Текст книги "Тень сфинкса. Удар из зазеркалья"

Автор книги: Грэхем (Грэм) Мастертон

Соавторы: Элен Макклой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Ну, теперь понятно, – сказала Гизела. – Вы – Раймонд, брат Маргарит. И она – ваш незамутненный источник информации.

– Совершенно верно. – Его улыбка поблекла, он с нежностью взирал на девочку, сжимавшую его руку. Затем снова посмотрел на Гизелу, на сей раз отрезвевшими, почти виноватыми глазами, только его губы все еще слегка дрожали, и вот-вот, казалось, им овладеет приступ беспричинного смеха. Сходство между братом и сестрой, особенно когда они стояли рядом, было просто поразительное.

– Мисс фон Гегенемс! – Маргарит все еще держала его за руку и, не отрываясь, смотрела на него снизу вверх. В глазах ее сквозило обожание. – Как вы считаете, позволит миссис Лайтфут моему брату Рею пригласить меня на завтрак в деревенскую гостиницу? Он обещал позавтракать со мной до того, как придет к нам на школьный вечер. Он сказал, что закажет оладьи, сосиски и клубничный джем.

– И ни одного витамина, – добавил с ухмылкой Вайнинг. – Насколько мне известно, девочкам здесь до чертиков надоели витамины.

– Можешь спросить у миссис Лайтфут разрешения. Она появится в восемь, – сказала Гизела, обращаясь к Вайтингу.

– Я уверена, что она позволит, если к ней обратится Рей. – Мэг скакала на одной ножке, держась за руку брата, чтобы не упасть. – Рей всегда добивается того, чего хочет.

Школьные вечера проводились раз в месяц. После заседания попечительского совета миссис Лайтфут устраивала для его членов чаепитие вместе с учителями и воспитанницами, которым по такому случаю разрешалось приглашать родителей или родственников. Для более молодых преподавательниц этот вечер был серьезным испытанием, так как в такой день от них требовались особая элегантность и непременная педагогическая благопристойность, дающаяся обычно с таким трудом.

В тот вечер Гизела посмотрела на себя в зеркало и пришла к выводу, что ей удалось в своем внешнем виде достичь счастливого компромисса – белое шерстяное платье с золотым ожерельем и браслеты на руках.

Когда она направилась к холлу, то заметила, что дверь комнаты Алисы распахнута настежь. Бросив на нее мимолетный взгляд, она сразу поняла, что та была менее скромна в своем туалете. На ней был длинный, перевязанный шнуром шелковый халат такого же ярко– оранжевого цвета, что и шарф на шее. На ногах туфли – «лодочки» из черной замши на умопомрачительных высоких каблуках с большущими застежками, украшенными искусственными бриллиантами. Впервые Алиса показалась Гизеле красивой, дерзкой и пылкой. Но ничто не могло скрыть безвкусицы ее наряда.

Повернувшись, Алиса заметила Гизелу:

– Ты выглядишь как Мэг Вайнинг или Бет Чейз, если бы, правда, им позволили одеться по собственному вкусу, – прокомментировала Гизела ее наряд.

– Плевать! – отрезала Алиса и пошла к двери под хруст переливающегося шелка. На ее щеках горел румянец какого-то странного абрикосового оттенка. Ее газельи глаза отливали золотистым цветом под модной прической темно-коричневых волос.

– А ты подумала, что на это скажет миссис Лайт-* фут?

– Еще чего! Я не намерена больше здесь торчать! – Алиса взяла Гизелу под руку. – Сегодня все прояснится.

– А если нет?

– Ну тогда тем более.

Когда обе девушки прошли через арку дверей в просторную гостиную, на Гизелу никто не обратил внимания. Алиса же намеренно задержалась в дверях и приняла драматическую позу. Старая мисс Челлис в поношенном платье из тафты синего цвета чуть не выронила поднесенную к губам чашку с чаем. Мадемуазель де Витре, в просторном вельветовом костюме лилово-красного цвета, казалось, была готова лопнуть от зависти и злости. Мисс Додд – новая учительница по искусству, очень привлекательная в своем отлично сшитом креповом платье, вероятно, сильно переживала, опасаясь, что теперь об^ее впечатление от нее поблекнет. Миссис Грир, волосы который были подернуты серебром седины, в бледно-голубом платье с большими пармскими фиалками на груди, оставалась, как всегда, невозмутимой. Но все девочки в белых платьицах из тонкой полупрозрачной белой ткани были просто поражены. На их лицах было написано: «Вот это да! Высший класс! Так и мне надо вырядиться при первой представившейся возможности!»

Гизела вдруг вспомнила, что сама Алиса была всего на год взрослее самых старших воспитанниц в Бреретоне.

Миссис Лайтфут выглядела превосходно. Ни единым неловким движением она не выдала тех чувств, которые охватили ее при виде появившейся в дверях разодетой в пух и прах фигуры. Как ни в чем не бывало, она продолжала беседовать с каким-то пожилым джентльменом, сидевшим в кресле справа от нее. На губах ее играла улыбка, а взгляд выражал полное безразличие ко всему.

Гизела была рада, что нашла спасение в компании миссис Чейз, матери Элизабет.

– Я слышала, что моя дочь в этом году принимает участие в постановке греческой драмы! Только подумать! Элизабет будет говорить и читать по-гречески! Все эти буквы кажутся мне следом от куриных лапок. Но когда я была девочкой, никто особенно не заботился о нашем образовании, – так, немного французского и танцы. Я закончила школу, когда мне исполнилось шестнадцать лет. В семнадцать начала выезжать в свет, а через год вышла замуж. Это был мой первый брак.

Гизела внимательно на нее посмотрела и попыталась про себя определить ее точный возраст. Темно-каштановые волосы с красноватым отливом были настолько же искусственными, как и томатно-красный цвет губ и ногтей; такая крутая краска делала ее кожу и глаза еще более бесцветными. Ее вздернутый нос и круглый подбородок носили на себе несмываемую печать детства, а незаметная цепочка шрамов на шее, на границе волосяного покрова, объясняла причину глянцевой гладкости ее лица. Когда она принималась перебирать на коленях перчатки, то на ее маленьких шишковатых пальцах вспыхивали два больших квадратных изумруда. Кожа на ее руках была на десять лет старше кожи лица.

– Скажите, о чем эта пьеса? – продолжала миссис Чейз.

– «Медея»? – переспросила Гизела, не находя точного ответа. – Ну, это пьеса о ревности и убийстве.

– Убийстве?! – Изумруды погасли. – И такое вы показываете в женской школе? Ну, знаете ли, фрейлейн. – Обращаясь к любой учительнице – немке, она называла ее «фрейлейн», а к француженке «мадемуазель».

– Но ведь они по радио слушают сногсшибательные пьесы о гангстерах, – возразила Гизела. – А это полная трагизма поэзия, выдержанная в самой чистой греческой традиции.

– Какую роль в ней играет Элизабет?

– Она со своей подружкой Мэг Вайнинг играет роль сыновей Медеи, которых та убивает, чтобы отомстить отцу за супружескую измену.

– Мать убивает собственных детей? Ради чего? Девочкам еще рано знать об этом!

– Может, вы хотите сказать, что им вообще не нужно образование?

– Но

Когда миссис Чейз неожиданно умолкла, Гизела подумала, что та приведена в замешательство дерзостью Эврипида. Но тут она заметила, что миссис Чейз вообще ее не слушает. Она смотрела куда-то в противоположную сторону, в дальний конец гостиной, и в ее глазах застыло откровенное изумление.

Там, возле распахнутого французского окна, стояла Алиса Айтчисон. Она была похожа на яркую бриллиантовую вспышку и поневоле приковывала к себе внимание всех присутствующих, словно какое-то заранеее рассчитанное на эффект броское пятно на афише рекламной тумбы. В руке у нее дымилась сигарета, и она неосторожно смахивала пепел на сухие серые кустики за окном. Рядом с ней остановился какой-то мужчина лет сорока, лысый, довольно плотного телосложения. Его подчеркнуто сельский твидовый костюм выдавал в нем городского человека, который по какой-то необычной причине проводил денек в деревне.

– Кто это? – прошептала миссис Чейз, мать Элизабет.

– Девушка или мужчина? – переспросила Гизела.

– Девушка.

– Ее зовут Алиса Айтчисон. Она – наш театральный режиссер. Не знаю, кто стоит рядом. Может, ее родственник?

– Что это за девушка? – не унималась миссис Чейз, не спуская глаз с Алисы.

– Трудно сказать, – осторожно начала Гизела. – Она умеет находить общий язык с воспитанницами. Она – знающий специалист.

– Понятно. – Рот миссис Чейз вдруг утратил свое детское выражение. – Было так приятно познакомиться с вами, фрейлейн. – Она улыбнулась и поспешила выбраться из толпы. Гизела подошла к столу, на котором приготовили чай. Рядом с ней раздался чей-то голос:

– Так-то вы зарабатываете свое приличное жалованье? Пытаясь вбить ценности классического образования в мозг простофиль типа Доротеи Чейз?

Она повернула голову и увидела перед собой смеющиеся, озорные глаза Раймонда Вайнинга.

– Вы слышали наш разговор?

– Я ни за что на свете не пропустил бы его мимо ушей. Она убеждена, что Эврипид в свое время был нашим Эдгаром Уоллесом или еще чем-то похуже!

– О боже! Надеюсь, она не обратится к миссис Лайтфут с просьбой заменить «Медею» какой-нибудь чепухой, скажем, нашими современными шедеврами типа «Поллиана» или «Долговязый папашка»?

– Уверен, что именно этим она сейчас занята.

Гизела вместе с Раймондом глянули в ту сторону, где миссис Чейз только что подошла к миссис Лайтфут.

Они стояли в двух-трех метрах от открытого окна, вблизи от Алисы, по-прежнему новозмутимо болтавшей с мужчиной, облаченным в твид.

Подчиняясь какому-то смутному импульсу, Гизела спросила:

– Вы знаете человека, который так оживленно беседует с Алисой?

– Конечно. Это биржевой маклер Флойд Чейз. Отец Бет. Бывший супруг Доротеи. Я уверен, что Доротея ни за что бы не пришла сюда, если бы знала, что и он будет здесь. Все-таки он отец их ребенка. Мне всегда жаль таких детей, как Бет, которым приходится сновать туда-сюда между родителями, объявившими друг другу войну.

– Было бы еще хуже, если бы она жила в одном доме с враждующими родителями, – возразила Гизела.

' – Само собой разумеется, – улыбнулся Вайнинг издевательской улыбочкой. Видимо, он насмехался над самим собой и заодно над всем миром. – Но так рассуждать нельзя. Мы должны приводить хоть какое-то рациональное оправдание брака, если его мистическое толкование ни к черту не годится. Таким образом, мы притворяемся, что все родительские ссоры оказывают благотворное воздействие на здоровье ребенка, в то время как прекращение перебранок путем радикального развода может пагубно сказаться впоследствии на его психическом состоянии. Только подумайте, как удобна такая идея для людей, которые не могут позволить себе пойти на столь решительный шаг, как бракоразводный процесс. И они уже не просто несчастные люди, нет, – теперь они чувствуют свое моральное превосходство.

– Да вы, я вижу, мизантроп.

– Вам, наверное, обо мне рассказывала Алиса.

– Ас Алисой Айтчисон вы знакомы?

– Очень хорошо. Когда-то мы с ней были помолвлены.

Рей бросил взгляд через всю гостиную к оранжевому наряду, и дьявольская искорка заплясала в его глазах.

– Алиса обожает деньги. У Флойда Чейза их куры не клюют. А у меня их нет.

– Вы удивительно откровенны со мной.

– Очень удобно говорить правду, так как тебе никто не верит. Все уверены, что вы что-то скрываете, изворачиваетесь, что-то искажаете, и стараются выудить из вас «реальную» истину. Вот почему я не люблю эти вечера с чаепитием. Я сейчас иду к своей машине. Не хотите пройтись со мной? Это недалеко.

– Нет, благодарю за приглашение. – Гизелу забавляла его неукротимая дерзость. – К тому же я люблю чай… И… – Гизела осеклась. Рядом с ней стояла Арлина.

– Простите меня, мисс фон Гогенемс, вас просят к телефону. Междугородная.

– Благодарю. Кто меня спрашивает?

Коварное любопытство проглядывало через маску показного безразличия опытной прислуги.

– Мисс Крайль.

Гизела поспешила к двери. Когда она проходила мимо окна, возле которого Алиса разговаривала с Флой-» дом Чейзом, та вдруг окликнула ее:

– Гизела! Познакомься с мистером Чейзом. Мисс фбн Гогенемс.

– К сожалению, я должна бежать. Меня ждут у те-» лефона.

Алису это немного позабавило:

– Твоему врачу-психиатру придется выложить приличную сумму за телефонные разговоры.

– На сей раз это – Фостина.

– Неужели несчастная дура все еще тебя преследует?

Не отвечая на грубые слова, Гизела постаралась поскорее пройти мимо этой пары и поспешила закрыть за собой дверь в телефонной будке под лестницей.

– Хэлло!

– Гизела, это ты? Говорит Фостина.

– Как поживаешь? Надеюсь, неплохо?

– У меня все хорошо, – медленно, почти нараспев, произнесла Фостина, словно ей с большим трудом удавалось выговаривать слова. – Но я скучаю по тебе. Нет ли новостей? Разговаривал ли доктор Уиллинг с миссис Лайтфут? Он обещал это сделать.

– Да, он был здесь сегодня утром. Но я его не видела. У меня в это время был урок.

– Что же ему сказали?

– Не знаю, но думаю, что он при первой же возможности сообщит тебе обо всем. Может, даже сегодня вечером.

– Хочется надеяться. Я так волнуюсь.

– Сколько ты еще пробудешь в городе?

– До пятницы. Потом поеду в Брайтси. У меня там коттедж. Не хочешь приехать ко мне на уикенд?

– Я бы с удовольствием, только у меня приглашение на обед, как раз вечером, в пятницу, – объяснила Гизела. – Может, ты останешься еще на денек в Нью– Йорке, и мы там с тобой встретимся?

– Но вечером в пятницу у меня назначено свидание с одним человеком в моем коттедже. Я хотела бы вас познакомить. Не могла бы ты приехать туда попозже, после обеда?

– Право, не знаю. Можно позвонить завтра? Когда тебе удобнее?

– Не нужно звонить, не беспокойся. Просто приезжай туда в любое время, когда сможешь, – в пятницу, субботу или воскресенье. У меня нет других встреч, кроме этой, в пятницу.

Ее голос стал еще болСе холодным и каким-то замедленным, словно в эту минуту она пребывала в летаргическом сне.

– Ну, придумай что-нибудь! – нетерпеливо посоветовала Гизела. – Если уж попала в Нью-Йорк, то попытайся устроить себе настоящий праздник. Тебе это просто необходимо. Поищи старых друзей.

– У меня их нет.

– Сходи в театр. Отправляйся по магазинам. Купи себе что-нибудь.

– Я постараюсь. До свидания, Гизела.

– До свидания.

Она повесила трубку, испытывая смутное чувство горькой вины. С глаз долой – из сердца вон. Последние несколько часов она постоянно думала о Фостине. А теперь вот эта маленькая далекая фигурка все уменьшалась в размерах, уходила куда-то за горизонт ее памяти. Миссис Лайтфут была права: с отъездом Фостины все об этих сумасбродных событиях в Брере– тоне забудут через месяц. Это – один из тех незначительных, не поддающихся объяснению случаев, которые мы стараемся обойти стороной в своей повседневной, такой занятой жизни. Годы спустя кто-нибудь из нынешних учениц начнет свой рассказ перед сидящими вокруг костра в день Всех Святых друзьями: «Со мной в жизни никогда ничего странного не происходило, – вот только помню однажды, когда я была девочкой и училась в школе… Этот случай так и не получил своего объяснения. У нас была одна молодая преподавательница по театральному искусству, она…» Остальное в этом рассказе будет подернуто пленкой давнишней памяти, искажено другими, более свежими личными воспоминаниями о том, что же тогда на самом деле произошло…

Гизела вернулась в гостиную, взяла чашку с чаем и отошла с ней к окну. Алисы уже не было, исчезли и Чейз с Вайнингом. Гизела подумала, что вся троица отправилась к машине Вайнинга, чтобы хлебнуть там что-нибудь покрепче чая. Это вполне в манере Алисы…

Поднеся чашку к губам, она бросила через окно взгляд во двор, к летнем}' домику, который выглядел таким сиротливым и беззащитным на фоне обнаженных деревьев сада в этот ноябрьский вечер. Ей показалось, что в его смутном интерьере кто-то движется, но она не была в этом уверена, – слишком большое расстояние отделяло ее от дома. И вдруг темно-оранжевое пятно в саду приковало к себе ее внимание. Она поставила чашку на стол и вышла через французское окно во двор. Через несколько секунд она уже сбегала по каменным ступеням лестницы в сад.

Алиса Айтчисон лежала на земле, и ее ярко освещали лучи холодного ноябрьского солнца. Голова покоилась на последней ступеньке. Ее накрашенные губы выделялись на фоне мертвенного лица кровавым пятном. Слегка наклонясь, чтобы взять ее руку и удостовериться во всем, Гизела уже знала, была уверена в том, что Алиса мертва. Она выпрямилась и тут же почувствовала внезапный приступ тошноты. Закружилась голова. Здесь, на этом ветреном месте, она оказалась одна, наедине с трупом женщины. Так как вся школа в эти дни зубрила Эврипида, ей пришли на память такие его слова: «Какого же ужасного поступка мы вправе ожидать от этого высоко парящего, нераскаявшегося духа, гонимого отчаянием?»

Алиса играла Медею – этот высоко парящий, не знающий раскаяния дух. Только сегодня днем Алиса сообщила о своем намерении покинуть Бреретон, как женщина, гонимая отчаянием. «Тем лучше», – сказала она. Но ведь это мог быть и просто несчастный случай, пыталась убедить себя Гизела. Так и должно быть. Никто не должен догадываться, что на самом деле это – самоубийство. Ведь запросто можно наступить высоким каблуком на подол своей длинной, ползущей по земле юбки. А он разорван.

Такая идея становилась вполне вероятной. С ноги спала туфля. Она валялась каблуком вверх, недалеко от тела.

– Гизела взбежала по ступеням. Более медленным, умеренным шагом прошла по лужайке, направляясь к окну гостиной. Она прокладывала себе путь через густую толпу гостей, подошла к миссис Лайтфут и не успела еще открыть рот, как миссис Лайтфут почти неслышно зашептала:

– Где вы пропадали? Такое поведение по отношению к нашим гостям никак не назовешь цивилизованным. Я не вижу и мисс Айтчисон. Где же она?

– Простите, – Гизела тоже перешла на шепот. – Меня позвали к телефону. Когда я вернулась сюда, то случайно посмотрела в сад. Я увидела там Алису, которая лежала возле лестницы. Она была мертва.

Никогда еще у Гизелы поведение миссис Лайтфут не вызывало такого восхищения, как в эту минуту. Губы миссис Лайтфут чуть дрогнули:

– Вы уверены в этом?

– Да, я дотрагивалась до нее.

– Покажите, где она. – Миссис Лайтфут спокойно поднялась и с извиняющейся улыбкой на губах начала пробираться сквозь толпу. Когда она вышла из дома, улыбка сразу исчезла с ее лица. Спустившись на нижнюю ступеньку, она рассматривала лежавшую на земле девушку с самым непроницаемым видом. Наконец Гизела прервала тишину.

– Может, вызвать доктора? Иногда бывают случаи столбняка, который очень трудно отличить от смерти…

– Я точно определяю состояние смерти, стоит мне только взглянуть на труп, – отозвалась миссис Лайтфут. – Посмотрите на ее шею. Она сломана. Вам, конечно, известно, что это значит. К тому же, я не знаю, где в настоящий момент искать коронера или же медика-следователя.

– Вероятно, смерть наступила в результате несчастного случая, – сказала Гизела.

Миссис Лайтфут вздрогнула и внимательно посмотрела на нее:

– Другого и быть не может.

– Но, – неуверенно возразила Гизела, – существует еще и возможность самоубийства…

– Чепуха! – миссис Лайтфут была настроена решительно. – Мы не допустим никакого скандала. Естественно, будет проведено соответствующее расследование, но окончательный вердикт можно вынести уже сейчас – несчастный случай. Посмотрите на ее разорванный подол и на свалившуюся с ноги туфлю на высоком каблуке. Она поскользнулась. Здесь я не могу доверять никому, кроме своего шофера Спенсера. Ступайте к нему в гараж и попросите немедленно явиться сюда. Пусть он незаметно вынесет тело в гараж до окончания школьного вечера. Мне вовсе не хочется лицезреть обмороки моих девочек и их родителей. А это непременно случится, если они увидят труп.

– Но труп нельзя передвигать на другое место! – воскликнула Гизела. – По крайней мере до тех пор, пока его не осмотрит полиция.

– Конечно, при таких обстоятельствах…

– Могу ли быть чем-нибудь полезен? – раздался с верхней ступеньки задорный молодой голос. Обе женщины одновременно подняли головы вверх. Там стоял, глупо улыбаясь, Флойд Чейз. Гизеле показалось, что за это время миссис Лайтфут заметно постарела.

– Слишком поздно, – процедила она сквозь зубы.

Чейз спустился по ступеням.

– У кого обморок? – поинтересовался он, продолжая так же глупо улыбаться. – Боже, да это Алиса! Боже, боже, мой! – причитал он, стоя на ступеньке.

– Мистер Чейз, произошел несчастный случай, – начала объяснять ему миссис Лайтфут. – И вы можете нам помочь. Станьте наверху лестницы и никого не подпускайте к нам, пока не уберут тело. Наверное, вам не нужно объяснять, почему мы не хотим, чтобы наши ученицы увидели эту сцену?

Он посмотрел на миссис Лайтфут так, словно видел ее впервые, и хриплым голосом спросил:

– Что здесь произошло?

– Не знаю, – резко отозвалась миссис Лайтфут. – В последний раз я видела мисс Айтчисон в гостиной, когда она разговаривала с вами.

– Нашу беседу прервала моя бывшая жена. – Его голос выдавал внутреннее потрясение. – Алиса тут же отошла в сторону и вышла из дома. Я перекинулся парой слов с Доротеей, но постарался отделаться от нее поскорее и тоже вышел, чтобы присоединиться к Алисе.

– А куда направилась ваша «бывшая»?

– Не знаю.

– Флойд! Что ты здесь делаешь? Я повсюду тебя ищу, даже на кухню заглянула.

Доротея Чейз уже поставила ногу на верхнюю ступеньку. Бет изо всех сил тащила за руки свою мать вниз.

– Она там, там! – кричала Бет. – Я ничего не выдумываю. Это произошло на самом деле!

– Доротея! Не тащи сюда ребенка, не делай этого! Впервые Гизела почувствовала симпатию к Флойду Чейзу. Но тут сварливо заговорила его бывшая супруга.

– Да это не я, это она меня тащит! Ну теперь-то я обязательно спущусь, чтобы посмотреть, почему это ты мне запрещаешь! Я…

Голос ее осекся, и она остановилась, молча рассматривая тело погибшей девушки.

– Элизабет! – закричала она. – Немедленно отправляйся обратно!

Но Бет как будто застыла рядом с матерью. Она тоже рассматривала труп, испытывая одновременно и ужас, и жуткий интерес.

Чейз выругался. Миссис Лайтфут сделала шаг вперед, закрыв своей широкой юбкой лежащую на земле Алису от глаз ребенка.

– Миссис Чейз, видели ли вы Алису, когда вышли из дома в поисках своего супруга?

– Нет, я находилась с другой стороны, – ответила та с полным безразличием, как будто не понимая всей остроты вопроса.

– Я видела ее!

Все разом повернулись к Бет.

– Ну, – чуть заикаясь, проговорила она. – Мама велела мне найти отца. Я пришла сюда, по эту сторону дома. Я высматривала его в саду, а мисс Айтчисон стояла наверху этой лестницы.

– Что же она делала? – спросил ее Чейз.

– Разговаривала…

– Значит, – поддаваясь охватившему ее страху, спросила миссис Лайтфут, – она была не одна?

– Нет, нет. Миссис Лайтфут, я и не говорила, что она была здесь одна, не правда ли?

– Ну и кто был с ней?

– Еще одна учительница. Ну та, худая и бледная, которая обучала нас технике рисунка и созданию театра хьных декораций. Мисс Крайль!

– Не может быть! – воскликнула Гизела. – Я с ней только что разговаривала по телефону. Она звонила по междугородной из Нью-Йорка!

– Но я же видела ее собственными глазами, мисс фон Гогенемс! – возразила Бет. – Когда я об этом сказала маме, она мне тоже не поверила, поэтому я и привела ее сюда, чтобы она сама во всем убедилась. На мисс Крайль, как всегда, было ее голубое, наглухо застегнутое пальто и коричневая шляпка. Когда мисс Айтчисон подошла к летнему домику, там уже стояла мисс Крайль и, вероятно, поджидала ее. Мисс Айтчисон что-то сказала, но я не разобрала. Тогда мисс Крайль вскинула руку и что было силы толкнула мисс Айтчисон. Та вскрикнула и упала на спину, а затем покатилась по лестнице. После этого мисс Крайль исчезла… так, как делает всегда, совершенно тихо, без шума, не издавая ни единого звука…

Глава девятая

В тот вечер сотрудники и попечители больницы «Мюррей Хилл» собрались на заседание в кабинете председателя совета, одного из издателей газет. Уже после двенадцати часов ночи Базиль вышел из здания на улицу и пошел вверх по Бродвею в направлении Седьмой авеню. Там на стоянке он оставил машину. Мирное время превратило Бродвей в какую-то лишенную вкуса, кричащую улицу, похожую на Кони-Айленд. Хотя он смертельно устал, громадные квадраты бегущей яркой рекламы и половодье электрических огней привлекали его внимание то к одной компании по производству сигарет, то к другой, производящей виски. Безвкусица такой рекламы самим своим существованием напрочь отвергала искусство как таковое, – все эти гигантские, механические игрушки, предназначенные для переросших детей, которые были просто в восторге от броских фраз, примитивных цветов и однообразных повторяющихся движений. Яркий, брызжущий свет от рекламных огней заливал темный асфальт, превращая ночь в подобие дня. Когда разносчик вложил ему в руку номер завтрашней утренней газеты, Базиль прочитал заголовок на первой полосе: «Учительница, сломав шейные позвонки, умирает». Его внимание привлекла дата сообщения: «Бреретон, четверг, 17 ноября…» Он задержался на нем на несколько секунд, а затем дочитал остальное: «Преподаватель театрального искусства мисс Алиса Айтчисон была обнаружена сегодня вечером мертвой на территории школы Бреретон другой учительницей мисс Гизелой фон Гогенштейн. Тело пострадавшей лежало на ступеньке каменной лестницы, ведущей в сад. По словам представителя полиции, смерть мисс Айтчисон наступила в результате перелома шейных позвонков, которое произошло во время падения с лестницы после того, как она наступила своим высоким каблуком на оторвавшуюся подкладку длинной юбки.

Как утверждают, этот инцидент был засвидетельствован одной из воспитанниц школы, мисс Элизабет Чейз, тринадцати лет, которая отправилась сообщить об этом своей матери, гостившей в это время в школе.

Но до этого мисс Гизела фон Гогенштейн самостоятельно обнаружила труп. Отец ребенка, Флойд Чейз, не разрешил репортерам взять у девочки интервью, но, по слухам, она видела, как мисс Айтчисон перед разыгравшейся трагедией разговаривала с бывшей преподавательницей школы Фостиной Крайль, которая в настоящее время проживает в отеле в центре Манхэттена. Связаться с ней не удалось из-за позднего часа.

Мисс Айтчисон была дочерью покойного Стэнли Мордента Айтчисона, биржевого маклера, который покончил жизнь самоубийством в 1945 году после финансовых неудач на Уолл-стрите. В похоронах примут участие только родственники и близкие семье люди>

Базиль сложил газету, засунул ее в карман пальто и поспешил к автостоянке. Если «Гизела фон Гогенштейн», по мнению репортера, является Гизелой, то ко всему сообщению нужно подходить осторожно, не доверяя и в прочих деталях. И все же… Базиль крутанул баранку, и его автомобиль влился в широкую реку уличного движения.

Около часу ночи он добрался до «Фонтенбло». В холле гостиницы не было ни души. Базиль пбказал свою визитку ночному дежурному.

– Я не репортер, и мне необходимо увидеться с мисс Крайль. Будьте любезны, сообщите ей, что я жду ее внизу.

– Но у нее отключен телефон с шести вечера, – ответил клерк. – Вероятно, она уже спит.

– Дело не терпит отлагательства.

Клерк, взглянув еще раз на карточку, повернулся к внутреннему телефону.

– Мисс Крайль спустится через несколько минут.

Когда она шла к нему через холл, Базиль, наконец, смог ее отчетливо рассмотреть при ярком свете. Она по-прежнему оставляла впечатление хрупкой девушки, но уже не была столь воздушной и бесплотной, как прежде. У нее были тонкие сухие светлые волосы, а бело-голубые глаза казались какими-то нереальными, абстрактными, подернутыми сонной пленкой. На ней было вязаное платье из светло-коричневой шерсти, а ее желтовато-бледный приятный цвет лица портил вскочивший на щеке прыщ. От ее прежнего неуловимого шарма в приглушенном свете на крыше здания остались лишь мягкость и спокойствие.

Они сели в угол большого холла.

– Ну, вы видели миссис Лайтфут?

– Да, видел. – Базиль зажег сигарету и откинулся на спинку стула. – Мисс Крайль, где вы были сегодня в пять часов вечера?

– Здесь, наверху, в своем номере.

– Вы были одна?

– Да, одна.

– Чем вы занимались?

– Я говорила по междугородному телефону. Я уже сообщила об этом представителю нью-йоркской полиции. Затем меня начали донимать репортеры, и я была вынуждена отключить телефон.

– Известно ли вам, по какой причине полиция устроила вам допрос?

– Из-за смерти Алисы Айтчисон. Они сказали, что это простая формальность.

– Они всегда так говорят – «простая формальность». Но это далеко не так. – Базиль вытащил из кармана газету. – Вот, прочтите.

Фостина добралась только до второго абзаца, и газета выпала из ее рук.

– Но это же невероятно! Я никак не могла быть в районе Бреретона в этот вечер, что подтверждает мой телефонный разговор с Гизелой.

– Именно поэтому они не стали допрашивать вас дальше.

– К счастью, я могу доказать, что весь день провела в номере. В отеле только один выход. Лифтер, администратор, привратница – все знают меня в лицо. Им прекрасно известно, что в этот вечер я не выходила из отеля.

– А что вы скажете о пожарной лестнице или о служебном входе?

– Полиция все проверила. Через служебный вход можно выйти, но для этого нужно пройти через кухню ресторана. Там весь день крутились повар и два его помощника. А вход на черную лестницу находится в кухонном коридоре. Нельзя пройти туда незаметно.

Злоумышленника обязательно либо увидят, либо услышат.

– Чем вы занимались после телефонного разговора с Гизелой?

– После разговора? Ну, я… легла спать.

– В пять вечера?

– Да, разговаривая с Гизелой, я вдруг почувствовала, что засыпаю на ходу. После приезда сюда у меня появилась привычка спать по вечерам.

Базиль согласно кивал головой, постигая то, что она от него утаила. Фостина была настолько удивлена, сломлена, поражена своим увольнением из Бреретона, настолько устала от всех этих событий, что просто не находила себе места и искала забытья от действительности в дневном сне, словно старуха или грудной ребенок, которые, как правило, не способны долго выносить бремя сознательного бодрствования.

Озноб, который он почувствовал в эту минуту, объяснялся не только сырой ноябрьской погодой.

– Вы никогда не испытывали желания убить Алису Айтчисон?

– Конечно, нет! – Фостина, казалось, была поражена таким вопросом. Но ведь подсознательный импульс подавляется, а она ничего не могла знать об этом.

– Вы ведь не любили ее, не правда ли?

– Да, не любила, – откровенно призналась девушка. – Она была грубой и всегда старалась проявлять недоброжелательность ко мне. Иногда я просто ее ненавидела.

Базиль вновь понимающе кивнул. Он мог себе представить ненависть Фостины к Алисе, – слабый обычно ненавидит сильного, называя при этом собственную слабость утонченностью, а силу другого – «грубостью». Те люди, которые не могут физически нанести удар по своему недругу, бьют по призракам своих врагов, сохраняя таким образом в своей психике полную свободу и свою безопасность. Ненавидеть кого-нибудь, значит, желать его исчезновения, и единственный способ заставить исчезнуть ненавидимого человека, вызвать его смерть. Дети это инстинктивно понимают. Как часто они кричат: «Я тебя ненавижу. Чтоб ты сдох!» Легла ли накануне вечером Фостина спать с садистской фантазией о смерти Алисы? Погружалась ли она в сон с этим желанием смерти? Поднялась ли с постели, уже находясь в сомнамбулическом трансе?