Базиль, приканчивая третью кружку пива. – Ваша миссис Лайтфут не могла бы столь безжалостно разрушить карьеру девушки, если бы сама не несла какой-то доли вины за все, что произошло в Бреретоне.

– Ты хочешь сказать, что сама Фостина занималась подобными фокусами? Йо каким образом? И ради чего?

– Когда мисс Крайль спросила тебя, слышала ли ты какие-нибудь сплетни о ней, ты ответила отрицательно. Почему?

– Я знала, что люди о ней судачат, но нельзя передавать жертве распространяемые о ней сплетни. Ни в коем случае. Неписаный закон. Это все равно, что сообщить супругу о неверности жены.

– Даже если жертва сама на этом настаивает?

– Тем более, если жертва настаивает! Ведь никто из нас не желает видеть себя таким, каким его видят со стороны. Если люди задают подобные вопросы, то только ради того, чтобы лишний раз убедиться. Ведь ни один артист или писатель не хочет слышать правдивой критики в свой адрес. Требуется только похвала. Персидские цари, как известно, даже убивали тех гонцов, которые привозили им дурные вести. Мы тоже стремимся к таким поступкам.

– Ты на самом деле так думаешь? – спросил Базиль. – Может, ты не доверяешь мисс Крайль?

– Да нет же! – воскликнула Гизела. – Я ей всегда доверяла, как доверяю и теперь, и готова сделать все на свете, только бы помочь ей.

– Тогда позволь мне стать ее представителем. Завтра же я отправлюсь в Бреретон и буду настаивать на получении объяснений по поводу поступка миссис Лайтфут. Как психиатр, я выражаю особый интерес к этому весьма странному воздействию сплетен в школе.

– Чепуха! Ты просто хочешь уберечь меня от беды!

– Только я не стал бы говорить обеде. Я употребил бы другое слово – «опасность».

– Почему?

– Во всем этом чувствуется чей-то злой умысел, в результате которого мисс Крайль лишилась места. Злой умысел, таинственность и одержанный триумф – это далеко не «святая троица». Может появиться нужда в следующей жертве.

– Фостина остановилась в Нью-Йорке в «Фонтенбло». – Гизела вытащила из сумочки визитку. – Есть ручка? Я напишу адрес.

Базиль попросил ручку у бармена.

– А теперь я отвезу тебя на Центральный вокзал, если ты на самом деле собираешься уехать одиннадцатичасовым поездом.

– Завтра вечером в Бреретоне состоится школьный вечер. Не хочешь ли приехать к нам?

– Вечер у меня занят. Я выступаю свидетелем на судебном заседании по поводу одного странного случая помешательства. Я приеду в Бреретон утром.

– Но утром у меня урок! – на лице Гизелы появилась кислая гримаска.

– Не хотела бы ты пообедать со мной в пятницу вечером?

– С удовольствием. В субботу у меня нет уроков. Значит, не нужно торопиться, нервничать, чтобы вовремя возвратиться в школу.

Автомобиль затормозил между Первой и Второй улицами. Не говоря ни слова, они прильнули друг к другу губами.